Кричи громче! (Кричи 2)

Когда Том потом вспоминал об этом обо всем, он точно был уверен, что боги отвернулись от него в этот момент. Если что-то на свете могло было бы случиться наихудшим для него образом, оно, сука, именно так и случалось. Когда он вспоминал события этого дня он понимал, что так оно просто не могло быть. Столько совпадений сразу, это было просто слишком. Билл проснулся на рассвете. Одно это уже было достойно отдельного романа. Ну, конечно, у него было оправдание. Он спал поперек двух сидений у стола, уперевшись коленкой в окно, и свесив голову в проход. Это вчера ему было все равно в какой позе отрубиться, а пришедшее сегодня его заставило подскочить резкой бритвенной болью пересохшее от неудобного положения и злоупотребления алкоголем горло и полное отсутствие поступления кислорода в мозг. Горло, это дурацкое болело начиная от носа до самых бронхов, у него аж слезы выступили на глазах. Вообще, он уже было привык что оно болит всегда, но сегодня оно просто превзошло себя. От чего его только уже не лечили, он хронического ларингита, трахеита далее по списку справочника для студентов медицинского института .Том называл его болезнь «затрахеитом» намекая на чрезмерный график их выступлений. Дэвид игнорировал его шутку, делая вид, что это не камень в его огород, а лишь прихоть Билла. И читателю не стоит сразу обвинять в аморальности использовании подобной уловки Дэвидом перед Томом. Просто так сложилось, что «Потому что ТАК хочет Билл» - было последним, конечным и безапелляционным аргументом в каждом их споре. Том. Потом Билл вспомнил про Тома. Он сел на сидении, опираясь на руку, хватая воздух и задохнувшись кашлем и увидел Густава. Густав тоже уже проснулся. Но он всегда вставал рано. Он сидел в наушниках с ноутом, поджав под себя ногу, и смотрел какой-то фильм. - Доброе утро, - сказал он, увидев опухшую и совершенно татаро-монгольскую физиономию товарища, с мешками под глазами, на поллица каждый, и снял наушники. - Доброе утро, - прохрипел Билл. Голос, кажется, отказывал ему абсолютно. Он звучал еще хуже чем вчера и позавчера после концертов, когда по настоятельной рекомендации врача он должен был молчать. - Как здоровье? – по деловому сразу перешел к делу Густав. - Полный Пиздец, - честно сказал Билл, - Ай! Он сел слишком резко, голову сковало обручем боли, он аж глаза закрыл и схватился обеими руками. Когда туман несколько рассеялся и он решился открыть глаза перед носом у него стоял стакан с водой, которую ему налил Густав. - Спасибо, - сипло прошептал Билл. Он едва мог поднять стакан. Так сильно тряслись руки. Автобусы остановились на заправке. Он решил выйти покурить. Что? А как же горло, спросите вы? Элементарно. Немного придя в себя и осмотревшись Билл увидел трогательнейшую картину взъерошенного продюсера разделившего малокомфортабельное ложе полуметровой ширины с Георгом и совершенно чудом не падавшего в проход. Они оба сопели так сладко, явно не собираясь просыпаться. Билл понял, что как только Дэвид услышит КАК он говорит, он устроит ему медицинский холокост. У него начнут отбирать выпивку и сигареты, отправлять спать после концерта с мерзким привкусом отвратительного теплого молока во рту, смешанного с опротивевшим ему запахом антибиотика, который так впитался в него, что ему казалось, что его кожа пахнет уже не кожей, а этим характерным дистиллированным запахом, убивающим все живое. Запахом травяных лекарств, которые он не замечал, чтобы они действовали, но доктора с упорством маниаков назначали ему все новые и новые. Картина была такой реальной, что он схватил со стола сигареты: - Пойдем покурим? – просипел он Густаву из последних сил. Густав помотал головой отрицательно и снова надел наушники. От просмотра фильма его не могло оторвать даже землетрясение. Ну, разве что торнадо, если бы оно красиво шло! Билл надвинул на глаза толстую вязаную шапку, свитер с капюшоном, надел куртку Дэвида. Свою искать было лень. И держась за разламывающуюся голову сполз по лестнице на улицу. Пара техников, и охранник, помощник Тобиаса стояли неподалеку от автобуса кружком и курили. Они со смехом приветствовали синеватого, покачивающегося Билла, дрожащими руками пытавшегося закурить сигарету. Они настоятельно рекомендовали ему похмелиться. Охранник сказал, что он ни хрена не шутит, мол это как-то выравнивает скачки давления. Билл никогда не похмелялся. Конечно, в том образе жизни, который они вели, отчаянное желание порой снять сжимающее нервы постоянное напряжение порой доводило их до злоупотреблений всяческих. Короче, они с ребятами не раз напивались так, что забывали как их зовут. Но Билл каждый раз клялся что если он доживет до вечера, то больше сроду ни капли в рот не возьмет. И мужественно держался. До вечера. Это было в первый раз, когда он передумал. Он просто подумал, что хуже уже все равно быть не может. А если ему станет хуже, он просто сдохнет. Дэвид, конечно, разозлится, что придется отменить концерт в связи с его похоронами, но ему будет уже все равно. Билл с техником Дином пошли в магазин на заправке за сигаретами и пивом. И надо же было так совпасть, что в тот самый момент, когда Билл, открыв бутылку пива сделал первый пробный глоток, чтобы понять, способен ли в принципе его организм принимать алкоголь, дверь их автобуса с Томом раскрылась, и из него вышла… девушка. Билл в первую секунду решил, что он допился. Были в жизни некоторые вещи, которых в принципе не могло было быть, потому что этого не могло быть никогда. У них была жесткая договоренность не впускать чужих