The Underdogs

— Не уходи, — стонет Луи, буквально целую вечность вытягивая из себя эти слова. Он уже прилично пьян. Вальяжно развалившись на диване с Гарри, он пытается схватить Зейна за руку с явными намерениями держать его силой. Сейчас тот момент ночи, когда люди уже окончательно пьяны и валяются где-то, на первый взгляд без каких-либо признаков жизни, или направляются домой, еле стоя на ногах, но Гарри и Луи до сих пор держатся. Гарри держит в руках водку, а Луи прижимает к груди двухлитровую бутылку Кока-колы, они по очереди передают друг другу бутылки, стараясь большими глотками смешать во рту напитки, которые немного горчат на языках. Найл тем временем уже без чувств спит на плече Гарри, счастливо улыбаясь, хоть и находится за пределами ледяной арены. Им, кажется, так комфортно вместе, что Зейн отчаянно хочет свернуться калачиком на их коленях, чтобы наслаждаться теплом друг друга и глупыми шутками, которые будет шептать ему на ухо Гарри. — Прости, — говорит Зейн, взъерошивая волосы шатена и отходя на шаг, прежде чем Луи снова хватает его за руку. — Лиам сегодня мой водитель. — Лиам! — пьяным голосом кричит Луи, он вытягивает шею, чтобы взглянуть на кухню, где, как он и думал, Лиам уже зашнуровывает свои кроссовки. — Не уходи. Лиам встаёт и заглядывает в гостиную, отчего связка ключей в его руке начинает раздражающе греметь. — Прости, Лу, — искренне произносит он, закусывая губу, потому что и впрямь чувствует долю вины. — У нас завтра тренировка. Луи хмурится на секунду, и Гарри, не раздумывая, тут же подбадривает его, снова протягивая ему бутылку водки. — Ну, что уж поделать, — говорит Луи. — Увидимся завтра? — Да, я приду, — обещает Зейн, ударяя Гарри в кулак на прощанье. Они оба начинают смеяться, и Зейн неожиданно для всех громко икает. Приторно-сладкий вкус рома на стенках горла заставляет его вздрогнуть. Малик пьян ещё не до беспамятства, но находится в опасной близости от этого. — Увидимся, ребят. — Люблю тебя, Зе-ейн! — глупо улыбаясь, кричит Гарри, и Луи начинает пылко кивать в знак согласия. — Я вас тоже люблю, — отвечает Зейн, едва не спотыкаясь. Затем он разворачивается на каблуках и следует за Лиамом в тёмную ночь. Холодный воздух ударяет парню в лицо, словно жгучая пощёчина, стая маленьких мурашек моментально начинают покрыть его тело. Зейн съёживается и мелкими шагами выходит из душной вечеринки прямиком в зимнюю ночь. Свежевыпавший пушистый снег скрипит, точно пенопласт под подошвами ботинок. Короткий каблук Зейна оставляет после себя небольшие ямки, пока он следует нога в ногу за Лиамом, вероятно, к его грузовику. Тут неожиданно даже для самого себя Малик начинает заливисто смеяться так звонко, что его шум мгновенным визгом проносятся по всем костям, и Зейну кажется, что этот хруст исходит из-под кожи где-то в области челюсти. — Что ты делаешь? — недоумевает Лиам. — Понимаю, почему тебе так нравится снег, — озорно отвечает парень. — Он же хрустит, чувак! — Ладно-ладно, я и так понял, что ты прилично надрался, — говорит Лиам, пытаясь скрыть улыбку, открывая и придерживая дверь для кареглазого. Зейн хватается за ручку, но у никогда не было навыка элегантно проскальзывать в грузовик. Пошатываясь, он ставит одну ногу на подножку для опоры, чтобы забраться на сиденье, но эта же нога, чтоб её, оттуда благополучно соскальзывает, заставляя его буквально в прямом смысле слова цепляться за ручку двери как за жизнь. Наконец Зейн кое-как забирается в салон без происшествий, он захлопывает дверь, и Лиам немедля садится на водительское кресло. — Блять, — громко фыркая, говорит Зейн. — Как тебе вообще нравится это дерьмо, Лиам, никогда не пойму этого. — Снег? — Чёртов снег, — подтверждает Малик. — Ты странный. Он же раздражающе скрипит. Лиам пожимает плечами, подозрительно прожигая Зейна взглядом. — Я не люблю зиму, потому что это зима, — отвечает Пейн, что оказывается слишком философским высказыванием