Всегда

Нет, Драко не показалось: в окно действительно стучали. Он набросил на плечи халат и потянул на себя тяжёлую створу. Слева послышалась возня, через подоконник свесились ноги в зелёных ботинках с бабочками и шёлковых пижамных штанах. Теодор Нотт спрыгнул на пол. Драко перегнулся через подоконник и с сомнением смерил взглядом расстояние до земли. Тем временем приятель скинул ботинки, которые оказались надеты на босу ногу, стащил куртку, и плюхнулся на ковёр рядом с огнём. Драко закрыл окно. За пару минут он успел здорово продрогнуть. — Я надеялся, ты сразу откроешь, — пояснил Тео, растирая руками щёки. — Я не барышня и не привык, чтобы ко мне лазили в окна, — заметил Драко. — Особенно здесь, на третьем этаже. Тео хохотнул и хлопнул ладонью по ковру рядом с собой, приглашая Драко сесть. — С тобой невозможно поговорить без свидетелей, а очень надо. Драко плотнее завязал пояс халата и подложил в камин небольшое полено. — Я слушаю, — сказал он. — Мне нужны деньги. Тео поднял голову, заглядывая в лицо друга, потом быстро перевёл взгляд на свои босые ступни, пошевелил пальцами, запустил в волосы пятерню. Все его движения были резкими, хаотичными и... не необходимыми. И всё-таки Драко любовался их грацией, приводившей на память образ молодого котика, играющего с собственным хвостом. — Мне нужно вернуться в Мексику, Драко, а денег на дорогу взять неоткуда, — он развёл руки в стороны, белозубо улыбаясь. — Я влюбился. Столько боли и надежды прорвалось в его голосе, и так не шла к этому беззаботная гримаса на лице, что сердце Драко пропустило удар. — Продолжай, — выдавил он. — Очевидно, по мнению твоего отца она не годится в жёны? — Папаня... — Теодор взлохматил себе волосы. — Я его, ей-Богу, понимаю. Она же не просто нечистокровка, она — чино. То есть, даже по магловским понятиям кровь у неё так себе. Её брат состоит в местной банде и с пятнадцати шагов попадает в напёрсток. Её мать — колдунья-шарлатанка, а её отец в тюрьме. Заметив недоумённый взгляд Драко, Тео вздохнул и подтянул ноги к животу. — Это жизнь, понимаешь? Это грязь, пот, шум, краски... Однажды мы угнали машину. За рулём оказалась она и так гнала, я даже вспомнил, как молиться. Ну не знаю я, не знаю, как объяснить! — простонал Тео. — Что значит "чино"? — спросил Драко. — Значит, что мать мулатка, а отец индеец. Там это важно, там целая система. — Мулатка — то есть наполовину негритянка? — уточнил Драко с какой-то размазанной интонацией, загибая пальцы, как будто пытаясь считать в уме. — Слушай, а ты не думал, что это... ну, как-то странно? Ты и... — он остановился, ища необидное слово. Не нашёл. Вздохнул. — Как вы вообще познакомились? — А, я просто шатался по улицам, — Тео махнул рукой. — Они меня окружили, хотели ограбить... Драко прыснул со смеху. Отсмеявшись, он снова подкормил огонь и, стараясь звучать непринуждённо, спросил: — И тебе совершенно необходимо вернуться к ней? Иначе ты умрёшь? Теодор поморщился. — Не. Ничего такого я не чувствую. И на других девушек могу смотреть, мне это даже нравится. Я мог бы и спать с другими. Если ты намекаешь на приворот, забудь. Я мог бы даже послушаться отца, да, всё, чего хочет он, кажется логичным, всё, чего хочу я, кажется бредом. А я хочу жить, Драко. Может быть, не с ней в конце концов, но с ней я начал жить и хочу ещё. Несколько минут Драко молча смотрел на Теодора, пытаясь представить себе все те... — как он сказал? грязь, шум и краски? — которые так изменили мрачноватого заносчивого слайзеринца Нотта. — Ладно, — сказал он глухо. Лицо Тео просияло. - - - Доступ к фамильным средствам у него был, и отец не слишком надзирал за тратами уже совершеннолетнего отпрыска. Вопросов не возникло бы тем более сейчас, когда готовилась свадьба. Свадьба. Драко почувствовал, как во рту загустела слюна. Стоило подумать о предстоящей