«Лунная весна: вихри каменной крошки кружат под напористым ветром. Ничего нового. Не могу поверить, что сегодня мой первый век. Время сливается в одну серую полосу — когда я перестану различать дни? Мой сиятельный супруг силится развлечь меня, выписав двух диковинных птиц-фениксов с отдаленной системы Огня… Что толку в этих птицах, когда я лишена главного? Счастья иметь свое продолжение в детях. Даже самая простая фрейлина куда счастливее меня. Чан-э, верная моя подруга, нянчит уже второго за половину века. А мое столетие прошло бесплодно… Страсть, с которой любит меня мой супруг, не оказалась способна разжечь во мне искру новой жизни. «Во дворце звенит детский смех, но минует покои мои… Неужели мне не проявить материнской нежной любви?» Запись в дневнике королевы Селены на её сотый день рождения. 110 год Лунного Сияния.
«Иссякает второй век моих горьких слез… Я люблю Хонсу. И он любит меня так, что можно разжечь сотню звезд в оскудевшей галактике… Или развеять их в прах… Вчера доставили птенца птицы Феникс. Муж говорит, что его нашли где-то в южных землях Марса. Там давно уже только пески. С самой катастрофы, которая свершилась ещё до того, как появились стены нашего королевства. А он выжил… Скорее всего измученная птица предпочла бесконечному умиранию попытку переродиться, растрачивая свою жизненную энергию. Хонсу говорит, что у Фениксов в землях, которые не предназначены для их проживания, постепенно иссякают силы. С каждым перерождением их жизнь все короче и короче… Этот получается протянул около четырех веков. Я кормила сегодня его из маленького сотейника молоком. Он плакал, словно самый настоящий ребенок, и от этого плача разрывалось сердце… Сколько таких в бесплодных песках Марса? Феникс все ещё гордо реет на флаге Багряной планеты… Страшная мысль: я была счастлива в какой-то мере, слушая его плач. Если закрыть глаза, то можно было бы подумать, что плачет мой ребенок».
Запись в дневнике королевы Селены. 209 год Лунного Сияния
«Свершилось… Это произошло тогда, когда мы оставили всяческую надежду и смирились с бесплодием своего союза. Когда все началось, я даже боялась сразу делать запись в своем дневнике. У меня и сейчас дрожат руки… У нас будет ребенок! Ребенок! Мой и Хонсу. Сначала мы думали, что это простое недомогание, хотя казалось абсурдным, что со своими вкусовыми пристрастиями я могла… Асклепий провел первый осмотр на прошлой неделе и подтвердил, что все проходит как и должно. Семь месяцев — и я буду держать на руках свое дитя. Хонсу думает, что у нас будет дочь. Не знаю, с чего бы он это? Но его предположения обычно оказываются правдой. Если и на этот раз, то как мы назовем её? Мне нравится Федея… или Ирида. Но звонче всех Серенити… Несколько раз я уже произносила его и чувствовала, как отзывается теплом из глубины моего тела ещё нерожденный ребенок… Серенити… Я жду тебя, наше драгоценное дитя… Спасибо, что ты все-таки решила прийти к нам».
Запись в дневнике королевы Селены. 298 год Лунного Сияния.
Уже три дня Селена никого не видела, кроме двух жриц. Светлая просторная супружеская спальня сменилась ослепительно белым молитвенным залом, в котором её готовили к родам. Женщины на Луне после первых предварительных схваток обязательно уединялись в святилище со Жрицами Лунного Света, являвшимися вестницами и пророчицами Великого Хонсу. Селене это не особо нравилось. Ей, королеве, в каком-то смысле богине или же жене бога, претило пребывать в компании священнослужительниц. Лучше б одной… Только роды были совершенно новым, незнакомым явлением для Селены, и её это пугало. Она вспомнила, как на прошлой неделе Асклепий просил её разрешения принимать ребенка, но её это так возмутило, что бедняга пожалел, что рот раскрыл. Книги, прочитанные по родам, покоя не принесли… А присутствие Асклепия ещё бы и масло в огонь подлило. Хотя опыт его велик, а искусство высоко. Он принимал роды дважды у Иннаны, единожды у жены Гуан-Ди, у жены Тлалока и жены Луга. Говорили, что даже в семье Хроноса крутился… И вот сейчас, когда приближалось Время, Селена даже начала сожалеть, что так решительно протестовала. Ведь он мог быть действительно полезен… Его руки она знала, и могла им доверять. Это её супруга не допустят, да он вряд ли бы решился на это. — Ваше Величество! — жрицы возникли, как по волшебству, когда Селена с коротким вздохом намеревалась опасть на кресло. Между ног стало влажно… Женщина с недоумением положила руку на набедренную повязку, двинула пальцы глубже, а затем спешно одернула руку, заливаясь сухим румянцем. Неужели она… Но как так?! — Все в порядке, — высоколобая жрица, старшая по храму, осторожно повела плечами. Её тяжелые вьющиеся черные кудри были закручены в два круглых диска. — Это отошли воды. Ваше дитя готово явиться в этот мир. — Что? — она растерянно посмотрела на жриц, чувствуя пульсацию внутри себя. Её дитя безмолвно кричало ей что-то из глубины тела, то ли от радости, то ли от страха. Серенити… — Мы, к сожалению, не можем дать Вам настоя Лунной Сладости, чтобы не было боли. Распоряжение владыки. Вам придется вытерпеть до конца. Селена только закрыла глаза. Хонсу говорил с ней месяцем ранее. Никакое магическое воздействие, — а Лунная Сладость просто искрилась от магии, — не должно было коснуться их дитя. — Мы можем дать Вам настой из хрустальной воды. Это ослабит спазмы, — кажется, это говорила вторая жрица с пшеничными волосами. Илифия*(1), вроде… Хрустальная вода настаивалась на добываемом в недрах Луны минерале. Он был хорошим проводником для магии, но при этом оставался чистым сам по себе. Боль надорвала тело правительницы, вгрызаясь жадным зверем где-то внизу. Селена охнула, поднося руки к низу живота, — Ваше Величество, — тихо, но твердо сказала первая жрица. — Выпрямитесь, прошу Вас. …ей было страшно. Очень страшно. Ноги стали слабыми, ватными, когда она попыталась последовать за указаниями жрицы. Женщины вывели её в центр залы и стали плавными движениями разматывать белоснежную ткань ритуального одеяния — куски белоснежной материи, обернутые вокруг груди и бедер. Боль то и дело пронзала её тело, сотрясаемое крупной дрожью. Её потянули за запястья, заставляя пройти ещё вперед, чтобы ступить ногами на мягкую ткань, расстеленную на полу. Опять белый… Белый цвет уже слепил её… В поле зрения попала сиреневая прядь её расплетенных волос. Интересно, какими они будут у Серенити? Какие у неё будут глаза? Фиалки? Космическая холодная синь? Или даже чернота? Ещё один болевой спазм, и мысли брызнули осколками стекла в разные стороны. По щекам потекли слезы… Она, словно податливый воск, позволила жрицам придать её телу нужное