Морская глухота

      Все летело к чертям собачьим. Оикава, забежавший в маленький магазинчик, обнаружил, что там находится не только продовольственная часть, но и одежда на продажу, причем довольно дешевая. Не находя себе места, он просто купил алкоголь, сигареты и просидел около получаса на лавочке под навесом, украдкой смотря на мрак лобового стекла. Водитель не шевелился. «Уснул,» — подумал парень, рукой закрывая пламя зажигалки от ветра. Несмотря на то, что он сидел под брезентом, его кеды были мокрые насквозь. По дороге мимо проковылял автомобиль доисторической масти.       Оикава продолжал мучаться. Мысли о Иваизуми не давали ему покоя, они убивали, насиловали его изнутри; он все чаще забывался, что это — опасная сделка, не на жизнь, так на смерть, а не увеселительная прогулка к морю с возможной «любовной драмой» — такое только в сериалах и бывает. Острые взгляды. Уютные подколки. Никотин немного отрезвлял его голову от очарования всей этой атмосферы: сигареты часто служили ему напоминаниями-заметками о всех совершенных ошибках и о его собственной гордости. О том, что это противозаконно. И о том, что, черт возьми, не надо рассчитывать на что-то в принципе.       А теперь он его разозлил.       «Другой бы на его месте уже давно бы отвел меня к копам, — сказал он себе, глубоко затягиваясь. Его разобрал кашель, и он согнулся пополам, застревая взглядом на какой-то луже. Черные глаза напротив. — Какой же он мягкий. Даже добрый… Нежный? Да ну, Тоору, только не это, — он фыркнул. — Я не собираюсь делать что-либо странное… Мне и так страшно везет…»       Его губы изогнулись в улыбке, и он выпрямился, бросая окурок в лужу.        — Везет… Даже не верится…       Вдруг стало ужасно смешно. Кажется, такая удача с Оикавой в первый раз в жизни.       Одной бутылки пива хватило, чтобы набраться храбрости, сбегать за чистой одеждой и вернуться в машину, в приятное и относительное тепло. Там уверенность оступилась, но события не собирались ее ждать. Разговоры были о всяких пустяках, о других планетах и созвездиях, о природе кошек. В руках шмотки; бутылка за бутылкой, и парень уже не помнил, в чем он клялся самому себе.       Тогда это и произошло.       Поцелуй.       Оикава сам не понял, как так получилось. Они сидели друг напротив друга, немного не в себе, немного потерянные. Он улыбался, прокручивая в голове все знакомые анекдоты, а Иваизуми сам только кусал губы и хмурился, пытаясь натянуть с себя шорты в сидячем положении; за окнами дождь стрекотал звонко и пронзительно. Взгляд за взгляд, движение за движение, глоток за глотком, и серые глаза напротив прояснились и стали нежно-зеленые, мягкие и теплые, но ни на кого не смотрящие. Словно наконец Иваизуми удалось погрузиться в себя, успокоиться и осознать все, что происходило вокруг. Словно он наконец-то смог повернуться к спутнику своей милой стороной. Его губы согнулись в неясной ухмылке.       И, стоило Оикаве на этом зависнуть, как его тело само двинулось, и он потянулся ближе. А потом.       Поцелуй. Поцелуй в фильтр, между губой и носом. Глаза Иваизуми были открыты, но они не смотрели на Оикаву — лишь куда-то сквозь, внутрь него самого. Не ошибка, но помарка. Легкое касание губ, колючих, сухих, горячих. Навязчивое ощущение, полная пустота мыслей.       Словно само отсутствие. И это было по-своему правильно.        — Ух, башка раскалывается… — прохрипел Оикава, отрываясь. Неловкость зашипела в его горле; он зажмурился, стукаясь виском о чужое сидение, а лбом — о теплое, жесткое плечо, и попросил у всех высших сил что-то неясное и незавершенное, где-то между отсутствием ненависти к себе и терпеливостью. Но водитель даже не думал отодвигаться. Мерное дыхание над ухом. Парень почувствовал себя полным дерьмом. — Ива-чан, почему вся моя жизнь такой отстой?       В машине было прохладно. Тишина вместо мотора. Даже молнии спрятались, чтобы дать моменту случиться.       Иваизуми коснулся рукой его затылка, проводя пальцами по мягкому ежику отросших волос, скребя и почесывая, опускаясь до шеи. Его пальцы были холодные, с нестрижеными ногтями, немного шершавые на ощупь. Грудь под темной футболкой мерно вздымалась, но Оикава чувствовал, что мосты за ним сгорели, и остров, на который он ступил — бескрайняя пустошь; ему вдруг показалось, что все пошло наперекосяк.        — Хрен знает, — прохрипел в конце концов Иваизуми, откидывая голову. Оикава моргнул в попытке поймать момент, еще сильнее прижался к нему, прильнул и заворочался. «Веди себя, как обычно,» — мысленно уговаривал он то ли себя, то ли спутника, то ли свои конечности, вдруг очерствевшие и превратившиеся в неслушающиеся палки. Даже мельчайшие движения выходили резкими; парень предпочел закрыть на это глаза.       Водителя передернуло, его желание выпрыгнуть из машины под ливень все нарастало. Он чувствовал себя нормально, но немного не в своей тарелке. Все-таки, пить он особо не умел, и алкоголь лился по его венам, как наркотик, от которого хочется только либо блевать, либо не шевелиться вообще.        — Возьми меня на ручки, — внезапно сказал Оикава, отрываясь от чужого плеча. Он все еще чувствовал себя погано.        — Тебе сколько лет? — недовольно спросил водитель, скашивая взгляд. Он выглядел всё так же неосознанно, но в меру недовольно; Оикава почувствовал укол вины, однако отступать не собирался (уж кому-кому, а пиво всегда помогало ему в храбрости и безрассудстве).        — Пять, — Иваизуми закатил глаза, что только позабавило парня. — А теперь — на ручки.       Иваизуми недовольно раскрыл объятия, позволяя парню развернуться и лечь спиной. Так было не сильно удобнее. Но так было проще.        — И что это было? — спросил водитель, прикладываясь головой к чужой макушке. Внутри Оикавы неприятно загудела вина.        — Что «это»? — решил прикинуться дурачком он, цепляясь взглядом за следы своих волос на запотевшем стекле.        — Не придуривайся, — почти беззлобно огрызнулся Иваизуми; его голос не смеялся и не плакал.        — Нет, правда. Наличка, шорты, алкоголь? — Оикава поднял голову, встречаясь с чужим подбородком взглядом. Он смог расслышать, как гудит нетерпеливость в груди позади него, слово тихая турбина межзвездной ракеты — от красного карлика «я готов терпеть» до сверхновой «ты меня достал». Ему оставалось только дальше топить свою неловкость, угнетение и стыд глубоко в себе самом. Иваизуми тяжко выдохнул.        — Поцелуй.       Оикава предпочел промолчать, глупо опуская голову. Он буквально чувствовал, как горят его щеки. За окном погода вновь разбушевалась: капли, только, казалось, поуспокоившиеся, вновь мощно забарабанили по стеклам и капоту, блеснула, как вспышка фотоаппарата, молния.        — Не игнорь, — водитель мягко, но настойчиво надавил пальцем на бок спутника, взывая к ответу. — Эй? Говорить разучился что ли?.. — тот, однако, отвечать отказывался. Знал, что голос выдаст его. С потрохами. Иваизуми склонился, пытаясь заглянуть в лицо. — Эй. Дуракава.        — Ива-чан, перестань сокращать оскорбления, — не выдержал рыжий, пихаясь локтями. Настроение было подстать погоде. «Стыд да и только, — думал он, борясь с желанием закрыть лицо обеими руками. — Взрослый мужик, а на парней набрасываюсь, как школьница недорослая.»        — Дурак Оикава, — парень в ответ закатил глаза и недовольно сполз ниже, елозя на месте. Иваизуми вздохнул. — Ну, хоть язык не проглотил. Объясняться будешь?        — Нет, — буркнул он. Повисла пауза.        — Почему?        — Потому что не хочу.       Иваизуми затих, уставившись в неаккуратные вихры карамельных волос. Пряди, подсохшие в тепле, слиплись, спутались, словно бы корни древних растений периода палеозоя. Беспробудная чаща — вот что видел полицейский в своем воображении. Это было ему непонятно. Но алкоголь, ни на каплю не выветрившийся, подмывал сказать бедному, несчастному, опустившему голову Оикаве, в чьих глазах он, клянусь, смог заметить те искры, те вспышки искренности и сущей человеческой нежности, которую тот так часто прячет в себе, сказать, что все в порядке. Что это было не отвратительно. Странно, но не отвратительно. Чуть-чуть щекотно, может быть. Тепло.       Прямо как сейчас.        — Знаешь что? Забей, — прохрипел Оикава, поднимаясь и садясь на место. Водитель раскрыл рот, но звуки застряли в горле, и он смог только молча проследить, как спутник пригубил бутылку, ставя ее себе под ноги, и как мягко вздыбается его грудь. — У меня уже просто крыша едет.        — Не могу, — сглотнул Иваизуми, не сводя глаз.        — Не можешь что? — как-то раздраженно блеснул глазами парень, поворачивая голову, как хищник. Это почти угроза, но Иваизуми не боялся.        — Забить не могу.        — Это еще почему? — изогнул бровь Оикава, не двигаясь. Его глаз не было видно за молниеносным контрастом света и тени, и подозревающий голос неожиданно совпал с громом: — Ты же не гей.        Иваизуми верил, что ничего не случится.        — Но это было круто.       Оикава широко распахнул глаза. Его рот удивленно раскрылся, но он тут же его захлопнул, сглатывая. За окнами было страшно темно.       