Часть 5
30 мая 2015 г. в 16:38
- Виктор Антонович, можно, я пойду к Лене?
- Видишь ли, какое дело
- То есть нельзя?
А почему?
- Да пойти-то ты можешь, кто тебе запретит.
Просто пока что её тут нет.
Да погоди не бледней ты так.
Придёт твоя Лена.
- А где она?
- Там же, куда ты собирался.
- Где там же? ... на фронте??
- Нет, но собиралась именно туда.
Успели перехватить, как и тебя.
- На фронт собиралась?? но зачем?
- А ты туда зачем убегал?
- Я... но я-то другое дело... а Лена... она-то куда...
- Ну вот сам и спросишь у неё, куда это она подалась.
- Лена... Как же так...
Вы говорите, что она придёт?
- Придёт.
- А скоро?
- Как привезут - так и придёт.
- Привезут, значит...
А с ней всё в порядке?
- Сам увидишь.
- Вы что-то знаете? Но не хотите мне говорить?
- Да всё нормально с ней, что ты так переживаешь.
- Вы точно меня не...
- Ты хочешь спросить - не обманываю ли я тебя?
- Так всё же точно?
- Саша, всё, что я могу тебе сказать - это то, что ни о каких проблемах мне не докладывали.
А остальное увидим, когда приедет.
- Когда приедет?
- Если поезд не задержится - то уже через полтора часа.
- Целых полтора часа...
Ну зачем, зачем она туда поехала??
- В следующий раз будешь иметь в виду, что,
если убежишь ты - убежит и она.
- Я не собираюсь убегать.
- А если всё же?
- Я уговорю её не убегать.
- Ты что - думаешь, что это возможно?
- ... Нет.
- Саш, у меня дела. Я отлучусь пока.
Можешь подождать тут, если хочешь.
Лену тоже сюда приведут.
А можешь идти к себе.
- Я тут подожду.
- Ты это... не ругайся на неё сильно.
- Да я и не собираюсь, что вы.
- Вот я и говорю - не ругайся.
И Саша остался один.
Гадая, опоздает поезд или нет.
Минуты вдруг потекли медленно-премедленно.
Словно кто-то их растягивал.
Секундная стрелка словно сломалась и словно забывала перескочить вперёд.
Саша взял с полки какую-то книгу, чтобы скоротать час.
Он же собирался начать заниматься прямо сегодня - так почему бы не воспользоваться временем?
Но сосредоточиться не удавалось. Буквы превратились в неизвестные знаки.
И никак не хотели складываться в знакомые слова.
Что за ерунда? Он же, убегая на фронт,
собирался расстаться с Леной до самой победы.
На дни-недели-месяцы, а то и годы.
Так почему же тогда сейчас не может спокойно подождать какой-то час?
Ему остро не хватало её присутствия.
Просто видеть её рядом. Просто чувствовать её присутствие.
Наваждение какое-то просто. Разве так должно быть?
То есть оно уже так есть. Но надо же иметь способность подождать спокойно всего час?
Саша вышел на улицу, надеясь, что свежий прохладный воздух поможет ему.
Может, пойти на встречу к станции?
Точно. Конечно пойти.
Только дождаться Виктора Антоновича - и сразу на станцию.
Вскоре стало зябко, пришлось вернуться в избу.
Да и на станцию пока рано. Даже по расписанию.
Лучше из дома ждать, когда появится поезд.
Тогда и идти на станцию.
Около стола лежали остатки того, что было выставлено к обеду.
Подстёгнутый прогулкой, снова требовательно заявил о себе аппетит.
Саша вздохнул. Наестся он теперь когда-нибудь или нет?
Так, чтобы голод не подступал снова хотя бы полдня после сытного обеда.
Саша сдался и положил в рот ложку жареной картишки.
Не спешил проглотить, разрешил картошке просто таять на языке.
Она давно уже остыла. Но как вкусна.
Это всё из-за этой блокады и самой голодной первой зимы 41-42-го.
Особенно декабря.
А раньше они с Вовкой могли часами носиться по улицам,
не замечая никакого голода. Из-за увлечённости своими делами, конечно.
И только оказавшись дома и уловив запахи еды,
понимали, как сильно они проголодались.
Потом он всё же стал понимать мамины просьбы приводить младшего брата домой поесть хотя бы пару раз за день -
мол, брат мал ещё, ему надо питаться регулярно, чтобы рос крепким.
И Саша стал приводить Володю домой так, как просила мама.
Сам Володя так увлекался, носясь со старшим братом, что мог не есть днями.
И никогда не капризничал и ничего не просил у Саши.
Воспоминания растравливали душу.
И в то же время имели и какую-то притягательность и горькую сладость.
Ради которой Саша позволял себе погружаться в воспоминания,
несмотря на то, что они ранили.
Он мог больше обнимать своих родных. Но не обнимал.
Только Вовку, пока тот совсем маленьким был.
Одно время он был таким толстеньким.
А потом стал каким-то худым.
Мама говорила, что так бывает почти у всех детей.
И у Саши тоже так было.
И могло быть ещё у одного Сашиного брата. Или сестрёнки.
Если бы не война...
Саша почувствовал, что снова готов бежать на фронт.
Хоть пешком уйти.
Но надо было потерпеть.
Виктор Антонович прав - лучше изобрести такое оружие,
чтобы людям вообще не пришлось больше умирать.
И даже убивать врагов не пришлось бы.
Хотя за то, что из-за них умер Вовка...
Саша до сих пор не мог спокойно смотреть на еду.
И не столько из-за того, что сам чуть не умер, нет.
Просто он каждый раз думал о том,
что для спасения Вовки не хватило всего одной банки молока.
И подступала такая горечь, что аж тошнило.
И кусок в горло не лез. Несмотря на аппетит.
Сколько еды было до той страшной зимы.
И сколько после.
Как просто было бы найти для Вовки банку молока.
И не только молока.
Но в нужное время этого молока не оказалось...
И из-за такого пустяка нет Вовки.
Вкус еды... Это вкус того, что могло спасти Вовку.
Того, из-за отсутствия чего Вовки сейчас нет с ним.
А Вовка за это время мог уже так подрасти.
Скоро стал бы таким же большим,
каким был сам Саша в лето перед блокадой.
Это вкус того, что могло спасти их всех -
тех, кто, как и Вовка, не пережил ту зиму.
Особенно декабрь.
Хотелось думать - "проклятый декабрь".
Но говорят, что плохо так говорить.
Декабрь ни при чём...
Раньше Саша любил декабрь.
Декабрь - это приближение Нового года.
Это почти сразу после дня рождения Саши.
Но теперь...
А эти декабри будут снова и снова повторяться каждый год...
Саше вдруг представилось, как он станет кормить маленького мальчика.
Наверное, своего сына.
Но можно и другого мальчика.
Кормить, понимая, что каждая ложка каши или глоток молока -
это жизнь.
Это сама жизнь вливается в ребёнка.
Это то, что не даёт ребёнку умереть.
То, что даёт ему возможность смеяться, бегать, говорить, просыпаться.
Жизнь...