для нетрезвой и гудящей головы Зейна. Парень просто медленно кивает, когда до него доходит, что хотел сказать ему Лиам. — Много всего хорошего происходило зимой, помнишь? Вот я люблю всё это вспоминать, поэтому зима для меня особенная. — О, — в очередной раз кивает Зейн, щурясь, в попытках разобрать непонятные для него иероглифы на радио. — Конечно. Лиам крутит ключ в замке зажигания, и гул двигателя вливает жизнь в его небольшой грузовик. — Ты же не собираешься тут всё крушить, я надеюсь? — Я даже не пьян, — лепечет Зейн. — Просто хочу прикрыть глаза на секунду, ага? — Твоё дело, — равнодушно отвечает хоккеист. Прежде чем они начинают ехать, Лиам небрежно кладёт свою руку на колено Зейна. Хоть это и длилось всего мгновение, Зейн точно думает, что это ему не показалось — он мог поклясться, что чувствовал тепло ладони Лиама через ткань своих джинсов. Ночь пролетает мимо них в дымку тумана. Зейн держит глаза открытыми всего пару секунд, но этого достаточно, чтобы он мог уловить размытые видения яркого света и снега, хлопьями летящего с небес, словно пена морской волны во время прилива, или маршмеллоу, слипшиеся в огне костра. Зейн облокачивается лбом на болезненно-холодное стекло, чувствуя, как холод постепенно начинает рассеивать дурман в его голове. То, что он уже не чувствует лба, способствует отступлению пульсирующей головной боли. Даже когда его глаза закрываются, а мир исчезает в расплывчатых огненно-оранжевых лучах фонарей, у Зейна есть две вещи, за которые он держится: холод у виска и нежный голос Лиама, тихо подпевающий радио своим милым фальцетом. Зейн не помнит, когда начинает клевать носом, но следующая вещь, которую он замечает, — это прикосновение руки Лиама, когда тот начинает похлопывать его по щекам. — Что? Где мы? — хрипит Малик, еле разлепляя глаза. — Мы приехали, идиот, — смеётся парень. — Давай, просыпайся. У Зейна занимает несколько секунд, чтобы вспомнить, где он. Двигатель грузовика выключен, слишком громкий скрип от мороза, кусающего стойкий металл, заставляют Зейна почувствовать приятный холод в уголке губ от скопившейся там влаги, пока он дремал. Вытирая рот рукавом кожаной куртки, Зейн берёт руку Лиама и выпрыгивает из грузовика настолько ловко, насколько может себе позволить еле стоящий на ногах парень. — Дерьмо, по-моему, я и впрямь слегка перепил, — бормочет Зейн, идя за Лиамом к двери, попутно наслаждаясь звуком его смеха. Зимний холод, который в обычной ситуации показался бы Зейну омерзительным, сейчас играет ему даже на руку, он противно щипает его за щёки, тем самым моментально отрезвляя разум, пока Лиам ищет нужный ключ. — Ладно, тогда сколько сейчас, чёрт возьми, времени. — Половина второго ночи, — шепчет Пейн. — Ты только не шуми там, хорошо? Наконец, Лиам находит нужный ключ, он поворачивается к парню и кладёт его в подставленную ладошку. — Договорились, Зейни? — Нет-нет, всё будет прекрасно, — заверяет его Зейн. В подтверждение своих слов он делает шаг назад, разворачивается на каблуках и врезается лбом прямо в закрытую дверь. — О чёрт, — стонет Лиам. Единственное, что сейчас может чувствовать Зейн — это свою голую поясницу, которую мороз обжигает точно огонь, когда он падает на задницу в джинсах со слишком низкой посадкой. Остальные части его тела слишком онемели, чтобы чувствовать что-то ещё, поэтому Зейн на задворках своего разума надеется, что он не разбил свой нос. Лиам наклоняется и озабоченно смотрит на парня с необычно большими для него глазами и лицом белее снега под его задницей. Зейн машинально облизывает свою верхнюю губу (он чувствует, будто под его носом поселилась грубая щётка для ковра, но это всё лишь результат отсутствия бритья в течении пяти дней, и к счастью, никакой крови он не находит), Лиам не раздумывая взрывается громким смехом. — Так что, договорились, Зейни? — повторяет Лиам. — Мне просто нужна… Мне, вообще-то, нужна твоя рука, — отвечает Зейн, нерешительно