положение, стараясь нащупать волну отрешенности и примирения с текущим состоянием. Сейчас… Недолго… Это быстро пройдет. И она будет держать на руках свою малышку, которая будет греть своим сиянием её сердце. Свое долгожданное дитя, вымоленное у Вселенной… Илифия, скинувшая свое просторное одеяние, нагой опустилась у её ступней, готовясь к чему-то. Краем сознания Селена поняла, что она будет принимать ребенка. Вторая жрица замерла у неё за спиной, намереваясь по всей видимости держать роженицу. А боль не утихала, наползая жадным алчущим чудовищем. Селене стало казаться, что её тело горит ядром молодой планеты, рождающей жизнь. Ватой забило уши, и она почти ничего не слышала, кроме нарастающего гула, в который примешались и её стоны. …и она не слышала криков, которые подняли жрицы-стражницы, когда в двери влетел встрепанный Хонсу. Сиятельный владыка выглядел так, будто принял самое тяжелое, но наивернейшее решение в своей жизни. Властным движением руки он вынудил умолкнуть негодующих женщин, а затем стал стремительно разоблачаться, опасаясь раскрыть дрожь своих пальцев наблюдателям. Расшитое одеяние разлетелось по полу, а сам он бросился к своей жене… Темноволосая жрица покорно отступила, позволяя ему сжать в объятиях свою драгоценную супругу. — Вы знаете, что должны делать? — сухо спросила она его, прежде чем отойти к своим одеждам. — Знаю, — коротко выдохнул мужчина, прижимаясь губами к виску Селены. Ему нелегко далось переступить собственный указ, который был издан ещё в первом веке его правления, когда им с Селеной предстояло смириться с тем, что их брак не даст плода. Тогда, конечно, больше руководствовались нормами морали, тем, что большинство лунных женщин высказалось за недопущение мужей к процедуре родов, поскольку стеснялись своего вида. Жрицы строго соблюдали предписание. За века это стало даже своеобразным ритуалом, гарантирующим легкие и безболезненные роды, пусть причина и крылась в Лунной Сладости, появившейся приблизительно вместе с запретом… …Селена ничего уже не разбирала. Боль жгла раскаленными щипцами, словно она попала в изощренную комнату пыток. В голове вращалась фраза, которую она когда-то записала в альбом своей фрейлины Чан-э: «Рождение нового мира проходит в муках и боли, поскольку нечто прекрасное требует огромной жертвы». Великая жертва. Почему же так больно? Малодушно захотелось рассеяться пылью, когда показалось, что боль достигла своего пика. Но мягкая прохлада вклинилась в пылающую геенну, обнимая нежными волнами. — Держись, родная… Держись. Прости меня… Прости. Его голос. Можно ли услышать что-то слаще в такой момент? Она задышала полной грудью, глотая космическую синеву, щедро предлагаемую её мужем. Глубже… Сильнее… Ярче… Сияющий свет прорезал тьму крепко сомкнутых век, обогревая, обнимая, обещая… — Прекрасно, Ваше Величество. Ещё немного… — сквозь вату донесся до неё голос Илифии. — Ещё немного… Тишина навалилась на уши, сокрыв все звуки, и Селена поняла — вот оно. Самое важное мгновение. В один единый миг она перестала ощущать свое физическое тело, увидев себя как огромную сверкающую звезду — сиреневатое пламя, исходившее из самой её сути, широкой короной тянулось в бездну космоса, чтобы сиять, согревать, наполнять пустоту окружающую её — ведь до ближайшей звезды так далеко… …Не одна… Ты не одна… Мы вместе… Из ниоткуда явилась ещё одна звезда, словно выйдя из портала. Какая огромная. Серебристое пламя её оттенялось синевой…Имя звезды — Хонсу. Стоило их пламени соприкоснуться, соединиться, как… Свет стал столь ослепителен, что уже невозможно было ничего различить. Селена, глотнувшая космической бесконечности, с болью осознала, что её сущность вновь ограничивается физической оболочкой и более того — дрожит, как осиновый лист. — Ваше Величество, — раздался благоговейный шепот. Селена моргнула, все ещё не доверяя своим глазам. Илифия протягивала к ней что-то… Крошечное, хрупкое, невозможно прекрасное… Звонко кричащее на всю храмовую залу. — Как она прекрасна, — невольно прошептала Селена, протягивая дрожащие руки навстречу этому волшебному существу. Пальцы Хонсу крепко сжались на её плечах. Он, видимо, сам не верил своим глазам. Что-то горячее обожгло лопатку, стекая дальше по спине. Только это было совершенно не важно… Важно одно — Серенити, хрупкое обещание вечности, подаренное высшими силами в ответ на горькие мольбы. Дитя повело своей крупной головкой с ореолом золотистого пушка, в синих глазках любопытство, беззубый ротик распахнут в крике, но черты ровные, не кривящиеся в гримаске плача. Как будто кричала она больше для порядка, чем от страха. — Здравствуй, наше счастье. Здравствуй, мое сияние. Здравствуй, Серенити, — с бесконечной нежностью прошептала Селена, прижимая дочь к своей груди. — Здравствуй, — эхом повторил Хонсу за её спиной. — Мы ждали тебя так долго… …слишком долго. Но это того стоило. В это время на Земле. Восточный замок был наиболее любим Эндимионом. Ведь здесь была цитадель кузена его отца — Эвра Мудрого. Владыка Востока внушал мальчику восхищенный трепет и искреннюю симпатию, производя впечатление добродушием, которое обычно сложно было заподозрить в человеке его склада. Длинный худощавый блондин с блеклыми синими глазами — ему быть бы желчным, мрачным, замкнутым, но, видимо, тесное общение с Эолом с самого детства его от этого уберегло. Его жена была мягкой, состоящей сплошь из плавных линий, безудержно молодой, улыбчивой и звонкой как струна. Звездоокая Рея, происходившая из рода Титанидов, о которых-то и переговариваться могли только шепотом. Столь могущественная жена досталась Эвру как возможность избежать политического скандала, угроза которого нависла, когда Эол объявил, что женится на «безродной» Нефеле. А он был и не прочь. Были подозрения, что за своей невозмутимостью и незаинтересованностью он скрывал вполне себе нежные чувства к девушке, которой было поручено стать «тем самым зерном», что могло бы укрепить Титанидов. Её брат Кронос, являвшийся главой рода после таинственной скоропостижной кончины Варуны*(2), своего отца (мягкого нравом безмятежного мужа, отличавшегося, вопреки этому, дивным безразличием к желаниям своей жены Теллуры), был поначалу в бешенстве, но предпочел «худой мир» грандиозной ссоре, которая бы только обескровила род. Удивительно, но сын Эвра, фактически ровесник Эндимиона, был полной копией отца, не переняв ни черточки от своей красавицы матери, наделенной черными тяжелыми волнами волос, яркими пронзительными черными глазами, вздернутым носом. Такой же острый, бледный, голубоглазый, только светлые волосы слегка вьются… Он был немногим старше Эндимиона, а потому