в автобусы. Номера, тусовки – ради бога, но в автобусах быть не могло никого. Слишком много времени они проводили там, слишком узко, тесно и интимно было это пространство. Такого не могло быть никогда. Билл одним глотком выпил полбутылки и выругался себе под нос. Вторая вещь, которая оказалась для него даже еще более непонятной, чем нарушение их священного мужского табу: он явно почувствовал вчера, что Том собрался заключить с ним перемирие. Думал, что почувствовал. Он не знал, собственно, на каких условиях и контрибуциях Том собирался это сделать, но, по крайней мере, вчера Билл был уверен, что Том собирался сделать именно это. Ясное дело, что если не провернуть фарш назад, то хотя бы шагнуть к нему навстречу в попытке снова наладить их отношения с непубличной их стороны. Сегодня утром, глядя на вышедшую из автобуса Тома девушку, Билл уже не был так уверен в собственной правоте. Возможно, Том собирался с ним говорить совсем об обратном, а Билл просто принял желаемое за действительное. Он дрожащими пальцами поджег следующую сигарету, забывая ее во рту, и глядя как медленно, словно в замедленной съемке девушка подходит к ним. Он видел Ее в первый раз. Он уже думал об этом, как это может быть. Ну, в смысле, что он почувствует, увидев ее, как она может выглядеть. Ему было стыдно перед собой, где-то в самой глубине, но ему было интересно ЧТО в ней могло привлечь близнеца так сильно. Он очень долго думал об этом, прикидывал, как она могла бы выглядеть, и как бы могла пройти их встреча. Учитывая серьезность намерений Тома, Билл думал, что рано или поздно она состоится, хотя он сознательно избегал разговоров о ней и потенциальной возможности случайно пересечься. Вообще, если бы высшие силы не ополчились бы так сильно на Тома Каулитца в последние дни, они бы и не встретились бы. Когда Билл увидел Марту так близко, все его размышления куда-то испарились. Когда он потом вспоминал об этом, он точно понял только одно разочарование, разочарование полной банальностью момента. Она подошла к ним и встала рядом. И это было очень обыкновенно. Небо не упало ему на голову, и не разверзлись земные недра. Олицетворение трагической гибели их с Томом гребаной неземной любви стояло рядом, и не вызывало у него ни ненависти ни злости. Девушка как девушка. Она была грустная и усталая какая-то. Ненакрашенная и в заношенных джинсах. Рыжеватые чуть волнистые волосы, наполовину спрятанные под капюшоном голубой куртки, шевелил утренний холодный ветер. Они приближались к Испании, и все думали, что там будет несколько теплее. Но погода в этом году не баловала. Девушка была бледная и глаза у нее были опухшие и красные. Биллу почему-то стало ее даже как-то… он не мог подобрать слов… жалко что ли? Нет, ее не за что было конечно жалеть, скорее из них двоих жалости был достоин он. Просто ему внезапно стало стыдно за ту болезненную острую ненависть, которую он априори испытывал к ней. В конце концов, дело было совершенно не в ней. Она подошла и остановилась рядом с ними. Она не узнала его. И нельзя ее в этом винить, в непосредственной обстановке они не встречались, а сегодня Билла бы и мать родная бы не узнала. К тому же он стоял среди ребят в куртках с надписями техническая команда, щурясь и без того узкими с бодуна глазами на яркое солнце, надвинув шапку на брови, в громадной дутой куртке Йоста, обмотанный до подбородка какого-то ужасающего цвета шарфом, сжав челюстями сигарету и засунув бутылку пива, как и руки, в карман. Вместе с ребятами из техников на троих они излучали стойкий запах перегара, в общем, по тому, что она знала с постеров журналов и рассказов Тома это никак не сочеталось. - Привет, - сказала она им, - ребят, простите, а вы из этих автобусов, да? Техники сказали: - Ага. Билл кивнул. - Послушайте…у меня к вам просьба… я… я не знаю с чего начать,… - начала она. Говорила она немного в нос, с легким акцентом. Она долго выспрашивала техников как пройти к железнодорожной станции, вроде бы она должна была находиться здесь недалеко. - Послушайте, мне срочно надо уехать, а я… я…. Я не могу разбудить Тома. Он так крепко спит по утрам… - наконец она сказала грустно, но техники в голос заржали. Ясно, о чем они подумали. - Веселенькая у вас выдалась ночка? – подсказал Дин. Билл не шелохнулся. Она прикрыла лицо руками. - Ну, ребята, я серьезно! – сказала она, - Я пыталась. Вы смеетесь, а я… я не знаю что делать. Я не хочу, чтобы он меня искал, нервничал,…я…вы сможете ему передать? Оба техника повернулись к Биллу. - С.Мо.Жем, - с усилием прохрипел он. - Спасибо, - сказала она, - послушайте, а можно у вас попросить сигарету? Билл вытащил из кармана и молча протянул ей пачку сигарет. - Спасибо, - удивленно проговорила она. Ухоженная матовая кожа аристократичной кисти изысканный черный маникюр и дизайнерское кольцо на безымянном пальце хотя и стали чаще встречаться среди мужчин в двадцать первом веке, для техника показались ей чем-то не совсем нормальным. Она натурально опешила. Это дало ей повод внимательнее присмотреться к чертам его лица, пока Дин давал ей прикурить от своей металлической зажигалки, которую он считал очень крутой, и очень ею гордился. Она нахмурилась, соображая. От догадки у нее по спине прошел холодок узнавания. Господи, это же надо было упустить из виду такой характерный рисунок бровей, переносицы, скул, щек, разрез глаз, знакомый ей до боли, правда совсем по другому человеку. Руки. Если бы не маникюр, они были бы просто идентичны. От воспоминаний ей закололо сердце. - О, здорово, Марта! – приветствовал ее