смотря ему в глаза. Зейн изо всех сил старается молчать, правда, но смех всё равно вырывается из его рта. Трудно не засмеяться, когда Лиам смотрит на него с гримасой волнения и удовольствия. Смех растворяется, как пузырьки лимонада, поэтому Зейн запрокидывает голову, чтобы отпустить их. Оказывается, что это было чертовски плохой идеей, потому что он, похоже, хорошо приложился головой о землю. Зейн не может перестать смеяться, так как сильно пьян, он застывает на секунду, вспоминая тост Луи, и чёрт, Малик понимает, что теперь он в команде. Он часть гребаной команды. — Так мы теперь в одной команде? — спрашивает Зейн. Он знает, что ему будет жутко стыдно с утра. Вопрос только в том, чем он будет смущён больше: глупыми разговорами или тем, что врезался в дверь. Но это будет завтра. — Что? — спрашивает Лиам, пытаясь спрятать беспокойство за улыбкой, потому что, скорее всего, он думает, что у парня сотрясение или что-то в этом вроде, раз он несёт такую хрень. — Так сказал Луи, помнишь? — О, — облегчённо выдыхает хоккеист. — Конечно, Зейн. Ты, безусловно, звезда вечера. — Хорошо, — лепечет он. Даже если Зейн и знает это, он понятия не имеет о том, как устроен хоккей, его это не волнует, потому что единственное, что не даёт ему уснуть прямо сейчас, это ослепительная улыбка Лиама. — Давай, — говорит Лиам, протягивая Малику руку, которую тот просил. И тот не раздумывая хватается за неё. Так или иначе, несмотря на всё преграды, они вдвоём поднимаются по лестнице, к спальне Лиама, не разбудив при этом ни одного из домочадцев. Перед глазами всё плывёт, Зейн в своём нетрезвом уме может держать только две вещи: как заставить себя не смеяться и как держаться за руку Лиама, словно за спасательный круг. — Кровать, — тихо стонет кареглазый, делая ошеломляюще быстрый для пьяного человека шаг к своей цели. — Даже не думай, — говорит Пейн, оттягивая Зейна за воротник от соблазнительно-мягких подушек, обещающих ему такой сладкий сон. — Сначала зубы. Зейн на автомате шагает за парнем, потому что он слишком пьян, чтобы принимать собственные решения. К счастью, ванная комната всего через зал от спальни Лиама. Хоккеист закрывает за ними дверь, как только они оказываются внутри. Они чистят зубы в тёплой, пьянящей тишине. Запасная щётка Зейна (зелёная, постоянно проживающая в ящике над раковиной у Лиама дома; которая в придачу ещё и светится в темноте) стоит в кружке вместе с щётками остальных членов семьи, чёрт, это так мило, что Зейн не выдерживает и тихо смеётся. Он машинально переносит вес с одной ноги на другую, пытаясь стоять и держать глаза открытыми одновременно, временами поглядывая на то, как Лиам выдавливает небольшое количество пасты на щетинки. Им так невероятно легко и уютно стоять плечом к плечу, чистить зубы, ловить взгляды друг друга в зеркале и глупо улыбаться из-за белой пенки зубной пасты на верхней губе. Это такое простое дело для них двоих перед тем, как они вместе пойдут спать, и на миг перед Зейном пролетают сотни ночей, которые они могли бы провести вместе, как эту. Они были бы вдвоём, как сейчас, держа в руках забавные разноцветные кусочки мыла разной формы, например, тюльпанов, а над ванной висела бы занавеска с огромной картой мира, нарисованной на ней смайлами, в воздухе бы стоял приторный, но не раздражающий запах духов сестёр Лиама, по утрам они чистили бы зубы перед школой, а после неё и до поздней ночи смотрели бы марафоны фильмов 80-х годов по телевизору. И жить вместе для них было бы так же непринуждённо и легко, как дышать, обмениваясь этими крошечными, но значимыми моментами изо дня в день. И даже если это будет не так, и они не будут проводить каждое утро вместе, прямо сейчас они ловят отражения друг друга в зеркале и улыбаются с губами, белыми от зубной пасты, и только это имеет значение. — Тебе нужен ополаскиватель? — спрашивает Лиам, не стирая с лица улыбки. — Что? — отвечает Зейн, только сейчас