Немного другой

На улице началась сильная снежная буря. В такое время лучше из дома и носа не высовывать. Зима на нашем острове сурова и беспощадна. Ледяной ветер яростно рвет в клочья, разбрасывает, снова собирает, подкидывает, кружит в воздухе снег. В такой суматохе и не разобрать, где небо, а где земля. Все кругом ослепительно белое и однообразное. Хорошо в такие дни сидеть дома у теплого камина, в уютном кресле, дремать и не завидовать тем, кто был вынужден в такую погоду выйти за порог. Я сидел в темном углу «своей» пещерки. Света в ней становилось все меньше. Огромные сугробы с каждой минутой все больше и больше наваливались на решетку, затмевая собой свет. В клетке было неописуемо холодно, от чего мне пришлось свернуться клубочком, как Беззубик, но это оказалось сложнее, чем я думал. Я не мог никак пристроить свой неугомонный хвост, который от холода стоял трубой. Ледяной воздух при каждом вдохе резал легкие и глотку, а при каждом выдохе создавал пар, который тут же исчезал. У меня посинел нос, но делать было нечего, огонь в нашей общей пещере потух, ведь поддержать его было нечем. Я присел у стены, завернувшись в крылья и закрыв глаза. Что-то во мне не давало мне покоя. Бушующий ветер напевал свою угрюмую однообразную песню, мягкий снег, ещё не успевший окрепнуть и затвердеть, проваливался в пещеру сквозь решетку. Расстояние между прутьями решетки было небольшим, но в него, хоть нужно было и постараться, можно было просунуть руку. А в нижнем углу клетки было отверстие, куда тоже не без труда, можно было просунуть голову. Голову опять терзали мысли. Вот бы на мгновение закрыть глаза и освободиться от всего: от всех бед, что ждут меня впереди, от ответственности, от мыслей, от одиночества… Одиночество… Раньше оно было частью моей жизни, точнее всей моей жизнью. Но теперь кажется, я его боюсь. Я впервые нашел друзей, семью, любовь… Вот что меня так беспокоит! Я боюсь все это потерять… Вдруг мне стало немного теплее. Я почувствовал какое-то прикосновение и приоткрыл глаза. Спиной ко мне сидел Беззубик, а я был укрыт моей жилеткой. Его крылья были аккуратно сложены за спиной, он смотрел куда-то вдаль, а из его носа валил густой пар. — Проснулся? — тихо спросил он, не оборачиваясь. — Ты как, братец? — я не стал отвечать на его вопрос, ведь ответ был очевиден. Меня больше волновало его состояние после вчерашнего. — Так себе, — я поднялся, надел жилетку и присел рядом с ним. На его лбу виднелось несколько сильных, затянувшихся царапин. Он, видя моё беспокойство, пронзил меня теплым зеленым взглядом и слегка улыбнулся. — Прошу, не вини себя, — как же я мог выполнить его просьбу? В том, что произошло, виноват лишь я и только я. Я должен был помочь ему, я должен был предупредить его, должен был усовершенствовать его протез, но не смог. — Не жалей о прошлом, нужно просто смело идти в будущее. Легко ему говорить, как я могу «смело идти в будущее», помня о промахах в прошлом?! Я тяжело вздохнул. Все, что оставалось делать — сидеть в тишине, неизвестности, страхе… Хотя нет, страха не было, не знаю почему, но мне было не страшно. Я прекрасно понимал, что жить на острове больше не смогу, и, возможно, не смогу жить вообще: отец не простит. Если я останусь в живых, улечу с этого острова куда-нибудь подальше и возьму с собой Беззубика и Астрид, если, конечно, они захотят. Буря потихоньку утихала, но снег все ещё шел. Мои мысли прервали чьи-то шаги на арене. Кто-то пробирался сквозь глубокие сугробы прямо к клеткам. Беззубик насторожился, и его ушки заметались в разные стороны. Мои без моего разрешения тоже стали дергаться и прислушиваться. Шаги были аккуратные, легкие, не похожие на шаги огромного викинга. Хруст снега под чьими-то ногами становился все громче и ближе, пока совсем не стих. Я приблизился к решетке и стал раскапывать снег. Пальцы мои совсем окоченели от холода. Вскоре я смог увидеть чей-то силуэт, но сказать чей было сложно: белизна снега ослепила меня. Я прищурился. У клетки с другой стороны стояла Астрид. На ней была теперь меховая жилетка, на голове капюшон. Она приблизилась к решетке и присела на снег. Она не могла выговорить ни слова, просто смотрела на меня печальными, любящими синими глазами, в которых застыли слезы. Я улыбнулся. — Иккинг… — слезинка пробежала по её щеке, я протянул руку через прутья и вытер след, оставленный слезой. — Что? — тихо и спокойно спросил её я. Щеки её порозовели от мороза, на челке и ресницах блестели снежинки. — Я… я так волновалась… Дагур в ярости. Он клялся, что пока жив, не успокоится, пока не снесет вам головы… — последние слова дались ей слишком тяжело, и она уже не сдерживала слез. — Ну, что же ты, все будет хорошо, — я сам-то верил, во что говорил? — Твой отец настоял на тщательном обдумывании этого решения. Через неделю вынесут свой ответ. — Значит, у нас неделя… Ничего, я думаю, мы выкрутимся, — она улыбнулась, отпрянула от решетки и стала рыться в сумке. — На вот, все, что смогла достать для вас, — она вытащила небольшой узелок и просунула его нам в пещеру через дыру в углу решетки. Буря опять набирала силу, стал опять завывать ветер. — Мне нужно идти, буря заметет мои следы, но я приду снова… — Я буду считать минуты до встречи… — А я секунды, — с этими словами она скрылась в белизне снегопада.