Устройство управления Геей (она же Терра, она же Земля) эффективно и просто. Имеется подземное королевство, так сказать сердце Земли, называемое Элизионом или Золотым Королевством, а также пять сильных цитаделей по разным частям земного шара — твердыня Севера, твердыня Юга, твердыня Востока, твердыня Запада, твердыня Центра, управляемые пятью владыками, которые в свою очередь подчиняются правителю Элизиона. Но, что показательно, из государствообразующей схемы исключена твердыня Центра. Сейчас правление Землей сосредоточено в руках клана Дельфинидов*(1). Правит старший из них — золотой Эол. Среди сильных кланов также Астреиды, Эосиды, Бореады, Титаниды. Примечательно — не известен клан, к которому принадлежит владыка Востока Эвр. Возможно, что он из недавно возвысившихся. Из доклада Маната, советника Великого Хонсу по делам с иными государствами.
Гобелен с вытканными символами правящих домов выглядел внушительно: огромный извивающийся золотой дракон в центре дышал огнем прямо на зрителя, над ним медленно, но гордо ворочалась темно-зеленая черепаха, снизу, словно кончики вострых копий, протянулись крылья алого феникса, ничуть не страшащегося дракона, сверху, слева скалился могучий белый тигр, таящий вековую печаль во взгляде, а справа был небольшой лазурный дракон, который в отличии от своего собрата сдерживался, свернувшись тугими кольцами и меланхолично взирая на зрителей. Правильнее, зрителя. Маленький Энди воодушевлено хлюпнул носом — неурочный насморк в верхней северной цитадели пронимал всех без исключения, даже принцев, а порой и королей. Ему едва минуло два полных земных года. Совсем ещё крошка топорщил он ежик темных волос и щурил любопытные синие глаза, рассматривая гобелен. Ему показалось, что золотой дракон снисходительно улыбнулся ему… — Ваше Высочество, — мягко окликнула его недавно сменившаяся смотрея*(2). Кажется, Меропа. Эндимион не очень хорошо различал своих семерых нянек, хотя вызубрил на зубок их имена… Алкиона, Келено, Майя, Меропа, Стеропа, Тайгета и Электра*(3). Лучше всех он знал и любил Электру: темноволосую, смуглую, тепло пахнувшую молоком, зубоскалящуюся в звонкой улыбке, что напоминала ему ломтик дыни по своим изгибам и ширине. Она единственная позволяла себе называть его «мой бедный малыш» и прижимать к своей шоколадной груди, чтобы спрятать слезы его тоски по матери… Но Электра только в седьмой день… ещё три дня. Меропа тоже была смугла и темноволоса, но лицо её было чаще серьезно, чем весело, а длинный нос порой становился причиной жутковатых причудливых теней, от которых пробирала дрожь. Она постоянно одергивала принца: «Не ковыряйтесь в носу, Ваше Высочество», «Не топайте так ногами», «Не кричите, Ваше Высочество», «Не ломайте», «Не бейте»… Столько «не» ни от кого другого Эндимион не слышал, вот и называл Меропу «няня Не». Отца это забавляло… — Вам не стоит здесь так стоять. Вас продует, Ваше Высочество. Опять «не». Эндимион досадливо топнул ногой, отвернулся от смотреи и бросился вниз по лестнице, которая вела в просторный холл. Там замерли в вечном карауле железные пустые скорлупки, в которых когда-то билась жизнь… Ему объясняли, что эту скорлупу напяливают люди, когда хотят выжить дольше в битве… А битва… Битва — это когда много-много людей молотят друг друга, чтобы утвердить свою правоту. Так сказала Электра. Всегда надо помнить, что «своя правота» вовсе не означает, что ты на самом деле прав. Тебе может лишь казаться, что ты прав. Мальчишка поскользнулся на четвертом десятке ступеней и пролетел оставшиеся на животе. Сзади испуганно охнула Меропа. …Мама Нефела всегда была теплой и мягкой, словно сто тысяч перин… Она обнимала его пуховым облаком, закутывала в кокон нежности и целовала. Никогда-никогда не говорила громко. Только тихо-тихо — почти всегда на ухо. «Мой синеглазый принц, мой вольный ветерок, мой храбрый дракон». И смеялась, как колокольчик над зелеными полями в южных краях. Но в её глубоких синих глазах он видел что-то странное, отчего щемило в груди и хотелось плакать. Пружина предчувствий не успела распрямиться, как однажды ночью он проснулся от того, что стало очень холодно. Он был один в постели — просторном низком ложе, где они порой лежали все втроем: мама, папа и он. Голоса тихо перекатывались отголосками по пустовавшим залам дворца… Эндимион встал с ложа — совсем крошка, чьи ножки едва-едва окрепли. Он был подвижный, громкий ребенок, но неустойчивый. В этот раз мальчик был предельно осторожен, пробираясь по стенке к приоткрытой двери, откуда доносились голоса, прерываемые странными свистящими звуками, от которых бросало в дрожь. Соседняя зала была погружена во тьму… Только тусклое золотистое сияние долетало клочьями с балкона, где виднелся широкоплечий силуэт его отца — сиятельного Эола. Пораженный мальчик отпустил стену, проскальзывая в залу и тянясь к свету… — Прощай, любимый… — он услышал маму, которая определенно была там на балконе с отцом. — Нет на свете слов, чтобы рассказать о моей боли и тоске. — Я знаю, любимая, — в тон ей отвечал отец. Мальчик робко ступил на балкон: — Мама, папа… Нефела уже стояла, балансируя на перилах балкона — тонкая, объятая золотым светом фигурка. Распущенные каштановые волосы, в обычном состоянии строго сдерживаемый плетением каскад, трепетали на холодном ветру, походя на язычок пламени. Синие глаза, словно разбитое стекло, сияли осколками несчастья. Нежные розовые губы врезаны в лицо горьким изгибом. Слегка вздернутый носик оставался единственной непреображенной горем чертой… — Эндимион, любовь моя, ты не должен был этого увидеть, — ужас Нефелы не передавался описанию. Встревоженный этим мальчик потянул руки к своей родительнице, но не в его силах было достичь её. Золотой свет усиливался, растворяя в себе облик женщины: он вгрызался в её кожу, разъедая привычные черты, вбивался в глаза, уничтожая синеву. Несколько мгновений, пока контуры сохранялись, Нефела протягивала руки навстречу сыну, но с тонким хрустальным звоном рассыпалась, обратившись целиком в золотую пыльцу, что мягко осела на кожу застывшего каменной статуей Эола и растерянного, напуганного ребенка, повторявшего одними губами: «Мама, мама, мама…». Порыв ветра снес её с их кожи, унося во тьму ночи. Тонкий золотой ручеек, что когда-то был прекрасной удивительной женщиной, женой короля Эола, матерью принца Эндимиона, исчез… Ребенку возраста Эндимиона сложно объяснить «почему». И что он вообще увидел там на балконе… Эндимион поднялся, упираясь маленькими, но крепкими ручками в ступеньку. Первые разы после исчезновения Нефелы, он какое-то время позволял себе, падая, заливаться плачем и ждать, пока перепуганная смотрея его подберет. До тех пор, пока они не прибыли в западный замок Эосидов. Его владыка Зефир был человеком с необычайно тихим голосом, а