мог быть ему хорошим напарником для игр. Жадеит. Или, как говорили на наречии восточного народа — Джедайт. Опора трона, замешанная на крови. — И вот… Понимаешь, мне сказали, что я не могу пойти с отцом на охоту. А почему это я не могу? Очень даже могу, — маленькие пальчики Эндимиона шустро орудовали, разбирая на составляющие механического коня, подаренного отцом пару дней назад. Джедайт за этим делом наблюдал чуть ли не со слезами на глазах — всякие чудесные штуки, скрученные и слаженные, его просто завораживали, а игрушка Эндимиона была эталоном таких штук! Конь мог переступать с ноги, мотать головой и исторгать из своей металлической груди замысловатый скрежет. Мог. Уже не может. — Что тебе там делать — раздавят и не заметят. Я вот не хочу на охоту, — стараясь подавить панические нотки, готовые вырваться при очередном варварском движении пальчиков, ответствовал наследник Восточного Лорда. — Тем более, это ритуальная охота. Там все серьезные и строгие. «Мать Гея, прими, даруй…» и все в том же духе. — Ритуальная, — Эндимион заелозил на подушке, примощенной на полу, кинул взгляд на свои ноги. Под мягкой тканью штанов наливались свежие синяки. Интересно, он когда-нибудь будет меньше падать? — Может я бы тоже нашел, о чем попросить мать Гею. Джедайт промолчал. Всем была известна грустная история исчезновения владычицы Нефелы. Говорят, что она была не обычной нимфой, как все думали вначале, а богиней облаков, прихотью судьбы связавшейся с человеком и вынужденной вернуться вскоре на небо, чтобы было кому приглядывать за дождями и перегонять стаи туч. Сказки? А вот попробуй представь, что мама Рея тоже ушла… Мальчик поежился — ему внезапно очень захотелось сорваться стрелой по направлению к женской половине, где его мать вышивала золотыми нитями полотно, чтобы сжать её ладони, спрятаться в них лицом и дышать часто-часто, чтобы она ответила теплом, подтверждая свою реальность, свою близость. — Пойдем на балкон, — предложил он Эндимиону, стесняясь спонтанного шумного порыва, вломившегося тараном в его незатейливые мысли. — Звезды считать. — Считать? — Эндимион разжал руки, и конь с жалобным звяканьем поприветствовал пол. Джедайт страдальчески поморщился. — Это один, два, три, четыре, пять? — Что-то вроде того, — хмыкнул наследник Востока. К своим четырем годам он уже очень хорошо считал и даже умел складывать, вычитать, умножать и делить. Однако ему ни за что не взбрело бы голову укорять Эндимиона в отсутствии подобных умений… На балконе было холодно. Черный небесный купол глазел равнодушно на двух шустрых мальчишек, бессмысленно тянувшихся своими короткими ручонками до перил. Смешные… Странные… Клопы. Вот что могло бы сказать небо. Эндимион не сдавался куда дольше Джедайта, быстро прикинувшего свои возможности, исходившие от роста. В конце концов, не рассчитав силу прыжка, наследник Эола плюхнулся на пятую точку и застучал ногами. Больше, конечно, возмущенно, чем расстроено. — Сегодня полная луна, — постарался отвлечь его «старший» товарищ. — Смотри… И такая большая. Мой отец говорит, что это из-за того, что сейчас она подошла максимально близко к нам, да и болтается над этой, как её, — Джедайт насупился и засопел, стараясь вспомнить, — а! Линией горизонта. Эндимион поднялся и ткнулся лицом в зазор между перилами, устремляя взгляд на круглую холодную луну, сиявшую пронзительным голубым светом. Горный воздух холодил легкие. Не так давно балкону добавили дополнительный каменный пояс, который бы наполовину перекрывал отверстия балкона, чтобы дети не свалились вниз — мало ли кому с ужиной ловкостью понадобится проползать в щель. — Папа говорит, что там живут луняне… — Ага, чрезмерно гордые, — хмыкнул Джедайт. — Мой отец говорит, что они… ээээммм… Много о себе мнят! Вот. — А что такое «мнить»? — Считать, думать. — Они много думают о себе? — Верно. Слишком много. Поэтому и не говорят с нами… — Это грустно, — ладошки Эндимиона распластались по пористому камню, пока он неотрывно смотрел на луну. — Я бы хотел с ними поговорить… — Зачем? Мальчик лишь пожал плечами в ответ. Луна величественно безмолвствовала, намереваясь продолжить свое восхождение. Ночь была прохладная, и жилеты с меховой оторочкой не сильно грели. Эндимион неловко переступил с ноги на ногу, опасаясь вновь упасть. Пора бы привыкнуть постоянно подниматься… Он же так часто падает, потому что… — Ой, — Джедайт толкнул его в бок, отвлекая от размышлений. — Смотри! Она мерцает, как звезда… С луной действительно творилось нечто странное. Тонкий голубой обод света задергался, разражаясь неровной пульсацией, расширился, затопляя темное пространство вокруг. Голубизна сменилась ослепительной белизной, словно рядом с Землей возникла звезда. — Ой-ей-ей, — повторил Джедайт, не на шутку пугаясь — вдруг луна сейчас взорвется, брызнув осколками? Но ничего подобного не произошло. Свет повисел тонкой пеленой вокруг Луны, словно ореол, а затем плавно втянулся, угаснув, превратившись вновь в тонкий голубой обод. Эндимион только сильнее прижался к перилам — он не на миг не отвел глаз, впитывая лунный свет до последней капли. Зрачки мальчика расширились, затопив радужку. — Эй, — Джедайт неловко потеребил за рукав принца, внутренне ругая себя за то, что страх подступил новой волной. — Что с тобой? — А? Ничего. Просто я увидел очень красивую звезду. Очень. Голос мальчика прозвучал тонко и ломко, словно крошась в пыль. — Вот как… — Джедайт отвернулся, бросая короткий взгляд на луну. — Наверное, я тоже… В нескольких сотнях километров от замка владыки Востока в одной из низин, заполненных теплым воздухом, маленькая девочка лет четырех стояла на балконе слоновой кости, выпирающем из светлого добротного замка, напоминавшего дружелюбного великана. Ветер ласково трепал её легкомысленные медные кудри, расчеркивающие воздух тусклыми огненными всполохами. Дитя заворожено смотрело на постепенно гаснущий обод магического света вокруг диска луны. В её красноватых глазах ещё вальсировали искорки волшебного света. Её душа пела в аккомпанементе нежданному чуду, разукрасившему уже ставший привычным синий бархат южной ночи. Девочке казалось, что ещё мгновение, и ласковые, безукоризненно нежные волны, ниспосланные несколькими мгновениями ранее к Земле от Луны, спустятся к ней, осенив лоб чистейшим поцелуем. — Берилл! — властно окликнул её голос из комнаты. Девочка поежилась и расстроено отвернулась от притягательной картины. Неловко подобрав длинноватую юбку салатового платья, она прошла с балкона внутрь, повинуясь воле своего грозного отца. Будущая первая леди Титанидов, чистое и нежное дитя… Берилл Кроносс, наследница центрального удела