Секунда, две. Молчание затянулось.        — Это было… — выдавил он из себя, смущенно прикрывая глаза ладонью, чувствуя, что еще чуть-чуть — и он пошлет все к чертям и согласится на повтор пластинки, — круто?        — Наверное, не самое подходящее… — промямлил Иваизуми, вдруг понимая, что уверенность куда-то делась. Он поерзал на месте, вытягивая затекшие ноги, и оглянулся — слишком уж боязно и непривычно было. — Эм. Я… — пока нужные слова шли до языка, он успел заметить, как Оикава прижал обе ладони к лицу, совсем как маленький ребенок, и теперь смотрел на него сквозь пальцы, ожидая внятного ответа. Они словно поменялись местами. — В общем, было приятно.       — Приятно? — неуверенно переспросил парень. Иваизуми едва заметно кивнул. Оикава облизнул губы, собираясь с мыслями, и прохрипел: — А… Еще раз? Ничего?        — Не знаю, — автоматически ответил Иваизуми, зная, что да, ничего, еще раз, да хоть еще сотню, миллионы, миллиарды, столько раз, сколько звезд на небе, потому что карие глаза напротив лучились страхом, веснушки, словно тонкие вкрапления старой бумаги, и остаточный привкус улыбки, светившей ему несколько минут назад, чувствовались зудевшими кончиками пальцев. Иваизуми врал себе, показывая все лицом, правду. И Оикава, подозрительно приблизившись, через силу отцепив свои же руки от лица и сложив их на коленях, все понял. Все, все понял.        — Уверен? — спросил он, закусывая губу. Водитель опустил голову, не в силах более смотреть. — Не будешь потом отнекиваться?        — Не буду, — слова вышли сдавленными. Не хватило воздуха.        — Точно? — холодные ладони коснулись чужих, свернувшихся в кулаки от напряжения.       Иваизуми оскалил зубы в успокоительной улыбке, адресованной себе, и шипяще вздохнул, готовясь к ошибке сомнительной серьезности.        — Точно.       Оикава, словно ожидая отказа, вздрогнул, и подсел ближе. Он потерялся, не зная с чего начать.       Первый поцелуй коснулся высокого лба. Легкий. Дрожащий. Заставивший Иваизуми поднять голову.       Оикава почувствовал жгучий укол вины, когда он второй раз поцеловал брюнета в губы, притягивая его за плечи чуть ближе, и тот вцепился в его новую футболку, едва ощутимо оттягивая назад. В голове все помутилось, во рту — вкус дешевого пива. В его руках он держал того, с кем не отказался бы переспать любой здравомыслящий гей или би: крепкая шея, нежность ладоней, мягкая кожа, твердая спина — и отказываться от шанса не собирался. Когда чужой язык скользнул по зубам, Оикава рвано выдохнул, трепетно касаясь чужой щеки. Горячее дыхание скользило по коже. Уже начиная задыхаться, он на секунду оторвался, чтобы вдохнуть и начать все сначала. Напряжение внизу живота все возрастало.       Глаза у Иваизуми были закрыты, но он чувствовал все: дождь за стеклом, шершавые сидения, татуировку Оикавы под тканью, карие вихры волос, щекочущие лицо, и даже то, как пытался парень приноровиться и сесть поближе. Не думая ни о чём, он цапнул его за джинсы и потянул на себя; Оикава удивленно ахнул, падая сверху. Серые глаза распахнулись в неожиданном испуге, носом он уткнулся в ключицы. Он почти слышал, как парень судорожно думал, пока его ладони скользят под футболкой.        — Стой, Ива-чан… Погоди… — шепнул Оикава, оттягивая чужую голову за волосы на загривке и обеспокоено вглядываясь в каждую деталь лица, покрытого мягким румянцем. Объятия. Еще один особо сильный раскат грома.        — Думаю, это надолго, — ответил Иваизуми, кладя подбородок на сгиб шеи. Он зажмурился и снова спрятал глаза в чужом плече, когда Оикава оттянул пальцем край его шорт, нажимая на пах. — Давно у меня такого не было.       Парень на секунду завис, а после отстранился, горбясь.        — Я не думал, — промямлил он, рассеянно кривя улыбку, солнечную, но абсолютно смущенную, — что у тебя встанет.       И это добило Иваизуми ко всем чертям, в тысячный раз раскалывая его сердце. Он вжался лицом в костлявое горячее плечо и промычал что-то нечленораздельное, желая выбросить это все из головы и вновь стать самим собой.        — А что ты думал? — сказал он потом смято, на что Оикава хихикнул и почти без стыда нажал сильнее, вырывая сдавленный стон.        — Ну, не знаю.       Звук расстегивающейся ширинки джинс. Руки, натыкающиеся друг на друга. Неловкие тычки. Давление. Теплая ладонь. Пара движений.        И они оба кончили, Иваизуми — от поцелуя за мочку уха, Оикава — от укуса в плечо.       Сверкнула последняя молния.