Кричи громче! (Кричи 2)

Операция прошла успешно. Можно было бы сказать, что Том вздохнул с облегчением и спокойно вернулся домой спать, но вы мне не поверите, и будете абсолютно правы. Он первый ворвался в палату Билла, взвизгнул громко по девичьи от ужаса, увидев иголку капельницы, воткнутую в вену на руке брата, чем мгновенно довел больного до истерики от смеха, за что получил фигурально конечно, подзатыльник от врача, который строго-настрого запретил ему смешить Билла, потому что теперь ему нельзя было не только говорить, вообще в принципе, но и смеяться. Том, конечно, ночевал в больнице. А как еще могло быть? Мать с отчимом он отослал домой, а сам ночевал в палате с Биллом. - Мам, не болтайтесь тут под ногами, а? – Том очень любил родителей, но очень не длительный период времени. К тому же в больнице и вправду устроился маленький проходной двор. Примчался Густав с сестрой, Георг с Наташей, Саки, Хоффман прямо из аэропорта, возвращаясь из командировки из Южной Америки, непроспавшийся, изрядно пахнущий перегаром, у него даже очки сидели косо. Он заплетающимся языком наговорил чего-то Биллу, забыл посередине, с чего начал, потом сказал: - Ну, парень, короче, ты понял! Билл понял. Хоффман о нем волновался. На следующий день, к вечеру, когда они забирали отчаянно рвущегося домой Билла, Йост сообщил Тому тет-а-тет, положив руку на плечо сочувственно, что доктор сказал что не только смеяться, но и трахаться Биллу тоже нельзя. Весь процесс восстановления после операции. - Чо вообще никак? – удивился Том, - а если... - Вообще никак. И никаких если. - А как он…эта… Йост злорадно захихикал. - Ну не знаю, придется вам находить себе какие-нибудь другие интеллектуальные развлечения. - Ну, дрочить-то ему можно?! – испуганно уточнил Том. - Том, я сейчас говорил об интеллектуальных развлечениях другого рода! - У меня на плэйстэйшн нету игр для детей трехлетнего возраста, – мрачно сказал Том, - там думать надо. Йост насмешливо ухмыляясь, развел руками. Мол, как-то все-таки придется следовать настоятельным рекомендациям доктора. С тех пор как Гордон с Симоной исчезли из поля его зрения, он значительно осмелел. - Я знаю, это ты подкупил доктора, чтобы он это сказал, - Том фыркнул на Йоста и пошел в машину. Впрочем, долгие размышления об играх для детей до трех лет, навели Тома на здравую мысль, и он подарил брату доску с мелками, чтобы Билл мог выражать свои мысли языком более привычных человечеству абстрактных символов, букв и слов. Лично он, Том, более чем удовлетворялся биллиной убийственной мимикой и жестами, а также языком прикосновений и телепатией, ему даже так казалось комфортнее. Во-первых, он все понимал до мельчайших философских нюансов. Во-вторых, потому, что кроме него Билла так не понимал никто и он чувствовал себя единственным в мире переводчиком с редчайших языков. И, в-третьих, потому что это напоминало им обоим их самое раннее детство, когда они друг с другом вообще общались исключительно таким образом. Симона даже водила их по детским врачам, потому что слова для общения с окружающим миром они запоминали очень плохо, и в принципе плохо понимали, зачем они им вообще нужны. Существо, которое было важнее всего, понимало все и так, мама гораздо хуже, но с пятого раза даже ей удавалось объяснить. Кому нафиг нужны были какие-то странные слова? Том помнил детство с достаточно раннего периода. Хотя все, что Том помнил о детстве, носило имя Билл. Симона рассказывала, что даже первое слово, которое Том произнес, было «Билл». Первое слово, которое произнес Билл, было «Мяу». И так у них, как видно, по жизни-то и повелось. Том, честно говоря, в глубине души, порой обижался что это именно так, но став взрослее он понял разницу в их мировоззрении. Признаться, с детства, Том привык воспринимать Билла как свою собственность, свою персональную живую куклу – лучшего друга – полную копию себя. Вообще до определенного возраста он был свято уверен, что мама подарила Билла лично ему и Билл принадлежит вообще безоговорочно ему и никому больше. И другие люди общаются с Биллом, только если он дает им с ним поиграть. В процессе взросления ситуация переменилась. В их близнецовой паре это Билл командовал им, а не наоборот. В принципе, если подумать, ничего странного в этом не было. Билл был маминым любимчиком. С детства более эмоциональный, более открытый, и более идущий на контакт с существами извне, он первый понял выгоду использования слов в общении с мамой и другими родственниками. И вообще манипулировать окружающими в своих целях (а значит в целях их обоих) у Билла с грудничкового возраста удавалось гениально, аж дух захватывало. Тому это было не надо, будь у Тома выбор, он бы просто кивал головой и мычал. Билл итак мог объяснить маме его насущные нужды. А Томовы, потребности в общении в детстве полностью удовлетворяла его живая кукла. К тому же кукла была прикольная, что-то придумывала, заводила его эмоционально, и потому что они вечно реализовывали ее планы, она, понятное дело, вечно им командовала. В