Ваниль и горький шоколад

      Поцелуй долгий, мучительный. Губы немеют, и я чувствую лишь одно: горький, слишком горький вкус его губ с примесью недавно выпитого алкоголя. Всего лишь красное вино, разбавленное горьким шоколадом, и мне срывает крышу.       Мики стягивает с меня футболку, оглаживая кончиками пальцев, впалый живот, подбирается к соскам. Становится невыносимо жарко, воздух раскаляется. Кожа под его прохладными ладонями плавится, отчего в штанах становится тесно, влажно.       Кислород, кажется таким нужным, необходимым. Вдох и легкие отдают слабой болью, а тело сковывает судорогой.       Выгибаюсь под натиском его губ, которые остервенело, изучают мое тело. Дышать становится еще труднее, почти невыносимо, каждый вдох как маленькая пытка, которая сковывает мое сознание. Даря массу невыносимо острых ощущений, больно, настолько сладкая и мучительная боль.       Внизу живота все сжалось в один тугой ком нервных окончаний, который приносят наслаждение от каждого его прикосновения. Простонав, выгибаюсь, когда он касается налившегося возбуждением члена. Делает незамысловатые движения вверх-вниз рукой, и я на время выпадаю из реальности. Сладко, больно и мучительно медленно.       Прихожу в себя лишь, когда больно кусает мою шею и сильно тянет вверх мои волосы, накрученные на его кулак. Шиплю в ответ на эти действия и ногтями царапаю его спину, хочу чтобы и ему было хоть немного больно. Терпит, лишь легкая дрожь и выступившие капельки пота дают понять, что все же это так.       Мики отстраняется, смотрит, ухмыляется и рывком на кровать. Я резко падаю, руками сжимаю белую простыню и закусываю нижнюю губу до боли. Стягивает футболку с непонятным детским принтом и она летит в сторону, следом отправляются и его брюки. Мики красивый, идеальный, теперь наверняка мой.       Сам тянусь, провожу рукой по его торсу, шумно выдыхает. Не успеваю понять, когда он вжимает меня в кровать и с громким рыком разводит мои ноги. Кусает внутреннюю сторону бедра, выгибаюсь, шиплю. Дергаю его за волосы, тяну вверх.       Целует, кусает, вылизывает. Губы саднят, пощипывают. Завтра пожалею, буду расплачиваться, а сейчас мне все равно. Отвечаю, жестоко кусая его в ответ и чувствую солоноватый привкус крови. Моей, его, неважно.       Никакой нежности, ни намека на нее, лишь безудержная, необузданная страсть. Виню во всем алкоголь и длительное воздержание. Хотя я и не пил даже, так пару глотков не более. А вот он и мой папочка не постеснялись осушить пару бутылок и только потом разойтись.       Теперь расплачиваюсь за собственную глупость, хотя такая плата меня очень даже устраивает. Улыбаюсь, когда он отпускает, наконец, мои губы и дорожкой из зализанных поцелуями укусов опускается вниз, к паху.       Мучительно долго языком вылизывает головку, уделяя особое внимание уздечке, и я уже готов взорваться. Понимая это, отстраняется, на что мычу что-то невнятное и не совсем членораздельное.       Мики ухмыляется и я понимаю, что совсем не знаю его, такого. Дерзкого, страстного, властного.       Одним рывком он переворачивает меня на живот, приподнимает бедра и втискивается между ног. Трется членом о внутреннюю сторону бедра и прижимается головкой к входу. Резко открываю глаза и испуганно отстраняюсь. Знаю, что так мне будет слишком больно. - У меня давно никого не было, - шиплю.       Останавливается и замирает. Жду, закусив губу и ругаю себя всеми словами мира за то, что остановил. - А сколько было? – не совсем понимаю вопроса.       Осознаю. Пытаюсь вспомнить, бесполезно. - Не знаю. Но ты, же не хочешь, чтобы я нес слащавую чушь. Или все же мне стоит сказать: только ты? – саркастично выплевываю, не до конца понимая, отчего так злюсь.       Мики не двигается, явно что-то обдумывая, по-прежнему стоя у моих разведенных ног и выпяченного зада. Долго, мучительно долго.       