Drugs but NoHomo

— Ну у тебя и грязища. Хёсан сначала возмущается нахмуренно и пьяно, пинает листы бумаги у окна (они разлетаются по комнате от удивительно меткого пинка подобно снежной буре, что безраздельно владеет улицами за двумя слоями стекла), принюхивается, а потом смеется по-идиотски, падая звёздочкой на расстеленный (не заправленный с утра) матрас. Хончоль качает головой (зря, потому что предметы врезаются в алкогольное опьянение, начинают раскачиваться в обратную сторону и уже не останавливаются) и падает на пятую точку рядом с откинутой на пол рукой друга. — Всё сказал? — Ты дебил! Чон Хончоль вроде и не имеет контр-аргументов к такой безапелляционности. Он просто пожимает плечами, вздыхает как-то больно горько, смотрит на Хёсана глазами побитой собаки. Спрашивает про себя «Что ты здесь забыл?» и «Нафига ты вообще пришёл?». У Чон Хончоля нет никаких сил даже чтобы назвать чёртового Чжин Хёсана последним ублюдком. — Хочешь, я тебя выебу, чтобы легче было? У Чон Хончоля две проблемы: он неудачник и Хон Шиён. Который, блять, не его вовсе… проблема. — Понимаешь, придурок… — Понимаю, придурок. Маленький хён, клёво целуется, а в жопу не даёт. Хёсану даже по фанере не дашь — всю кожу с костяшек счешешь об голые рёбра. Поэтому Айрон кусает зло собственные губы и соглашается. Да, не даёт, да, клёво. Да, охуел в конец и не звонил уже две недели. Хончоль вот вроде не баба, но это пиздец как обидно. Хёсан говорит, что это нормально, главное не нужно реветь. Даже со злости. И если не звонит, то самому позвонить. Не в четыре утра с понедельника на вторник, правда, и не при Хёсане, который, блять, лезет под модную рубашку, протёртую на рукаве («Ты выглядишь как бомж» — «Это винтаж!»), ледяными пальцами и зубами прихватывает покрасневшую уже нижнюю губу Хончоля. Тот бурчит прямо в поцелуй «Наглая задница», но особо не сопротивляется. Какая в конце концов разница? Донхёк говорит, что Хёсан классно трахается. И у Хончоля всё хорошо до того самого момента, как в девственную (!) задницу вставляют пальцы. Это неприятно, смущающе и вообще «бля, а может не надо?». Но Хёсан говорит смотреть и учиться (он пьяный в дупель и учитель из него херовый, зато не так больно, как в книжках и этих… как их… фанфиках), а еще прямым текстом сообщает, что Хон Шиён, наверное, боится, что Чон Хончоль, «бревно неотёсанное», что-то напутает и задницу порвет. Не себе, к сожалению. Хончоль ржёт и плачет. Ему больно и стоит так, что, кажется, и нет никакой боли. Либо он конченый мазохист. — Вот ты мудак, — заявляет Хончоль, пока Хёсан по своему члену раскатывает презерватив одной рукой, а другой своими блядскими тонкими пальцами копается в чужой жопе. И «грязный гей», кажется, как никогда в тему. Впрочем, Хёсан никогда и не отрицал и не брезговал. Да, гей. Зато как трахается! Хончоль чувствует себя мальчиком, потому что после оргазма (яркого от новизны ощущений, наверное) разве что не отключается и точно не помнит, как долго его ебали в задницу. Хёсан хихикает, вытирает руки о простыни, стаскивает презерватив. — Про защиту не забудь. Он, конечно, не забеременеет, но хер знает, каких девочек он ебал. Может у него СПИД. Хончоль что-то бормочет неразборчиво, даже головой кивает и лежит задницей кверху. У него ощущение, что жизнь по пизде, друг долбоеб, а сам он свихнулся. Потому что Хёсан трахается и правда классно и Хончоль заранее завидует Хон Шиёну, ведь долбиться в жопу это круто. Особенно в позиции снизу. — Ты слишком высокого мнения о своих способностях альфа-самца, — отвечает на озвученный поток мыслей Хёсан и спотыкается о какую-то тряпку на полу. — И свинья к тому же. Я не буду спать на том, на что ты накончал минуту назад. Хончоль бы пошутил, что Хёсану спать никто и не предлагает, но, наверное, в следующий раз. Потому что Хёсан всё-таки классный друг.