общем, так Тому было удобнее. Итак, понимая Билла без слов, в общем и целом, Том до конца не мог понять один нюанс отношения Билла к нему. В детстве они почти не расставались. Один раз только расстались, на неделю. Мама забрала Билла из лагеря, куда их отправили на лето. Потому что у Билла вечно все было не слава богу, то ли его укусил кто, то ли у него просто была аллергия на природу, короче он заболел тогда. Однажды на интервью Билл стал рассказывать, что мама забрала Тома. Это был такой абсурд, что Том разозлился, обозвал его ненормальным, и вруном, и вообще, обиделся на Билла не на шутку. Спустя полгода, или что-то в этом роде, сидя дома у родителей, на Рождество, они разбирали свои детские фотографии и снова разругались в пух и прах, кажется, даже подрались. Гордон растащил их по разным углам, потому что дрались они не на шутку, и орали так, что стекла звенели. Злой Том сбежал вниз, в гараж, мрачно ходил и ходил кругами вокруг машин Симоны и Гордона, и вдруг до него дошло, что Билл не идиотничает, не издевается над ним и нарочно не доводит его до белого каления. Он вдруг понял, что Билл правда не понимает где на детских фотографиях он, а где Том. Том вспомнил вдруг, что в детстве Билл был на сто процентов уверен, что слово «я» это он и Том, или он, или Том отдельно. Короче, он мог сказать «я был там-то и там-то», хотя там не был, но был Том. Мать орала на него, но Билл не врал, он просто так понимал, что Том это было тоже его «я». Он рассуждал так логично и был так убедителен в этом, что через неделю Том стал отзываться на имя Билл. Он помнил, что мама билась в истерике, хотела их как-нибудь проштамповать, что ли, потому что хотя она их и различала, этим вот они запутали ее просто окончательно. К тому же она думала, что это они специально так издеваются над ней. Потом махнула рукой и сказала, а мне вообще уже все равно как кого из вас зовут, я больше не могу, на кого хотите, на того и откликайтесь. Нет, специально они тоже издевались над окружающими. Когда в детском саду на них надели майки с надписями Том и Билл (правильно) – первое что они сделали, это поменялись так, что Билл стал Томом, а Том Биллом. Но это было уже значительно позже, значительно позже. Когда они выросли они, конечно стали более правильно по нормам человечества идентифицировать собственные личности и определять границы собственного «я», и научиться уважать интересы партнера по паре и признавать его личность. Однако, вытесняемое в самые глубины подсознания детское мировоззрение обоих вылезало наружу порой в несколько неожиданных и причудливых формах. Том походил кругами по гаражу, думая эту мысль, а потом пошел к Биллу наверх мириться. Мысль о том, что Билл, пускай где-то глубоко, и подсознательно, но считает себя Томом, показалась ему невероятно крутой и лестной. Тогда он окончательно простил Биллу его «Мяу». А Йост звонил Тому. - Але, а, привет, Дэвид. Да, все нормально. Хорошо, я скажу, чтобы он посмотрел почту и отписал тебе срочно. Да. Мы ездили к доктору, ну, он сказал что типа, все идет по плану. Нет. Нет, мы ведем себя хорошо. Что? Приехать? Но Гордон еще здесь. Ну да, они собирались уехать вчера, но Симона хотела еще поездить по магазинам, все такое… Разумеется, Гордон с Симоной уехали давно. Просто Том категорически не хотел пускать Йоста сейчас к ним домой. А фобия Дэвида перед родителями Билла никак не уменьшалась. Том кстати, подумал, что Дэвид прав. Он присмотрелся тогда к Гордону. Он точно понял, что Гордон все знал. Том не хотел пускать Йоста сейчас, но не из-за ревности. Есть такая народная поговорка, «Не было счастья, так несчастье помогло». Том уже не ревновал Билла к Йосту. Ну, почти, учитывая конечно, что с его куклой в принципе никто не имел права играть кроме него,…как серьезного соперника, из-за которого он может потерять близость с Биллом, Том воспринимать Йоста перестал. Говоря по правде, он теперь относился к Йосту с легкой снисходительностью. Хороший мужик, но не орел. Дэвид Йост много для них сделал. Заботился даже. Как умел. Научил. Многому научил. Не всегда хорошему, и не всегда по-хорошему. Немногое из того, что он привнес в их жизни можно было назвать Добром, но с другой стороны жизнь вообще оказалась гораздо более жестокой, циничной и трудновыносимой сукой, чем они с Биллом думали, к тому же, оба молодых парня были достаточно амбициозны и на многое были готовы закрыть глаза, и в общем, они обсуждали это, они знали на что они шли. Ну, да, Йост научил их адаптироваться в этой жизни и цепляться когтями и зубами. Падать лицом в грязь, вставать и продолжать улыбаться, как ни в чем не бывало. Ограничил их свободу до нуля и заставил играть по своим правилам. Научил их как в тюрьме, не верить, не бояться и не просить. И, прежде всего это касалось их взаимоотношениям с ним самим. Дэвид был мягок в обхождении, деликатен, осторожен, хитер, но жесткость его и жестокость внутри не давала забываться. Он долго мог просить, бесконечно долго уговаривать и обольщать, но когда он решал нанести удар, бил