вышедший подышать свежим воздухом припухший, но старательно бодрящийся Георг в коричневом вязанном меланжем свитере, который ему связала его бабушка. Том неизменно называл его костюмом Человека-Какашки. - Привет и пока, Георг, - сказала она, - слушай, а…можно спросить… как тебя зовут? – подозрительно спросила она Билла, хотя, конечно, она уже прекрасно поняла с кем она общается. - Меня не зовут, я сам прихожу, - мрачно прохрипел Билл, желание общаться с ней у него внезапно пропало, как и минутная слабость и жалость к ней. Он с ненавистью втоптал бычок сигареты подошвой кросовка в асфальт. - Так ты передашь ему? – не до конца поняв причину внезапной его агрессии, переспросила она. - Передам, - сказал Билл сквозь зубы, - Конечно же. Передам. Билл некоторое время смотрел ей вслед, пока она удалялась прочь, и размышлял о чем-то заторможено. Потом, внезапно, решившись, бросился в автобус к Тому, рывком сдвинув дверь в сторону и в два гигантских неземных прыжка оказался в салоне автобуса. Георг бросился внутрь их автобуса одновременно с ним. - ЙОСТ! – заорал он, бросаясь к продюсеру, - ВСТАВАЙ! – он тряхнул его за плечо. - А-а-ааа, - простонал Йост, - Кто? Что? Где пожар? Ой…бля, Георг…ну чего случилось-то опять? Да не тряси меня, мля, укачивает… Том никогда еще в своей жизни не просыпался таким экстремальным образом. Нет, в его нелегкой жизни с близнецом бывали всякие пробуждения. Но это утро Том запомнил надолго. Он проснулся оттого, что на него лилась холодная вода. Ну, то есть, не вода, а вообще-то говоря пиво. Открыв в испуге глаза он увидел стоящего над собой Билла, с каменной рожей, целенаправленно выливающего пиво ему на лицо. - БИЛЛ ?!?! – взвизгнул Том, подпрыгивая на месте, и вырывая у него из рук бутылку, и вскакивая с кровати, - ТЫ ОХУЕЛ?! А?! Том в сердцах швырнул бутылку в дверь. Она с грохотом жахнула об асфальт и разлетелась на мелкие кусочки. - Йост, слушай, там Билл чота к Тому в автобус пошел,… - осторожно начал Георг. - Охуеть, - саркастично сказал Дэвид. - Он чота какой-то сильно…злой. Дэвид потом немного больше проснулся. - Охуеть, - на полном серьезе сказал он. У него появилось нехорошее предчувствие. Густав снял наушники, глядя на суетящегося Георга. - Там, это, в общем, я когда вышел с утра из автобуса подышать, они стояли с Мартой разговаривали… - А ЭТА-ТО БЛЯДЬ ОТКУДА ЗДЕСЬ ВЗЯЛАСЬ?! – рявкнул Йост, вскакивая разом, забыв про все на свете, и про похмелье и про то что укачивает. Георг подался назад, испуганно, увидев перекошенное лицо продюсера. Нет, он конечно знал, что он не позволяет чужим,… - Еб твою мать! Йост соскочил одним прыжком с лестницы, когда из соседнего автобуса на улицу вылетела пивная бутылка. Вылетела и разбилась. - Может Саки позвать? – налетев на внезапно остановившегося Йоста спросили Густав с Георгом. Билл мрачно глянул на Тома. - Твоя Марта очень настойчиво просила меня передать тебе привет, - сказал он. От возмущения, у него кажется даже прорезалось что-то похожее на голос, - Она сказала что ты так крепко спишь, она не смогла тебя разбудить. И еще сказала, чтобы ты не нервничал, когда обнаружишь, что она уехала… Блядь. Какая же дура! Мелькнуло в голове Тома. - Что ты с ней сделал? – резко выкрикнул он. Картина встречи его дуры и разъяренного Билла рисовались в его голове с пугающими кровавыми подробностями этой драмы. Дура. Дура. Дура. Идиотка. Хорошо, ты не знала ничего про Билла…хорошо…но почему….ГОСПОДИ НУ КАКОГО ЧЕРТА ТЫ НЕ МОГЛА СВАЛИТЬ МОЛЧА?! Том забегал по автобусу в поисках собственного телефона. - Ничего, - удивленно пожал плечами Билл. - ЧТО ИМЕННО НИЧЕГО?! – Том изволил не поверить, и, схватив телефон лихорадочно стал набирать ее номер. Предчувствия у него были самые наичернейшие. - А. Чего. Я. Должен. Был. С ней. Делать? – сквозь зубы уточнил Билл. Он понял, что именно делает Том, и это его взбесило. Первое, о чем подумал Том это набрать ее номер, и спросить как дела. Охренеть. Охренеть и не встать. Билл взбеленился и больно ударил Тома по руке, заставляя выронить телефон. - СМОТРИ НА МЕНЯ, КОГДА Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ!!! – рявкнул на него Билл. Том испуганно отступил назад. Глаза Билла метали молнии. Он внезапно его испугался. - Билл, - он испуганно выставил ладони с растопыренными пальцами перед собой, как бы прося Билла придержать лошадей, - Билл, не надо. Стой. Послушай меня, пожалуйста… я все объясню…слушай, ты все не так понял. Я могу все объяснить!!! У нас с ней ничего не было! - Я так и понял, - сквозь зубы сказал Билл. - Блин, я не то имел в виду! Я имел в виду вчера…. Том испуганно подобрал с мокрой койки телефон, просто чтобы теребить что-то в руках. - А ЧО ТАК? – спросил Билл, - Не получилось? Том сделал шаг еще назад, потому что Билл наступал. - ДА УБЕРИ ТЫ СВОЙ БЛЯДСКИЙ ТЕЛЕФОН! – не выдержав крикнул Билл, и вырвал у Тома его из рук и швырнул об пол. - Ты чего творишь?! – Том обиженно бросился поднимать его. Билл в сердцах подпнул его сильнее, заставив последовать по лесенке весело вниз вслед за бутылкой. - БИЛЛ, ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ?! ТЫ ИДИОТ! – вырвалось у Тома, и это было его роковой ошибкой. Билл просто развернулся и бросился на улицу. Том уже понял, что сказал нечто не совсем уместное, учитывая всю богатую предысторию событий, потому бросился за Биллом, поясняя, ну пытаясь, - Там же телефоны?! Ну, всякие…ну…по работе же…по делу, Билл! Билл обошелся с телефоном так же как со своим окурком ранее. - БИЛЛ!!! – голос раненного в самое сердце Тома чуть не порвал ему