Прости меня...

Время неумолимо шло вперёд, секунды складывались в минуты и часы. Часы, сливаясь в единое, совершенно неделимое целое, рождали дни. Катя с Федей так и избегали друг друга, старались не встречаться, но когда это случалось, лишь игнорировали друг друга, будто ничего и никогда между ними не было, даже о штампах в паспортах они, кажется, уже успели позабыть. Тем временем дни на календаре послушно сменяли друг друга, им было точно не важно, что сейчас творится в этом доме. И вот сегодня, когда наступил уже пятый день с того момента, как Фёдор пришёл в себя, и миновали вторые сутки с часа, когда Скрипач вернулся почти что с того света, они всё-таки столкнулись, да и ничего удивительного, когда живёшь в одном, пусть и просторном доме. Катя была на кухне, ещё какие-то тридцать минут, и по плану ей нужно будет менять другу перевязку, закрывающую обширную рану. А Черных, уже окончательно устав ждать, когда девушка покинет помещение и позволит ему спокойно позавтракать, всё же решился войти на кухню. Он хотел быстро шмыгнуть к холодильнику, надеялся не столкнуться с её взглядом ни на секунду. Но она, будто издеваясь над ним, опередила его, заставив ждать в дверях. И сейчас, глядя на напряженную спину жены, Стрелец пытался разобраться, что испытывает к ней, но не мог понять раздиравших на части эмоций. Она предала его - он ей отомстил. Они должны ненавидеть друг друга. Тогда почему несколько дней подряд она не отходила от него, хотя его ранение было гораздо менее серьезным, чем у Скрипача? Почему она так волновалась за него? И почему он, тот, кого предали, чувствует себя виноватым? Особенно сейчас, изучая её взглядом, вспоминая, как безжалостно и зло хлестал ремнём это хрупкое тело, как оставлял на нежной коже кровавые полосы и синяки… Стрелец буквально каждой клеточкой чувствовал боль, и не мог понять, отчего: то ли от ещё не прошедшего ранения, то ли от разливавшейся внутри сердечной боли, то ли от жалости к этой девушке, которая буквально сжималась сейчас под его взглядом. Как будто боялась, что весь кошмар мог повториться… Развернувшись от пристального взгляда, буквально прожигающего её спину, Катя замерла. Внутри вновь начали бушевать океаны эмоций. Положительные чувства разливались всё больше и больше, но тут же подавлялись отрицательными, от которых сильно начинало щемить в груди. Сейчас, глядя на мужа, стоящего прямо перед ней, она никак не могла понять, что же испытывает к нему. Она его ненавидела, ненавидела за всё то, что он с ней сделал, что только посмел сотворить. Любой нормальный человек уже давно проклял бы его и уехал прочь. Но она не могла. Вместе с ненавистью она чувствовала и радость. Она была счастлива, что он жив, что с ним всё в порядке. Она была рада, что он ходит, дышит, живёт. Он причинил ей много боли, принёс много горя, но она его любит, любит несмотря ни на что. Наверное, она уже давно сошла с ума. Очень давно, едва согласившись на роман с криминальным авторитетом. Не сводя с мужа ледово-пороховой взгляд, Катя так и не решалась хоть что-нибудь ему сказать. Все силы и природные инстинкты вдруг покинули её - сейчас она не могла и пошевелиться, будто организм никогда и не умел этого делать, будто она простая бронзовая статуя, украшающая шикарный загородный дом. Одни только эмоции продолжали бушевать внутри, заставляя руки слегка подрагивать. От случившегося любой нервным станет. Чашка, выскользнув из рук Лавровой, тихим звоном нарушила гнетущую тишину. Катя присела на корточки, собираясь убрать осколки, и Черных машинально, инстинктивно перехватил её руку, желая уберечь от порезов. Катя вздрогнула и подняла на него глаза. - Порежешься, - тихо выговорил он, по-прежнему не убирая руку девушки из своей ладони. Лаврова кивнула, тоже не шевелясь. В воздухе повисло напряжение, словно током бьющее по нервам. А потом Катя подалась вперёд, обняла мужа за плечи, уткнувшись лицом в его рубашку, и застыла, ожидая, что он тут же оттолкнет её. Но ничего не происходило: он не скинул брезгливо ее руки, не обнял в ответ. - Прости… Прости меня… - сбивчиво, чуть слышно заговорила девушка, вцепившись в воротник его рубашки. - Я знаю, виновата, очень виновата… В том, что оказалась слабее его, не смогла сопротивляться… И потом... - Лаврова замолчала, не в силах признаться в том, что испытывала. - Да, ты прав наверное, я или сумасшедшая, или