он на поражение. Он был крепким орешком, отчаянной беспринципной сукой, прикрывающейся образом хорошего товарища и немного инфантильной мямли. Том хорошо понимал, что зацепило в нем Билла. И ему на самом деле доставляло удовольствие наблюдать за их противоборством. Нравилось подыгрывать Биллу. И не нравилось, когда Йост пытался разыграть его как козырь против Билла. И только что он едва не позволил Йосту это сделать. В сущности, Йост с его, Томовской случайной, но действенной помощью едва не сломал Билла. Едва не победил. Что он бы делал с побежденным Биллом, Дэвид и сам не знал. Ну, походил, погордился бы, прибил бы его шкуру к стене в своей каминной комнате…ну, фигурально, конечно, а дальше-то что? А ничего. Но у Дэвида явно крышу снесло в этой эротической игре кто кого, видать так крепко Билл держал его за яйца. Том знал, о чем думает Билл. Он знал, что Билл думает об этом. Он знал, что Йост последний человек на этой земле, которого он бы хотел видеть сейчас, когда он был открыт и незащищен. И это говорило Тому об их близости все. Йоста Тому не было жаль. Йост получил то, что хотел. Получил каменную стену именно тогда, когда Том оплакивал свое поражение и решился доверить ему Билла окончательно. Когда он позвонил Дэвиду и обнаружилось, что он со спокойной совестью оставил Билла одного, хотя было более чем очевидно, что учитывая ограниченность возможностей Билла это по меньшей мере жестоко. Любящий человек не мог бы так поступить никогда. А Дэвид еще и успокоил свою совесть тем, что Билл его якобы послал с его настойчивым желанием помочь. А чего он ждал? Что Билл будет умолять его на коленях, посиди со мной, я не знаю, что будет дальше, мне страшно, мне плохо, мне не хочется оставаться обузой и унизительной причиной для жалости всех окружающих, но и лишить себя жизни тоже страшно? В этих мыслях страшно признаться даже самому себе, не говоря уже о чужом человеке. Билл послал Дэвида и правильно сделал. Матерь Божья. Можно подумать, Билл мало посылал Тома. Ну и хрен бы с ним, имеет право человек сохранять свою гордость в такой сложный для себя период? - Дэвид, ты обосрался в шаге от победы, - сказал Том отключенной трубке, - так позорно и мелко, как никто бы не обосрался кроме тебя. Впрочем этого он тоже не будет рассказывать Биллу. Пусть это останется между ним и Дэвидом. В дверь позвонили. Том пошел открывать. Это пришел Густав проведать Билла. Густав с каким-то своим приятелем. Он собрал все свои ДВД с фильмами, а получилось их огромная коробка из-под домашнего кинотеатра, и поменьше из-под телевизора. - На, держи, это тебе, - сказал он Биллу, - будет хотя бы чем развлечься, пока голосовые связки не восстановятся. Тут надолго хватит, смотри хоть круглые сутки. Билл улыбнулся и обнял Густава за плечи. - Густав, это что, мировое наследие кинематографа за последние двадцать лет? – глумливо спросил Том. - За тридцать. - Серьезно поправил его Густав, - Это вся моя коллекция. Строго говоря, там, в основном Американское и Европейское кино, а учитывая что Азии там маловато, едва ли больше десяти процентов, мировым его точно назвать нельзя. Про кино он никогда не шутил. Шутить про кино при Густаве было нельзя. Можно было схлопотать в морду лица. - Пивка? – предложил Том. Густав и его приятель с готовностью кивнули. Они отправились на кухню все вчетвером. Ребята сидели за столом, пили пиво, и задумчиво рассуждали вслух можно ли Биллу, с довольно-таки несчастным видом взиравшему на них всех, пить пиво, если врач запретил ему употреблять алкоголь. После первой бутылки они решили что пиво – это не алкоголь. Приятель Густава клялся и божился что в Баварии, откуда родом его дедушка, пиво дают даже грудным младенцам при простуде, главное, его надо подогреть до 37 градусов, или что-то типа того. И вообще, доктора ни черта не понимают, от пива нет вреда, а одна только польза. Если так говорят в Баварии – то это правда! После второй бутылки Густав с Томом пошли греть пиво Биллу в микроволновке до 37 градусов. Самое сложное было определить где эти чертовы 37 градусов находятся. Густав засекал секунды на часах, а Том пробовал температуру пива губами. Опять же по старому баварскому рецепту. Оно быстро кончилось, и пришлось повторять процедуру снова. Билла было передернуло с непривычки от вкуса теплого пива, но он строго пресек все попытки его у него отобрать, и вскоре понял, что более божественного и животворящего вкуса он не пробовал никогда. От этого так отдавало нормальной здоровой жизнью, по которой он отчаянно соскучился, ребятами рядом, запахом бензина и автобуса, сумасшедшим графиком работы, выступлениями, закулисьем, гримом, перегретыми софитами, здоровой усталостью, потом, счастьем, что у него слезы сами собой выступили на глазах. Может быть, виновато было пиво, может быть забота Тома и активное участие Густава и даже его приятеля, которого он видел во второй раз в жизни, но в этот вечер в Билла странным образом вселилась надежда, что все будет хорошо. Он в первый раз подумал, что все может кончиться