уши. Билл наклонился и подобрал с асфальта остатки Томовской игрушки и положил ему в руку. Осколки вряд ли можно было собрать даже в подобие мобильного. - Прости, - сказал он, - Но я могу все объяснить! От всей абсурдности и мелодраматичности ситуации его разобрал смех. Он отвернулся быстро, чтобы Том не заметил этого и зашагал к другому автобусу. Том сразу понял, что имел в виду Билл. - Билл, - он шел за ним, - Билл, стой, я понимаю, ты мне не веришь. - Нет, - сказал Билл. - Мы просто разговаривали! - В таком случае, передай мое сочувствие своей девушке, - сказал Билл, - ей очень не повезло с парнем. - БИЛЛ, ТЫ МОЖЕШЬ ХОТЯ БЫ НА МИНУТУ ПЕРЕСТАТЬ БЫТЬ ТАКОЙ СУКОЙ, А? – крикнул Том, заставив замереть не только Билла, но заодно и Йоста с Густавом и Георгом заодно. Слава богу, техники разошлись, и шоу проходило для строго ограниченного круга зрителей. Густав с Георгом замерли, открывши рот. Йост зажмурился и втянул голову в плечи. Дело пахло мордобоем, он нащупал в кармане телефон. На всякий случай. Билл медленно. Очень медленно, повернулся оказываясь лицом к лицу Тома. Том, надо сказать едва в штаны не наложил от страха. Он уже испугался, что он это ляпнул. - Минута пошла, - стальным голосом сообщил Билл. Том несколько раз открыл и закрыл рот. Пытаясь выдать какой-либо звук. Билл просто смотрел на него, в упор и ждал. Надо было начинать. Черт, он совсем не так представлял себе, произойдет их объяснение, и готовил свою речь для совсем иной атмосферы и случая. - Я, - начал Том и его снова замкнуло. Билл нетерпеливо посмотрел на часы на руке, намекая, что минута кончается очень быстро. - Я позвал ее чтобы сказать, что мы больше не будем встречаться, - сказал Том, - Это правда. Я хотел сказать ей об этом вчера. Но она опоздала, я не хотел относить наш разговор на потом, Билл,… я оставил ее в автобусе… Да, я хотел поговорить с тобой, сказать, что я был неправ, и я…но так получилось, что позвонила она. Я думал, так будет лучше. Я хотел как лучше… - Минута закончилась, - холодно сообщил Билл, и повернулся к нему спиной, вспрыгнул на подножку автобуса и цинично захлопнул дверь перед носом у Тома. Том жалостно вздохнул, и повернулся. Перед ним стоял Йост. Том схватил его за майку на груди, отчаянно: - Бля, ну помоги же мне?! – всхлипнул он, - Ты же все знаешь…Дэвид…ТЫ ЖЕ МОЖЕШЬ!!! Ты же можешь мне помочь! ПОМОГИ МНЕ? Дэвид с иезуитской улыбкой в тридцать два зуба медленно отрицательно покачал головой. - Нет, - с удовольствием выговорил это слово он. - Черт…, - убито сказал Том, опуская руки, - Черт. Черт. Черт… Билл рывком открыл дверь, обращаясь на этот раз к Йосту. - Я с НИМ в автобусе дальше не поеду! – отрезал он, - Делай что хочешь. А вот это был уже номер. Тут уже и Йост не знал чего делать. Том внезапно потух весь, повесил голову. Было ощущение, что он сейчас расплачется, растечется лужей по асфальту. Он даже не разозлился на Билла. - Нам пора ехать, - осторожно произнес Йост. Густав кивнул и пошел в автобус вслед за Биллом. Георг поднял брови и вопросительно показал на Тома, без слов спрашивая Дэвида, мол я с ним что ли? Йост кивнул. Он стоял смотрел на Тома украдкой и старался прикинуть, какого черта может прийти к нему в его дредастую голову, и справится ли с ним, если что Георг. Он не хотел бы конечно этого озвучивать, но на его взгляд моральное состояние Тома могло спровоцировать его сделать что-то нехорошее. Дэвид вспомнил рассказ о том, как он пытался выброситься из окна, тогда, во время давнишнего их сексопатологического скандала с Биллом, и мечтал привязать Тома куда-нибудь крепко-накрепко и пойти спокойно спать. Том конечно уже вырос, не был больше ненормальным подростком, вроде бы по жизни уже порой казался адекватным мужчиной, но Дэвид сомневался, что Билл перестал оказывать на близнеца влияние, разрушающее ему мозг. Том стоял перед дверью автобуса, и не мог сделать шаг внутрь. Это было очень глупо. - Дэвид, секунду, можно я покурю? – внезапно спросил он. - Конечно, Том, - очень тихо и мягко сказал Дэвид. - Я быстренько, - извиняющимся голосом сказал Том. Дрожащими руками доставая сигареты, Георг помог ему прикурить с третьего раза. Йост долго смотрел на это. - Дай мне тоже, - наконец решился он. - Ты же не куришь? – Том даже слегка удивился. - Никому не говори, - мрачно пошутил Йост. Он затянулся, закашлялся. Некоторое время они просто стояли и молча курили. - Я поеду с вами до Мадрида, - сказал внезапно Йост. - Не волнуйся. Я ничего с собой не сделаю, - ответил Том, мрачно кидая окурок на землю, - Я уже большой мальчик. - Перестань читать мои мысли! – наигранно возмутился Йост. Но Том даже не улыбнулся. Георг не очень понимал причины происходящей на его глазах драмы в трех частях с антрактом, но Йост был очень серьезен, Том был очень серьезен, и он не решился шутить. - Ну, поехали что - ли? – сказал, наконец, он. Автобусы тронулись строгим караваном на юг. Билл лежал на чьей-то койке, закинув руки за голову. Густав лежал на другой. Они оба молчали, чувствуя, как равномерный гул мотора укачивает их, усыпляет медленно и постепенно. Билл внезапно проговорил, глядя вникуда. - Густав, ну какого ж хрена ты все-таки сказал Тому, а? – он понимал, что причина-то всего происходящего не Густав, Густав оказался только поводом, ускорившим горькую развязку. - Я НЕ ГОВОРИЛ! – Густав одним рывком подскочил на походной кровати. Билл скептично посмотрел на него, подняв одну бровь. - Я не говорил Тому, - поправился Густав, - я… спьяну, кажется, проболтался Георгу. - Бля-а-а-а. Еще лучше! – простонал