золотого полумесяца Терры. В это время на Меркурии. Сулис никак не могла урезонить Арни… Она носилась по спальне с почти мышиным писком, зарываясь в подушки, сбрасывая вещи, срывая покрывала. Заведенная стрекоза механически гудела, выступая своеобразным аккомпанементом неугомонной принцессе Меркурия. Сулис устало тряхнула головой и, признавая поражение, села на коврик посреди комнаты. Арнемеция внезапно сменила стратегию: перестала носиться и принялась котенком виться вокруг матери, тыкаясь мордашкой в теплые, пахнущие луговыми травами и молоком руки. — Арни, милая, спать пора… »…уже час как», — пронеслось в голове у жены правителя Меркурия. Луга не было — он вместе с несколькими астрономами ушел в выдвижную обсерваторию, которая должна была вести наблюдения с холодной затененной поверхности Меркурия за внешними планетами. — Не хочу, — дочь хитро извернулась, демонстрируя матери огромный лазурный глаз, просто лучившийся ехидством. Второй она зажмурила, выставляя длинные пушистые ресницы. Может, это дают о себе знать узы с планетой, которые недавно были наложены на наследницу престола? Сулис с содроганием вспоминала тот день… Серебрянновласый правитель не стал медлить, когда Луг дал свое согласие. Прибыл буквально через неделю, как раз, когда сомнения зароились в сердце Сулис, подумавшей о том, что слишком уж спешно она решила судьбу собственной дочери. Ей казалось, что Луна может дать спасение, но с близостью ритуала нарастала паника. Вдруг что-то пойдет не так? Вдруг то, что должно быть благом — обернется проклятием? Вдруг Арни не выдержит? Вдруг Лунный правитель намеренно навредит ей? Разум сопротивлялся этим страхам, возмущался, вразумлял, но Сулис требовалось огромных усилий над собой улыбаться высокому гостю так, словно она и не ждала от него зла и доверяла. Она вцепилась в руку Луга изо всех сил, когда Хонсу склонился к её дочери, заглядывая в лучистое лазурное озеро глаз. — Привет, маленькая принцесса, — отчетливо прошептал он, осторожно поглаживая мягкие пряди синих волос. — Привет, — растерянность во взгляде Арни длилась лишь мгновение, затем девочка широко и радостно улыбнулась, словно увидела давнего друга. — Ты пришел мне помочь? Ногти Сулис впились в белую кожу Луга. Почему Арни спросила именно так? Она ведь не смертельно больна… Не находится в трудной ситуации… Почему же она… — Да, и не только тебе, — Сулис отчаянно желала увидеть его глаза при этих словах. — Ты такая сильная… И красивая. Твоя стихия вода — острая интуиция, быстрый и хлесткий ум, гибкость и звонкая гладь, способная смениться бурей. Его тягучие ласковые слова капали, словно мед, а Арни молчала, не отрывая взора от его лица. Луг мягко положил ладонь на сведенную судорогой руку Сулис, слегка сжимая, будто надеясь передать ей свое спокойствие. — Дай мне руку, принцесса Меркурия, — прошептал Хонсу, словно предлагая Арнемеции стать его соучастницей в неком заговоре. — И мы вместе разожжем звезду Меркурия. Арни, не колеблясь, протянула ему свою ладонь… Тот голубой свет. Сулис не знала, был ли он знаменьем хорошего, обозначением того, что ритуал прошел как надо. Да и был ли вообще ритуал? Ведь не было ни заклинаний, ни заговоров, ни каких-то замысловатых пассов. Только короткое касание и текучая переливчатая лента голубого света. Больше ничего. В Арни даже перемен никаких не обнаружилось, хотя Хонсу сказал, что связь с планетой установлена и теперь дитя напрямую соединено с сокрытым в её недрах сердцем Гермеса. Но, возможно, что именно от того, что никаких особых изменений не было проявлено, страх Сулис стал ещё сильнее и болезненнее. — Мамочка, — Арни внезапно прекратила свое ерзанье, став удивительной смирной. — Ты слышишь? — Что, милая? — Сулис рассеянно запустила ей в волосы руку, ероша пряди. — Звезды поют. — Да? — Поют… У них родилась сестра, — в лучистых глазах Арни была такая радость, что Сулис невольно улыбнулась. — Это здорово, милая. — Она красивая, мамочка… Очень. Очень. Свет мягкий, теплый, греющий. — Папа наверняка увидел её из обсерватории. — Ну её, эту обсерваторию, — Арни наморщила носик. — Я и так её вижу… Вовсе необязательно подниматься на поверхность. — Это здорово… Сулис крепче прижала к себе дочь, чувствуя, как та постепенно затихает, погружаясь в сон. Сегодня утром она увидела, как проклюнулся первый звездоцвет, не увядший вопреки предыдущим опытам. Завтра надо будет его проверить… Если Меркурий открыл для них свое сердце, то, может быть, скоро они смогут снова увидеть небесный купол… В это время на Венере. В общей комнате принцесс Венеры было ужасно душно. До прихода серных туч под палящим солнцем земля прогрелась и теперь мучительно отдавала жар, будто сплевывая душную пелену, как тягучую слюну… Так думалось Истар, по крайней мере. Она сидела на своем твердом ложе, подтянув колени к подбородку, глядя на мутный день, которому шел четвертый трискелион*(3). Скоро придет дождь. Девочка будто чувствовала на языке кисловатые терпкие капли влаги, которые скоро будут размывать пыль, забившую стыки базальтовых плит. Она не любила дождь и надеялась, что в скором времени научится обращаться с облаками, чтобы разгонять их. Истар слышала, что основная стихия Иннаны — воздух, а потому её дочери могут проявить себя в ней со временем. Астарта уже три года ходила учиться у Хатор, единственной близкой женщиной из окружения правительницы Венеры. Только Истар её боялась… из-за ужасного ветвистого шрама, обезобразившего некогда красивое лицо. До угасания солнца три четверти трискелиона — считать время на Венере учат с рождения. Истар могла очень быстро определить, который «трискелион», знала, сколько их в её веснах… Ей не исполнится семи, когда придется перемещаться на улице на ощупь из-за трискелионов звездного бархата. Милитта и Эстер ровно дышали. Наверняка спали. Астарта была на «бдении» в храме, когда было необходимо распевать вместе со жрицами какие-то ритмичные песнопения. С кровати Лилит доносились редкие вздохи. Скорее всего она не спала, а думала о том серебренновласом мужчине, который был недавно здесь… Почему-то он очень сильно взволновал сестру, всколыхнув в ней новые оттенки эмоций, которые ранее и не чувствовались. Истар, сколько себя помнила, ощущала от своих сестер только горькую покорность судьбе и ещё что-то черное и острое, от чего кололо в области сердца. Ото всех, даже от Эстер. А теперь Лилит грела её, словно теплый огонек, согревая озябшие души. Остальные сестры ещё не ощущали этого, будучи плененными все той же безнадежностью, но Истар видела новое сияние, исходившее из глубины её глаз. Истар встала на своем ложе, подбираясь к окошку — их