замечая, что он так и не почистил зубы нормально. Его язык неприятно покалывает от привкуса мяты, смешивающейся со сладким ромом во рту. — А, точно. Да, конечно. Лиам слегка улыбается, видимо, от рассеянности парня, протягивает ему розовый колпачок от баночки с мятным ополаскивателем и разворачивается обратно к зеркалу. Затем он выдавливает на ладонь несколько капель жидкого мыла и умывается, улыбаясь ещё сильнее, и Зейну кажется, что тот телепатически слышит его глупые фантазии: они оба возле зеркала, говорятся ко сну, смотря друг на друга и глупо посмеиваясь. Всё получается так же, как Малик себе и представлял. Зейн ополаскивает рот несколько раз, вытирая пасту вокруг рта и закрывая кран. Они оба вытирают лицо махровыми розовыми полотенцами (когда живёшь в доме, где вокруг они женщины), будучи полностью удовлетворёнными, что теперь у них не окажется никакой пены где-нибудь на подбородке. — Кровать? — тихо спрашивает шатен более требовательно в этот раз. — Да, кровать, — соглашается Лиам, кладя руку Зейну на поясницу, как он это делал и прошлую часть ночи. Зейн буквально летит в комнату Лиама. Неловкие вопросы, кто и где будет спать, закончились ещё пару лет назад, больше нет никаких одеял и подушек на ковре возле кровати, больше нет неловких предложений Пейна поменяться местами. Сейчас они просто делят кровать на двоих, и у Зейна есть достаточно времени, чтобы снять джинсы, пинком отправить их куда-то под кровать, запрыгнуть под одеяло и упасть на подушку. У Лиама на это уходит чуть больше времени, он вешает свою джерси Блэкхокс на стул и влезает в полосатые пижамные штаны почти так же быстро, как минутой ранее кое-кто пересёк эту комнату (почти). Он включает свет и поднимает джинсы Зейна с пола, аккуратно складывая их на том же стуле у письменного стола. Затем парень устанавливает будильник и кладёт телефон на прикованную тумбочку, возле ночной лампы. Зейн снова представляет себе, что это может происходить каждый день, так обыденно. Их маленькая рутина. Обычно Зейна перед сном не заткнуть, но не в этот раз. Сон затягивает его в свои сети настолько быстро, что он не успевает понять, где сон, а где явь. Его мышцы ломит так, будто он весь день носил тяжести, а внутри глаз неприятно колит, что это становиться почти болезненным. Он пытается держать глаза открытыми, чтобы поблагодарить Лиама за то, чему даже не может дать названия (мы в одной команде, я в твоей команде), но Зейн истощён. Последнее, что Зейн видит перед сном, — это Лиама, натягивающего на твоё безупречное тело свободную белую футболку, мышцы его спины, играющие перекатываются под кожей, когда он это делает. Последнее, что слышит, — его сладкий смех над тем, как Зейн свернулся на постели. И последнее, что он чувствует, — тепло парня, заползающего под их общее одеяло, параллельно натягивая его до подбородка Зейна. -- — Зейн? Первые барьеры между миром сновидений и явью начинают рушиться (Зейн в главной роли научно-фантастического фильма, и у него есть какие-то супер-способности, которые ему не получится раскрыть в жизни, потому что он всего лишь обычный человек. Что делает Лиам в его сне?), Зейн ворчит, пытаясь перевернуться на живот. — Зейн? — в этот раз более настойчиво зовёт его Лиам, безусловно, в реально жизни. Зейн чувствует нежное прикосновение его руки к своей щеке. — Прости, чувак. — Что? — хрипло произносит Зейн, еле открывая один глаз. — Прости меня, — говорит Лиам снова. — Но ты пойдёшь на тренировку сегодня? Если ты решишь поспать, то это, конечно, круто, но если ты хочешь пойти, то должен встать прямо сейчас. — Я иду, — сразу же говорит Малик. Слова, вылетающие из его сухого, как пустыня, горла, звучат так, будто он пил не один день, а как минимум неделю. Он соглашается не задумываясь, хотя это чертовски тяжело. Он прилагает геройские усилия, чтобы привстать на локтях, его голова неистово трещит от похмелья, ему кажется, что заряды тока