Билл и закрыл лицо руками, - можно я сразу пойду удавлюсь? Густав встал и пересел на койку к Биллу. - Ну, я вообще-то толком ему ничего не говорил, - нахмурившись, сказал Густав, - я конечно был пьян в жопу, но я помню, я просто сказал Георгу, что Йост совершенно ебнулся, и сотворил вообще невероятно что. Он меня пытал часа два…ну, Георг, я имею в виду, чо, да как, но я не признался. Просто твердил и все. - И все? – недоверчиво переспросил Билл, он приподнялся на локте. - Да, - сказал Густав и сосредоточенно замолчал на некоторое время, - Нет, - вскоре исправился он, - Не все. Билл устало потер лоб: - Что еще? - Эээ… - начал Густав, - ну… - Ну? - Как бы это сказать… - Скажи уже как-нибудь, - посоветовал Билл. - Я пытаюсь, - обиделся Густав, - мне тяжело. - Мне несравнимо проще, - не выдержав, съязвил Билл. Густав глянул на него. Билл никогда не понимал, как лицо у человека может быть и несчастным и мрачным одновременно. - Я сказал ему, что я потом от этого дрочил, - это только Густав мог рассказать об этом с такой серьезностью и даже скрытой гордостью. Билл отчаянно застонал и ударился головой о подушку. Они знали друг друга с детства. Он склонен был на сто процентов верить словам Густава. Но он также знал и Георга, и внезапно представил себе, каких украшений и домыслов добавил к этому рассказу он. Он не оправдывал Тома по сути того, что он сделал, но в общем, он больше понял теперь его чувства. - Бля, - это единственное, что он мог теперь сказать. Густав нахохлился, чувствуя свою непосредственную вину во всем произошедшем. - Ну, хочешь, ударь меня, что ли? – предложил он Биллу, движимый внезапным движением души. Билл сел в кровати и отрицательно покачал головой. Он подтянул коленки к груди. Ему уже ничего не хотелось. Да и что это теперь могло изменить? Густав молча взял его руку, оторвал сведенные судорогой пальцы от коленки. Сложил пальцы в кулак другой рукой и все так же серьезно и мрачно другой рукой упер кулак Билла себе в щеку. Имитируя как видно хук справа. - Как-то так, - прокомментировал он. - Отстань от меня, извращенец, - от неожиданности хихикнул Билл, - не буду я тебя бить. - Ладно, - грустно сказал Густав и приготовился встать. - Густ, - Билл окликнул его. - Да? – Густав снова сел. Билл заерзал на кровати, садясь на коленки, и протянул руки, чтобы обнять Густава. Густав обнял его в ответ, молча, протянув руки и обхватив спину Билла где-то под лопатками, и уткнувшись лицом ему в грудь. Просто Билл, сидящий на коленках оказался сильно выше его. Они сидели, обнявшись некоторое время, словно ведя бессловесный диалог. Билл простил его. Они снова были друзьями, и забыли все что было связано с этим нелепым инцидентов, вызвавших серию еще более нелепых, поклялись друг другу больше никогда об этом не вспоминать. *** В этом туре словосочетание «Близнец заболел» уже стало вызывать у Йоста острый приступ идиосинкразии. Он понимал что что-то делается сильно не так, но он не понимал что. Да, ритм их работы был очень жестким. Каждый день был расписан по минутам. Приезды, отдых, мероприятия, сон, саундчек, концерт, в номер спать, душ и в автобус на ночь до следующего повторения. Но так было всегда и много лет, и вообще ребята не раз говорили, что именно это им и нравится. То ли отпуск не снял всей накопившейся усталости, то ли на все это накладывалось безуспешное лечение хронического заболевания Билла, то ли смысл происходящего лежал где-то сильно глубже, но каждый день давался все с большим и большим трудом. Надо было дотянуть еще месяц. Потом снова прокатать Америку, и потом уже можно было немного расслабиться и писать новый материал. К вечеру у Билла поднялась температура. Хрипел он так, что чувство неминуемого пиздеца засело у Дэвида в кишках и не хотело его покидать очень долго. Он созвонился с Бенджамином, который прилетел в Мадрид вчера. Он отвечал за организацию концертов, а это шоу было очень важным для компании. Он решил проконтролировать все самолично. Дэвид попытался было убедить его каким-то образом отменить или перенести концерт. Бенджамин был недоволен, он очень не понимал, что такого особенного произошло, и почему принцесса не может выступить, в конце концов, он вовсе не обязан терять свои деньги из-за чьих-то капризов и прихотей. Да, у них жесткий бизнес, он понимает, но цена неустойки за концерт в столице Испании с полностью проданными билетами, из-за того, что у Билла что-то там заболело, никак не входит в список его желанных трат на данный исторический момент. Йост сказал, что в его список тоже, но нельзя так относиться к людям. - Послушай, Бен, Билл еще ни разу меня не подводил, - сказал Йост несколько обиженно даже, - Он никогда не ноет по мелочам, и мы еще ни разу не отменили ни одного пи-ар события, или концерта, из-за его, как ты изволил выразиться, каприза или прихоти. Его некому было избаловать. Он работает как лошадь. Ты не знаешь? Не знаешь? Так вот я тебе говорю. Он не такой человек. ДА, ЕБ ТВОЮ МАТЬ, ДА! ОН ОСОЗНАЕТ ВСЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ! – рявкнул Йост будя прикорнувшего было на койке Билла Тома. Свою койку Том отдал Георгу. Во-первых, там была мокрая от пива подушка, во-вторых, пустить Георга на койку Билла почему-то показалось Тому святотатством, - И СВОЮ ОСОЗНАЮ! И Я НЕ ОРУ! – продолжал орать Йост. Йост вообще очень редко позволял себе подобное. Том с открытым ртом уставился на него. Видимо собеседник посоветовал ему полечить нервы. - Хорошо, я полечу нервы, - продолжал рычать он, расхаживая кругами по обеденной зоне, как тигр