Шаги по стеклу

Хуже всего было то, что чистильщик, сам того не зная, прошелся по любимым мозолям Винчестера, заставив его полночи вертеться на узкой мотельной кровати, размышляя о вещах, обычно старательно запихиваемых в самые отдаленные закутки памяти. Можно подумать, Дин сам не знал, что ходит по слишком тонкой, а главное — слишком скользкой грани, в любой момент рискуя сорваться. Либо в одну сторону, перестав быть человеком хотя бы в собственном, кое-как слепленном и подретушированном согласно обстоятельствам понимании. Либо в другую — куда, похоже, он и свалился сегодня, — совершив ошибку из тех, что не прощаются в его мире. Наблюдая, как ползут по потолку отсветы фар проезжающих мимо машин, краем уха слушая пьяную ссору в одном из соседних номеров и поминутно взбивая тощую, как блин, подушку в попытках достичь хоть какого-то комфорта, Дин вспоминал отца. Одержимого жаждой мести, которая стала смыслом его жизни. И завела в ловушку к тому, кто предложил возможность расправиться с виновником смерти жены вне рамок закона. В эту же трясину Джон Винчестер невольно потянул за собой и сыновей, которых искренне любил, хотя звание «Отец года» ему бы никогда и не дали. Остаток жизни, после того как понял, куда и насколько глубоко вляпался, он потратил на поиски выхода для себя и сыновей. Выхода, которого уже не было. Как и в случае с настоящей болотной топью: попав в нее, своим барахтаньем ты только ускоряешь неизбежный конец. Дин помнил попытки отца если не вырваться самому, то хотя бы дать возможность сделать это им с Сэмом. Помнил разговоры о колледже для него, помнил, как отец уговаривал выбрать расположенный как можно дальше, мотивируя это необходимостью приучаться к самостоятельности. Как будто Дин, заботившийся о младшем брате всю свою сознательную жизнь, причем чаще всего в отсутствие отца, мог быть недостаточно самостоятельным! И он помнил, как внезапно эти разговоры прекратились. А вместо этого отец начал обучать его своему делу, тому, которым занимался с момента приезда в Канзас-Сити, — выполнению заказов на добычу информации и устранение провинившихся и опасных для Семьи. Неохотно, через силу, но учил. А заодно обучал и умению договариваться с собственной совестью, балансируя на зыбкой грани между моралью и необходимостью выжить. А потом отец исчез, Сэм сбежал в колледж, и Дин остался отдуваться за всех. Впрочем, он бы только порадовался за брата, сумевшего выбраться из этой клоаки, если бы ему дали такую возможность. Однако боссу, рангом, а может, и двумя выше Кроули, понадобился и младший из Винчестеров. Видите ли, он мог многое знать, а соответственно, и рассказать при случае. Доказывать, что Сэм-то как раз не знает почти ничего, было заведомо бесполезно. Дину просто намекнули самым благожелательным образом, что в ближайшее время с девушкой его брата может произойти несчастье, а вот произойдет ли оно также с Сэмом — зависит уже только от него. Дин даже не помнил толком, что он там плел брату, неожиданно заявившись к нему поздним вечером. Вроде бы что-то о необходимости найти отца. Он сказал бы что угодно, чтобы только утащить Сэма подальше от Джессики, считая, что таким образом обезопасит и ее. Но оказалось, что ее существование сочли лишним даже без Сэма. Хотя кто бы дал гарантию, что Сэм не попытается вернуться к ней, останься она жива? Вот, видимо, боссы тоже решили, что никто. И перестраховались. Дин так и не рассказал брату, кто виноват в жуткой смерти его любимой девушки. Да и не принесло бы тому это знание ничего хорошего. Только повод к сотворению какой-нибудь самоубийственной глупости. Отца они в конце концов нашли. В окружении батареи разнокалиберных бутылок в каком-то грязном мотеле, пропахшем мышами и несвежими постелями, на самых задворках цивилизации. Увидев входящих сыновей, он только смерил их безнадежным, потерянным