медленно начинают пульсировать через мозги. Осознавая это, ему отчаянно хочется остаться в постели Лиама. — Который час? — Почти одиннадцать, — отвечает Лиам. — У тебя есть двадцать минут, хорошо? Наконец, воскреснув из мёртвых, пару раз медленно прищурившись от яркого света, рвущегося сквозь шторы, Зейн бросает свой первый трезвый за сегодня взгляд на Лиама. Одетый только в пижамные штаны (клетчатые, цветов канадского флага, надетые поверх его боксёров), он возвышается над кроватью, где лежит Зейн, словно мускулистый, сильный, но в то же время нежный и милый бог, мягкий свет, льющийся из ванной комнаты, делает его улыбку неописуемо неземной. Он только что из душа (Зейн расплывается в улыбке, вспоминая, как Лиам любит холодный душ после изнурительной тренировки), его мокрые волосы торчат во всё стороны, лёгкий запах мятного геля для душа исходит от крепкой мужской груди. Когда Лиам наконец убеждается, что Зейн не собирается возвращаться ко сну, он протягивает ему руку с двумя красными таблетками аспирина в ладони. — Как же я тебя, блять, люблю, — бормочет Зейн, забирая таблетки. Лиаму, похоже, это слова понравилось, так как краснота на его груди после душа в миг распространяется по всей его шее и щекам, когда Зейн улыбается ему в ответ. Лиаму всегда нравилось основывать, что он может быть полезным для кого-нибудь, но Зейн-то знает, что ему нравится куда больше, когда его за это благодарят. — О-о, спасибо, — говорит Лиам, пододвигая стул ближе к кровати. — Вот, держи, — говорит он, протягивая шатену банку Red Bull. — Чувствуешь себя лучше? — Всё ещё дерьмово, — отвечает Зейн. — Эй, тебе, по крайней мере, играть сегодня не нужно, — говорит Пейн, чуть наклоняя голову вперёд. Теперь он немного неловко сидит перед Зейном, потому что ему больше нечего ему дать, остаётся только развивать диалог и наблюдать, как Зейн запивает таблетки энергетиком. — Бедный Луи, вот ему действительно будет плохо сегодня. — Помнишь, когда его вырвало прямо на лёд? — хихикая, говорит Зейн. Лиам задумывается на секунду и затем присоединяется к шатену. — Ага, вот же придурок. — Э-эй, ты, вообще-то, о моей команде говоришь, — улыбается Малик. Это вырывается у него непроизвольно, как это было вчера, и внезапно воспоминания вчерашнего вечера снова всплывают у него в голове. Улыбка Лиама помогает ему справиться с жутким похмельем, и эти слова уже не кажутся ему такими странными. Неожиданно непонятное для него чувство, начинает медленно разжигается в его груди, оно словно солнце начинает светиться ярко-оранжевым светом, и чёрт, это приятно. — Твоя команда, — отвечает ему Лиам. Он пытается сдерживать улыбку, но у него это плохо получается. — Ты разве помнишь, что сказал накануне вечером? Ты был еле живой. — Я много лишнего наговорил, да? — спрашивает его Зейн. Он ненавидит напиваться, потому что после этих ночей, с ним происходит слишком много странных вещей, из-за которых потом ему становится неловко, но сейчас, как ни странно, такого чувства нет. — Ну, как сказать, — отвечает хоккеист. Он проводит рукой по своим коротким волосам, и Зейн мысленно представляет себе, как это он проводит рукой по «ёжику» Лиама. — Ты можешь и дальше говорить это, если хочешь, — говорит Пейн, и Зейн медленно кивает. — Правда? Я… Я имею в виду, ты правда хочешь этого? — Да, — не медля отвечает Пейн. — Кто ещё, кроме тебя, придёт посмотреть на обычную тренировку хоккеистов, даже если они всё будут с похмельем? Фраза про тренировку, по-видимому, выводит Лиама из дрёма, и вскакивает и смотирт на часы. — Так, на этой ноте и закончим. У тебя осталось пятнадцать минут. — Отлично, — вдыхая, говорит с закрытыми глазами Зейн. — Я встаю, встаю. — — Когда Зейн, одетый во вчерашнюю одежду, спускается по лестнице на кухню, грузовик уже готов. Он еле-еле отмывает остатки ночи с лица (разлепив глаза, он с помощью щётки и пасты избавился от тягучего похмельного послевкусия во рту, он так