по клетке, - ПОЛЕЧУ! Какого хрена, Бен?! Что значит, ты не хочешь? Что значит, ты не думаешь, что это возможно?! Ничего не возможно, если об этом только думать. БЛЯДЬ, БЕНДЖАМИН, У ТЕБЯ ЧТО, ЖОПА ПОРВЕТСЯ СПРОСИТЬ?! Видимо собеседник сказал Йосту что-то нелестное в ответ. Йост выругался и отключил телефон. Потом мрачно сел за стол, уронив голову на руки, и уставился в стол. Том даже не решился у него ничего спросить. Телефон зазвонил вскоре. Бенджамин сообщил, что он честно пытался поговорить с организаторами, но они ответили категорическим отказом. Так что хочет он того или не хочет, но шоу им придется отыграть. - Блядь, - мрачно сказал Йост. - Это вместо «Спасибо?» - ехидно спросил Бенджамин. Попутно он рассказал Дэвиду, чего ему стоило поговорить с организаторами, и что они теперь ходят и косо на него посматривают, потому что испанцы это вообще отдельная история, и они уже затаили на него обилду, и что он теперь ему еще и должен за это все, и вообще неизвестно как это отразится в будущем на проекте. Йост вынужденно проглотил это. Понимая, что находится в заведомо проигрышной позиции. - И все-таки я не понимаю, что за проблема? Я понимаю, что это не шоу во французской деревеньке, и его нельзя так просто отменить. Я не понимаю, почему его нельзя перенести? Что? Да, да мы уже отменяли концерты. Но получалось-то как лучше, мы же не теряли весь тур! Я не знаю, я просто боюсь осложнений. Может быть. Может, я зря распсиховался. У меня работа нервная и четыре молодых буйных лося на руках. Бенджамин первый решил пойти на компромисс. Пообещав Йосту, что к приезду их будет лучший врач, которого он сможет найти в сраном Мадриде, пусть он осмотрит Билла, и если он даст добро выступать – пускай Билл выступает под присмотром врача. Йост вынужден был признать, что это было не самым плохим решением ситуации. - Спасибо, Бенджамин, - тихо проговорил он. - Не за что, Дэвид, - все еще с легкими нотками обиды сказал он. - Извини меня за то, что я сорвался, - сказал Дэвид. - Ничего. - Увидимся в Мадриде. - Увидимся. Надо ли говорить с таким началом, что на следующий день на концерте все пошло через жопу? К чести врача нужно сказать, что он попытался принять все экстренные меры, чтобы поставить Билла на ноги. И, похоже, ему это более или менее удалось. Они провели короткий саундчек. Билл звучал удовлетворительно. Выглядел тоже. Жаловался, правда, на слабость, но это было не самое страшное в жизни. Врач запретил ему разговаривать до концерта. Наташа наложила грим. Бенджамин, увидел Билла в полном праздничном обмундировании, в гриме, с торчащей гривой и красной майке, в образе. Ярким и разящем. Он выглядел словно изваяние самому себе, идеальное от ботинок до кончиков ногтей, и обозвал мысленно Йоста истеричкой: - Удачи, тореро! – ухмыльнулся он Биллу. Билл молча кивнул ему с королевской надменностью. И правда, что-то было в нем в этот момент от тореро. Да, наверное, потому это шоу так и нравилось испанцам, они находили в нем нечто от своего любимого национального развлечения. Однако уже к концу программы организм Билла сказал, что его не удастся обмануть. Он все еще пел, но голос хрипел и срывался. Он абсолютно не поддавался никаким ухищрениям и уговорам. Билл пытался петь тише, мягче, пропуская фразы – зал знал их наизусть, - но голос отказывался подчиняться ему. Ему хотелось плакать от отчаяния и безысходности. Только было нельзя, потому что надо было смотреть в зал и улыбаться. Такова цена работы клоуна. Он должен был развлекать, и это было не важно, что было внутри. Пусть даже рушился его мир и от страха холодела кровь. Билл положил микрофон себе сверху на бедро. Он знал, что это выглядит двусмысленно, и обычно делал это нарочно, чтобы позабавить народ и поймать мгновенно тяжелеющий слегка осоловелый взгляд Тома. Ничего не возбуждало Билла сильнее чем этот взгляд украдкой. Там где никто и не заподозрил бы эротическую игру, для них разыгрывалась полноценная любовная прелюдия. Билл каждый раз чувствовал что у него как в первый раз замирает сердце при этом характерном медленном движении загнутых ресниц брата. Только теперь он сделал это автоматом. Том сидел рядом на высоком стуле и посматривал на него искоса. Том был рядом, и так далеко при этом, так не было никогда. Билл запрокинул голову высоко. По лицу его крупными каплями стекал пот. Полотенце давало мало помощи, так просто, нелепая поза, для фанатов, идея Йоста, не мог же он и в самом деле взять и при всех вытереть себе морду? Да и хрен бы с ним с потом, если бы смешавшись с гримом, он не превращался бы в ядреную смесь, от которой чесалось лицо и разъедало глаза. - Ты, полностью такой же, как и я, В наших телах течет одна кровь,… Билл понимал, что это все очень плохо, но надо было продержаться этот гребаный концерт. Голос отказывал ему, парализуя нервы невыразимым ужасом. Ужас этот проистекал из того, что Билл не питал иллюзий по поводу собственной важности и нужности тем, которых он сейчас развлекает. Он прочувствовал на собственной шкуре как требовательна, капризна и нетерпима и неблагодарна может быть публика, как наверное очень мало людей его возраста. Он знал, как тяжело угождать всем ее прихотям. Так же он не питал иллюзий по поводу собственной важности и нужности тем, кто организует публике это развлечение. Он слышал это каждый день, но в свое время Гордон озвучил это первым: - Они выжмут из вас все, до капли, и выкинут на помойку жизни. Это закон. Возможно, у вас будет успех, но вам дорого придется за него заплатить. - Это еще неизвестно, кто