не так уж и плохо. Они сидели на кухне и трепались часов до пяти утра, причем, часов до двух Густав с другом очень извинялись, но говорили, что им куда-то надо еще пойти, причем срочно. Сходив пописать, и на обратном пути, натолкнувшись в коридоре на часы, Густав икнул философично и сказал: - Ядрена вошь. Как время-то бежит! И больше они уже никуда не собирались. Ну, разве что сходили все вчетвером еще за пивом в круглосуточный магазин на заправке через улицу за углом. Биллу от пива хуже не стало. Наоборот, на взгляд Тома, он стал выглядеть получше, не таким серым и осунувшимся как раньше. - Ну, по крайней мере, теперь ты хотя бы похож на освобожденную жертву лагеря Аушвитц а не на гостя с того света! Билл счел слова брата за комплимент, и даже покраснел. Билл сидел и смотрел теперь ДВД практически круглосуточно. И это было хорошо, потому что так быстрее текло время, и можно было вообще ни о чем не думать. Йост организовал троим ребятам, Тому, Густаву и Георгу очередную пиар акцию с гонками, чтобы фанаты не скучали во время их вынужденного простоя. Продюсер сам очень много общался с прессой в эти дни. Сам. Без помощи их обычной спасительницы, специалиста по связям со средствами массовой информации. Аттракцион неслыханной щедрости, хихикали ребята между собой. Том вернулся домой после этих гонок, гордый собой и победой, все дела, и оторопел. Билл сидел и смотрел какой-то остросюжетный сериал про зеков, и пил пиво. Относительно слащавой романтической трагикомедией и ведерком шоколадного мороженного, прогресс в личностном развитии Билла выглядел более чем убедительно. Том сел на диван рядом с Биллом, и положил руку ему на плечо: - МУЖЫ-Ы-ЫК! – с гордостью похлопал брата по плечу он. Вскоре впрочем, мужик уже лежал головой у него на пузе, расположившись у Тома между ног, и опираясь на его левую, полусогнутую ногу как на подлокотник кресла. Ему так удобнее было пить пиво и смотреть кино. Том, понятное дело, совсем не возражал. Он смотрел в телевизор, и ничего там не видел. Он чувствовал себя одним существом с братом. Ему было тепло, и он боялся пошевелить рукой или ногой, лишь бы Билл не переменил свое положение в пространстве относительно его. Его захлестывала нежность, и состояние у него было прямо скажем, какое-то предоргазменное. Ну не в том смысле что он так бы прямо сейчас бы и кончил, но все его тело пронизывал какой-то покалывающий, словно лопающиеся пузырики шампанского, теплый, ласкающий изнутри, тягучий как чашка горячего шоколада расплавленный экстаз, и он знал что Билл чувствует в этот момент абсолютно то же самое. Он чувствовал, как экстатический поток циркулирует по его телу через тело Билла, и это плавило его как воск. Они снова стали чувствовать себя единым существом, и это ощущение поглощало его полностью. Мира попросту не существовало больше. Жизни и смерти не существовало. Не было ничего вне их «мы» все так же, оказывается близкого к понятию «я» как и раньше. Сколько сил было брошено им на борьбу с Биллом. Сколько сил было брошено Томом на борьбу с собой. Как оказалось, абсолютно бесполезно. Где-то в его расчетах сидела заложенная глубоко роковая ошибка, и он так и не понял где. Понял только, что в следующий раз он решится побороться с собой снова совсем не скоро. - Увлекательнее всего бороться с самим собой, - ни с того ни с сего сказал он вслух, - Никогда не знаешь, кто победит. Билл ухмыльнулся, посмотрел на него искоса через плечо и кивнул. Он прекрасно понял о чем Том говорил. Ладно, Тому конечно впадлу было признаваться Биллу, но фильм даже ему казался скучным. Он представлял себе, какое отчаяние могло заставить Билла его посмотреть. Билл впечатлился тут недавно одним фильмом, хотя Том не очень понял, чего в нем было такого, «Интервью с Вампиром». Том сказал, что это очень скучный и длинный фильм про нравы и обычаи убежденных пидарасов, усиленно пытающийся сделать вид что фильм вовсе не про пидарасов. Девка Клодия недоебанная сучка, а у Антонио Бандераса модный маникюр, почти как у Билла. Билл жестами показал брату, что он паршивый кинокритик, хотя по глазам было видно, что определения Тома ему очень понравились, и охотился за ним весь вечер по квартире, так и норовя наскочить и цапнуть зубами за шею. Том закусывал губу и сдерживал мурашки бегущие по его телу от прикосновения губ и зубов Билла к его чувствительной и ничем не защищенной шеи, и, наконец вынужден был признать, что в фильме все-таки было пара интересных лично ему моментов. Но у него сложное отношение к этому фильму. Ну, хотя бы потому что трахаться им по-прежнему было нельзя. Этого он не сказал, это читалось между строк. Это нельзя заполонило мозг плотной пеленой, размышлений о том, а как все-таки можно преодолеть этот запрет, которые, кажется, подавляли прочую их интеллектуальную деятельность. «Интересно, а что в таких случаях делают баварцы?» - написал невысказанный вопрос на доске Билл, очевидно намекая на чудодейственные рецепты Густавского приятеля. - Гы-гы-гы-гыыы, - рассмеялся Том, радуясь, что