потому его вечным спутником была почтенная тишина. Высокий, статный и смуглый он все же уже отдавал дань своему полувековому правлению суровыми морщинами на обветренной коже. Льдистые голубые глаза почти всегда оставались бесстрастными, а тонкий металлический обруч с полупрозрачным сиреневым кристаллом обхватывал высокий лоб и препятствовал прядям белых прямых волос падать на лицо владыки. Его жена, до вознесения носившая имя Хлорида и по слухам бывшая не то крестьянкой, не то лесной нимфой, Флора была полной его противоположностью — шумная, звонкая, яркая… Она старалась делить свои краски с ним напополам, словно надеясь, что так её муж не будет похож на тусклую тень из преисподней, решившую почтить своим вниманием мир живых. Синеглазая, с волосами червонного золота, удивительно молодая, горящая румянцем она отрицала безмолвие, а потому её редко видели на государственных встречах с владыкой… Только один раз Флора выходила западной владычицей на балкон к народу — в день представления наследника. Говорили, что вся сложность была в западной знати, отнесшейся с яростью к этому мезальянсу… Неужто Флора действительно крестьянка? Эндимион, предоставленный по большому счету своим нянькам, в первый же день умудрился растянуться во весь свой малый рост на каменном полу и заревел, ожидая того, что смотрея помчится к нему с причитаниями, но в установленный порядок бытия вмешались. — Эй. Или ты встаешь, или я тебя тащу к твоему отцу за ногу. Принц пораженно поднял голову, чтобы узреть великана. Почти такого же страшного, как и жуткие «взрослые», толкавшиеся вокруг него. Но среди взрослых был папа… и смотреи… А этот… Сначала он подумал, что это Зефир. Очень уж был похож на него. — Вставай, — меланхолично повторил гигант, подпирая макушкой потолок. Белесые брови сдвинулись домиком. Энди в растерянности даже плакать перестал. — Ты думаешь, что я шучу? Думаешь, что если ты наследный принц Элизиона, то я тебя не трону? Великан присел на корточки, оказавшись вовсе не таким уж и большим… — Сколько раз им, — небрежный кивок в сторону замершей смотреи, — поднимать тебя? Ты думаешь, что это послужит твоей чести, маменькин сынок? Ничего хуже этот беловолосый мальчишка и сказать не мог. Эндимион уперся ладошками в пол, отталкиваясь от холодного камня, встав сначала на коленки, а затем уже, покачиваясь, выпрямился. Ноги дрожали, норовя сложиться гармошкой. Однако теперь он возвышался над «великаном». — Я не маменькин сынок, — со всей доступной злостью выплюнул он. — Здорово. А зачем тогда ревешь и грызешь камень, ожидая пока к тебе придут на помощь? — мальчик, теперь Эндимион мог так о нем думать, отдавая себе отчет, что имеет дело вовсе не со взрослым, склонил голову набок. Лицо у него было треугольное, лишенное обычной детской «округлости», а глаза напоминали оконца в морозный мир. — Я не реву, — земной принц топнул ножкой. — Хорошо, не ревешь, — безразлично согласился незнакомый мальчик. Он уже потерял интерес к происходящему. Не глядя больше на Эндимиона, он встал, показав свой рост — на полторы головы выше принца, и направился дальше по коридору. Однако через десять шагов обернулся: — Чтоб ты знал — я воплощение Бьякко, а значит твой будущий вассал и защитник. Я не буду служить плаксе. Вот так Эндимион познакомился с первым из своей гвардии. Возможно, это странно, что маленький принц решил больше не давать волю слезам после встречи с мальчишкой-ледышкой. Однако с колыбели его кормили сказками о четырех чудных зверях, что суждено приручить каждому земному владыке. Дракон, феникс, тигр, черепаха. Четыре ножки трона, как говорил отец. Четыре опоры, без которых рухнет мир. Это мог понять даже двухлетний ребенок… Меропа подбежала, когда Эндимион, имитируя серьезность своего отца, отряхивал коленки. — Вы ушиблись, Ваше Высочество? — Пустяки, — величаво махнул он ладонью — жест, позаимствованный всё у того же Эола. — Я падаю только для того, чтобы подниматься. Гордо вздернутый нос почти к самому потолку, возможно, помог ему скрыть то, что он не очень-то понимает смысл того, что сказал. Меропа выдала неуверенную улыбку ему в ответ. Жаль, что отделаться от неё не получилось… Принц чинным и медленным шагом направился в соседнюю залу. Эол многое уже повидал, когда встретил свою нареченную. Рожденный от рода дракона, он думал, что мир мало чем его может удивить. Как оказалось, нет. Встреча с Нефелой ещё как удивила… Она явилась ему босая на берегу озера, когда он совершал свое первое одинокое странствие, которое по закону должен совершить каждый будущий правитель Земли в семнадцать лет. Каштановые волосы свободными волнами покоились на плечах, легкая туника едва доходила до середины бедер, на влажных ступнях налип береговой песок, а синие глаза лучились насмешкой над зеленым юношей, жадно впившимся взглядом в её тело. В ту пору Эол уже стал отращивать бороду, надеясь, что она поможет ему выглядеть старше. Но мягкая редкая поросль не красила его, придавая смешной вид. Пряный цитрусовый солнечный свет ударил его в глаза, ослепляя и позволяя прелестнице скрыться легкой ланью в лесу. Вот и размышлять бы теперь наследному принцу — не подшутило ли над ним небо? Только звонкий раскатистый смех осел кружевом в ветвях деревьев… Если говорить серьезно, то увиденная красавица была не так уж и необычна — девушек столь видной стати по всей Терре пучками вязать можно. Однако… То ли из-за смущения, которое она вызвала своим превосходством, то ли из-за уязвленной гордости, внезапно обнаружившей себя, именно эта нимфа запала ему в душу. Диким зверем был готов он выслеживать её, чтобы поймать, потратил на это целую луну, но чаровницы и след простыл. В результате Эол лишь распугал нескольких самых настоящих нимф, которые жили у того же озера, подрался с диким вепрем, после чего бродил залитый черной кровью по округе и зло пинал пеньки. Пришлось продолжать путь… Вторая встреча произошла, когда ему было двадцать. Прелестное видение к тому моменту превратилось в подобие сладкого зыбкого сна, легко уносимого ветром. Он почти и не вспоминал о ней, изредка ощущая тугие волны тепла, опутывавшие его, словно змеи. Томительный укус в область сердца был отсрочен, но клыки мягко царапали грудь, обозначая зону удара… Итак, будучи уже правителем Элизиона и всей Земли, Эол остановился со своим близким другом и старшим хранителем Эвром на берегу того же озера, о котором не так давно узнал, что его прозывают «Зеркальным». У костра за разговором он, захваченный внезапной волной ностальгии, поведал своему спутнику об истории трехлетней давности. — И представляешь, сколько бы я ни искал, ни следа от этой девы! Как сквозь землю провалилась! — Ну провалилась и провалилась, — меланхолично отозвался Эвр, теребя травинку. — Скажи мне честно, какое теперь