победит! - ухмыльнулся ему тогда Билл. Ему было четырнадцать. И тогда ему казалось все проще пареной репы. Мир готовился лечь у его ног, и по сравнению с этим все эти отчимовские заморочки казались ему стариковским бредом. Он чувствовал, что за это головокружительное ощущение показать им всем чего он стоит, он будет готов отдать любую цену. По сравнению с возможностью иметь эту власть продажа души Дьяволу казалась смехотворной сделкой. Если бы Дьяволу потребовалось бы вдруг он бы по дешевке загнал бы заодно и тело тоже. Он был абсолютно ебнутый тогда, и теперь скорее уже был благодарен судьбе, что ТОГДА ему попался Йост. Он как-то направил его термоядерную энергию на себя, воспитав и организовав на самом деле даже какую-то систему моральных ценностей. Биллу порой самому становилось страшно от воспоминаний, ЧТО творилось у него в голове в четырнадцать лет. С возрастом и опытом самонадеянности у Билла изрядно поубавилось. Жизнь, конечно с готовностью помогла ему в этом. Особенно прошлой осенью. Нрав Билла, непростой и вздорный получил к тому времени уже широкую известность в определенного рода кругах. Сложно сказать, чем конкретно Билл перешел кому-то дорогу, а еще сложнее найти чем он этого не мог сделать, нахамил ли, не ответил ли на чьи-то не в меру настойчивые приставания, или просто обладание человеческим достоинством и гордостью в этих кругах вызывает пьяную истерику, как у проституток, которым говорят о любви, не суть важна, но факт остается фактом. Ему явно показали что он ничтожество, и сделали это элегантно и легко ровно в тот момент, когда моральные законы о защите детей перестали его защищать. Тот скандал с его якобы публичным заявлением о собственной гомосексуальности, он был рассчитан на то, чтобы его убрать. Как охамевшую мандавошку, которую могут придавливают одним ленивым движением наманикюренного ногтя. Обычно сдержанный и глумящийся над всеми слухами Йост побледнел, и сказал: - А вот это уже пиздец, - и он знал, о чем он говорил. Билл запомнил надолго, как он сидел в машине у Хоффмана, курил сигарету за сигаретой, а Хоффман отвешивал ему пиздюлей полтора кило мелкой тарой, в досаде на Билла за то количество волосатых жоп, которые ему пришлось зацеловать со всех сторон, чтобы оплатить нанесенное им Биллом оскорбление и спасти его от дальнейшей травли. Которая вполне могла дойти до конца, и от того дерьма, которое могли на него вылить он не отмылся бы до конца своей жизни. - А потому что пора уже быть умнее! – пояснил Хоффман, - Хватит, не ребенок уже. Он продолжал вычитывать ему за его провокации и манеру поведения, за невъебенность самомнения, которое конечно не так плохо на его взгляд как об этом говорят серые массы, но, - Ты, сынок, не в том, твою мать, положении находишься в этой блядской жизни, чтобы его кому-то сметь демонстрировать! Это право зарабатывается разбитыми лбами, разодранными в кровь ладонями, кровавым потом и слезами. Ты плачешься мне, что тебе показали, что всем показали, что ты никто? Ноль без палочки?! Непослушная туповатая крашеная кукла, которую следует перед всеми проучить?! А чего ты обиделся, то, а? Ты и есть никто! НИКТО! Пока ты не доказал обратное. Не реви. Не реви, тебе говорят… - Я не реву, - сказал Билл, - что-то в глаз попало. - И не пизди мне! – Хоффман выдохнул. Давно он ни на кого так не орал, как на Билла – Ты знаешь, Петер Хоффман это ненавидит… - Пшел нахуй, - сквозь зубы кинул Билл, со злостью ударяя кулаком в дверь. Хоффман расхохотался. - Вот так! – сказал он, - Вот это правильная реакция. Вот так бы сразу. Я может быть уже бы и заткнулся давно… . Сидит тут, сопли жует. - Блядь, Петер… - А нехуй давать себя ломать! – он снова был серьезен, - кому бы то ни было! Да что там говорить, ударили и по его репутации тоже. Он был в такой ярости, что и описать было невозможно. Однако он знал, что ни мягкотелый гибкий Йост, ни беззаветно любящий Том не помогут Биллу правильно повести себя в этой непростой ситуации, которую выдерживают единицы взрослых, закаленных людей. - Никогда не давай им возможности видеть свои слезы, видеть, что тебя сломали. Пусть, блядь, по тебе катком проехались и не оставили ни одной целой кости, кроме кости в хую!!! Над последней сентенцией, как и рассчитывал Петер Билл жизнерадостно заржал. - Как только ты покажешь им, что тебя что-то задело, заказывай гроб. Тебя уже бегут закапывать. Мне назвать имена и фамилии тех, кого уже закопали заживо? - Не надо, я знаю, - сказал Билл. Он хорошо запомнил все слова Хоффмана, и держал морду до самого конца. Как тяжело, унизительно, мерзко и гнусно, не было изображать, оправдываться, и снова выходить на сцену с улыбкой в тридцать два зуба и всех развлекать. Всех тех, кто секунду до его прихода готовы были его порвать и растоптать прилюдно. Ему никогда не было тяжело делать то что он делает. А с тех пор каждый выход «в народ» давался ему результатом отчаянной и долгой борьбы с собой. Он повесил на лицо маску. Он отрастил раковину, от которой отлетали теперь оскорбления. Вышел выступать и давать интервью с лицом « Авотхуйвам, подавитесь!». И сработало, кстати, Хоффман снова оказался прав. Напоровшись на его яростный отпор и четкое обозначение своего места, от него отстали. Отстали. Но, похоже это внутреннее сопротивление засело хронической мучительной болячкой у него в горле. Его организм боролся за свою жизнь своим способом, как видно, вступив с собственным обладателем в долгую мучительную борьбу. Если бы Гордон сказал ему это сейчас, он бы уже не был уверен, пошел бы он на это все. Скорее