Simple Pleasures

Серость Ньюарка взялась ржавчиной: оранжевый минивэн Майка тарахтел по пыльной дороге, сметая сухие листья из-под колес в направлении к оставшемуся после ярмарки пустырю. Ханджи сидела, навалившись на бардачок, и безотрывно смотрела в облепленное пылью лобовое стекло на дорогу. Эрвин ловил отдающий последнее тепло воздух, вытянув руку из окна, и слушал завывания водителя в унисон с шипением радио, с шипением ветра, а брошенная за задние сидения гитара брынчала при каждом резком толчке, как будто его беспечное вождение тревожило ее мирную дрему. Нанаба, нависнув над спинкой водительского сидения, заплетала отросшие волосы Майка в тонкие соломенные косички, не давая ему качать головой в такт музыке. Уголком рта зажимала не зажженную самокрутку со своим любимым едким табаком - у некоторых, например, Моблита, от него слезились глаза, а вот Майк не раз упоминал, как сильно любит запах, который после него остается на коже, оседает на тонкую, давно не стиранную ткань платья. И сейчас он приопускал веки, вел головой в сторону, вылавливая сухой аромат высыпающихся на его плечи листьев, и продолжал, уже глуше, что-то напевать. Казалось, он делал в этот момент все, но только не управлял машиной - минивэн катился вперед, по-детски ворчливо, сам по себе. Так время тянуло понедельник за черту полудня. - Куда мы едем? - спросил Эрвин, когда свернули на Маркет-стрит, то ли у них, то ли самого себя - а скорее всего, ни у кого вовсе, потому что это был один из тех вопросов, не получив ответ на который и не подумаешь задать его снова. - Это сюрприз, - сказала Ханджи, осклабившись. - В Миниш-парк, - пробормотал Майк. - В трейлерный парк? - уточнил Эрвин. - Я слышал, он пустой. - Почти пустой, Эрвин, детка, - Нанаба села лицом к нему и уперлась локтями в небольшой деревянный столик, разделявший их. - Это сюрпри-из, - окликнула Ханджи выразительно, с ударением. Нанаба хихикнула, пожав плечами. - Просто я должна тебя кое с кем познакомить. Слово “сюрприз” еще никогда так не интриговало - в принципе, никогда не интриговало, потому что вне зависимости от стараний родителей или друзей, Эрвин узнавал обо всех сюрпризах раньше, чем его посвящали даже в их существование. Впрочем, ему не в новинку было чувствовать легкую растерянность в этой компании. На подъездах к парку, на углу последнего поворота к заветной цели Зоэ, криво высился указатель автобусной остановки. Под ним на мешкообразной дорожной сумке восседал - а по его выпрямленной спине и ровно поставленному подбородку иначе не скажешь - совсем молодой парнишка. Футболка вздымалась, как заштопанный парус, с порывами ветра, и он сжимал пальцы на босых ногах, но сам не ежился, а как-то опьянело улыбался, чем холоднее ему становилось. Облокотившись на столб, рядом стоял второй и, сощурившись, глядел вдаль дороги по бульвару Реймонд. Когда апельсиновый фольксваген остановился перед ними, брякнув, как набитая канцелярскими принадлежностями коробка, стоящий отстранился от указателя, а первый медленно разлепил веки и с тихим вопросом уставился в отрытое окно, на Майка. - Подкинуть? - спросил тот, добродушно усмехнувшись при виде набитого мешка и нарисованной на лицах бодрой усталости. - Нет, спасибо, - ответил медитирующий и улыбнулся. Эрвин плохо расслышал его слова, но достаточно было видеть его - улыбка как будто формировалась не изгибом губ, а невидимой вибрацией всего тела, всего нутра, и он становился старше и младше одновременно, потому что юноши не умели улыбаться так. Юноши, помнил Эрвин, улыбались горько, с глотками паленого спирта. Ханджи придвинулась