дело? Чего-чего, а нимф-то полно и во внешнем мире, и во внутреннем. — Да что ты понимаешь, ледышка несчастная! Она иная! И-на-я! Не какая-то там простая нимфа! Её глаза… смех… линия губ… волосы… — Каштановые волосы, синие глаза, розовые губы… Сейчас пойду в лес и пятерых точно тебе приведу. Все будут прыткие как лани. Это типичная внешность нимфы. Нашел чем голову себе забивать, — Эвр откинулся у костра, равнодушно засовывая травинку в рот и прикусывая зубами сочный кончик. — Спи, давай. Тебе завтра проводить смотрины у Титанидов. Там славные дочери. Рея, например. Говорят, что очень хороша собой. — Что ж ты из Титанидов не берешь себе жены? — Не дело это безродного вояки, вроде меня. Я и так считаюсь приближенным за невесть какие заслуги выскочкой. — Что за глупости! Ты владыка Востока! Повели я, и… — Что «и»? — Эвр укоризненно посмотрел на него. — Мы с тобой знаем друг друга с самого детства. Да, я бастард Дельфинидов, но… — Ты не бастард! — пылко прервал его Эол. — На смертном одре отец признал тебя! Ты мой брат! — Прекрати. Я — твой друг. Хранитель. Защитник Но я не брат тебе. При дворе происхождение Эвра всегда держалось в строгом секрете. Для вельмож и вассалов он действительно был странным пареньком, ставшим напарником наследника престола в обучении и играх. Кто-то предполагал, что он «запасной вариант». Кто-то поговаривал, что сиятельный Гиппот изменил своей глубоко любимой жене — только вот мальчик совершенно был не похож на него: светлые, будто выгоревшие волосы, внимательные серые глаза, тонкое бледное лицо, да и само тело худое, щуплое… Где здесь разгуляться мощи царского рода? Ни синих глаз, ни ширины плеч, ни румянца во всю щеку, ни черных кудрей. Уже потом, перешагнув порог совершеннолетия, Эол узнал, что оказывается у его отца была сестра с нелегкой тягостной судьбой. Она исчезла с поля зрения двора много лет назад — о ней сказали, что она погибла. На самом же деле прекрасную Елену похитил один из солдат — Менелай, обезумевший от страсти, которую она в нём вызывала. Около года он неволил несчастную, пока её брат не отыскал место, где они скрывались. К тому моменту Елена успела понести и… повредиться рассудком. Она не узнала своего брата. Изменщик-похититель был казнен там же, но это лишь усилило безумие принцессы, успевшей привязаться к своему тюремщику. Гиппот был так зол, что принял решение отправить и новорожденного вслед за отцом, но вовремя одумался. Небольшому отряду, что участвовал в освобождении Елены, было наказано по присяге верности молчать… Гиппот принял свой крест ради любимой сестры. Подложил блеклого чахлого птенца в своё гнездо, позволив ядовитым шепоткам сомневающихся и злословящих о его чести и любви распространяться по королевству. Елена тихо угасала где-то вне времени и пространства в башне слоновой кости, где вышивала длинный бархатный плащ серебряным потоком звезд. Эвр видел её всего три раза в своей жизни… Последний раз весны три назад, когда женщина стала почти что птицей в человеческом обличии — легкий скелет обтянутый тонкой, словно ветхий пергамент кожей с прямыми потускневшими и распрямившимися под грузом навешанных на них безумных лет волос. Выцветшие глаза, выплескивавшие хрупкую синюю сталь, смотрели сквозь сына, который тоскливо вглядывался в бесконечно далекую от него мать… Эол всё это знал и на полном серьезе считал Эвра своим братом, а тот отчаянно сопротивлялся, видя в своем происхождении злой рок… — Давай спать, — Эвр подбросил ещё веток в трещащий неуместным весельем костер. — Нам по рассвету в путь, Ваше Величество. — Хорошо, — все ещё надутый из-за холодности кузена Эол стал разворачивать на земле плащ. Ему было не в новинку спать вот так в походе и без охраны. На его достаточно мирной, пусть и жестокой планете считалось, что правитель должен быть настолько близок с Землей, насколько это возможно. Простого правления и нахождения твердыни власти в сердце Земли было недостаточно. Нужно ступать по ней босыми ногами (время от времени, хотя бы), оставаться с ней наедине, чтобы слушать её тихий раскатистый шепот, звучащий дробью повелений, вбирать её в горсти, чтобы чувствовать её рыхлость и плодородность. Охрана? Такого понятия пока ещё не существовало. Владыка должен был уметь принимать удары своей планеты, отбивать их и отстаивать свои право и знание. Специально обученные люди стояли только во дворцах по струнке, призванные защищать царя от тех, кто был глух к наставлениям Матери Земли — поданных. Таких, как Титаниды, например. Когда-то давно в пыли веков предки Эола совершили страшное дело — поспорили с ними за власть и при поддержке самой планеты получили её. С тех пор клан Титанидов, великодушно помилованный и оставленный на волю судьбе, зорко следил за правителями, ожидая, когда они оступятся, преступив волю Матери. Сон пришел первым к Эвру, убаюкав его бархатистым дыханием ночи. Эол же никак не мог сомкнуть глаз. Костер трещал, посылая теплые искорки во мрак, которые покорно тонули, словно послушно впитавшие свое безнадежное предназначение дети. Тихий шелест сначала показался ему проказой ветерка, а только потом нечаянным признаком визита чужака к костру. — Кто здесь? — спросил он взволнованным шепотом в темноту, будучи уже уверенным, что к костру кто-то приблизился. Осторожно приподнявшись, Эол постарался унять поскакавшее в тревоге сердце и посмотрел прямо в сторону звука. Он не удивился, когда увидел «её», степенно осознавая, что именно сейчас все правильно. Именно сейчас, когда таинственная прекрасная нимфа, которую он встретил здесь три года назад, замерла перед его произвольным ложем, смотря на него с легкой насмешкой. — Ты ведь ждал меня? Разве я могла обмануть ожидания правителя Земли? — её шепот был звонок, словно звенели мерцающие огоньки звёзд, пристально глядящие на разворачивавшуюся перед ними сцену. — Ты знаешь меня? — пораженно выдохнул он, едва отрывая взгляд от плавных изгибов её тела, которые все три года с юношеским пылом представлял в своих фантазиях. То, что она знала его — было удивительным. Несмотря на близость владык с Землей, её дети — наяды, нимфы, нереиды, сатиры и многие другие — вовсе не считали должным знать в лицо того, кто держит власть. Им было не до того… Им звон песен, тепло шаловливого солнца, да танцевальную дробь подавай. — Знаю, — кивнула нимфа. — Кто же не знает могущественного Эола? — Не смейся надо мною, — на его лице расцвели багряные пятна гнева. Её глаза говорили, что всерьез она его не воспринимает, и это било больнее, чем её смех в тот день над юнцом, не способным и бороду отрастить… — Хорошо, — босая ножка нимфы ступила на край плаща. Её пальцы вплелись в скользящую ткань туники, сминая, приподнимая. В горле Эола пересохло, как в пустыне. — Ты ведь этого хотел все эти три года? В её глазах тлел