Наконец оживает, отстраняется и переворачивает меня на спину. Смотрит в глаза затуманенным алкоголем и возбуждением взглядом. Кажется, что-то обдумывает, борется с самим собой, и от этого становится непривычно больно.       Не по себе, от себя самого. Да шлюха, да подстилка, не нравится? Брезгуешь? Хочу язвительно выплюнуть ему эти слова в лицо, но сдерживаюсь. Душу себя, заставляю молчать. - Я люблю тебя Сем, очень люблю, - шепчет, глядя прямо в глаза.       И шепот иглами под кожу, душит, выворачивает, скользит по венам. Сердце бешено колотится в горле, хочу просто закричать, забиться в угол.       Тянется, проводит ладонью по волосам, перебирает пальцами пряди, наклоняется, целует и так хочется завыть от бессилия. Но забиваю это чувство, глубоко в хрен знает насколько больное сознание, и пытаюсь расслабиться. Получается, но пока хреново.       Поцелуй невыносимо долгий, до новых ссадин на губах. Мики вылизывает небо, посасывает язык, оттягивает нижнюю губу, прикусывает. И пока я был увлечен, столь дикими и резко сменяющимися действиями, не заметил, как его пальцы легко протолкнулись в меня, сразу два. Появилось привычное чувство заполненности, которое я уже стал забывать.       Я выгибаюсь навстречу и сладко постанываю, ловит стон губами и мило улыбается. После чего добавляет еще один палец. Чувствую, как нарастает возбуждение, и я начинаю увлеченно подвиливать, доставляя себе как можно больше удовольствия.       Мики целует скулы, шею и ритмично двигает пальцами внутри. Невольно, на подсознательном уровне тянусь к своему члену и он, подметив это, перехватывает руку. - Нет, чудо так будет неинтересно, - обжигает горячим шепотом ухо и следом прикусывает его.       Вынимает пальцы и тут же заменяет их, вбиваясь в меня одним рывком. Распахиваю глаза от неожиданности и учащенно дышу. Замирает и дает привыкнуть.       Глаза Мики блестят и он, закусывая нижнюю губу, начинает невыносимо медленно двигаться. Теперь мне самому становится мало… - Мики…еще…быстрее, - кажется, я и не прошу вовсе, умоляю.       Он отстранившись на секунду, закидывает мои ноги себе на плечи, облизывает пересохшие губы. И начинает вбиваться в бешеном темпе. Захлебываюсь собственными стонами, выгибаюсь, подвиливаю и слышу только его неразборчивое рычание.       Размашистые, рваные толчки. Нас обоих надолго не хватает, слишком тянули. Я кончаю первым, пачкая его грудь и выкрикивая его имя. Он через пару рваных толчков, практически следом.       Перекатывается, прижимает меня к себе, сгребая в охапку, и утыкается носом в макушку. Засыпает мгновенно, так даже лучше. Ведь я еще долго не могу уснуть, слушая его равномерное дыхание и рассматривая, неизменно белый потолок своей комнаты. ****       Утро. Кто-то из прислуги как обычно приносит завтрак в мою комнату. Но сегодня этот кто-то, споткнувшись на ровном месте, роняет поднос. Слышу, как разбивается что-то и тихое шипение следом. - Изв-вините, - еле слышное мычание. - Ничего страшного, - сонный голос в ответ.       Проснулся, значит. Разворачиваюсь и утыкаюсь носом в его грудь. Зарывается ладонью в мои волосы и начинает перебирать локоны. Нежно, невесомо.       И тут как накрывает. Вчера мы переспали и непросто переспали, а трахались, как животные в период спаривания. Нет, меня это, конечно, радует. Но… это извечное «но» раздражает.       Но, Мики заставил меня жалеть. И не просто о чем-то, а о моем способе выживания. Я хотел так! Ясно.       Вот только подумать легко, так что мешает сказать? Глубоко вздохнув, набираю в легкие как можно больше воздуха, шумно выдыхаю. И это не остается не замеченным. - Жалеешь? – задумчиво бросает Мики. - Нет. Если бы не хотел, не дал, - вырывается, прежде чем успеваю подумать.       