мысли у них следовали с Биллом в одном направлении, - Не знаю, но я думаю, они там большие экстремалы, - сказал Том, - Я не думаю, что ты согласишься. Билл подавился чаем и показал Тому кулак. - Извини! – поправился Том, - Я, кстати, не знал, что Густав смотрит такие фильмы, - проговорил он задумчиво, пытаясь отвлечь себя от навязчивых мыслей покусать Билла в ответ в шею или где-нибудь пониже, - не знал. «Том, до чего ж ты лицемерный и ханжа!» Написал ему Билл. - Да! – сказал Том, - Я лицемерный. И ханжа. За это меня все и любят! Билл прикрыл лицо руками и в ужасе покачал головой. Неисправим, прочиталось Тому, абсолютно безнадежен. Вместо того чтобы наблюдать за перипетиями на экране, Том увлеченно рассматривал волосы Билла, лоб, лениво лежащую на его колене руку. Ну и что, что он мог бы рассказать все с закрытыми глазами, вплоть до последней родинки? Он смотрел и понимал, что просто не хочет отрывать от него взгляд. Многие говорили, что они с Биллом были плохо адаптированы социально. Многие говорили, что они не понимают очевидных вещей в общении с людьми, Йост говорил, что они порой очень инфантильны. Том, в принципе был согласен. Но с другой стороны, он понимал и другое. Он понимал, что делает их выше и сильнее всех прочих людей. Что делает их более развитыми социально, чем может быть тысячи других людей. Это абсолютное чувство, что объединяло их. Если называть вещи своими именами, это была Любовь. Да, она делала их неуверенными в себе, да, она делала их слишком требовательными друг к другу, все что они могли друг другу дать, всегда казалось слишком мало, недостаточно, недостаточно, недостаточно. Но до тех пор, пока они хранили эту любовь, они были неуязвимы. Секс, как они не пытались убедить друг друга в обратном, становился сакральным актом единения. Они играли в цинизм, играли в разврат, их собственным соревнованием друг с другом было доказать друг другу, что в этом нет ничего серьезного, просто физиология, просто секс, просто глум и игра, потому что в противном случае им вдвоем можно было бы просто тронуться умом. Билл протянул бутылку Тому. Задумавшись, он не сразу понял, что тот просит его поставить ее на столик. Том взял бутылку, Билл улыбнулся ему. Расслабленно, благодарно. Том улыбнулся ему в ответ. Отхлебнул пива из горлышка бутылки, он снова посмотрел на Билловский профиль. Билл наблюдал за ним искоса. Том ухмыльнулся. Он не знал, как это пришло ему в голову, и когда, просто что-то пнуло его под локоть это сделать. Он поднес бутылку к губам Билла, очевидно, собираясь сам его поить. Уголки губ Билла дрогнули, посылая в воздух между ним и Томом разряды электричества. Он медленно-медленно облизнулся. Язычок скользнул по верхней, потом по нижней губе, он закусил нижнюю губу и медленно сглотнул. После этого он слегка приоткрыл рот, соблазнительной буковкой «о» и застыл в миллиметре от горлышка бутылки. - А-а-а-а, божежты-можежты! – выдохнул Том. Этого хватило, чтобы у него сбилось дыхание и быстро-быстро застучало сердце. То, что Билл изобразил сейчас, имело мало общего с распитием слабоалкогольных напитков. Том застыл, раскрыв рот, глядя на то, как губы Билла, все еще раскрытые, тянутся к стеклянному горлышку и лениво берут ее самый кончик между собой, словно головку его члена, когда Билл собирался его подразнить. Том заерзал на месте. Горячий всплеск возбуждения мгновенно оживил его находившийся в ожидательной готовности, благодаря их странной позе, член. - Ой-й-й-й… - не выдержав, застонал он. Билл продолжал имитировать оральный секс с бутылкой лежа у него на коленях, потираясь спиной об напрягающийся с каждой секундой хуй. Он подсунул язык вниз, словно щекоча обратную сторону головки члена. Пирсинг стукнул о стекло. Том думал, как бы только не уронить эту идиотскую бутылку, рука уже начинала подрагивать от напряжения. С другой стороны, за неимением другого, он совсем не хотел бы прекращать шоу сейчас…черт, эта имитация завела его больше чем порно. Снова острый приступ удовольствия от бедер по животу, наверх, к легким, заставляющий дышать глубже и чаще, и, обратно. Поступающий кислород словно возбуждал сильнее и заставлял возбуждение возвращаться обратным потоком к яйцам, усиливая этот блядский круговорот в его организме, напрягая и напрягая член до того момента, когда он понимал, что назад пути нет, и просто так ЭТО не опадет. Губы двинулись по узкому горлышку дальше. Том был уверен, что кто-то, а Билл то уж точно давно почувствовал его усиливающийся с каждой минутой стояк, и, если поначалу, даже он и собирался его подразнить исключительно из любви к провокации, то сейчас его уже явно захватил процесс возбуждения Тома не на шутку. - Все, бля, - Том закрыл глаза, - концерт окончен. Он отставил бутылку в сторону. Испуганно открыв глаза только тогда, когда привычный вес исчез с его колен. Билл стоял, глядя на него в упор, сверху вниз. Тому почему-то хотелось заскулить, как нашкодившему Скотти от пронзительной черноты его взгляда. Однако кроме странной агрессии, было и еще другое и