очень опасный огонек, предупреждавший правителя от того, чтобы он протянул ей навстречу руки. — Нет, — гулко выдохнул Эол, отворачиваясь от опасных углей… Золото в томной сини её глаз ужасало. — А… Вот и славно, — нимфа ребячливо переступила с ноги на ногу, отпуская подол, а затем садясь на край его плаща. — Кто ты? — насуплено буркнул владыка, припоминая, как искал эту прелестницу по всем кустам в округе. — Нефела, — девушка деловито рылась в складках его плаща, надеясь обнаружить прятку правителя на сон грядущий — яблоко там… или кусок солонины. Нашла. Задорный хруст был грому подобен. Эвр прерывисто вздохнул, просыпаясь: — Что Вы там творите, Ваше Величество? — Со мной болтает, — Нефела помахала рукой владыке Востока, едва разомкнувшего сонные очи. — А я ем. — Замечательно, — Эвр перевернулся на другой бок, бормоча что-то про прожорливых нимф. Нефела удивленно приподняла брови: — А он у тебя не самый вежливый… — Есть такое, — вынужденно согласился Эол, косясь с опаской на свою собеседницу. Сила, исходившая от неё пугала, но, будучи продемонстрированной несколькими минутами ранее, сейчас дремала под флером непринужденности и дружелюбия. Что за странная дева? Нефела подкинула на ладони надкушенное яблоко: — Ты меня хорошо запомнил. Не ожидала. Моя внешность мало отличается от других нимф. Я уж очень с этим постаралась… — Что ты имеешь в виду? — Эол насторожился, опасливо приглядываясь в расцвеченном костром полумраке, будто рассчитывая увидеть «нечто» из ряда вон выходящее. — О, не подумай ничего такого, — фыркнула девушка, откусывая очередной кусок плода. — Просто я не нимфа. — А кто тогда? — Эол тихонько сглотнул, едва сдержавшись от того, чтобы схватиться за меч или кинжал. В лесах Земли водились самые странные существа, о мыслях, намерениях и желаниях которых было очень сложно догадаться. — Не бойся, — яблоко покатилось на складки плаща. — Я повелительница облаков. Та, что порой скрывает звезды… Её синие глаза дарили золотые искорки всего на расстоянии одного пальца от его лица. — А ты возмужал… — задумчиво уронила она, вглядываясь в его лицо. — Прости, я тогда так рассмеялась над тобой. Не потому, что ты был смешон, хотя это имело место быть… Просто… «Просто». Потому что богиня. Одна из тех, кто давно не касается этого мира, кому пастухи и земледельцы складывают часовни в надежде, что пригонит своевременно дождевые облака. Что ей мальчишка, случайно забредший к месту её отдохновения? Видно все-таки что-то значит… Глаза богини озарились странной жаждой и тоской, весь бравый залихватский вид, как рукой сняло. — Я ждала тебя все эти три года. Мне было жаль того, что я ранила тебя. Ему сложно было верить в её слова — что ей за дело до Дельфинида? Не бессмертного и не вечного в отличии от неё? Но тонкие пальцы плавно прикоснулись к его щеке, скользнули в аккуратную кудрявую бородку, наматывая каштановые волоски… Эол неуверенно положил руку ей на щеку в ответ: — А мне нет… Я не жалею о том дне встречи и о тех днях, что искал тебя. Нефела улыбнулась ему тепло и радостно, как будто ничего нежнее и прекраснее он не мог ей сказать. …и пусть их столкнула его юношеская страсть и её неестественное любопытство, что давно уже не должно быть свойственно богиням. Пусть он знал о ней совсем немного. Но Эол ни дня своей жизни не пожалел, что встретил её. Ни дня. До того момента, как им выпало расстаться навеки. Правду она ему не хотела рассказывать. Отчаянно упиралась, цеплялась в облик далекой от мирских дел богини землепашцев. Случайно выдавала свою силу, древнее могущество, стараясь свести все в обыденность. «А что? Ты бы видел, что в такой ситуации делает бог ветров…», «Поверить не могу, что ты не знал, что богиня дождя тоже так может!», «А вот богиня Любви, которой поклоняются в долине…». И это было всё так, будто она и не знала, что боги уже давно скрылись в ином измерении с самого дня пробуждения магии. Отчаянно, как малый ребенок, она заполняла зияющую пустоту своими иллюзорными собратьями, присутствия которых уж давно никто не наблюдал. Последняя сумасбродная богиня. Главная из них всех. Прятавшая свое истинное лицо до самого конца… Но благодаря ей, Эол знал, что он истинный владыка своей планеты. Ведь она признала его. Сама Гея, непредсказуемая Терра назвалась его супругой, явившись к нему в материальном облике, оставалась до самого конца, пока не надломилась хрупкая неустойчивая оболочка её аватара, и преподнесла ему самый великий дар — Эндимиона, сына богини и владыки из рода Дельфинидов. Венера, 773 год от Великого Разъединения с Меркурием*(4).Венера. Сладкое и опасное имя. Говорят, что Гермес любил Афродиту, как его «перволичность» Меркурий любил Венеру: могущественные боги рука об руку ушли на «изнанку» мира. Говорят, что в великом «потом» и «никогда» боги поссорились и расстались, а по сему Меркурий был отброшен к Солнцу, будучи оставлен на откуп жестокому жару. И не нашлось жалости в сердце Венеры к нему. Молча взирала она на агонию, обрушившуюся на бывший когда-то ей родственным мир… Любовь ужасна. Она побуждает нас к самым чудесным и великим поступкам во имя возлюбленного, но, угасая, обращается ядовитой ненавистью, разрушая обоих. Много заплатил Меркурий за свою любовь. Но не меньше уплатила Венера, обратившись из нежной хрупкой богини в яростную валькирию, готовую обрушить свой гнев на более неугодного возлюбленного… И с тех пор нет прежнего благоденствия. Есть только злое золото, сжигающее любого, что осмелится к нему приблизиться. Есть животная страсть, да хрустящая в сплетении тел похоть… Тайный дневник Астарты, старшей дочери Иннаны, наследной принцессы.
Вольный пьянящий воздух над базальтово-серой землей взмывал к небу, переливавшемуся всеми оттенками желтого — от томного грушевого до дерзкого золотого. Крепкая сочная изумрудная трава царапала босые ступни юной девушки, выписывавшей круги по саду. Благословенна небесами Иннана — богиня червонного золота! Пять дочерей взращивает своей жемчужно-серой грудью, дерзким своевольным пламенем в глазах, вскармливает их истинным духом богини любви и наслаждения! Кулачки девушки сжались в приступе гнева. А ей было всего восемнадцать венерианских весен. Хотя некоторые подобострастным шепотом говорили, что ей можно дать все двадцать четыре… Возраст, когда дитя Иннаны обязано вступить в храм Афродиты и принести свою багряную жертву. Воля Червонной, и её бы уже туда послали… Больно хороша Лилит, столь же прекрасна, как и её мать. Только кожа белая, лилейная, а не жемчужно-серая или пепельная… Мертвенная, как любит мысленно говорить Лилит. От матери для неё и пахнет падалью. Все дочери Иннаны схожи в одном — золотые волосы. А в остальном различны. Всего две родились с белой кожей. Две же унаследовали цвет кожи матери — растертый между пальцев пепел