же отмывает с рук пятна неизвестного происхождения, судя по цвету, это какой-то напиток, скорее всего, ликёр Луи, случайно пролитый на него накануне вечером) и теперь чувствует себя лучше, хоть и ненамного, он точно может сказать, что точно сможет прожить этот день. — Привет, Зейн, — дружелюбно приветствует его Рут, сидя на кухне с газетой и миской каши. — Хей, Рути, — отвечает Зейн. — Где Лиам? — Складывает свои вещи в грузовик, — говорит девушка, указывая ложкой на дверь. — Выглядишь помятым, приятель. — Победная вечеринка, — отвечает Зейн, приподнимая кулак вверх в знак объяснения. Рут смеётся. — Да, такое случается, если полночи проводишь с пьяной кучкой подростков, — смеясь, говорит Рут. — Поэтому я и старалась избегать вечеринки хоккеистов в старшей школе. Голова, должно быть, трещит, да? — Ага, просто ужасно. Эй, как там с университетом? — спрашивает её Зейн. Он машинально засовывает руки в карманы джинсов, и делая шаг вперёд. Зейн знает Рут почти столько же, сколько и Лиама, и хотя она совсем немного старше парней, кажется, будто она живёт в другом мире. И вообще-то их разговор должен быть сейчас чертовски неловким (Рут видела позор Зейна столько раз, что и не сосчитать), но он проходит на удивление легко и приятно. То же самое со всей семьёй Лиама, они так легко впустили этого маленького кареглазого мальчика в свою жизнь, ещё когда он в первый раз остался у Лиама с ночёвкой в одиннадцать лет. Он может поболтать с Рут так же свободно, как с собственными сёстрами. — Так мило, что ты спросил, но тебе правда нужно идти, парень, — говорит сестра Лиама. — Вот, возьми маффин. Мама купила штук сто из магазина Тима для её церковных заморочек. — Спасибо, — благодарит её Малик, хватая четыре маффина из коробки, которая стоит напротив Рут. — Это для Лиама тоже, я столько в одиночку не съем, — быстро объясняет Зейн, когда ловит удивлённый взгляд Рут. — О-у, ты такой заботливый, — говорит девушка, наклоняя голову в сторону. — Ты определённо не хоккеист. Странно, но Зейн сдерживает себя от того, чтобы исправить её. Нет, теперь он часть команды, но обдумав это ещё раз в голове, Зейн понимает, как глупо это прозвучит для неё. Эта маленькая деталь имеет значение только для него. — Спасибо, Рут, — всё равно произносит Зейн. — Ты придёшь на ужин? — спрашивает его девушка. — Я приготовлю ирландское рагу. — Э-м, да, наверное. Зейн прижимает маффины к груди, и пытается натянуть на себя свои расшнурованные армейские ботинки. У него это занимает немного больше времени, чем обычно, так как с маффинами это делать чертовски неудобно. Он хватает свою куртку с вешалки справа от него и бросает её через плечо. — Увидимся, Рут. — Повеселись там с Лиамом, — рассеяно произносит Рут, перелистывая газету. Перемешивая кашу, она машинально кладёт ложку с молоком на стол, Зейн хмурится, вспоминая что в точь так же делает и Лиам. — Да, как скажешь, — отвечает ей Зейн, машинально думая, чем же ему таким заняться в холодной арене, пока Лиам будет нарезать круги по катке. Однако Зейну не приходится долго об этом думать, потому что как только он ступает за порог, его встречает ухмыляющийся Лиам. Грузовик готов ехать: огромная хоккейная сумка уже удобно утроилась в багажнике Лиама; окна внутри медленно начинают запотевать от духоты в салоне. Всё, что нужно Лиаму уже внутри, так что да, можно сказать, что он полностью готов. — Ну что, готов ехать? — спрашивает его Лиам. Он машинально проводит рукой по капоту и металлические кольца на его пальцах скрипят, точно сломанные колокола. — Ага. Похмелье убивает Зейна, и всё, чего он, конечно, с нетерпением ждёт — это удобные кресла на катке и черничные маффины. Для кого-то это покажется утренним кошмаром, но Зейн встречает его с улыбкой на лице; он проворно запрыгивает на переднее сидение грузовика, и не сдерживаясь, рисует рукой на запотевшем стекле улыбающийся смайл. Ну, наверное, это и есть то самое веселье?