это другое завораживало не меньше. Том уставился ему в глаза, неуверенно, вначале, не зная, чего ждать от Билла, потом увереннее, чувствуя, как взгляд теплеет, растапливается улыбкой на лице. Том вообще был мужик, и все такое, но ему отчего-то жутко хотелось сейчас, чтобы Билл его трахнул. Он аж сам испугался и задышал чаще, наверное это даже хорошо, что нельзя, хихикнула рассудочная часть мозга, наверное даже хорошо, он сам боялся, как он мог бы ему сейчас дать. Но Том не говорил ничего. Билл не мог говорить, а значит и ему было не время. Он просто плавился долгим ленивым разглядыванием Билла, таким властным и хозяйским, заерзал под ним, подчиняясь без слов, раздвигая шире ноги, словно его личная, собственная шлюха. Лицо Билла тронула самодовольнейшая ухмылка. У Тома словно отпустило что-то внутри, теплым облегчением растекаясь по телу. Он сделал так, как Ему понравилось. И какого же гребаного черта его так возбуждает мысль о том, чтобы угодить Биллу?!?!? Билл повел указательным пальцем снизу вверх, указывая Тому куда-то в район торса. Он приказал ему снять футболку. Том повиновался медленно, глумливо ухмыляясь и хихикая. Ерзая попой по дивану, лениво стянул себе через голову сначала одну футболку, оставаясь в «мусульманском исподнем», как глумливо обзывал его нижнюю майку Билл. Вторую майку он снял гораздо медленнее, устроив из этого целое шоу. Билл наблюдал за ним, ухмыляясь, и сложив руки на груди. Том и не знал, что раздеваться при нем может быть так сексуально. Сами понимаете, они столько раз это делали на глазах друг у друга, что прямо скажем, насколько сильна эротическая составляющая процесса, ими, как правило, оставалось ими незамеченной. До сих пор. Раньше они как-то больше глумились и храбрились друг перед другом этим. Это медленное раздевание под пристальным взглядом серьезных, узких глаз, возбудило Тома не на шутку. Он снова откинулся назад, в угол дивана, опираясь на высокий подлокотник и спинку. Билл кивнул ему, одобрительно и сделал шаг вперед. Он подхватил голову Тома за подбородок и чмокнул его в губы. Господи, до чего же это цинично он сделал, до чего глумливо, до чего ж возбуждающе… Только бы он не прекращал этого поцелуя… Прекратил, конечно, сразу же. Скотина. Том облизнулся, и снова откинулся назад, пытаясь отдышаться. Губы теперь горели соприкосновением с губами Билла и требовали еще и еще, посылая вибрацию неутолимой жажды вниз по телу. Билл, как видно не собирался двигаться. Ну что же, настало, значит наше время показывать шоу, подумал Том. Том провел несколько раз большим пальцем по губам. Медленно, чувствуя ответные всполохи внизу, они еще не начали заниматься сексом, а он уже так возбудился, что вместо того чтобы соображать, что он делает, гладил себя, свою грудь, живот, опуская ладонь ниже и ниже с каждым движением, под разгорающимся с каждой секундой взглядом брата. - Би-и-илл, - простонал он, ничего не прося, ничего не требуя, просто, кажется, получая от произнесения этого имени такое же эротическое удовольствие, как и от физической ласки, - Билл…Билл…Билл. Том опустил руку вниз, на штаны, начиная откровенно гладить себя там, где он все это время на самом деле и подразумевал, он будет. Что-то он забыл за давностью времен, как это клево, дрочить с собственным братом. Сколько времени было потрачено зря! Он продолжал ласкать себя, и Билл кажется не смог устоять перед этим зрелищем. Как всегда, поразительно нежно и тактично, ногой он отбросил ногу Тома, раздвигая и шире, чтобы поместиться между. Том испуганно открыл глаза, видя перед собой лицо близнеца, прекращая движения руки по собственной ширинке. Но Билл ласково провел по его руке, вниз, удерживая и подталкивая его руку двигаться дальше. Кто бы мог подумать, сколько важных вещей могло быть сказано без слов. Том снова стал ласкать себя через штаны, Билл снова отклонился назад, прожигая взглядом и кожу и штаны и все на свете. Хоть бы он поцеловал его еще раз, Том облизнулся, возбужденно, ресницы Билла дрогнули. Он точно видел, чего хотел Том, но он этого не сделал. Точнее он сделал, но не совсем то. Он еще сильнее подался назад, наклонился и поцеловал Тому руку. Заставляя Тома возбужденно застонать. О, нет, это уже было не как в детстве. Далеко не как в детстве. Дрожащая рука Тома остановилась на выпирающем бугре джинс, губы Билла снова коснулись его руки, и опять, покрывая ее медленными короткими почти сухими, но теплыми поцелуями. По кисти руки вниз, по пальцам и снова вверх. Немного отойдя от шока и наблюдения за тем, как Билл целует кисть его руки, лежащую на члене, Том понял, что вообще-то, он так долго точно не продержится, с такими шутками. Словно ответом на его мысленное предупреждение, рот Билла скользнул по его руке вверх, языком чертя влажную дорожку до самого плеча. Том больше не мог участвовать в этом акте так пассивно, как до сих, пор, он убрал руку, подхватывая Билла за плечи. Билл ловко вывернулся из его объятий, снова спустившись вниз по его телу, и повторив движение языком, снизу вверх по