чужих сожженных сердец, а одна раскаленная бронза — её отцом был какой-то бесправный раб, выкупленный на черном рынке по воле царицы. Гордая Астарта выглядела почти один в один как мать — мягкие волосы, янтарные глаза, жемчужная кожа, точеный профиль — и имела знатное происхождение. Её отцом был главный визирь Шамаш, становившийся жалким рабом у ног Иннаны. Это отцовство давало ей право зваться наследницей… Но и она умылась слезами, когда вступила в храм. Пять мужчин были с ней в ту роковую ночь, пятеро вкусили её «божественную» кровь от цветка чистоты. Лилит с содроганием вспоминала, как вошла в их общую спальню её несчастная старшая сестра — перед самым рассветом. Сама. Без опоры и поддержки с гордой осанкой будущей королевой, но с жуткими синяками на пепельно-серой коже, и кровавыми подтеками на внутренней стороне бедер… В её взгляде билось разрастающееся безумие и кипели ещё не выпущенные на волю слезы. Сестры тогда спали — Милитта и Эстер уж точно. Это Истар сверкала глазами-звездочками — маленькая умница, что всё видит и понимает. И молчит вместо того, чтобы заходиться бессмысленным плачем. Лилит безмолвно соскользнула со своего жесткого ложа, протягивая тонкие белые руки к истерзанной старшей сестре. Сжимая её в объятиях, она чувствовала, какая дрожь колотила Астарту, обреченную быть первой на жутком пути дочерей Иннаны. И только тогда, когда круг её нежных белых рук замкнулся вокруг старшей сестры, та заплакала. Тихо, но обильно, словно дождь, намеревающийся напитать иссушенную землю. Славна, славна будь, Иннана! Славна… Столь сильно, чтобы у тебя в ушах закладывало мамочка… Милитта — бронзовая сестра. Раб Нуджо, привезенный то ли с Юпитера, то ли с Марса, стал любезной игрушкой. Бронза кожи пьянила Иннану. Пусть и ненадолго, но столь сильно, что он оказался вторым, от кого она родила. Шамаш сходил с ума от ревности, но был вынужден покорно принять этот союз, ибо никто не осмеливался и слово молвить против причуд владычицы. У Милитты чёрные глубокие глаза. Контраст волос и кожи слишком силен — кажется, что её просто опалило солнцем, а на деле ей следует быть молочной или жемчужной. Она цепко сжимала в ладони последнюю свою весну до храма, выгрызала клочки чистого детства, которое неумолимо покидало её. Ребячливая, шумная, способная звонко щебетать на всех пяти наречиях Внутренней Системы, а также на Всеобщем. Ещё одна пташка в золотой клетке, до которой нет дела хозяину. Эстер совсем ещё дитя, но тоже вся в мать, как и Астарта. Янтарь глаз, жемчуг кожи, летучее золото… У неё мягкий нрав, и Лилит всерьез опасалась, что в будущем маленькая Эстер просто утонет в агрессивном золоте Венеры. Её отцом был высокий ладный воин из рядовой гвардии, ранее до призыва крестьянский сын, занимавшийся земледелием. Вдумчивый, мечтательный и неискушенный он стал соблазном для Иннаны. Она совратила его почти играючи, а после того, как игрушка стала без надобности, мягкотелый паренек наложил на себя руки. Что ж, неисповедимы пути… Иннана все-таки приняла его семя, не став прерывать жизнь Эстер… Лилит могла бы сказать, что в ней временами бывает что-то светлое, но знала, что это не так. У правительницы свой расчет, для которого дочери не окажутся лишними. Младшая дочь, Истар, белоснежная, как лунные лилии, корзину которых как-то доставили с далекого царства в дар Иннане. Кто-то поговаривал, что и зачала её венерианская королева от одного из свиты Хонсу, совершавшего визит вежливости. Кто-то говорил, что от самого Хонсу и понесла… Но это было не так. Отцом Истар стал безродный слуга, следивший за огнем в покоях госпожи. Может быть, в его роду и были лунные жители… Кто знает? Истар очень хорошенькая, как ангелочек… Лилит обожала любоваться ею: припухлые детские щеки, вздернутый носик, сверкающие, как сапфиры, глаза, буйные золотые пряди, растущие со стремительной быстротой и уже расстилающиеся плащом за хрупкими детскими плечиками. Её развитый не по годам ум и молчаливое упрямство давали Лилит надежду на бунт в будущем против тирании Иннаны… Сама же Лилит была дочерью посла с Меркурия. Какого-то мужчины средних лет, которого обольстила её мать. Это делало её полукровкой, как и Милитту, лишая каких-либо, хотя бы иллюзорных, прав на власть. Под вопросом была и чистокровность Истар. И оставались в линии наследия Астарта и Эстер, что красноречиво подтверждала и их кожа. Зеленоглазая Лилит в очередной раз сжала кулачки. Тяжело быть бесправным бастардом, самой высшей честью для которого будет раздвинуть ноги на алтаре Афродиты… От мрачных мыслей её оторвал звонкий голосок Истар: — Сестра, сестра! Они опять прибыли! Широкая и длинная рубашка синего цвета трепыхалась на ветру. Девочки никогда не носили ничего сложнее, пока им не исполнялось более пятнадцати весен. — Кто прибыл? — Лилит повернулась навстречу сестре. Правда, ответ ей уже был известен… Луняне. — Серебряный мужчина. Он пришел со своими людьми к матери. Опять. — Пойдем, — Лилит схватила сестренку за руку, разворачивая обратно ко дворцу. — Нам надо все услышать. Дворец Иннаны упоительно роскошен — тонкая паутина коридоров обвивала могучие монолитные ступени из искрящегося перламутровой пылью янтарно-медового цитрина. Фасад покоился на темно-зеленом базальте. Летучести конструкции не наблюдалось, как будто бы дворец норовил раствориться в венерианской почве… Крыша у него была плоская, раздробленная на прямоугольники и квадраты на разных уровнях в зависимости от высоты части дворца. Например, зал приема послов был несколько выше залы уединения, поэтому с его крыши можно было посмотреть в отверстия для освещения, что происходит… Залезть на крышу залы уединения было очень легко, почти в два счета. Лилит уже не в первый раз это проворачивала. Нагретые плиты приятно грели живот, но слегка царапали кожу, однако уже привыкшая к ссадинам Лилит не переживала. Истар она вытащила с собой на крышу, как звери своих детенышей — девочка уже привыкла перемещаться, обхватив тоненькими ручонками шею сестры, и никого особо не беспокоила опасность игр принцесс: наследница — главное, остальные второстепенны, если не пушечное мясо, которое разметают в клочья с течением времени. Кстати, о пушечном мясе… Прошел слух, что Владыка Луны как раз собирает его со всех планет. Что греха таить, Лилит очень хотелось оказаться в числе тех, кого ищет Владыка — это хоть что-то иное от жизни, чем призрак храма Афродиты, оттеняющий существование почти каждой девы на Венере. — Лили, а что, по-твоему, он хочет? — Истар заинтересованно смотрела из-за плеча сестры на преклонившее колени перед их матерью лунное посольство. Иннана принимала делегации на ложе, устеленном шкурами серебристого барса — самого свирепого хищника на Венере, проживающего в полярных землях. Одежды правительницы Венеры были