ближе, почти наползая на Майка, и из-за его плеча тоже посмотрела на путников. - Да ладно, запрыгивайте! - За нами приедет друг, - сказал второй; держал лицо серьезным и все оглядывался. - Зачетно, - Майк кивнул, заводя машину. - Мейпес-авеню, сто семьдесят восемь, - кинула Ханджи и подмигнула, прежде чем нырнуть обратно в салон. - Заезжайте с другом на чай! Юноши скоро растворились расфокусированными точками в пыльном окне. - Надо было взять с собой Петру, - Нанаба закурила. - Она бы обрадовалась. - Она бы обиделась, что не узнала об этом раньше. - На него. А теперь обидится и на нас тоже. Салон скоро наполнился тяжелым дымным воздухом, и Эрвин, окутанный им, не вникал в разговор дальше. Этот тяжелый запах - близкий и далекий, лучше-бы-не-знакомый - напоминал об отсутствии на привычном месте медальона и отдавался ударом в груди, ощущением других невозвратимых утрат. Эрвин перебрался на сидение напротив - плюхнулся рядом с Нанабой, когда машину тряхнуло, чуть не навалившись на нее. - Дай и мне, - сказал, потянувшись сразу к сигарете, которую она в этот момент слабо придерживала между средним и указательным пальцами. Пепел посыпался на его джинсы. Нанаба не возразила; с неким материнским умилением она наблюдала, как он затягивается, дав устроиться у себя на плече. Минивэн неповоротливо, как на цыпочках, миновал бесколесые старые трейлеры, пока Майк отыскал подходящее место, чтобы припарковаться. Парковка напомнила Эрвину о прошедшем инциденте с Нилом (интересно, удосужился ли тот отмыть капот, или так и разъезжал с гордым громким титулом), cеро-зеленая водная гладь Пассеика с прямыми силуэтами деревьев на другом берегу - об очерченной тенью фигуре. Однако сейчас кругом не было ни души. - Идем, - Майк обернул руку вокруг его плеча и ткнулся носом в макушку. Повел за девушками, удаляющимися вглубь кладбища покореженных жестянок призрачными нимфами. Эрвин слабо улыбнулся, посмотрев на него исподлобья, и тот встретился с ним взглядом. - Вот так, смывай с лица кислоту. А то, глядишь, за своего примет. - Сюрприз Ханджи, я так понимаю. Захариас кивнул. - Он самый.

***

- Ханджи! - на шее Зоэ повисла выбежавшая навстречу девушка. Она была похожа на тряпичную куклу, сшитую из ярких лоскутов: красного, как ее встрепанные волосы и загорелая кожа, и синего, как низко сидящие на ее мальчишечьих бедрах джинсы. Ханджи быстро сжала ее одной рукой в ответном объятии, оставляя белый след от пальцев на голой загорелой спине, прежде чем та обратила внимание на подходящих Нанабу, Майка и Эрвина и повернулась к ним лицом. - Я так скучала! В Сан-Фране сейчас погодка - прелесть, мы обязаны, просто обязаны поехать в следующий раз туда вместе. Пообещай мне, - надув губы, девушка почему-то глядела на Смита, как будто эту просьбу адресовала именно ему. В ее глазах горели крупные угли; как и ее пылающие щеки, маленькая грудь, с острыми потемневшими сосками, вся была обсыпана веснушками. Эрвин откашлялся, стараясь смотреть ей в глаза, и боковым зрением заметил, как подмигнула ему Ханджи. - Когда-нибудь, - он пожал плечами и посмотрел на Майка, вскинув бровь: это и есть Cюрприз? - Это Изабель, - сказал тот. Рядом с ней он со своими косичками смахивал на переодетого викинга. - Магнолия, - поправила она. - Я приняла крещение водкой у Мая. Я обещала изобразить его в образе всеобъемлющей бездны, потому что он так меня называл. Всеобъемлющая бездна! Правда, здорово?.. - изливаясь, она запнулась уже только на имени. От радиоактивного счастья, излучаемого каждым миллиметром ее кожи, становилось жарко. - Братик говорит, что это