Сборник драбблов

В поместье, возможно, было намного легче оборудовать мастерскую, однако Акаши почему-то решил этого не делать. Возможно, дело в том, что в любой момент кто-то — отец ли, слуги ли — мог туда зайти и все увидеть, все буквально уничтожить. А Сейджуро не мог позволить увидеть себя изнутри. А все рисунки, картины да даже банальные наброски — все это отображало его самого. Потому что на нем всегда был один и тот же человек. Дело в том, что Акаши Сейджуро просто любил своего старого знакомого — Куроко Тетсую. Понять это было легче легкого, а вот принять — сложно. Еще тяжелее было терпеть эту никому не нужную любовь, носить ее у себя в груди, чувствуя, как внутри все медленно умирает, пожираемое уже не пожаром, а тлеющими углями. Звучит просто безумно. Если бы кто узнал, то вряд ли бы поверил. Но это волновало меньше всего. Возможно, Акаши даже хотел бы, чтобы кто-то узнал, чтобы этот невыносимый груз стал легче. Боль стала уже просто частью его жизни, его повседневности. Но привычное не всегда хорошо. Наверное, Акаши уже хотел бы избавиться от этой любви. Однако пока что не выходило, оставалось просто терпеть. Вариант "сходить и признаться" Сейджуро отмел чуть ли не сразу же. Смысл признаваться человеку, который в твою сторону смотрит либо индифферентно, либо с недовольством, либо с недоумением или испугом? Единственный раз, когда его взгляд был другим, случился тогда, на Зимнем Кубке. Собственные неконтролируемые слезы не помешали Акаши разглядеть столь горячо любимое лицо. Этот образ он пронес через себя без остатка, этот образ помогал дышать и засыпать по ночам. Болезнь, никак иначе. Ощущение, когда он смотрит именно так, непередаваемо, и Сейджуро не мог никак понять, почему же все остальные, кто не обделен вниманием Тетсуи, так спокойно на все это реагируют. Как можно оставаться невозмутимым, когда его взгляд такой теплый? У Акаши все внутри переворачивалось, а потом становилось невероятно спокойно и тепло. Он многое бы отдал, чтобы быть с этим человеком хотя бы друзьями, чтобы Куроко почаще был рядом и изредка смотрел своими невероятными глазами в его, Сейджуро, сторону. Когда у Акаши было свободное время, он проводил его за рисованием. Брал кисти, масляные краски и садился за мольберт. Сначала легкий набросок, затем первый слой краски, потом второй, третий. И неизменно Тетсуя, прекрасные голубые глаза, мягкие черты лица и растрепанные светлые волосы. Но Тетсуя, глядящий не прямо, а куда-то вбок. Сегодня на рисунке он читает. Точнее, держит книгу: его кто-то позвал, и роман забыт. Голова изящно повернута вправо, глаза широко раскрыты и заинтересовано поблескивают. Освещение теплое-теплое, идет как будто сзади, высвечивая лицо Куроко с одной стороны. На нем тонкая белая рубашка с большим мягким воротником и широкими рукавами. Конечно, таких вещей Тетсуя не носит на самом деле, но так хочется показать его тонкую шею и ключицы, что не хватает сил держаться мертвой хваткой за факты. И это придает Куроко какой-то странный шарм старины, как будто он живет в другом времени или даже в другом мире. Акаши аккуратно прорисовывает каждую малую деталь: кристаллы радужки, мелкие прядки волос, маленькую родинку на шее, которую он разглядел совсем недавно. Складки на рубашке почти воздушные, одежда мягко облегает худой торс, а ткань рукава будто струится по бледным рукам. Может быть, он одет в шелк? У Тетсуи тонкие и длинные пальцы, но они не выглядят слабыми. Как можно со слабыми пальцами так пасовать? У Куроко ясно проступают белые костяшки и синевато-фиолетовые вены под прозрачной кожей. Пусть тут не видно, но кожа на ладонях мраморная, а не одного цвета. А еще кончики пальцев, примерно на первой фаланге, чуть покрасневшие. От рук Акаши возвращается к лицу, сильнее выделяет скулы и уточняет линию губ. Она мягкая, и губы полные. Не так, что это выглядит по-женски. Скорее, как у ребенка. Сейджуро хмурится и решает изменить выражение лица на портрете. Он рисует чуть приоткрытые губы, и нарисованный Куроко становится куда заинтересованней, более живым. Акаши не ставит подписей на рисунках. Как будто не имеет права клеймить Тетсую, пусть даже и нарисованного. Пока краска сохнет, Сейджуро сидит перед мольбертом и смотрит на то, что нарисовал. Кого нарисовал. У него уже были десятки картин с Куроко. И ни на одной Тетсуя не смотрел на него. Это казалось мерзким: рисовать то, чего не бывает. Куроко не должен на него смотреть. Даже с портрета.