скудны в соответствии с душной погодой, навалившейся плотным пологом на город. Жемчужная грудь с любопытно выглядывающими бардовыми сосками виднелась из-под небрежно наброшенного куска золотистой ткани, гармонировавшей с роскошными волосами женщины. Несколько мужчин из свиты с раболепным восхищением поглядывали на неё. Ни одной женщины. Хонсу соблюдал правила визитов безукоризненно: Иннана не потерпит чужачек на территории своей планеты. Сам Лунный Владыка уже выпрямлялся, глядя прямо в янтарные очи повелительницы, распевно произнося слова приветствия: «Благословлена будь, сиятельная Иннана». — Понятия не имею, — голоса звучали тихо, и приходилось удерживать дыхание, чтобы разобрать смысл речей. Лилит шикнула на сестру, предупреждая дальнейшие вопросы. Истар сгребла ручками пряди её волос и осторожно положила подбородок на макушку, чтобы лучше видеть. Один из послов по широкому жесту владыки преподнес изящный серебряный гребень, украшенный переливчатыми в солнечном свете драгоценными камнями. Иннана насмешливо приподняла бровь — её мало могла удивить какая-то побрякушка, однако Хонсу ровно и спокойно пояснил, что гребень не обычное украшение, а магический артефакт, позволяющий собирать мысли для последующего перелива в сосуд, который позволит хранить их долгие века. — Правда ли, что в вашем королевстве в ходу медальоны, хранящие слепки душ умерших? — Иннана меланхолично приняла гребень, взяла свободной рукой прядь волос и аккуратно провела тоненькими зубчиками по ней. — Правда, Благословенная, — коротко ответствовал Хонсу, не спуская с неё глубоких синих глаз. Были уже прецеденты, когда по малейшей смене настроения Иннана отдавала приказ безмолвным стражам у дверей залы сечь мечами неугодных ей. Будь они даже послами доброй воли какого-нибудь царства. Последним такая участь постигла посольство с Марса, лишенное милости Венеры все годы своего упадка. В Альянсе между ними были самые натянутые отношения. Даже к чужачке-Луне на Венере относились не столь подозрительно, как к Марсу. — Вас это забавляет? Зачем Вам подобные вещи? Это нарушает ход бытия. Когда человек уходит, он уходит — навеки и бесследно для тех, кого он оставил позади. — Мы чрезмерно сентиментальны, Благословенная, — Хонсу грустно улыбнулся в ответ на её слова, колкими шариками раскатившимися по просторной зале. — Мечтаем о том, что невозможно, поскольку сердца нашего народа искренне привязываются лишь один раз. Что делать тем, кто остался позади и не видит в мире смысла без своего возлюбленного? — Жить, — полные алые губы исказила презрительная усмешка, но Хонсу она не взволновала: — Помнишь ли о милости, о, Благословенная, о которой дерзнул просить ранее на последней встрече Альянса? — Об одной из моих дочерей? Ты уверен, что нам тут нужны лишние уши? — янтарь опалял пламенем, и Владыка позволил сопровождавшим его уйти, отвешивая низкие поклоны. Стражи препроводили их, а затем молча закрыли дверь с обратной стороны. Правители Венеры и Луны остались одни, не считая двух девочек, отчаянно подслушивавших на крыше. — Тебе не жарко? — Иннана сочувственно посмотрела на Хонсу, тягучим жестом отбрасывая укрывавшую её ткань. Однако стройное пепельное тело, достойное восхвалений по своей красоте и изяществу, с полными грудями, покатыми бедрами, подтянутым животом и вьющимся золотым покровом на алчущих вратах к блаженству не вызвало никаких чувств на лице мужчины. Он всего лишь кротко смотрел на венерианку, ожидая её слов. — Садись, — слегка разочарованно бросила Иннана, переворачиваясь на живот и зарываясь пальцами в мех барса. Хонсу благодарно поклонился и присел на маленький коврик перед возвышением, на котором размещалось ложе. — Итак, что ты хотел от меня и моих дочерей? Я уже слышала о том, что похожие просьбы получили почти все из внутреннего круга планет. Собираешь себе гарем на вырост? — О, нет, Благословенная! Я, к сожалению, слаб по мужской части, не имея даже возможности дать жизнь наследнику. Все, на что меня хватило за три неполных века супружества — дочь, появления которой мы так ожидаем. Лилит могла бы поклясться, несмотря на расстояние, что в глазах матери мелькнуло сердитое «евнух». Весь интерес в физическом плане к таинственному лунному владыке исчез. Конечно, она не первый раз старалась на него воздействовать, но то делалось при других правителях, а сейчас наедине, когда венерианка решила нанести сокрушительный удар своим магнетическим очарованием… — Как жаль, как жаль, — сочувственно поцокала языком Иннана. — Я была бы рада, если бы одна из моих дочерей могла бы стать твоей наложницей… или женой. — Я бы счел это за великое счастье, — Хонсу склонил голову. — Однако же я прошу защиты твоих дочерей для своего дитя. — Защиты? Ты хочешь получить от меня телохранителя? — глаза правительницы распахнулись в удивлении. — Дивно. Дивно. С чего бы вдруг? — Венерианские воины славны по всей системе своими боевыми умениями, а твоя царственная кровь могущественна, Благословенная. — Ты знаешь, что я не столь недалека, чтобы встать на путь Марса и дать тебе свою наследницу. — Я и не смел помыслить этого, Божественная. — То есть ты в курсе о моих бастардах? — от хищной усмешки матери руки Лилит скрючились в порыве глухой злобы. Благословенна будь, Иннана-потаскуха… Иннана-торговка… Иннана-хозяйка борделя… Хонсу красноречиво промолчал, опустив голову. Интересно, какие извращенные слухи и сплетни витают о судьбе дочерей страсти? С другой стороны — Лилит полагала, что это более всего соответствует действительности — никому до них и дела нет. — Что ты дашь мне за это? — высокомерный взгляд Иннаны вперился в склоненную серебряновласую голову мужчины. — То, что ценно при совместных решениях Альянса… То, что в силах дать тебе мое царство. Верность интересам Венеры. Поддержку в её предложениях. — Даже если я предложу выгнать из Альянса Меркурий или Марс? — В том нет нужды, Благословенная. Они оттеняют твое могущество и играют роль слабейших из равных. — Ты прав, — невольный смешок, исполненный чувства превосходства. — А если я предложу ущемить интересы твоего королевства? — Интересы моего королевства полностью совпадут с интересами Венеры. — Вот как? Не велика ли плата за девчонку-полукровку? — В самый раз, если речь идет о твоей дочери. — О которой? У меня их три, что могут тебе подойти. — Самая младшая. Лилит чувствовала, как впилась пальцами в камень, надрывая кожу. Истар тихо и растерянно дышала ей в ухо — следить за нитью разговора ей было сложно. — Почему младшая? — Она должна быть немногим старше моей дочери. Потому что будет ей ближе, чем кто-либо. Будет её защитницей. Её подругой. Сестрой. — О. Что ж, пожалуй, я не против такой судьбы для своей дочери, — глаза Иннаны сверкнули жутковатым хищническим блеском, который так и остался скрытым