всему торсу, от живота до шеи, тупо вылизывая его как кошка котенка. - Господи, можно я так подохну? – не нашел лучших слов, чтобы выразить свое восхищение действиями Билла Том, заставив его улыбнуться и нависнуть над в коварной и опасной близости к его лицу. Том медленно переводил свой взгляд с глаз Билла на его губы, потом обратно. Ну давай уже, решись уже. Билл тронул рукой застежку на штанах Тома. Ну, если уж Том решал повиноваться, то он делал это до конца. Том сразу же рванул застежку, расстегивая штаны так, как того хотел Билл. Как того уже слишком давно хотел он сам. Билл погладил его член через тонкую ткань трусов, не сводя глаз с его лица, получая искреннее удовольствие от наблюдения братской мордочки, тонущей в абсолютнейшем наслаждении, концентрирующейся на движениях его руки ниже пояса. Билл подхватил резинку трусов указательным пальчиком, смешно шлепнув резинкой по мускулистому стройному животу Тома. Том улыбнулся ему широко. О, да, снять для тебя трусы это мы завсегда пожалуйста, обращайтесь чаще. Он опустил их вниз, под внимательными взглядами обоих, не выдержав, все-таки и заорав на всю квартиру, когда голая сверхчувствительная кожа его члена ласково сжалась рукой брата. Все, бля, шутки кончились, бля! Он быстро задвигал бедрами навстречу руке Билла, побуждая его наращивать темп. Билла впрочем, с детства не надо было учить обращаться с членами, у него был к этому натуральный, врожденный талант. Том всхлипнул от этой мысли, не зная уже стонать в экстазе или смеяться, но подумал, что оставит этот комплимент для другого случая. Уж очень его счастье в жизни сейчас зависило от этой тонкой аристократичной ручки с ободранным маникюром. Блядь. На нем даже неаккуратно ободранный лак на длинных совершенно не мужских ногтях смотрелся возбуждающе, красиво и похабно. А особенно красиво он смотрелся на его, Томовском красном, твердо прижавшимся к животу хую. Том точно знал, что ни одно полотно, ни одного величайшего художника за всю историю человечества, не способно так глубоко тронуть его эстетизм и тонкое чувство прекрасного, как собственный хуй, истекающий возбуждением в руку брата. Он мог бы смотреть на это веками. Это вам, блядь, не Джоконда Леонардо да Винчи! Билл накрыл его рот своим, когда он кончал, чувствуя его дрожь, его крик. Продолжая медленно поддрачивать его хуй, размазывая по нему сперму, чувствуя затухающие жаркие волны Томовского оргазма. Когда марево оргазма стало тихо рассеиваться в мозгу Тома, увлеченно цепляясь за ритмичные соприкосновения их губ, Тома начала мучить одна мысль, назойливая как весенняя муха. Они целовались с Биллом. Легко, неглубоко, одними губами, просто чтобы чувствовать теплоту и упругую, словно спелая черешня мягкость губ. - Билл, тебе надо кончить, - в промежутках между короткими соприкосновениями ртов вставил Том. Лицо Билла вытянулось озадаченно. Минуту или около того Том наблюдал мучительную борьбу на его лице. Разумеется, ему надо было кончить. Тому не надо было касаться его, или смотреть на него, чтобы чувствовать степень охватившего его возбуждения. Однако Билл очевидно сомневался, что если Том дотронется до него, он в принципе, сможет не орать. Очень сомневался. Вот это сомнение Том и прочитал у него в глазах, оно же и придало ему невероятной силы и мотивации делать что-то дальше. Все, считай, власть переменилась, братик, хмыкнул он сам себе. Вывернулся и уронил ловко Билла на спину на диван. Отбрасывая в сторону руки, упершиеся ему в грудь в тщетной попытке его сдержать: - Моя очередь, - мрачно сказал Том, стаскивая с его бедер предмет глубочайшего своего глума и обожания Биллом, идиотские треники. Но черт, он врал, он тоже любил их теперь до самой глубины души. Как же, сука, легко они снимались с его жопы, и как же, сука, было приятно, что он носил их как обычно без белья. Том почувствовал, что начинает, кажется возбуждаться снова. И взгляд на покрасневший от возбуждения хуй брата, разумеется только подсыпал красного перца в его раздразненные дрочкой, и на самом деле уже мечтающие о нормальном сексе чресла. Он не то чтобы думал, о том, что он делает, оно как-то получилось само собой. И его левая рука закрыла Биллу рот, давя, сильно, заставляя челюсти раздвинуться и вталкивая лежащие вдоль на губах пальцы, безымянный и средний глубже, заставляя Билла захватить их зубами, широко раскрывая ему рот, а правая захватила в свой сладострастный обхват его член. Он гладил его сверху вниз, большим пальцем щекоча головку, заставляя Билла дернуться под ним, словно от разряда электричества. Он гладил его член так, как гладил бы свой, и черт бы его подрал, чтобы он не чувствовал себя так же. Еще одно уверенное, с нужным давлением и лаской движение по стволу, обжигающее соприкосновением нежной кожи члена Билла, и отдающееся на собственном так, будто он ласкал себя. - Блядь, нам надо чаще встречаться, - сквозь зубы прошипел он, стараясь отвлечься от боли, когда зубы Билла отчаянно закусили его пальцы, - а-а-а, черт Билл,…не…волнуйся, сожми сильнее,… мне