было мало в комнате, всего три, и ей очень повезло, что её, как младшую, поместили рядом. Ещё у одного была кровать Эстер, а третье располагалось в посреди задней стены между кроватями Милитты и Астарты. Серо-желтый цвет набрякшего неба давно не был ей интересен, но она ощущала что-то там, далеко за ободом купола. За пределами Венеры. Там что-то вспыхнуло, как пламя внутри Лилит… Теплое, ласковое, доброе и такое сияющее. Истар очень бы хотела увидеть это нечто, но, к сожалению, это было невозможным. Однако, пока сиял этот новый пламень, Истар упрямо не отходила от окна, цепляясь маленькими ручонками за подоконник, будто бы все равно видела его, несмотря на преграду. Астарта была порядком вымотана после обязательного пребывания в храме. Как же здорово, что ей, как наследнице, не приходилось выполнять обыкновенных обязательств жриц… Тот день ночного трискелиона, пришедшего на её двадцать четвертую весну, все ещё оставался черным ядовитым пауком на её жемчужной коже. Глубоким шрамом, забыть о котором можно только лишь на краткие мгновения. Монотонные пения Афродите… Будете ли вы услышаны? Или давно забывшая о милосердии и снисхождении богиня любви внимает только сладострастным воплям похоти и страсти, когда пятеро мужчин вожделеют одну хрупкую, недавно расцветшую девушку? Мрачные мысли исчезли, когда Астарта вошла в комнату и увидела, что её младшая сестра не спит. — Истар? Малышка повернулась к ней от окна. — Что ты делаешь? «На что смотришь?» Истар только пожала плечами, спешно садясь на кровать и путаясь в льняной простыне. Она вообще была жуткая молчунья… Иногда и слова не вытянешь. Астарта поборола желание подойти к окну и прошла к своему ложу, думая, что её младшая сестра та ещё загадка природы… Она могла поклясться, что в её лазурных глазах она видела снисходительную нежность божества, мудрого и могущественного, которое явит себя в скором времени. Оставалось надеяться, что с его явлением не возникнет новых бед. В это время на Марсе. Возвращение в Багряный замок далось нелегко, но внизу над опаловым городом бушевала буря, длительность которой уже превысила семь солов. Барьер держался безукоризненно, однако женщины и дети были подняты наверх, «во избежание», как говорится. Сехмет мерила шагом пол своей комнаты, размышляя о вынужденной передышке в разведывательных вылазках, которая могла сыграть Аресу на руку. Гуан-Ди с трудом скрывал свою ярость — как ему казалось, после установления связи между Фэнхуан и сердцем планеты Марс должен был покориться. Только у багряного воплощения беспощадности и жестокости были свои соображения на этот счет. Конечно же, Сиятельный Хонсу предупредил, что возмущения на поверхности планеты — самая возможная реакция на установление контакта, но кому же хотелось в это верить? Как бы то ни было, непогода служила своеобразным щитом и им: Арес не мог в таких условиях проводить масштабные действия. По факту, только вербовка пары горных племен, так как все открытые равнины охвачены бурей. Сехмет вздохнула — Гуан-Ди, конечно же, понимал, что это было крайне самонадеянно предполагать «мгновенную власть и силу» с момента заключения контракта, только вот предательские ожидания от «сделки с дьяволом» мутили разум. Примечательно — кажется, контракт говорил в пользу благих намерений Хонсу: никаких мгновенных изменений в силовом распределении, да и серьезные внешние препятствия. И цена терпимая… Фэнхуан что-то свалила со стола. Сехмет ещё раз вздохнула и пошла проверять племянницу. Здесь, высоко над планетой, они держались вместе: Тэрри, Фэн и тетя Сехме. Гуан-Ди и не старался вторгнуться в их пространство — заколдованный треугольник, оплетенный таинственным теплом, столь чуждым для их семьи. Он мудро уступал Сехмет эту особенную связь с его женой и дочерью, поскольку наверняка знал, что для львицы Марса поводка надежней нет. Так-так… Сехмет от души порадовалась, что не держит, в отличии от того же брата, на своем столе каких-нибудь важных чертежей, карт и планов. Так, пара донесений, на запоминание которых у неё требовалось несколько мгновений, чистые свитки, чернила и перья. О, нет… ещё книга «Пески Марса» — дневниковые записи Беллоны Ацидалийской. Как раз из неё Фэн, деловито прикусив язычок, старалась вырвать гравюру, изображавшую горца на коне. По корешку книги уже расползлось зловещее чернильное пятно… — Фэнхуан!!! Перемазанная чернилами мордашка с любопытством уставилась на разъяренную женщину, угрожающе приближавшуюся к столу. — Сехмет, что случилось? — Аматэру влетела в комнату с крытой террасы, где, по всей видимости, читала очередные пыльные свитки. — Что случилось?! Смотреть за ребенком надо! И ничего тогда бы не случилось! Сехмет резко вырвала из рук малышки книгу, едва не отправив её лететь носом вперед. В последний момент сама же и поймала… В конце концов, что есть книга…, а что ребенок. Фэн подумала чуть-чуть и решила расплакаться. Она не ревела громко, как труба, что было бы вполне характерно для детей её возраста, но всхлипывала тонко и скорбно, словно слабый птенец, выброшенный из гнезда, осознающий, что выдаваемый его легкими крик, не долетит до ушей матери. — Я ведь даже не отругала её! — возмущенно прошептала львица Марса, вполглаза оглядывая книгу. — Но напугала, — Тэрри сняла со стола перемазанную в чернилах дочь, рассеянно думая, какие меры предпринять. Ругать не особо-то и хотелось, но и чтобы она теперь завела такую дурную привычку… Фиалковые глаза пристально смотрели на Сехмет. Напугала. Ага, как же… Фэнхуан с самого рождения ни разу не дрогнула рядом с тетей от страха. Тэри считала, конечно, что Сехмет преувеличивает, что её дочь хрупкое нежное создание с ранимой психикой. Но, наверное, это больше по инерции. Матери свойственно думать о своих детях с некоторой идеализацией. Сехмет же подозревала в малышке сталь, твердую и нерушимую, способную раскрошить зубы тому, кто случайно в неё вцепится. Пока Львица Марса осматривала старинный том на предмет повреждений, Аматэру что-то шептала дочери на ухо, отойдя к панорамному окну, обращенному вглубь к Солнцу. Там далеко сейчас проходила Земля — голубая искорка, вокруг которой кружила таинственная и, видимо, на редкость могущественная своей магией Луна. Фэнхуан рассеянно кивала, но её взгляд был направлен в космическую черноту, где мерцали таинственные огоньки освещенных Солнцем планет. Сехмет, словно почувствовав что-то необычное, подняла голову, глядя на спину подруги и профиль Фэн. Выражение лица девочки стало отрешенным, а ладошка легла на стекло. О, нет… Столетия назад говорили о том, что Луна внезапно засияла, и так все узнали о пришествии иной силы. О