все дерьмо собачье. Закончив малопонятную тираду, она направилась туда, откуда появилась, и не прекращала болтать, ведя за собой всю четверку. Короткий хлипкий заборчик отделял единственный недохлый трейлер от остальных - вокруг все они были разрисованы абстрактными фигурами. Отцепленная от фургона легковушка, изможденная - с царапинами и вмятинами, и стертыми шинами, но совершенно чистая - стояла, упираясь бампером в забор. Занавешенные окна и миниатюрный дверной проем желтели на фоне мути парка. У открытого багажного отделения были выстроены в ряд большие банки с вонючей краской, такой, что сразу била по вискам; рядом с розовым на земле валялась вся пропитанная им потертая кисть. Эрвин прошел мимо кресла-качалки к ступенькам, переступая брошенный наземь велосипед, о который чуть не споткнулась Ханджи. Изабель-Магнолия предложила приземлиться во “дворе”; здесь на земле не росло никакой зелени, а листья слишком редко попадались под ногами за неимением деревьев; цветы единственно росли в больших горшках, расставленных вдоль кузова. Было пасмурно и пыльно. Изабель постелила циновку и присела, приглашая остальных, но Ханджи исчезла внутри трейлера, кинув через плечо, что скоро вернется. Эрвин проводил ее взглядом - от ее ухода ощутил себя чуть более одиноким в компании этой радиоактивной, несмотря даже на то, что Нанаба и Майк по-прежнему оставались рядом. Новая знакомая производила впечатление цветка-мухоловки, однако выглядела настолько по-детски безобидной со своей веселой улыбкой, сквозь которую лились и лились слова, что Эрвин мысленно упрекнул себя в предвзятости. Из кармана джинс Изабель вытащила небольшой мешочек и высыпала на свою ладонь горстку таблеток. - Угощаю, - хихикнула, дернув головой вбок, так, что короткие хвостики подскочили вверх. Угли в ее глазах, сгорая, сузились, открывая сочную зеленую радужку, но Смит догадывался - ненадолго. В руке оказалась зеленая таблетка - снова зеленый, зеленый, как будто этот цвет преследовал его теперь вместе с огненно-красными вспышками и хриплыми стонами, но только всюду, наяву; как будто Изабель-Магнолия - воплощение медальона, его жалкая живая замена. Эрвин тряхнул головой, чувствуя, как она начинает противно гудеть, и принял бутылку пива из рук Нанабы. У желтого входа в трейлер мелькнули тени двух фигур. Эрвин чувствовал, как тает изнутри: от тепла Нанабы, горячего дыхания Майка и радиации Изабель, которая, такая миниатюрная, загорелая и абсолютно красивая, действительно была никакой не мухоловкой, а магнолией, как ее окрестил Март (или как его там), облив водкой на каком-нибудь пляже. Эрвин слушал их и слышал, и хотел слышать больше; а еще он вспоминал, и образ Яна всплывал в мыслях опять и опять, как бы они не путались, но вместо того, чтобы снова и снова разрываться на части, он каждый раз возрождался - таким, что сердце пропускало удары. Эрвин чувствовал любовь и тошноту. Его веки упрямо слипались, размазывая выступившей в уголках влагой картинку, когда из фургончика явилась Ханджи. Она открывала и закрывала рот, как аквариумная рыбка, - от этой мысли стало чертовски смешно - а с ней, вперившись грозовым взглядом в лицо Эрвина, стоял смутно знакомый человек. Смит успел узнать его в последнюю долю секунды, прежде чем глаза окончательно сомкнулись, и сознание смыло в канализацию. Какой же он прекрасный, этот далекий силуэт с Пассеика, пронеслось потухающим эхом следом за ним. В небольшом окне алела заря, а незнакомое помещение было еще окутано мраком. Эрвин очнулся не в своей постели - в постели, которая пахла хвоей, травами и диким медом.