Морская глухота

      Голова у Иваизуми словно опустела. Мозг, по ощущениям, превратился в бесформенный студень, в ушах засело тонкое дребезжание. В крови хлещет адреналин. Он еще с минуту с силой прижимает тело к полу и тяжело дышит, сверкая глазами в темноте. Вор под ним не шевелится. Он думает, что тот симулирует припадок, но, когда он приподнимает голову за волосы, изгибая шею невообразимым углом, незваный гость никак не реагирует, даже не открывает глаз. Иваизуми хмурится, слезает с тела и переворачивает его на спину.       Лицо, как тонкая, плотная маска из мягчайшего пластика, не выражает никаких эмоций. На лбу пара родинок, на носу сноп веснушек, а под глазами — легкие синяки. Грудь медленно колышется дыханием. Иваизуми проверяет пульс. Сердце у взломщика бьется мягко, но еле-еле, и лоб на ощупь горячий. Он отсаживается подальше и скрещивает ноги, закрывая руками лицо.       Ему остается лишь вздыхать: на работе дурдом, еле отвязался от заморочек босса про «заслуженный отпуск», ворвались в дом, так ему теперь еще и что-то с больным вором делать.       Это все произошло как-то очень быстро. Он даже не успел понять, когда в его голове загорелась команда «поймать», ведь они же не животные — и поговорить могли. Наверное, виноват стресс и усталость, поганые сверхурочные и незаконченные отчеты. Иваизуми ненавидит отчеты. Они просто высасывают из него все физические и психологические силы, заставляя пинать чужие кресла и пить кофе чашками.       Он еще оглядывает тощую фигуру и на всякий случай проверяет карманы чужих джинс. К его удивлению, они пусты — в них нет даже фантика от конфеты. На пальцах он замечает свои пластыри и цокает языком, но не тянется их сорвать. В конце концов, это всего лишь парочка пластырей. Хуже от этого не станет. «Может, это простой бродяга? Забрался, чтобы перекантоваться?» — думает он, задирая драную, грязную и мокрую рубашку, отдаленно напоминающую какую-то спецодежду из больницы. На чужих ребрах бордовыми пятнами потекли синяки, и Иваизуми на секунду задумался — а не сломана ли у незатейливого вора парочка? Он, чуть поморщившись от ситуации (сидишь на полу в коридоре и щупаешь какого-то парня — так себе занятие на поздний вечер), слегка надавил на грудную клетку и пересчитал ребра. С выдохом облегчения он понял, что все в порядке.       Конечно, Иваизуми не был доктором. К этой профессии он бы и на фунт не подошел добровольно. «Врач» — звучит очень тяжело и ответственно, хотя, конечно, не менее ответственно, чем «полицейский». В принципе, эти две профессии довольно сильно походили друг на друга: на обеих можно как убить или покалечить, так и спасти от смерти, превратиться в народного героя или обрести кучу ненавистников. Иваизуми мог бы стать врачом, если бы его отец тоже был им, но судьба как-то не смогла сложиться по-человечески, и они оба — два поколения одного и того же семейства — полицейские, что подвергало неоправданным рискам. Хотя, кем бы ни был отец Иваизуми — врачом или легавым, для парня он уже едва ли выглядел родным. Только не после того, как его повязали за барыжество кокаином.       У этих профессий есть еще одно сходство: на них обеих очень легко втянуться в наркобизнес.       После того случая, когда отца забрали в тюрьму, он выкинул все фотографии. Дрожащими пальцами собирал стекло из разбитых рамок. Закрыл чужую комнату на ключ и запер все документы в сейфе. И закупился двумя ящиками коньяка. Это — все это — следовало осмыслить. Все выходные он пил и думал, думал о том, что он, может, закончит так же. Его отец всегда говорил, что надо делать то, что подсказывает сердце. Что надо действовать из морали, а за мораль считать закон. Но разве наркотики — это нормально? Почему он не рассказал ему об этом? Почему держал в секрете?       Его отец всегда говорил о море. «Надо хотя бы раз в жизни побывать на побережье. Тебе — уж точно…» — сказал он напоследок, залезая в машину со скованными запястьями.       Но это было почти четыре месяца назад. А сейчас Иваизуми надо было что-то делать с вором.       Он поднимается с пола и идет к вешалке. В мокром плаще лежит телефон, и он уверенно берет его в руки. В контактах он находит номер Ханамаки, но нажать вызов не решается. В конце концов, и тот, и Матсукава из убойного отдела, они такими делами, как взломы и грабежи, не занимаются. Им важно, чтобы на месте преступления был труп и, желательно, много крови, когда сам Иваизуми был далек от такого рода работы. В его отделе, отделе нравов, больше имели дело с симулянтами, бешеными проститутками и недалекими подростками. Он мог бы позвонить в диспетчерскую и вызвать патруль, но так он окажется на растерзание у всего окрестного района. Никто не любит, когда ночью под окнами орут копы, даже богатые люди. Нет, особенно богатые люди.       Он подхватывает тело под плечи и тащит к батарее. Чужие руки гнутся плохо, дыхание, бывшее теплым и размеренным, становится глухим, хриплым и отрывочным, но он все-таки пристегивает вора наручниками. В комоде в гостиной он берет бинты и мазь от ушибов, полотенце, из маленькой коробочки обезболивающее и наливает на кухне стакан воды. Он возвращается к взломщику. Тот понуро сидит, склонив голову вниз, с полувытянутыми босыми ногами. Все еще без сознания.       — Похоже, я сильно его приложил… — бормочет Иваизуми, собираясь с духом. Сейчас он должен выяснить, кто же все-таки вломился в его скромную обитель.       Он переворачивает стакан дном кверху. Незнакомец вздрагивает, медленно открывает глаза и секунду смотрит в пол. Неизвестно, что творилось в его голове, но спустя пару мгновений он, видимо, сообразил, где находится и что произошло. Темные глаза метнулись наверх, а удар несвязанной ногой пришелся точнехонько под колено полицейского. Пока тот мычал ругательства, зазвенели о батарею наручники — гость вдруг решил, что с банкета надо уйти как можно скорее.       — Развяжи меня! — захрипел вор, глядя исподлобья. Иваизуми оскалился.       — Теперь — ни за что. Я не собираюсь рисковать здоровьем, — взломщик, будто обиженный или пристыженный ребенок, опустил взгляд в пол. Еще раз громыхнули наручники, и звон затих насовсем. Полицейский присел на корточки и заглянул в опущенное к полу лицо. — Кто ты такой?       Вор даже не шевельнулся.       — Я тебя спрашиваю, — Иваизуми чуть приблизился, — кто ты такой? Нафига влез в дом, если ничего не взял? Или совсем страх потерял, что к полицейскому полез? — ответа не последовало. Он замахнулся и дал звонкую пощечину парню. Голова вскинулась вверх со всхлипом, расслабленные ноги дернулись. — Не игнорируй меня!       Но тот не сказал ни слова.       Иваизуми устало вздохнул. Он быстро пересел на бедра больного и, не дав тому среагировать, уверенным движением поднял голову за челюсть вверх. Их взгляды пересеклись: колючие серо-зеленые глаза уставились в карие омуты, беспокойные и подозрительные. Полицейский покрепче перехватился за челюсть и дернул головой, разминая шею. Он не единожды лечил диких собак и лис, и сейчас ситуация не сильно отличалась. Щелкнул колпачок, и он отложил мазь в сторону, чтобы задрать мокрую рубашку и зацепить ее под шеей. Вор задрожал и начал трепыхаться, но Иваизуми шикнул на него, и сопротивление прекратилось. Пройдясь полотенцем по груди, он щедро обмазал все синяки и кровоподтеки. Больной только иногда постанывал или хмыкал от боли или от того, что его челюсть сжимали слишком сильно.       — Порезы есть? — спросил Иваизуми, опуская руки. Вор склонил голову и скривил губы. — Скажи уже, облегчи и мне, и себе жизнь. Не раздевать же мне тебя.       Карие глаза метнулись, внимательно впившись в лицо полицейского. Парень медленно ухмыльнулся, оскалив зубы.       — А я не против.       — Мне твое мнение до лампочки, — отрезал Иваизуми, защелкивая крышку от мази и хмурясь. Улыбка вора расплылась еще шире.       — Изнасилование запрещено законом, господин офицер, — Иваизуми посмотрел на него с выражением, как смотрят на полных придурков или на тех, кто пытается сделать что-то абсолютно бессмысленное. Ухмылка исчезла с лица сама по себе. -… ладно, плохая шутка вышла.       — Знаешь, что запрещено законом? — спросил он, приближаясь к бледному лицу, на котором уже была видна нервная испарина. Тонкие губы поджались, карие глаза переметнулись на грудь Иваизуми, вбок и обратно. Полицейский злобно прищурился. — Твое нахождение здесь. Это называется «незаконное проникновение в жилище». Я бы мог спокойно позвонить в участок, сюда бы приехал патруль, и тебя бы уже давно забрали, но я, к счастью для тебя, еще не настолько офигел, чтобы отдавать своим коллегам больного бродягу за то, что он ничего не украл.       Он отстранился и, поморщившись, встал. Подняв с пола полотенце и стакан, он поставил их на батарею. Вор подтянул к себе босые ноги.       — … у меня в спальне ботинки остались, — вдруг хрипло произносит он, тихо, словно уставши. — И еще я сломал раму. Там же, — Иваизуми только раздраженно фыркает, отчего тот виновато надувает губы и втягивает голову в плечи, — Ну прости!       — Да что уже поделаешь… — отвечает полицейский, заходя в спальню. Окно и правда сломано, и ситуация кажется ему страшно комичной: взломщик вдруг извиняется перед тем, к кому он ворвался. Это словно какой-то ироничный фильм или, наоборот, детский мультик, где добрый пример выше всего. Когда он видит ботинки, аккуратно поставленные у двери, носками от стены, его все же пробивает на смех.       Это просто чертовски смешно.       — Ты там в порядке? Головой ушибся, что ли? — спрашивает его из коридора вор явно обеспокоенным голосом. Когда Иваизуми возвращается в коридор, держась за живот от смеха, он видит, что парень тоже улыбается, зараженный весельем. Теперь его некогда испуганные, нервные глаза сияют чем-то непостижимым, и Иваизуми едва сдерживается, чтобы не сказать это вслух. Он снова заходится в смехе, когда вспоминает про ботинки.       — Да пошел ты! — выдавливает он, отчего вор тоже смеется, не так заливисто, как он, но тоже слышимо. Когда они успокаиваются, карие звезды смотрят на полицейского снизу вверх добро и по-юному.       — Может, все-таки познакомимся? — спрашивает он жалобно, прося. Иваизуми смотрит в ответ, но вся серьезность уплыла к чертовой матери, и он легко кивает в ответ, присаживаясь к батарее рядом.       — Ну давай. Я — Иваизуми Хаджиме.       Парень улыбается хитро, обнажая тупые клыки.       — Оикава Тоору.