Хонсу. Теперь это страшное космическое тело делает это снова… Мироздание, ты издеваешься?! Свет был яркий, словно там, рядом с Землей разгорелась новая звезда. Сехмет в раздражении отложила книгу на стол, стараясь, чтобы она не попала в чернильную лужу, и приблизилась к окну. — Родился, значит, — хмыкнула она. — Наследник Луны… — эхом отозвалась Аматэру, крепко оплетая руками Фэнхуан, словно опасаясь, что сейчас её вырвут из объятий матери. Сехмет с тяжелым вздохом прикрыла глаза — этого ведь и стоило ждать со дня на день. Чему уж тут теперь удивляться? — Как, интересно, Хонсу убедил моего брата, что его наследник на порядок слабее, чем он сам? Конечно, я не была свидетельницей «первого сияния Луны»… — Это девочка, — внезапно вмешалась Фэнхуан, ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь, а будто бы поясняя что-то самой себе. — У неё яркие синие глаза и золотые волосы. И красивая улыбка… Она так рада, что пришла в этот мир. Только слишком крикливая… Женщины растерянно переглянулись, а Фэнхуан спокойно улыбалась, глядя на постепенно угасающее сияние Луны. Она была рада этой новой звезде, так рада, что невольно нашла ключ к сердцу Марса и интуитивно уговорила его прекратить бурю… Сейчас над Опаловым Городом разошлись тучи, обнажив тускло синий купол неба, жители города (преимущественно мужчины) недоверчиво наблюдали перемены в погоде и гадали — долгая ли это милость. Гуан-Ди не гадал. Как только приборы показали тишину на поверхности, скомандовал боевую готовность. Он не собирался делать эту случайную милость Марса благом для своего неугомонного брата. В это время на Юпитере. Несару едва осмеливалась дышать. Для неё это было равноценно чуду — возможность присутствовать на церемонии инициации, которую должен был проходить сегодня её брат Тескатлипока. Основная часть ритуала заключалась в чудовищно страшной для маленькой девочки вещи — её синеглазый брат должен был пройти под стеной бури, пробыв там минимум с четыре сотни ударов барабанов. Вот и сейчас коренастый подросток со смоляными волосами и белоснежной кожей стоял у тонкой стены магического барьера, ожидая, когда она утратит свою твердость, чтобы впустить его. Босой, почти раздетый — только набедренная повязка, безо всяких средств для борьбы с бурей. Несару уже слышала истории о том, что не всегда этот обряд завершался благополучно. Грозный Юпитер мог и изничтожить тех, кто, как ему казалось, был его не достоин. Иссиня-черный Тлалок ударил своим резным посохом по скалистой земле. В его зелено-голубых глазах змеилось мрачное торжество. Вне зависимости от исхода он рад был представить своего сына богу их планеты. Тескатлипока, услышав стук посоха, просто двинулся на стену, которая пропустила его безо всяких сложностей. В момент прохода Несару услышала неистовый жадный вой бури, от которой их защищал купол — «наш! наш! наш! разорррррвем! скрррутим! пожррррем!». Девочка умоляюще посмотрела на старшую сестру, стоявшую рядом с ней. Голубоглазая Майя ободряюще улыбнулась ей. Её каштановые волосы, такие же как и у Несару, были убраны в косу, а лоб перехвачен желтой лентой с зигзагообразным узором. Это потому что она уже взрослая… Ей полтора года. Тескатлипоке же только год исполнился… Несару думала — окажется ли и она под беспощадными порывами бури там, за куполом, когда ей минет год? Барабаны били торжественно и гулко, воодушевляя и раззадоривая. Несколько мгновений, и она уже притоптывала в такт вместе с торжественной толпой наблюдателей. Но в душе пернатой змеей свился страх, побуждавший исступленно считать про себя. Она ещё не могла считать так много, сбивалась, перескакивала с числа на число, но упрямо продолжала. Ветвистая молния рассекла пространство прямо за барьером. Все замолкли — только барабаны продолжали свой ритмичный стук. Отец все с той же мрачной торжественностью смотрел на серые переплетенные между собой лохмы разнесенных в клочья туч. — Триста восемьдесят шесть, — тихо прошептала Майя*(4), крепко сжимая руку Несару. — Триста восемьдесят семь… Триста восемьдесят восемь. Несару зажмурилась… Ей было страшно смотреть сейчас на барьер — вдруг она увидит падение Тескатлипоки? Его безвременную гибель? Нет, конечно, его даже и не видно было… Но вдруг… Когда он подойдет к барьеру. Лучше открыть глаза после четырех сотен и увидеть, что он здесь, на этой стороне. Жив и здоров. — Триста девяносто пять, — вновь подала голос Майя. — Смотри, Несару. Смотри. Не бойся. Поддаться просьбе сестры было сложно, но девочка попробовала, боязливо раскрыв один глаз. С той стороны к барьеру что-то приближалось… Медленно, но верно. — Четыреста, — поставила точку Майя, когда силуэт был уже вплотную к барьеру. Нечто черное прошло наверху, и Несару понадобилось время, чтобы сообразить, что это была рука. За барьер в бурю вышел белокожий мальчик, а вернулся опаленный юноша… Цвет кожи Тескатлипоки теперь был темно-коричневым — несколько тонов, и он догнал бы отца, а в глазах поселился тот же огонь змеистых молний… Сын своего отца. Наследник Юпитера. Несару даже ощутила легкую зависть тому, какой силой и мощью теперь веяло от её брата. Гордо расставив ноги, он встал перед Тлалоком, смело глядя ему в глаза. Отец поощрительно улыбнулся, поднимая посох, призывая толпу приветствовать его сына. И толпа ответила громогласным ревом… Славная кровь! Славная сила! Славные дела! Несару послушно раскрывала рот вместе со всеми, чувствуя смущение и обретая поддержку только в Майе, которая радостно улыбалась. Внезапно девочка ощутила легкое головокружение… Она осторожно коснулась свободной рукой виска. Перед глазами полыхнуло столь же ярко, как и молния… Сверкающий пульсирующий свет несколько мгновений слепил её, а затем тихо угас. Она понятия не имела, что это… Но вдруг, словно совершенно случайно, осознала — случилось нечто очень важное. Важное для мира… для системы… для их планеты… для её отца. И крайне важно для неё. — Несси, ты в порядке? — лицо Майи оказалось совсем близко, а небесный купол почему-то прямо за ней… Она упала? — Да, все хорошо, — легкая тошнота её даже позабавила. — Просто я… — Переволновалась? — Майя улыбнулась, протягивая к неё руки. — Вставай. Все хорошо. Тескатлипока уже принял свой посох из рук отца. — Ой, а я и пропустила, — Несару встала, обретя в старшей сестре опору. — Зато я видела… — Что ты видела? — Звезду. Где-то загорелась новая звезда. — О, здорово. Звезды — это всегда хорошо. Как ты её только сквозь наши тучи разглядела… — Не знаю. Я увидела её сердцем… Майя задумчиво посмотрела на сестру, но ничего не сказала, потянув только за собой ко входу в замок, пока взрослые продолжали