не больно. Еще немного, и он прокусит их до крови. Но какое значение могла иметь сейчас эта смешная боль? Сейчас, когда последняя ледяная преграда рухнула между ними, и таяла осколками льда на прогретой весенним теплым солнцем земле, превращаясь в лужи и исчезая, питая измучившуюся от жажды землю. Том влез выше на Билла, так что теперь его член соприкасался с его голым бедром, добавляя стимуляции и без того более чем стимулируемому члену ощущением твердой эрекции Тома. Вообще Том конечно, ничего не мог поделать, он уже вполне всерьез размышлял о том, как бы ему сейчас бы трахнуть Билла, и, извините, мысли эти отгоняться совсем не хотели. Да, ему и правда уже стало похуй на все, мозг его громко и цинично пожалел о том, что Том так сильно любит своего брата и не хочет ему навредить, и быстро показал Тому, что могло бы быть, если бы он его любил немного поменьше. Том зарычал и вцепился зубами Биллу в шею. Ему хотелось орать от того давления, что осуществлял его член трущийся о голое билловское бедро его хуй. Ему хотелось орать от теплого запаха его волос, от вкуса его пота. Он слизывал пот с его шеи, чувствуя, как эта странная соль заводит его каждой своей микроскопической каплей, растворяющейся в его слюне словно какой-то неизвестный доселе наркотик-афродизиак. А счастье было так возможно, и так возможно, и даже вот так. Достаточно развернуть его одним рывком, голой попой наверх, и потом только лишь одного движения хватит до достижения Томом полной нирваны. А еще можно было только лишь спустить с него штаны ниже и… Билл испуганно вцепился ему в плечо ногтями, словно прочитав его мысли, да, черт подери, это очень сложно было скрыть. Билл, боящийся того, что он тупо хочет его выебать. Тому хотелось, и плакать и смеяться. Восьмое чудо света, кто бы ему сказал, что он это увидит, он бы не поверил. - Блядь, да…не буду… я….тебя…трахать,… блядь, - ну не получалось у него без мата, уж очень отчаянно болел у него хуй от этих мыслей, и невероятные усилия воли чтобы сдержаться поглотили собой весь контроль отпущенный Господом Богом его несчастному мозгу, - дай…хоть…потрусь, мля…. Он задвигал рукой быстрее на члене Билла, понимая, что сам уже продержится недолго, знакомое покалывание в яйцах говорило ему об этом очень прямо. Билл снова дернулся, запрокидывая голову назад и кажется, блядь, все-таки прокусывая ему пальцы, потому что боль была просто адская, хули она не сказывалась на его стояке, Тому было вообще не понятно. Ногти Билла впились в его руку, расцарапывая и оставляя отметины и на ней. Бесполезно было спрашивать сейчас Билла, что он хочет этим сказать, скорее всего, он уже ничего не собирался говорить. Он всеми силами старался не орать, а делать это одновременно с тем, как он кончал Тому в руку, чувствуя дрожь и влажность, и сперму свою, и брата, стекающую по своему животу и бедрам, было чрезвычайно и невероятно сложно. В принципе, после этого Том посчитал, что вполне может позволить себе пустить Врага с официальным визитом к ним в квартиру. Учитывая, что он держал теперь Билла за яйца и в прямом и в переносном значении этого слова, в способности Билла думать о чем-нибудь другом, в масштабах его нынешнего спермотоксикоза, вызывала у него оправданный скепсис. Надо было использовать момент, пока Билл у него совсем ручной. Йост сидел у них на кухне, и пил кофе. Билл сидел напротив, но был какой-то странный. Тише воды, ниже травы, и с совершенно расслабленным, счастливым выражением на лице. Йост интересовался, как его здоровье, не болит ли у него горло, а у Билла выражение на лице было как будто он лучше себя сроду не чувствовал. Том поставил перед Йостом пачку печенья. - Чего это с тобой? – спросил Йост, косясь на замотанные пластырем посередине пальцы на руке Тома. Он знал, что как все гитаристы, Том испытывает маниакальный психоз по поводу своих рук, и, в отличие от массы мальчишек его возраста, подобные вещи бывали у него крайне редко. - Чего? – испуганно переспросил Том, - а,…пальцы…эта… Билл показал пальцем на сидящего на пороге кухни и виляющего хвостом Скотти. - А, да, - воспользовался Билловской подсказкой Том, - это Скотти. Я со Скотти играл. От цепкого взгляда Йоста не ускользнули и царапины идущие от локтя к кисти на другой руке Тома: - А это что? – он подозрительно посмотрел сначала на Тома, потом на Билла. Билл с видом «ссы в глаза, скажет божья роса», который он научился изображать гениальнейше за все годы работы на сцене согнул пальцы в подобие лапки Скотти, царапнул себя по другой руке осторожно, снова показал на собаку и изобразил лицом, что мол, Скотти так больно царапается!!! - Вы чо с собакой собственно делали-то, а? Извращенцы? – сквозь зубы мрачно поинтересовался Йост. Как же его выводили из себя эти два абсолютно чистых, невинных косоглазых и одинаковых гребаных личика напротив. Он только не мог сформулировать даже для себя, почему. А Скотти сидел, счастливо сиял на него черными глазами, и влюбленно вилял ему хвостом. Его любимый дядя Йост снова принес ему что-то пожрать.