Шаги по стеклу

Следующие две недели выдались спокойными, чему Дин откровенно обрадовался, опасаясь рецидива своего «везения». Однако никаких дел, где оно могло бы проявиться, попросту не было. Он спокойно работал в автомастерской, изображая законопослушного налогоплательщика, и пару раз даже выбрался сыграть в бильярд с Бенни, совмещая приятное с приятным, то есть собственно игру с нахождением девочки на ночь. Бенни был хорошим игроком и вполне подходящим собеседником (собутыльником, если быть до конца честным), но не раз и не два за время их встреч Дин поймал себя на мысли, что не отказался бы увидеть на его месте кое-кого другого. Кое-кого, не понимающего шуток и способного одним своим взглядом заморозить и прожечь насквозь, причем одновременно. Странное желание. Но не менее странное, чем поиск информации о преподавателях на сайтах ближайших университетов. Профессор химии Кастиэль Новак обнаружился в местном отделении Канзасского университета вместе со своей будущей женой, Дафной Аллен, преподающей литературу. Скудная биография не давала какой-либо ценной информации: всего лишь дата рождения и данные об обучении, преподавательской и исследовательской деятельности. Чего и следовало, в общем-то, ожидать. Впрочем, Винчестер даже сам себе не смог бы внятно объяснить, что же он хотел там увидеть и за каким чертом ему это понадобилось. На субботу было намечено празднование дня рождения Сэма, на которое Дин намеревался прибыть, запасшись в этот раз необходимым терпением. Сделав выводы из предыдущего опыта, медитировал он не в кафе, а в процессе починки старенького Мустанга, ровесника своей Детки, требующего аккуратного и вдумчивого подхода в силу возраста и состояния. Состояние было недалеко от определения «куча металлолома», что вызывало у Винчестера приступы праведного гнева, во время которых он с упоением живописал, что сделал бы с бывшим владельцем, доведись тому попасть в его руки. Выслушивать его угрозы без содрогания способен был только Бобби Сингер, владелец автомастерской и старый друг отца. Хотя, будучи в курсе настоящего рода занятий как Джона Винчестера, так и его сына, он, в отличие от остальных, как раз знал, что Дин вполне способен проделать все то, о чем говорит. На самом деле заказа на эту машину не было, так что занимался ею Дин исключительно из любви к искусству и в свое свободное время. Что приносило взаимную выгоду: несколько часов, проведенных со старичком-Мустангом, всегда приводили Винчестера в умиротворенное состояние, а само авто медленно, но уверенно преображалось, приобретая вид настоящего ухоженного раритета. Вечеринка у Сэма планировалась только для узкого круга близких, что не облегчало задачу не испортить праздник брату, то есть не сцепиться с его девушкой на протяжении вечера. Насколько Дин не любил шумные сборища едва знакомых, а то и вовсе незнакомых людей, но затеряться в большой толпе и избежать общения с Руби было бы значительно проще. А так пришлось большую часть вечера провести, уделяя повышенное внимание Джо, дочери второй жены Бобби. Из-за чего сам Сингер, зная кобелиные привычки старшего Винчестера, начал ближе к концу вечера бросать на него откровенно угрожающие взгляды. Но, несмотря на все старания, его благоприобретенное спокойствие рассыпалось карточным домиком, как только Сэм начал разворачивать подарки. И это при том, что, хорошо зная сучку, которую завел себе брат вместо девушки, Дин заранее настроился на нечто подобное. Но услышать по поводу своего тщательно продуманного и выбранного с любовью подарка: «Только ты, Дин, способен купить своему брату какую-то деревянную рухлядь вместо того, чтобы потратиться на достойный подарок» — было уже слишком. Это старинные-то шахматы — рухлядь?! Да знала бы она, сколько эта рухлядь стоит! Для человека, способного понять ценность чего бы то ни было исключительно в денежном эквиваленте, это стало бы убойным аргументом. Он просто молча развернулся и вышел через заднюю дверь на террасу, пытаясь прохладным воздухом позднего вечера охладить резко вспыхнувшее желание без особых изысков свернуть шею раздражающей девке. И пусть потом пришлось бы выслушать тонны нытья от Сэма и получить пулю от подосланного ее папашей киллера — в эту минуту Дин был почти на сто процентов уверен, что оно бы того стоило. — Ну чего ты заводишься? — скорбно вопросил Сэм минут через двадцать, протягивая бутылку пива и присаживаясь рядом на ступеньку. — Ты же знаешь Руби, она не со зла. Дин коротко рассмеялся. — Вот именно, что я ее знаю. Понятия не имею, почему тебя вдруг потянуло на стерв, но «не со зла» — это точно не про нее. Нашел бы ты себе нормальную девушку, Сэм. — Такую, как у тебя? Несуществующую то есть? — Да уж лучше несуществующая, чем Руби! — Она просто очень прямолинейна, Дин, что не делает ее плохим человеком, — заявил Сэм, скорчив мордочку незаслуженно обиженного, что, как он прекрасно знал еще с детства, всегда нужным образом действовало на старшего брата. — И я ее люблю. А она любит меня. Мы хотели объявить кое о чем как раз в конце вечера, но ты так сбежал… — О, ну да, снова я во всем виноват! — Я не о том сейчас. Просто Руби расстроилась, и Сингеры с Джо сразу же начали собираться… короче