нет, он был уверен, что не пошел бы точно. И тем не менее, сейчас он сидел на сцене под горячим и ярким светом софитов, перед огромным залом, сходящим с ума, вопящим, трясущим плакатами «Трахни меня!», которые бесили его, но над которыми до сих пор рыдал от хохота Том. Они приводили его в неописуемый и детский восторг. Сидел и понимал, что он не может петь. Физически не может. Ловушка, которую он так боялся, захлопывалась у него над головой с оглушающим металлическим хлопком. Если он не сможет это делать – он станет бесполезен для этой машины. Его заменят как сломанный винтик, на другой, новый и блестящий. А его выкинут в мусор за ненадобностью. Причем произойдет это также феерично и мгновенно, как техобслуживание на гонках «Формула-1». Это и были гонки «Формула-1», Йост повторял это неоднократно. Если ты не опережаешь всех, не вкладываешь в рывок все что имеешь, ты остаешься далеко позади. Другое дело, что для победы нужно все. Технически идеальное состояние транспортного средства, идеальная отлаженность работы обслуживающей команды, профессиональный пилот, идеальное здоровье, концентрация, выдержка, внимание и силы. А потом, мозги на полную, гашетку в пол и гони. Не глядя по сторонам, с железным упорством гончей, понимая, что победитель будет только один. И жалка твоя участь, если им окажешься не ты. И дело было не только в карьере, дело было в том мире вокруг него, к которому он привык. Йост говорил ему, что любит его. Билл относился очень скептически к подобным его заявлениям. Сейчас. Не в детстве, конечно. Но чем старше он становился, тем скептичнее. Он загонял свой страх глубоко вовнутрь, убеждая себя, что идеальных отношений не бывает, и самые прочные и глубокие и искренние взаимоотношения как правило держатся на довольно таки циничных и материалистичных зависимостях. Однажды Симона сказала ему это в сердцах. Очевидно о себе и о Гордоне, но он как-то сразу запомнил. Но чем глубже он загонял внутрь этот страх, чем больше убеждал себя, что Дэвид не может любить его из-за денег или из-за выгоды, потому что в принципе, Дэвид был слишком для этого самолюбив, тем больше приходил к неутешительному выводу, что это только лишь часть правды. Другая часть правды заключалась в том, что его, биллина, успешность, являлась для Йоста одним из сильнейших афродизиаков. Другими афродизиаками являлись его яркость и провокация, как и тот факт, что Билл никогда не принадлежал ему до конца. Йоста заводила эта игра. Имея Билла, по сути, в моральном рабстве и абсолютной зависимости от себя, что называется в собственности с потрохами, он искренне восхищался наглостью и хабальством Билла, умудряющегося ему при всем при этом не терять выдержки, цинизма, хладнокровия, не покоряться. И более того, заставляющего его завоевывать и без того, казалось бы, принадлежавшие ему вершины снова и снова. Йост восхищался его игрой с ним. Йост восхищался им. На этой благодатной почве и строилась его бескорыстнейшая по своей сути любовь. Поддержка и рост самомнения Билла, таким образом, поддерживал и огонь, горящий между ними. Так что, возможно, Билл был не так уж неправ, считая что те отношения, которые у них с Дэвидом были сейчас и которые прошли огонь и воду были обречены не пройти проверку медными трубами. Самолюбию Дэвида не льстило бы общаться с неудачником, он всегда поворачивался и уходил от всех своих неудачных проектов, вычеркивая их из своей жизни напрочь. Его самолюбие бы заставило отвернуться и от него, хотя совесть побуждала бы конечно проявлять к нему жалость. Однако, самолюбие Билла все равно не позволило бы Дэвиду его жалеть. Так что это был тупик. - И стоило ради всего этого продавать душу дьяволу? – как-то в шутку, между прочим, ляпнул он Тому, по дороге из лимузина в аэропорт, или из аэропорта в отель, или из отеля в автобус, или из автобуса в гримерку. - Ну, хотя бы мир посмотрели, - успокоил его брат, - уже прикольно. Том всегда был прагматичнее, реалистичнее, рассудительнее, расчетливее и циничнее его. Он крепко держал его стремящийся оторваться и улететь к звездам разум на земле. У Тома правда тоже были свои закидоны, но он знал его как свои пять пальцев, и понимал таким, каков он есть. Принимая самые неприглядные стороны брата с таким же уважением, как и достойные восхищения качества его личности, силу характера, и внешний лоск. Билл знал одно, что теперь за это все, за все его блядские игры, злые силы нашли цену, которую он не был готов заплатить. Единственную цену, которую он не мог бы заплатить никому ни за что и никогда. Эта цена была абсолютной, и была ему дороже жизни в буквальном смысле этого слова. Эта цена сидела на соседнем стульчике закутанная в одежду от пяток до бровей, как добропорядочная правоверная мусульманка, сгорбившись, в двух шапках, в майках ниже колена и огромных шароварах. И откликалась чаще всего на имя Том. - Я не хочу оставаться один., Он уже не спел, он прохрипел, а потом голос просто отказал. Как будто голосовых связок не было вовсе. Билл поймал на себе обеспокоенный взгляд Тома, когда ни следующая ни послеследующая строчка не прозвучали. Он сжал зубы, спазматическим усилием мышц растянув губы улыбку, чтобы не потерять лицо, и обреченно, но как-то уверенно, по-деловому, отложил микрофон. - Все, - одними губами сказал он Тому. Только Том итак все понял сам. Ему достаточно было видеть глаза Билла, чтобы это понять. Его бросило в холод, он закусил губы, низко наклонив голову, все силы кидая на то, чтобы не уронить из рук эту чертову гитару, и доиграть то, что нужно было бы доиграть.