от глаз всё ещё изучающего пол Хонсу. Лилит плохо помнила как спускалась… Надежды обратились в текучий серый прах, измазавший руки и смешавшийся с кровью из разодранных ссадин. Истар доверчиво цеплялась за её шею, не догадываясь даже, что её сестра на середине пути думала о том, чтобы тряхнуть всем своим существом и… Оказавшись на земле, Лилит прижала Истар изо всех сил к своей груди, захлебнувшись воздухом и не выплаканными слезами. Одна весна, и Милитта войдет в храм. Шесть, и в храм пойдет Лилит. Ей и Милитте предстоит остаться там. А Истар… Ещё 18 легких весен. Было бы. Но не сейчас… Сейчас для неё серебристым светом брезжила надежда. Щедрая, мягкая, добрая. Которая сейчас размашистым шагом шла от дворца в окружении своей свиты. Броситься к нему — первая осознанная мысль. Продолжая прижимать к груди сестру, Лилит выбежала прямо на дорожку перед лунным владыкой. Луняне шарахнулись от босоногой девчонки в темно-синей рубахе до середины бедра, сжимающей маленького ребенка, закутанного в похожую. Только Хонсу оказался неподвижен, глядя темно-синим глазами на встрепанных дочерей Иннаны. Даже у демиургов может болеть голова, особенно, если этот демиург тщательно скрывает свою сущность, изображая немощного раба у ног сияющей женщины… Хонсу был несказанно рад, выходя на открытое пространство после тяжких конструкций пышного дворца. Да, невыгодный союз с Венерой дело, конечно, сложное. Иннана назло ему, да и с целью испытать прочность его слова начнет требовать того, что будет доставлять «неудобства». Ещё он очень хорошо представлял, как сейчас вытек из своего укрытия визирь, тайно наблюдавший всю их встречу, стоя в ниши за ложем владычицы, как засочился ядом, приговаривая: «Нет, слухи врут. Это обычный муж, а не демиург. Слабая пешка в рядах Альянса, что просто устроила причудливую игру, собирая лишенных прав бастардов». Что ж, другого пути заполучить венерианскую кровь в союз не было. Можно, конечно же, найти заговорщиков, учинить свержение режима, но этот путь претил владыке. Можно выжечь всё белым пламенем, оставив одно единственное дитя, но это заявило бы о Луне, как об агрессоре. Кроме того, этот путь был бы омерзителен, и обозначил бы поражение заранее… Можно очаровать Иннану, пленить её, вскружить голову той, что так легко кружила её всем подряд. Но его доводила до дрожи даже легкая мысль об этом — такая концентрация похоти была в этой наследнице Афродиты. Хонсу тут же мысленно отвесил себе подзатыльник — при чем тут вообще концентрация похоти? Даже будь она невинной монашкой, разве мог бы он даже притворяться, что она что-то для него значит, когда у него есть Селена? От размышлений его отвлекли. Девочка-подросток с белоснежной кожей заступила ему дорогу. На руках у неё сидела малышка, рассматривавшая его с недетской серьезностью. Свита растерялась, кто-то решил перейти в боевую готовность, будучи наслышан о гостеприимстве Венеры, от которого у министра инопланетных дел владыки Марса остался уродливый шрам на лице, а ухо изменило свою форму. Хонсу повелительно махнул рукой, призывая прекратить панику. — Радуйтесь, дети Благословенной. Его насторожил, исполненный тоски и муки взгляд старшей, неловко переступавшей с ноги на ногу сестры. Зеленые глаза смотрели на него столь пристально, словно старались передать какое-то послание. — Здравствуй, серебряный дядя, — по простому сказала младшая, ухватившаяся поудобнее за шею сестренки, чтобы иметь возможность смотреть на него без риска упасть. — Радуйся, владыка Луны, — отрывисто сказала старшая. — Моё имя Лилит. А это Истар. — Для меня честь узнать ваши имена, прекрасные, — он чувствовал надлом в Лилит, напоминавшей ему уроненную стеклянную статуэтку, которую покрывает сеть трещин, но общий вид ещё целостен. — Ты ведь заберешь её, — Лилит кивнула на Истар. — Стать одной из той гвардии, — девушка слегка смутилась, сбивчиво добавив: — Мы слышали… — Заберу, — кивнул Хонсу. Он знал, что за его беседой с Иннаной наблюдали. Приятно, что это делали не только темные изворотливые умы вроде визиря. — Когда придет время. — Когда? В глазах Лилит нарастала пламенная мука, от которой даже демиургу стало тоскливо. Он приблизился к девочкам и присел на корточки: — Ты этого боишься? — Нет. Я этому рада. Это действительно здорово, но… «Почему не меня?» Вопрос колол пальцы раскаленными иглами, заставляя стискивать руки. «Почему не меня?» Разъяснение всех причин, что он назвал перед Иннаной, показалось тут совершенно бесполезно. Хонсу закусил губу… Даже Всесильный не может спасти всех. Кто может защитить малого ребенка здесь в мире, где своей матери они нужны то ли как трофеи её любовных побед, то ли как расходный материал, где судьба выжжена у каждого на ладони с рождения волей сластолюбивой Афродиты? Он коснулся плеча Лилит, принимая её обвиняющий и виноватый единовременно взгляд, вбирая целиком и полностью всю её сущность… её память, её прошлое, её будущее. — Не бойся, — сказал ли он это вслух или только подумал, но его слова подействовали на неё, как удар молнии. — Не бойся, — повторил он уже где-то в вершине дерева её жизни. — Этой тени на тебе нет. Ты не войдешь в храм. Лилит растерянно смотрела в резко ставшее отрешенным лицо лунного владыки, не зная — можно ли доверять его словам. В лицо повеяло легким ветерком и запахом… чего-то сладкого, свежего и почти забытого… васильки? — Не бойся, — пальцы летуче огладили овал её лица, а прохладные губы по-отцовски поцеловали в лоб. Истар завозилась на руках, восторженно лепеча что-то о серебряном волшебнике, схватила в кулачок прядь волос Хонсу, потянула. Мужчина, растерянно охнув, обернулся. — Волшебство! Давай ещё! — пискнула Истар. Хонсу раскатисто рассмеялся, осторожно выпутывая прядь из её хватки: — Вот ты какая, верховная воительница гвардии Луны! Надеюсь, что с моей дочерью ты поладишь. Он погладил её по волосам, наблюдая, как вспыхивают и плывут по воздуху золотые искры. — Твоя мать получит весть о Великом Празднике, на который я приглашу всех владык. Приезжай всеми правдами и неправдами вместе с сестрой. Это важно, — он сказал это, твердо глядя в глаза Лилит, и та в ответ лишь робко кивнула ему, все ещё чувствуя себя затерянной в океане песчинкой. Благословенна будь, Иннана. Пять дочерей взращиваешь ты. Пять дивных дев. Три из них пророчились в жертву Афродите. Но берегись, Иннана. Берегись, если жертва будет мала. Гнев Афродиты будет велик. Одну, младшую, ты посулила Луне, и Афродита понимает этот выбор. Но две других… Берегись, Благословенная. Берегись. Юпитер. 50 год от развоплощения Зевса*(5).Есть такое величие, которое не нуждается в доказательствах и подтверждениях. Такое величие, которое одним видом своим повергает сомневающихся в ужас. Именно таким величием наделен Юпитер — самая большая планета внутреннего круга. Говорят, что его аватар не исчез, не канул в иной мир-реалию, а стал грозным ветром, что морщит небо над Юпитером, кружит вихри и обрушивает молнии. На самом Юпитере жить почти невозможно, кроме одного места — Движущегося Дворца, располагающегося в «глазе» багряного шторма, поэтому крупные города располагаются на четырех могучих спутниках, а на остальных шестидесяти трех — мелкие поселения и научные базы. Владыка Тлалок гостеприимен, снисходителен и милостив, не тяготит своё имя жестокостью и суровостью, но в то же время немногословен, говорит только то, что должно услышать и никакой шелухи. В его присутствии многие робеют, ибо лик его грозен, но прекрасен, словно молния, что так часто озаряет небеса за окном. Манат, советник Хонсу по делам с иными государствами. Второе посольство на Юпитер.