приветствовать Тескатлипоку. В это время на Сатурне. Агатовый дворец — холод… мрак… пустота… Время пугливо вертелось по углам, избегая прямого взора своего непреклонного владыки. Хронос мрачно смотрел с балкона в глубь Солнечной Системы. Сейчас он видел сияние Луны… Обозначение прихода дитя пришлого демиурга… Новая нить, вплетенная в ковер бытия. Какая яркая, пульсирующая, длинная — в одной из своих версий. И ужасающе короткая в другой. У Хроноса самый пустынный дворец среди прочих правителей… Домочадцев немного. Слуги ему не нужны. Армия? Надменные визири? Советники? Зачем они тому, кто держит в своих руках нити времени? Пустыннее только у его племянника Гадеса на внешнем защитном кольце Системы. Там никто не живет, кроме него… По крайней мере пока. Хель. Скоро придется отправить её на внешний круг… Абсолютно бесталанна. Ни чувства, ни духа времени. Это так странно… У Шакти и то потенциал в этом направлении есть, хотя это в большей степени явление его разрушительной энергии. Что ж, зато Янус — блестящий наследник. Уже проявляет мастерство в управлении временными потоками. Но это второстепенно… Пока ещё владыка Сатурна хотел ощутить послевкусие от вспышки новой звезды. Время оживилось, почувствовав его созерцательный настрой, разжало напряженные тугие кольца, отпуская момент, чтобы он заколыхался, подобно цветку на волне. — Отец, — нескладная долговязая Хель. Смуглая с вишневыми очами и зелеными жестковатыми волосами. В чем же её предназначение? В чем? Хронос испытал чувство досады из-за того, что отвлекся на неё. Повелительный жест рукой — и время замерло, чтобы не уносить цветок момента по своей реке прочь от владыки. — Да, дитя, — она ведь не виновата… ничуть не виновата, что в ней нет дара. Нет чувства. — Я видела этот свет. Это ведь дитя Хонсу? — Да, долгожданное, — кивнул Хронос. — Как и ты в свое время… Он не лгал — рождения Хель ждали. После Януса был долгий перерыв, и не сказать, что Хронос не предчувствовал появления новых нитей из своего мотка, но они запаздывали… Может, его дитя мертво ко времени, потому что тогда он поторопил её? Может быть, это чувство нагонит её в должный час, и она расцветет? — Я знаю, что ты ушлешь меня… — Тебе об этом мать сказала? — Кала не одобряла его намерений. — Нет, просто другого варианта нет. Я, словно принадлежу миру Гадеса — такая же мертвая и холодная. Но я хотела бы тебя попросить… Её черное шелковое платье, украшенное золотыми крупными жемчужинами, слегка трепетало под залетным ветром. Приближается дождь… — О чем, дитя мое? — Я хотела бы побывать на Луне. Прошу тебя… Хронос нахмурился, осторожно огладил свою кучерявую черную бороду, чувствуя, как натянулись нити, меняя плетение. — Что ж… Я не вижу вреда в твоей просьбе, хотя и хотел бы знать, почему ты об этом просишь… Хель печально улыбнулась, звеня жемчугом: — Мне просто хочется увидеть теплый свет звезды, прежде чем моим родным домом станет холодная планета. В это время на Уране. Если сравнивать Уран с другими планетами, то он достаточно далек от Солнца, чтобы быть одним из самых холодных миров… Но, что парадоксально, здесь было холоднее, чем даже на Нептуне или Плутоне. Мир выглядел, как поэтический танец кисти, обмакнутой в голубую и зеленую краску с замерзшими облаками, то вяло, то стремительно перемещавшимися по насыщенному цветом небесному куполу. Эллиль крутила колесо. Короткий полушубок и теплые шерстяные штаны позволяли ей резвиться на вольных хрупких просторах долины, не рискуя простудиться. По крайней мере, так надеялась она, потерявшая шапку где-то за рекой… Светлые легкие пряди были синими при свете Урана, а темно-зеленые глаза казались почти черными. Точь-в-точь, как у её брата — Энлиля. — Элли, — кашлянул он за её плечом, когда она приземлилась на ноги. Девочка обернулась. Внешность её брата совершенно не отличалась от её — будто в зеркало гляделась, но одет он был не в пример теплее — поверх полушубка ещё зимний плащ с подбоем и капюшоном, а руки скрыты вязанными варежками. — Не называй меня так, — Эллиль притопнула ножкой. — Я же просила! Только Эл! Неужели это так сложно, «Энли»?! Подчеркнуто небрежное прозвище вызывало на щеках мальчика румянец. — Хорошо, Эл. Я хотел бы тебе напомнить, что ты только месяц, как встала с постели. Может, тебе все же стоит утеплиться? Ты же не собираешься встречать свое «новолетие» с воспалением легких? — Невесту свою оберегай, — фыркнула дерзко девочка. Светлый полушубок, по которому мать вышила витиеватые узоры, казался ей надежной защитой от напастей со здоровьем. Не зря же на вороте под коротким капюшоном была вышита руна Альгиз*(5)… Но её благотворное действие пока не проявлялось: важными условиями обеспечения защиты были осторожность и благоразумие со стороны того, кто её носит. — Ах так… Энлиль подозрительно замолк, и его сестра слишком поздно поняла, к чему все идет… Несмотря на то, что он демонстрировал некоторую озабоченность своим здоровьем, наследнику Урана нельзя было отказать в быстроте, стремительности и уверенности своих действий. Горсть крохотных искрящихся льдинок скользнула по едва прикрытой шарфом шеи Эллиль вглубь… — Ты совсем дурак! — заверещала девочка, мигом растеряв всю свою браваду. Извиваясь змеей, она старалась оттянуть полушубок от тела, чтобы лед не застрял. Уранианский лед был крайне крепок и холоден. Несколько минут наблюдений за мучениями сестры, видимо, удовлетворили мальчика, и он протянул свой плащ взъерошенной встрепанной девочке, даже распахнувшей полушубок, чтобы вытряхнуть все осколки. — Прости. Эллиль попыталась гордо оттолкнуть его руку, но затем сдалась и позволила ему себя укутать. Нос у неё раскраснелся, и она возмущенно сопела ему в плечо, пока он обнимал её, передавая частичку тепла. — Пойдем, — Энлиль потянул свою сестру за руку. — Знаешь, иметь невесту — это совсем не весело… — Тебе не нравится Иамму? — Эллиль послушно последовала за ним. Не то, чтобы она наигралась, но проявлять характер после уранианского льда — увольте. Сейчас ей больше всего хотелось кислого чая. Настолько горячего, чтобы пар кусал лицо… — Нравится! Она потрясающая! — в голосе мальчика слышалось нешуточное обожание. — Словно аквамариновая брошь в лучах рассвета! — Глупый, ты же никогда не видел рассвет. — Ещё нет, но отец обещал, что возьмет нас посмотреть его на южный полюс… И я уверен, что он прекрасен. — Так что там с Иамму? Чем тебе не нравится быть женихом? — Эллиль поспешила вернуть разговор к прежнему руслу. — Это ведь значит, что со временем вы будете, как мама и папа. — Я буду носиться по всему Урану, а Иамму сидеть в замке? — Энлиль вздохнул. — Нет, брак — это совсем не