нимфоманка… Но мне было хорошо с ним… - Черных вздрогнул, как будто его ударили под дых. Резким движением сбросив с себя ладони жены, он поднялся, но Катя, вцепившись в его ноги, не позволила ему сделать и шагу, беспрестанно повторяя "прости". Стрелец застыл, не в силах правильно отреагировать: его гордая, строптивая жена, всегда считавшая, что поступает правильно, стояла перед ним на коленях, умоляя простить. Это было так невероятно, что парень был не в состоянии отстранить от себя жену, помочь ей подняться, чтобы не видеть, как его своенравная, невозмутимая, не умевшая просить Лаврова унижается перед ним, стоя на коленях. - Не надо, Лаврова, не надо, - с трудом произнес он, пытаясь убрать её руки, заставить подняться, но девушка словно вросла в пол. - Пожалуйста, прости, - снова выдохнула она, - что угодно со мной сделай, но прости. Оскорби, ударь, избей, только не сдерживайся… Я всё вытерплю, всё, только прости… - Лаврова, ты больная? - он снова опустился рядом с ней, поняв, что она так и останется сидеть на холодном полу. - Тебе мало прошлого раза? Или ты мазохистка? Поэтому с моим другом роман крутила, да? Лаврова резко вскинула голову, глядя прямо ему в глаза, по щекам непрестанно текли слёзы, но она их не замечала. - Не было у нас ничего, слышишь, не было! - почти выкрикнула Катя. - Только в тот раз… Я не знаю, что на него нашло! И отбилась бы, если бы смогла... Но я виновата только в том, что оказалась слабее его! И в том, что не смогла убедить своё тело, что изменять любимому мужу - это ужасно, грязно и отвратительно! В этом я виновата! И не отрицаю! - Она сорвалась на крик ещё в самом начале речи, а на последних словах разрыдалась. Бурно, неудержимо, громко, даже не пытаясь успокоиться, сдержать рвущиеся наружу рыдания. Ей сейчас было плевать на то, как она выглядит: на коленях, с заплаканным лицом. Ей было абсолютно неважно, что подумает о ней Черных, желавший как можно больше унизить её. - Перестань. Слёзы уже ничего не решат. А то, что было... Ты мне уже ответила за всё. А он... - Прости его. Перестань ненавидеть. Он тебе жизнь спас, он умереть тебе не позволил, - заговорила Лаврова, вспоминая, как перепугалась в тот день, когда они вошли, даже точнее вползли на участок. Раненые, измазанные кровью, буквально потрёпанные обстрелом. - Он меня предал! Поимел мою родную жену, прекрасно зная, как я к тебе отношусь! Он знал, что я любого порву, живого места не оставлю! Знал, но не побоялся подмять тебя под себя! Я такого не прощаю, - уже тише, но не менее грозно, добавил Черных. - У него одна пуля в плече застряла! Другая едва артерию не задела! Он кровью истекал, мог в любой момент на тот свет отправиться! Это ты отключился и ничего не помнишь, а он рисковал, тебя, дурака, спасал! Ему бы кинуть тебя, собственную шкуру спасать, но он не поступил так! Он не бросил тебя, не оставил на верную смерть, а спас, сюда привёз! Ты ему по гроб жизни должен быть благодарен! Ты любую его прихоть исполнять должен, а не люто ненавидеть! Будь человеком, Черных! - Где справедливость? - негромко произнёс Черных, сев, да нет, буквально рухнув на пол возле стены. Сморщившись, пытаясь подавить рвущиеся наружу эмоции, разъярённо ударил кулаком по полу. - Где, мать твою, справедливость?! Почему я люблю и уважаю тех, кого должен ненавидеть?! Почему ты всегда выходишь победителем?! Какого чёрта всё это рушится на мою голову?! - с силой сжимая кулаки, он запрокинул голову назад и закрыл глаза, желая уснуть, а проснувшись, понять, что все эти события - просто сон. - Как же я устал. Устал, что всем от меня постоянно что-то нужно. - Перестань. Пожалуйста, перестань, - Катя подсела ближе к мужу, почти что на уровне инстинктов стала гладить его лицо, осторожно стирая капельки пота, выступившие на лбу. Сейчас она по-настоящему поняла, что любит его, любит, несмотря ни на что. Ей стало безумно жалко мужа. Она именно жалела человека, причинившего ей столько боли. Он безжалостно хлестал её ремнём, издевался, а она не ненавидела его, а жалела. - Черных, ты, конечно, урод, ужасный эгоист... Но я люблю тебя. Слышишь, тебя одного люблю. - Слёзы с новой силой потекли из её голубовато-пепельных глаз. Катя крепко прижалась к мужу, будто боясь, что он исчезнет, как сказочный мираж. - Прости меня, - только и смог произнести Фёдор, почувствовав на шее её прохладные, слегка