свадьбе, он становился словно больной, словно смертельно усталый солдат. Это будет в июле, месяце мёда и земляники, крупных звёзд и золотых цветов. Драко зачерпнул полные пригоршни золотых монет и, наклонив ладони, слушал, как они с отрывистым звоном катятся и замирают, найдя идеально подходящее место. Стоило отвести взгляд — и они прятались, сливались с грудой золота. Сзади послышался сухой кашель, эхо под сводами подхватило звук и, странно преображённый, он повторился несколько раз, прежде чем затихнуть. Драко встрепенулся и повернул голову: гоблина, открывшего ему хранилище, можно было принять за сталагмит. Драко взял золото сам, английские фунты и мексиканские песо ему выдали наверху. Интересно, откуда они берут магловские деньги? В прежние века было куда проще: отрезал от камзола пуговицу — вот тебе комната в трактире, снял с пальца перстень — вот тебе каюта на корабле... Мысли Драко плясали, как пляшут мотыльки вокруг нагретой лампы: кончиками крыльев едва задеть стекло, метнуться прочь, снова на мгновение прильнуть к сияющему, раскалённому магниту. Магнитом для Драко был Теодор, его смелость — нет, безрассудство. Его любовь. Магнитом и упрёком. Сам наследник Малфоев не то чтобы не решился пойти против предрассудков — он даже мысли о подобном не допускал. Между тем девушка, ставшая предметом его грёз и страданий, была неизмеримо выше возлюбленной Теодора. Не потому ли... Драко ухватился за спасительную идею: да, именно её достоинства не позволили ему проявить легкомыслие, поступиться принципами, на которых веками зиждилось общество, принципами, которые значат больше, чем желания одного или даже двоих... Драко запустил пальцы за ворот свитера и потянул вниз, одновременно задирая подбородок, давая ветру выстудить горло и грудь. В уголках губ зарождалась нехорошая усмешка. Те принципы умерли, а Драко Малфой тащит на плечах труп. Они сдохли, иначе как объяснить то, что произошло с отцом? До сих пор происходит, чем дальше, тем гаже. Отец боится и потому всякий раз словно прячет руки за спину, не подпускает к своим делам. Своим? Это вряд ли. Злость накрыла мгновенно ошеломляющей волной. Не сбавляя шаг, Драко схватил пригоршню снега с перил попавшейся навстречу лестницы и яростно втёр режущее крошево в лоб и виски. Он хорошо представлял себе, каково это, когда не хочешь делать, а делаешь. Ему доводилось получать приказы этого ублюдка, полукровки, забравшего власть обманом и наглостью. Древнейшие и славнейшие прислуживают отродью жалкого маггла. Он решает, кому говорить, кому молчать, кому где сесть... Волна отступала, оставляя обрывки сцен, выражения лиц... Беллатриса подобострастно пятится. Люциус резко разжимает пальцы, отдавая фамильную палочку. Альбус Дамблдор смотрит из-под густых бровей, и морщины на его щеках кажутся особенно глубокими. Сивый слизывает свежую кровь с грязных пальцев. Винсент разевает рот, как рыба, по его щекам текут слёзы, и через мгновение пламя глотает его. Невилл поднимается с колен среди притихшей толпы, он кажется выше, чем когда-либо, в памяти Драко он подобен древним богатырям. Дрыгающаяся тень висельника, заляпанная красным штукатурка. Эдита Бёрк задумчиво касается располневшего живота... Он решает, кому из нас рожать сыновей, а кому — умереть. Как мы это допустили? — Как мы это допустили? Он спросил это вслух. Он стоял в центре маленькой площади у подножия какого-то памятника и обращал полный негодования взор к безразличному небу. На плече памятника сидел нахохлившийся голубь. Он, разумеется, не знал ответа. Драко провёл пальцами по золотым буквам на постаменте: "Дайлис Дервент". Наверное, она сделала что-то выдающееся, раз заслужила памятник. Но она умерла, и уже ничего не сделает. А Драко Малфой жив, и не станет биться о вопрос, не имеющий ответа. Он спросит иначе. Он спросит: как это исправить?