Мики вздрагивает от моего отстраненного, холодного тона. Но спустя мгновение продолжает так же увлеченно «играть» с моими прядями. - Тогда что беспокоит мое чудо? – уже обеспокоенно протягивает он. Еле слышно на гране полушепота. - То, что ты, - медлю, но уняв невольно выдающую меня дрожь в голосе, продолжаю: - тоже считаешь меня шлюхой.       Передергивает. Затылком чувствую его прожигающий, полный злости взгляд. Вот сейчас давай, скажи, Мики, это свое: я тебя люблю, и я вмажу тебе. А потом уберусь из твоей жизни с чистой совестью. Как последняя мразь поступлю и просто буду свободным.       Свободным. От возникшей из ниоткуда привязанности к тебе. От глупых чувств, что сковывают меня, от неудержимых ранее фраз и мыслей.       Вздыхает. Борется с самим собой. Наверняка тебе тяжело, поверь, мне не легче. Но это же я, не признаюсь, не подам вида. - Заткнись, - выплевывает и, грубо вцепившись в волосы, тянет, заставляя посмотреть ему в глаза.       Замираю, лишь встретившись с его полным ненависти взглядом. Кажется, она вот-вот выплеснется через край и затопит нас, заставит захлебываться, не давая возможности выбраться. - Мики? – беззвучно, одними губами. - И что же? Думаешь, я настолько глуп, что не понимаю, чего ты добиваешься. А ты сам, Сем, хотя бы раз боролся за что-нибудь? За кого-то? – шипит, и мне кажется, еще немного и Мики просто вцепится мне в глотку.       Не понимаю. Задел? Надавил на что-то, на что не должен был. Впервые Мики показывает мне такую сторону. Значит, не только вечно веселый и радостный, есть еще и такой, жестокий и беспощадный. - Нет. Ты прав, мне все достается легко. И ведь не важно, чем для меня заканчивается это «легко», - душу подкативший от куда-то ком, тугой и неприятно саднящий горло.       Не могу смотреть ему в глаза. Утыкаюсь носом в скрещенные на подушке руки, зарываю ладони в собственные волосы и, кажется, даже дышу через раз. А может, просто нервное, само собой вырывается. - Я не виню тебя, чудо, - вдруг выдыхает Мики, спокойно, словно не было той ненависти секунду назад. – Я делаю все это не ради тебя, а ради себя. Ты для меня слишком многое. Просто прими это, а если нет, то и говорить не о чем… - Твоя мама, чем она болеет? – перебил я Мики, слишком неожиданно, даже для самого себя.       Кажется, он этому только рад, судя по его телу, вмиг оказавшемуся рядом. Прижался, зарылся лицом в мои волосы. Тяжело вообще-то. - Альцгеймер, как бы глупо и странно это не звучало. Она с самого начала была немного не такой, как все. Папа влюбился в маму, уже зная о ее дефектах. В двадцать она могла забыть, например, где живет, и дня два ходить по улицам, просто не понимая, куда идет. Когда появился я, все стало только хуже. В конце концов, отец сдался, подсев на наркотики. Сначала незаметные и легкие, со временем тяжелые и подчиняющие его сознание. В итоге это привело к смерти. Мама, узнав об этом, сдалась. Перестала бороться за жизнь. Сейчас она просто бездушная кукла. - Тебе когда-нибудь было тяжело? – бесстрастно выдавил я первое, что пришло в голову. - Было. Хотелось сдаться, сбежать. Казалось, для меня, подростка, единственным выходом было сдохнуть, - произнес Мики, и я почувствовал чужой влажный язык на своих пальцах.       Медленно он вылизывал каждый, волосы мешались, но Мики, увлеченный процессом, кажется, попросту игнорировал их. Жарко и нежно, одновременно. - Почему ты здесь? – севшим голосом на выдохе произнес я. - Потому что появился ты. Два года назад... Слишком неожиданно влез в мою жизнь. Подобно маленькому чуду, - выдохнул Мики.       И я почувствовал его улыбку кончиками своих пальцев. Так не бывает, слишком быстро я влюбился. Еще быстрее сдался. А сейчас я просто медленно падаю в пропасть под твоим напором. - Машина уже ждет вас, господин, - прервал нас голос, эхом отразившийся в моем сознании.       До встречи с тобой я не знал, что в человеке можно так безжалостно тонуть.