подрагивающие пальчики. Он не мог поверить, что всё происходит на самом деле. Он так ужасно и подло с ней поступил, а она, наплевав на свою гордость, ползает перед ним на коленях и даже пытается приободрить. - Лаврова, прости меня, - повторил он, как совсем недавно твердила она, и, вдруг прижав девушку к себе, замер. Катя тут же вздрогнула, и Черных моментально почувствовал её дрожь. Не сразу понял, в чём дело, только когда ощутил сквозь тонкую ткань футболки ещё незажившие ссадины. Ему показалось, что сейчас ударили его. Он буквально каждой клеточкой тела чувствовал боль этой женщины, которую всегда стремился уберечь. Вот только... Защищал он её всегда от других. А сам... Сам не единожды причинял ей боль, унижал, совершал то, что невозможно простить. Но она прощала. Так какой же невероятной, почти фантастической была сила её любви, если эта бескомпромиссная, резкая, решительная девушка раз за разом прощала его? - Кать... - выдавил он с трудом, осторожно приподнимая её футболку. Перед глазами тут же возникли почти зажившие синяки и полосы, по-прежнему выглядевшие ужасно, а в голове вновь ожили воспоминания, рождая ревность, боль, тянущее чувство вины... - Кать, скажи...Как такое может быть? Ты... Ты ведь такая гордая, сильная, резкая... Всегда знаешь, как поступить, ни о чём и ни кого не жалеешь... Тогда почему ты столько раз меня прощала? Почему? Прощала то, что простить невозможно? Катя замерла, чувствуя, как пальцы мужа осторожно скользят по её спине. Он никогда не был таким, её жёсткий, порой жестокий Стрелец. Даже когда у них всё было хорошо. Он мог быть страстным, мог быть грубым... Но таким нежным - никогда. - Я просто тебя люблю, - повторила она чуть слышно. Она чувствовала, как от неторопливых, бережных прикосновений внутри тает лёд обиды, боли, ненависти. Как будто она вновь оживала от одних лишь движений родных, горячих пальцев... - Я, наверное, давно свихнулась... Опер не может любить бандита; униженная женщина не может испытывать к унижавшему что-то, кроме ненависти. Иначе она больна. Но мне плевать, - Катя подняла на мужа усталый взгляд. - Мне на всё плевать, лишь бы ты был со мной. И это не лечится. Черных провёл второй рукой по её щеке, стирая ещё не высохшие слёзы, и с изумлением понимая, что не чувствует отвращения. У него не было отвращения к девушке, которую ласкал другой; которая извивалась от наслаждения под его лучшим другом, не сумев воспротивиться ему. "А было бы лучше, если бы она мучилась? - вдруг пришла неожиданная, странная мысль. - Если бы она чувствовала только унижение? Если бы потом, не выдержав, могла что-то сделать с собой?" А ведь она могла. Могла, чувствуя себя втоптанной в грязь и при этом виноватой. Пусть лучше так, пусть он чуть не сошёл с ума от ревности и ненависти, чем потерять её навсегда. - Давай простим друг друга, - очень тихо попросил он, разворачивая девушку к себе спиной. Она даже не вздрогнула. Казалось, ей было абсолютно всё равно, что он мог сделать с её и без того измученным телом. Она действительно готова была вытерпеть всё, всё, что угодно. Только бы простил... Губы парня медленно целовали её спину, касаясь ссадин, и Лаврова чувствовала странную физическую иллюзию: как будто от прикосновений его губ боль исчезала, просто растворялась. Странное, невероятное ощущение... Катя как-то незаметно для себя оказалась на столе, совсем как прежде, когда бурно мирились после не менее бурной ссоры. Вот только в этот раз всё было совершенно иначе. Не было грубости, страсти, пошлых стонов и полных наслаждения вскриков. Было совершенно непривычное чувство безграничной нежности, которые эти двое дарили друг другу, словно стремясь наверстать всё время без доли заботы друг к другу. Будто огромные ласковые волны, накрывая их с головой, затуманивая сознание, гуляли по их телам, слившимся в единое целое. И не было сейчас ни обид, ни ревности, ни боли, ни даже чувства вины. Были только они вдвоем и наслаждение, соединившее их сейчас так, что, казалось, никакие силы на земле не способны заставить их оттолкнуть друг друга. - Я люблю тебя, я тебя люблю, - лихорадочно повторяла Катя, тяжело дыша, царапая плечи мужа и даже не замечая этого. Он, растворившийся в таких незнакомых ощущениях, тоже не замечал этой легкой боли. И только на выдохе, чувствуя приближение разрядки, смог эхом откликнуться: - Я тебя люблю...