говоря, момент был упущен. А мы хотели сообщить вам всем, что скоро поженимся. И станем родителями. — Оу… ну, поздравляю, — растерянно протянул Дин, пытаясь совместить в своем сознании искреннюю радость за брата и представление о самой отвратительной матери на свете в исполнении Руби. — Ладно, ты прав, я нихрена не разбираюсь в людях, а твоя девушка — самая лучшая на свете. И вы с ней будете охренительно счастливы. Доволен, Сэмми? — Был бы доволен, если бы ты говорил искренне. — Все, что могу пообещать — это постараться когда-нибудь искренне в это поверить. Пару минут они просто пили пиво в уютной тишине. Нарушил ее младший Винчестер, помявшись немного, но все же решившись спросить: — Дин, а ты думал когда-нибудь о том, чтобы оставить все это? Ну, все, чем ты сейчас занимаешься? Уехать куда-нибудь, найти обычную работу, завести семью, которой не придется бояться, что однажды ты не вернешься с работы или что кто-то придет за вами всеми? — О чем это ты, Сэм? Предлагаешь мне стать простым автомехаником где-то в жопе мира? — А что плохого в том, чтобы быть простым автомехаником? Зато ты был бы свободным автомехаником, не обязанным подрываться по первому звонку Кроули и ехать, куда пошлют, чтобы выбить информацию из какого-то очередного бедолаги. Дин расхохотался. Отсмеявшись, он вытер выступившие от смеха слезы и сказал: — Да ты никак решил вернуться к юношеским мечтам. Кто из вас двоих беременный: Руби или ты, Саманта? Говорят, беременность странно влияет на женщин, в частности, и на их умственные способности. А я-то думал, что ты уже давно не способен нести такой бред, да еще так уверенно. Сэм попытался что-то сказать, но Дин движением руки запретил ему и продолжил сам: — Во-первых, мой наивный братик, никто и никогда не позволит мне уйти. И тебе тоже, кстати. Это так, на всякий случай, вдруг у тебя случилось настолько глубокое размягчение мозга, что ты решил иначе. Уйти мы можем только на кладбище. Ну или в канализацию, или куда там девает трупы чистильщик. Во-вторых, даже самый законопослушный работяга может в любой день не вернуться с работы так же, как я. Пьяных водителей и прочие несчастные случаи еще никто не отменял. А в-третьих, лично я не горю желанием провести остаток жизни, выполняя дрянную работенку за гроши и подчиняясь какому-нибудь козлу, мнящему себя великим боссом, которого я даже не смогу убить, если совсем уж достанет. А, еще медленно спиваясь и шарахаясь от каждой тени. Так выглядит твоя свобода, Сэмми? И что в ней хорошего? — Так выглядит, судя по всему, твоя свобода, а не моя, Дин, — оскорблено поджал губы младший. — Я думаю о том варианте, при котором наши дети не должны будут продолжать путь, проложенный нашим отцом, и участвовать во всей этой гадости. — Похвально, что ты думаешь о будущем своего ребенка, Сэм. Вот только знаешь, что я тебе посоветую? Думай о том варианте будущего, в котором он не будет иметь все шансы остаться без отца еще до рождения, а то и вовсе не родиться. Ты меня понял? — Дин, я же не идиот! Я не буду ничего делать, не продумав все до мелочей. — Нет, Сэм! Ты вообще ничего не будешь делать, даже обдумав все сотни и тысячи раз! — вскипел Дин. — Ты меня понял? — повторил он с нажимом, требовательно глядя на брата. — Окей, ладно, я все понял, — примирительно поднял руки Сэм. Когда на Дина находило его фирменное состояние «крутой старший брат, который лучше всех знает, что нужно младшему для счастья», спорить с ним становилось бесполезно. — Сэм, это не шутки, — старший Винчестер все еще подозрительно смотрел на брата, не веря в такую быструю капитуляцию. — Дин, успокойся! Я просто рассуждал об идеальной жизни. Что, уже и помечтать нельзя? — Ты только вслух больше не мечтай. А то мало ли кто услышит. Они снова замолчали, думая каждый о своем. Дин, конечно, не мог прочитать мысли брата, но зная его упрямство, вполне уверенно предполагал, что тот продолжает развивать свои утопические фантазии. Да и пусть себе, главное, чтоб никому о них не говорил или, чего доброго, реализовать не попытался. Но повлиять на него как-то сильнее Дин, увы, не мог. Оставалось только надеяться, что хоть что-то из сказанного им сегодня, осело в мозгу младшего в достаточном количестве, чтобы удержать от совсем уж безрассудных поступков. Ума-то Сэму было не занимать, но вот реализма, а иногда и порции здравого пессимизма, явно не хватало. Допив пиво, Дин засобирался домой. Сэм не стал его задерживать, занятый своими мыслями. Ох и не нравилось Дину это сосредоточенно-упрямое выражение на его лице! Так и тянуло разжевать наивному придурку еще раз всю гиблость его мечтаний. Если понадобится, то и методом прямого вколачивания умных мыслей в голову с помощью банального рукоприкладства. Вот только… помочь — не поможет, а хуже будет. Иногда старшему Винчестеру казалось, что Сэм страдает некими периодическими обострениями переходного возраста, нарочно реагируя на все предостережения о неразумности того или иного действия упрямым подростковым: «А я тебе назло все равно так сделаю!» Дин устало вздохнул, сделав себе мысленно пометку приглядывать за братом повнимательнее, пока тот не распрощается окончательно со своей бредовой идеей о нормальной жизни.