взглядом, прошептав в самое ухо Дину, когда тот усаживал (а скорее, загружал) его в машину: — Я так ошибся, Дин. Все не так, как я думал. Я так страшно ошибся… Попытки выпытать у него что-то более внятное не увенчались успехом, из чего Дин сделал вывод, что то, что отец хотел сообщить, предназначалось только ему и Сэму этого слышать не следовало. Это была излюбленная тактика отца: взвалить все проблемы на плечи старшего сына, оставляя младшего в счастливом неведении. Словно он до сих пор по привычке считал Сэма ребенком, нуждающимся в заботе и ограждении от жестокости мира. На выезде из той богом забытой дыры в них на полном ходу врезалась фура. Джон Винчестер умер прежде, чем его старший сын пришел в себя настолько, чтобы доковылять до соседней палаты и поинтересоваться, в чем же так ошибся отец, что это заставило его, пусть не самого счастливого, но стойкого мужчину, сбежать и забиться в вонючую нору, накачиваясь спиртным почти до потери человеческого облика. Когда Дин наконец добрался в палату отца, там оказался мужчина со странными желтыми глазами и острым, неприятным взглядом, позволившим опознать в нем собрата по ремеслу раньше, чем он представился, назвавшись Азазелем, другом Джона Винчестера. Он же и сообщил едва держащемуся на ногах Охотнику, что Джон умер, не приходя в сознание. Об Азазеле Дин несколько раз слышал от босса, но никогда это прозвище не упоминал отец. Однако зная его скрытность и отвращение к собственной работе, Дин вполне мог поверить, что тот не стал упоминать о дружбе с одним из таких же убийц, как и он сам. Выразив соболезнования и окинув Охотника напоследок еще одним колючим взглядом, Азазель ушел. А Дин остался наедине с телом отца, унесшего с собой сведения о своей неведомой страшной ошибке. Сейчас, лежа в темноте мотельного номера, Дин догадывался, чем могла быть та ошибка. Возможно, отец просто столкнулся с ситуацией, подобной той, в которой оказался сегодня он сам. Только наверняка Джон успел выполнить работу, иначе это бы его не сломало. Он попробовал прикинуть, сколько еще сможет торговаться с самим собой, пока однажды все это не сломает и его. Прогнозы выходили не так чтобы очень оптимистичными, особенно учитывая его внезапно появившееся «везение». Впрочем, все могло закончиться гораздо быстрее и проще: завтрашним решением Кроули о его ликвидации. И придет за ним Аластар или тот же Азазель. Дин затруднился бы определить, кого ему меньше хотелось бы увидеть в этой роли: Азазеля с его острыми, как бритвы, глазами, казалось бы, вспарывающими саму душу, или своего бывшего наставника, безумного Аластара, творящего боль, как композитор — симфонию с десятками и сотнями оттенков звучания. Это даже мог быть выход для него, если бы не необходимость заботиться о брате. Сэм ведь никогда не поверит в его внезапное исчезновение. И, если только все не обставят как несчастный случай, начнет докапываться до истины, пока не закопают и его. Так что Дину придется очень постараться выжить, хотя бы ради брата. Вопрос в том, как это можно будет сделать, если Кроули и вправду решит его слить? Где-то в глубине души Дин надеялся, что первый (о мальчишке-то босс так и не узнал) промах ему простят. Но если нет… придется бежать. И Сэма уговорить бросить его обожаемую Руби, чтобы провести остаток жизни в бегах, постоянно шарахаясь от собственной тени… Стоила ли эта беременная сучка такого? Или хотя бы ее ребенок, из которого еще неизвестно что вырастет, если не прибьют где-то на улице такие же «счастливые» детки? И если он еще выживет после сегодняшнего. Стоила ли одна предположительно спасенная жизнь двух предположительно разрушенных?.. Он не знал. Знал только, что если бы поступил по-другому, то вполне мог бы сразу ехать в тот же мотель, в котором они с братом когда-то нашли отца — все равно в ближайшее время оказался бы там.