— Оставь со мной свои политические танцы, — Тлалок сумрачно выколачивал длинную курительную трубку о подлокотник своего кресла. — Ты и так сильно испачкал руки, договариваясь с Иннаной. И что? Многое тебе даст союз лжи и похоти? Хонсу старался сохранять невозмутимый вид, но давалось ему это с трудом — диалог развивался совсем не так, как он планировал. Пришлось принять навязываемые правила игры. — Значит, ты знаешь об истинной цели моего визита? Если не знать, что дворец находится в воздухе, то этого можно и не заметить. Архитекторское мастерство юпитерян так велико, что он даже лишний раз не покачнется. Говорят, что тридцать природных магов единовременно водружали его в вихрь… За окном сверкали бесконечные смертоносные молнии, и вечные деревья бесстрастно нанизывали на вилы своих ветвей облака. Поразительный контраст — тишина и буйство единовременно. — Знаю. Ты славно обхитрил Иннану. Несколько лет она точно и не подумает, как же ловко ты её обокрал. Это достойно Гермеса, но это не принесет тебе добра. Иннана мстительна и коварна. Не простит. — Думаю, что смогу с ней совладать, — прикрыл глаза Хонсу в знак принятия мудрости слов Тлалока. — Благодарю за предупреждение. Смоль кожи владыки Юпитера подчеркивала его невозмутимость. — Ты думаешь, что совладаешь с Хаосом. Это не так. Даже пять семян не вырастят достойной изгороди, чтобы оградить систему. — Поэтому я ищу ещё четыре. Девять защитных колец уберегут её. Но даешь ли ты мне пятое? — Почему б не дать? Дело благородное. Я понимаю, почему ты строишь щит тихо, почему не кричишь во всеуслышание, кто ты, — длинные ловкие пальцы утрамбовывали табак блестящими в свете лампад подушечками, умащенными терпким маслом гвоздики. — Ты берешь тех, у кого и не было бы особого будущего без твоей помощи, кто не наследовал бы, не властвовал. Дочь Владыки, планету которого раздирает междоусобица без известного исхода. Дочь Владыки, чья планета может и сгореть без помощи, которую не выгодно оказывать большинству членов Альянса. А может быть и просто не в их силе? Среди них ведь не осталось богов, — последовала многозначительная пауза, сопровождаемая пощелкиванием огнива. — Дочь Властительницы сластолюбивой, не имеющая прав на престол, поскольку рождена бастардом. И, наконец, пятое кольцо — младшая дочь древнего рода, которому до внутренних дрязг нет особого дела. А так же ещё четыре внешних кольца. Успел ли ты узнать, кто там? Я бы на твоем месте опасался туда идти. Два кольца рождены от Хроноса, а два принадлежат тем, кто и дел то не думал иметь с Альянсом. — Мне нравится быть первопроходцем, — легко улыбнулся Хонсу, позволяя проявиться юношеской части своей натуры. — А теперь скажи мне, почему ты не берешь кольцо от третьей планеты? Это странно. — У владыки Земли нет дочерей. У него сын. Ему иной союз и в иное время. — Говоришь легкими загадками, Лунный! — Тлалок засмеялся. — Но я не верю, что ты искренен. Ты избегаешь Земли. Это заметно. — Я не знаю, как мне объясниться перед тобой, мудрейший. Да и есть ли в том нужда? — глаза Хонсу предупреждающе сверкнули, вызвав аккуратную понимающую улыбку на лице Тлалока — словно скала раскололась, подносящего трубку ко рту. — Конечно, нет, о, зрящий будущее. Наступила тишина. Сюда в залу бесед не проникало ни одного лишнего звука, включая раскатистые отзвуки молний. Хонсу задумчиво уставился на кисть своей руки, словно осознавал и не осознавал себя единовременно. Тлалок смотрел на него, вытянув вперед шею, и его искрящиеся зелено-синие глаза, представлявшие собой сплетение молниеносных змей, как бдительные стражи, прятали его эмоции. — Хаос придет, прежде чем они вступят в пору расцвета. Ты ведь видел это, — Тлалок выпустил, наконец, тонкую струйку дыма. — Так зачем? — Первый удар приму я. Смогу. Это в моих силах. Но последующие… Если сердца всех планет объединятся, то Хаос ничего больше не сможет сделать этой звезде. — Ты ставишь в центр свою дочь, потому что она ближе всего к божественному происхождению? Но ведь есть ещё две дочери Хроноса. — Одна воплотила его разрушительную суть, другая наблюдательную. Знаю. Нет, моя дочь не потому сердце моего щита. — Так почему? — Потому что она чудо, которое получила эта система… В голосе Хонсу прозвучало нечто такое, что Тлалок растерялся, опустил трубку, а затем и вовсе отложил её на бронзовый поднос в сторону. — Чудо? — Она — перерождающееся божество этой системы. Концентрация всех моих созидательных сил. Пока она есть, этот мир будет. Если погаснут светила этой системы, она зажжет их вновь. Если Хаос нахлынет, она его отгонит. Если Солнце потускнеет, разожжет своим сердцем. — И она же может всё разрушить, — глухо добавил Тлалок. — Поэтому я и прошу о чести защиты дочерей владык для неё. Не только от внешних угроз, хотя её физическая оболочка будет действительно слаба, но и от внутренних. От неё самой. — Ты о многом просишь. Но я посмотрю, что смогу для тебя сделать. У меня сын Тескатлипока — мой наследник. Могучий воин. Майауаль — старшая дочь. И Несару — младшая… Ей всего четвертая часть нашего года. Я отдам её в защитницы и наперсницы твоей дочери, демиург. Но взамен обещай мне кое-что. — Что же? — Хонсу мысленно смирился с самыми дикими просьбами, которые к нему могли только направить. — Ты выстоишь, когда придет пора. Я хочу увидеть твой щит в действии. — Хорошо. Я выстою. Безмолвная благодарность, сокрытая в поклоне. Кто он в глазах этого правителя? Гений, бросающий вызов первозданному разрушителю? Безумец, поставивший своей борьбой под угрозу весь мир? Глупец, вздумавший плевать против ветра? Шут, которому можно подыграть до поры до времени? Хонсу вряд ли это волновало… Все правильно и хорошо. Четыре защитницы найдены, и внутренняя схема составлена. Осталось дождаться дня рождения Серенити. А отсчет уже пошел… Хаос встрепенулся, видя его движения, и теперь придирчиво выбирал средство, через которое подберется к последнему демиургу. Времени оставалось бесконечно мало…