весело. А невеста… Если мы видимся вне зимнего замка, то вокруг нас толпа взрослых, которые ловят каждый наш шаг, каждый вздох. Этот назойливый нептунианец Хусор. Он все записывает в свой дурацкий блокнот! Плотные слоистые облака мерно ползли по небу, постепенно ускоряясь. Эллиль, кинувшая взгляд на небо в процессе откровений брата, со значением дернула его за рукав. — Бежим! — ветер увеличивал ход, а значит надо побыстрее домой. Даже дети ветра, будучи столь юными, страшились его… Замок, устремлявшийся ввысь кружевными петлями, сиял достойно твердыни великих владык, хотя был всего лишь одним из «зимних» замков. Золотистые огни тепло приветствовали детей. Внутри было тепло… Как только встрепанные дети перешагнули порог, снаружи засвистело, заскрежетало, словно стаю демонов за хвосты драли. — Сколько раз, непослушные дети, я вам говорила не шататься по округе, когда грядут снега? Сиятельная Нинхурсаг ничуть не стеснялась аквамариновой девочки, расположившейся вместе с ней в теплом каминном зале рядом с холлом. Высокая худощавая женщина с острыми скулами, длинными тусклыми светлыми волосами, темно-синими глазами сидела в кресле у трескучего камина. У её ног на бархатной зеленой подушке с золотыми кисточками елозила на животе Иамму. Волосы, стекающие на пол нежными волнами, по цвету были удивительными. Глаза мягкая зелень, оттеняемая изнутри синевой… И Энлиль и Эллиль смотрели на неё с восторгом и обожанием. Иамму была помладше них, но такая живая и текучая, как ртуть. — Мама, мы ведь успели! — Энлиль ободряюще сжал за плечи сестру, которая торопливо снимала плащ. — Ты мне мешаешь, — коротко возмутилась Эллиль, замешкавшаяся по причине его действий. Она всегда смущалась, оказываясь в присутствии Иамму. Её брат, впрочем, тоже. Вот и топтались теперь два ярких мака, похожих на снежных медвежат по грации. Нинхурсаг хлопнула в ладоши, звякнув бесчисленными браслетами, надетыми на запястья: служанки внесли подносы с чаем, четырьмя чашками и различными сладостями. Дети неловко расположились у камина почти кругом у кресла матери. Иамму, слегка посмеиваясь, бренчала чашкой, энергично поглощала сладости, облизывая пальцы, и то и дело смотрела на близнецов. Она словно уже воспринимала себя частью семьи, в которую должна была влиться согласно договору их отцов, когда расцветет. Эллиль знала, что будет искренне рада такой сестре… Энлиль, несмотря на то, что едва научился читать и писать, когда его представили невесте, даже стих сочинил в её честь, чем поразил родителей и с той, и с другой стороны. — Эл, — Иамму никогда не делала ошибки в том, как обращаться к дочери ветра. — Ты слышала, о чем поет ветер? — Что? — девочка растерялась, а вот её брат напротив ревниво вспыхнул. Его бы воля — он бы всецело обладал вниманием невесты. — Просто я слышала то, о чем пело мне море, — Иамму взяла лежавшее сбоку от подушки зеркало из зеленого кристалла, обрамленное золотом. — О переменах. О буре. О звезде. — Звезде? — влез Энлиль, соперничая за внимание. — Да, смотри, — Иамму бесхитростно повернула к нему зеркало, поверхность которого вибрировала. На ней отображался искрящийся широкий хвост, словно у кометы. — Что это? — в один голос спросили близнецы. Эллиль, на редкость заинтригованная, полезла к зеркалу и столкнулась с братом лбами. — След звезды, — гордо сказала Иамму, радуясь тому, что может рассказать нечто неизвестное остальным. — О, — Нинхурсаг спокойно раскрыла книгу на своих коленях, — значит скоро ждать послов… Ану обрадуется. — Послов? — Энлиль повернулся к матери. — Откуда? — От сердца Солнечной Системы. Рождение новых звезд обозначает грядущую войну. Ни одна сила не приходит в этот мир для того, чтобы побыть просто декорацией, — пояснила женщина. — А эта звезда очень сильная, раз её свет донесся почти на край Системы. — А с кем нам воевать? — беспечно спросила Иамму, накрывая ладошкой напряженную руку Энлиля. — С Хаосом, дитя. Он найдет тысячу лиц, чтобы подойти к нам вплотную. Мы не признаем его сразу и обманемся в его намерениях, выдумывая сложную многоступенчатую мотивацию. Но все будет просто — ему важно разрушить и поглотить. На мгновение дети замерли, проникаясь ужасом, воспеваемым с самого детства… Хаос был самым страшным существом из преданий и легенд, которые им рассказывали, но Эллиль разрушила атмосферу: — А пусть и приходит! — воинственно воскликнула девочка, вскакивая на ноги. Шерстяное платье, надетое поверх брюк, ничуть не стесняло её движений. Ещё бы. Она сама его распорола по швам на бедрах, чтобы не мешало бегать и крутить сальто. — Я его изничтожу! Будет знать, как грозить миру! Нинхурсаг фыркнула: — Уймись, Эллиль. Хаос вечен. Без него мир бы распался. — Не понимаю, зачем миру нужна штука, которая грозит его существованию, — девочка мигом скисла под взглядом матери и обрушилась обратно на подушки. — Кто знает, милая. Кто знает… В камине трещали дрова. Энлиль и Иамму, сидя рука к руке, рассматривали зеркало, Нинхурсаг читала, а Эллиль… В её темно-синих глазах бесновались блики пламени, у которого она старалась найти ответ о природе и назначении Хаоса. В это время на Плутоне. У всего есть последний рубеж. Есть он и у Солнечной Системы. Плутон — то ли планета, то ли остаток оной, тоскливо плелся по своей вытянутой орбите, защищавшей границу. На нем ледяная пустыня, посреди которой возвышался один-единственный замок с одним-единственным живым существом на нем. Гадес бы не смог сказать, зачем ему такой большой дом на столь маленькой, заглохшей планете. Хотя и размышлять на эту тему он тоже бы не стал. У него нет лишних вопросов к миру. Ему не интересно, что, почему и как… Он самый печальный и страшный защитник этой системы, потому что является ещё и «проводником» угасших светил. Все, кто умирают, проходит через его врата в вечность, возвращаясь в Галактический Котел, откуда все началось. И где все закончится. Черные глаза Гадеса кажутся пустыми… Но это только на первый взгляд: в нем запечатлена скорбная мудрость Вселенной — все, что приходит в этот мир, однажды его покинет. Его отец — Плутон — давно ушел вместе с остальными богами, оставив черный кипарис после себя — цепкого, вдумчивого, безразличного к бурям сына. Черные одеяния струятся, хлопая на ветру, а взгляд, тверже породы планеты, устремлен вглубь системы. Там мелькнула маленькая искорка, достаточно яркая, чтобы её свет был заметен и с Плутона. Здравствуй, дитя. Ты прекрасна. Твой свет коснулся и меня, правителя Последнего Рубежа и Врат Мертвых. Спасибо… Я буду добр к тебе. И когда придет час, твой саван будет легок и нежен, словно поцелуй влюбленного. Ты ничего не почувствуешь… Обещаю.