Морская глухота

      В больнице пахло льном. Свежей-свежей льняной одеждой, дряхлой старостью. Так, как не должно было пахнуть в месте со строгой санитарией. Из окон, окаймленных кривопокрашенными подоконниками, лился ленивый оранжевый свет, но в середине холла все равно было темно. Ряды лавочек, пара дряблых старичков, уставшие медсестры. Иваизуми огляделся, прошелся туда и обратно и после подошел к регистрации.       — Здравствуйте, — поздоровался он с девушкой за стойкой. Та подняла на него равнодушный взгляд, незаметно повела челюстью и отвернулась. Ее рука потянулась к бумагам.       — Здравствуйте. Чем могу помочь? — Иваизуми предпочел проигнорировать абсолютно незаинтересованный тон. Он облокотился о деревянную планку, наклоняясь ближе. Сейчас ему следовало как-то вычислить, была ли у подозрительного Оикавы Тоору хоть капля разума, когда он на полном ходу назвал адрес и номер той самой психологической клиники, в которую его, по его словам, «закинули, как кота выбрасывают за шкирку во всяких комедийных фильмах». На вопросы о природе его отклонений он отвечать отказался, демонстративно показав, что ему абсолютно все равно. Так что полицейскому пришлось скрепя сердце ехать в богоугодное заведение самому, настраивая себя на несение полнейшей чепухи и вешанье лапши на уши.       — Хотелось бы узнать, где пациент Оикава Тоору, — обратился он, глядя прямо на медсестру. Это было важно, нужно было внимательно следить, поверила ли она ему. «Может, только родственникам дают информацию о пациентах? Надо было у этого дебила спросить, есть ли у него брат или кузен,» — думал Иваизуми и пялился на секретаршу, едва удерживая дрожь в сжатых в карманах кулаках. Он почти не врал на людях, потому что не умел. То есть, правда. И он уж начал думать, что все пропало, когда его опасения не оправдались и девушка отвернулась к монитору.       — Погодите минуточку, — поведя челюстью, она наманикюренными пальчиками заклацала по клавиатуре. Прошла пара минут, а Иваизуми все ждал, подмечая, что этой психушке пора бы уже подтянуть свою технику, и вот девушка промямлила безучастно: — Такого нет в базе. Возможно, вы ошиблись.       — Не может быть! Я… — мысли в голове зашевелились, и он запнулся в замешательстве. Он не ожидал, что никто не заметит такого, как этот кареглазый дурак с шилом в одном месте. Он откашлялся и продолжил: — Я сам его отвозил. Я точно знаю. Может быть, вы проверите еще раз?       — Если нет в базе человека, значит, его нет в больнице, — девушка нахмурилась, ее слова чеканкой отстучали по регистрационной стойке, и парень отклонился чуть, ошалев. — Возможно, его нет в больнице из-за выписки, — она уставилась обратно в экран, щелкая клавишами. — Есть только вещи. Если хотите, можете забрать.       — Да, с радостью, — ошеломленно ответил Иваизуми, потирая шею. «Если нет информации, значит, и человека нет, да?» — подумал он, поджимая губы. Может, тот человек, который сейчас сидел у него в доме, никакой не Оикава Тоору? Может, это просто какой-то самозванец, который сейчас перерывает все его жилище в поиске денег или уже убежал восвояси? Иваизуми не знал, но опасался, что такое действительно может случиться.       — Пройдите в кабинет 47. Вам их выдадут, — тонкая женская ручка указала на коридор. Ему оставалось только повиноваться жесту.       Пока он шел в сторону неизвестно где находящегося кабинета, он думал. Это действительно могло быть надувательством, но, говоря о всем этом, Оикава Тоору в самом деле существовал и лечился в этой клинике. Об этом свидетельствовали вещи, которые как-то остались тут. Но, смотря на это с другой стороны, этот парень мог быть знаком с настоящим Оикавой и притвориться им, чтобы избежать наказания. Полицейский задумчиво цокнул языком, не зная, чему верить.       В принципе, верить можно было чему угодно.       Сорок седьмой кабинет ничем не отличался от других, подобных ему, но больше все же напоминал хранилище. На стеллажах в коробках лежала одежда, сбоку стоял шкаф с аккуратно рассортированными документами. За столом сидел старый врач в желтоватом, потрепанном халате, который показал зашедшему подождать, пока он договорит по телефону. Запах затхлости и пыли забился в ноздри, и Иваизуми захотелось чихнуть, но он только закрыл нос и дернулся, выдыхая. Когда щелкнула трубка аппарата, доктор обратился к парню:       — Вы за вещами… — он посмотрел на бумаги у себя под руками и снова вернулся взглядом к полицейскому. — Оикавы Тоору, верно? Его друг?       — Да. Это вы его наблюдали? — осторожно поинтересовался он, подходя к столу и присаживаясь на стул для пациентов. На лице доктора появилась едва заметная улыбка.       — Да, странный был парень. Конечно, я таких не первый раз встречаю, но никак не могу привыкнуть, — пока он говорил, его палец скользил по подбородку в задумчивом жесте. Он выдохнул и медленно поднялся со своего места. Рукой указав на небольшой белый ящик и папку с бумагами: — Вот его документы и одежда, в которой он к нам прибыл. Какой же он все-таки был странный…       — В смысле? — уточнил Иваизуми, беря в руки папку. Она была легкая, едва заполненная на половину, но он надеялся, что сможет хоть как-то определиться с личностью взломщика. — Он занимался чем-то таким, что не делают сумасш… — он одернул себя: — Душевнобольные?       — Да, хотя не то чтобы это было удивительно, — доктор закрыл журнал, беря его в руки. — Всего-то ничего, рисовал побережья на салфетках в столовой, а потом проносил в палату и на стену клеил. Мы ему бумагу предлагали для рисования, а он все отказывался, говорил, что так привычнее… — старческий голос понемногу затихал, словно бы мужчина предавался воспоминаниям. Его морщинистое лицо обернулось к стене, и Иваизуми показалось, что в этот момент он не имел права шевелиться, чтобы не спугнуть дряхлую память, но вскоре доктор опустил голову и прокряхтел: — Что-то я заболтался. Меня пациенты ждут. До свидания.       — До свидания, — полицейский проводил взглядом мужчину до двери, держа в руках коробку с вещами Оикавы. Тяжелый вес еще не увиденной одежды и, возможно, стопочки изрисованных фантастическими побережьями салфеток давил на его ладони, напоминая о реальности всего окружающего: и о пропахшем старостью воздухе, и о галактиках в чужих карих глазах, и о вдруг образовавшемся отдыхе. Он думал о чем-то на грани сознания: о подшаркивающей походке доктора, о пыли на крышке ящика, об отсутствии продуктов дома — но только одна мысль осенила его в последний момент, когда он уже собрался двинуться с места: — Только еще один вопрос!       — Да? — удивленно откликнулся врач, оборачиваясь. Его черные глаза смотрели поверх очков внимательно, но поверхностно, и полицейский ощущал кожей, что даже подозрительный вопрос получит ответ.       — Почему его здесь нет? — спросил он тихо, стараясь не шептать. Доктор улыбнулся знающей ухмылкой; его рука легла на дверную ручку.       — Сбежал, конечно. Прямо во время нашего сеанса выскочил в окно, — Иваизуми невольно обернулся, оглядывая оконную раму и пожелтевший подоконник. Доктор сменил тон на удивленно-припоминающий: — Хотя, если вспомнить, сказали, что он в участке. Но кто знает… Прошу меня простить.       Выглянув из кабинета, Иваизуми в последний раз посмотрел на ссутулившуюся фигуру мужчины. Он не мог себе представить, что Оикава сидел бы перед этим человеком и выкладывал своей душой словесную мозаику. Он не мог себе вообще представить, чтобы этот псих с удовольствием и добровольно выкладывал карты на стол.       Пойдя по коридорам, он вернулся в холл. Изменилось ровным счетом ничего: все так же ходили уставшие медсестры, все так же лился из окон ленивый оранжевый свет, те же пациенты на лавочках. Только двери на улицу были открыты, словно показывая, что Иваизуми стоит уйти. И он поддался знаку, спускаясь по кафельным ступеням крыльца. Пара десятков метров, при нажатии на кнопку фары машины зажглись и погасли, послышался звук разблокировки дверей.       Полицейский запрокинул голову и покосился на коробку, лежащую на соседнем сидении.       В папке и правда документов было не густо. Больничная карта, выписка, крепкий, переплетенный паспорт. Иваизуми отогнул обложку. У него тут же вырвался вздох облегчения: с фотографии на него смотрело то же самое лицо, которое он имел удовольствие наблюдать этим и прошлым днем. Он пролистал страницы. Прописка в Дорьене, гражданин, без выездов. Холост, детей нет. Это был паспорт свободного человека, не задействованного ни в каких подозрительных делах.       — Хвала небесам… — сказал он сам себе, складывая все документы обратно и откидывая папку на соседнее сидение. Он был даже немного разочарован: — А я уже успел напридумывать…       В белой коробке тоже не лежало ничего особенного. Черная футболка какой-то малоизвестной зарубежной группы, джинсы, куртка, пара ярко-красных кед с посеревшими от старости шнурками, книга Жюля Верна, ручка, в которой забавно переливались блестки, как в маленьком океане, и… стопка салфеток. Иваизуми даже фыркнул от такой предсказуемости. Но, с другой стороны, это было милосердно с точки зрения сотрудников психиатрической клиники. Он развернул тонкую, едва ощутимую бумажку, чтобы увидеть монотонный и очень упрощенный горизонт с побережьем, словно бы Оикава и правда рисовал по памяти, при этом кусая колпачок в попытках изложить свои эмоции на бумаге. Полицейский медленно перебрал большим пальцем уголки салфеток в стопке, насчитав навскидку двадцать пять штук.       И на каждой — маленький мир. На каждой — сердце за штрихами.       Он, еще немного в задумчивости посмотрев на рисованые пейзажи, сложил все вещи обратно в коробку как можно аккуратнее и защелкнул бумажный клапан. Ему не хотелось бы, чтобы этот псих на выгуле выкинул что-нибудь с обиды из-за несоблюдения конфиденциальности. Горестно вздохнув, он завел машину и, не оборачиваясь, выехал с парковки.