Шаги по стеклу

Второй день шел дождь. Мелкий, нудный, тоскливый, он вызывал ощущение какой-то заброшенности и неприкаянности. Дома и деревья, лужайки и тротуары, и даже люди — весь город казался пропитанным сыростью и унынием. Хотелось выйти из дома, сесть в машину и ехать неизвестно куда и зачем, только бы подальше от этой бесконечной серости. Кастиэль всегда был уверен, что его эмоциональное состояние никак не зависит от погоды. Но эта нудная, непрекращающаяся морось, кажется, собиралась доказать обратное и доконать его. В доме царила тишина, еще больше усиливающая давящее ощущение от несмолкающего, монотонного шелеста падающих капель. Дафна улетела на уик-энд в родной Вермонт, так что некому было нарушить непривычно гнетущее безмолвие. Вопреки свойству не обращать особого внимания ни на разговоры (если они не были необходимы), ни на их отсутствие, сейчас молчание его почему-то напрягало. Хотелось услышать чей-то голос, имея повод нарушить тишину самому. Вообще, в последнее время чистильщик ловил себя на неясном, едва уловимом и непонятном ощущении нехватки чего-то. Все было на своих местах, как и раньше, — чего могло не хватать? Но чувство утраты чего-то неведомого не уходило и не ослабевало, заставляя ломать голову соображениями, чего же ему так навязчиво недостает? Он мог бы, конечно, подумать, что беспокойство вызвано отсутствием Дафны, если бы не знал, что появилось оно задолго до ее отъезда и мешает ему недели три. Примерно, с тех самых пор, как… Кастиэль резко захлопнул окно, перед которым стоял уже минут десять, в очередной раз пытаясь понять, что же не так, и решительно направился в гараж: до встречи с Кроули было сорок минут, но выехать можно и пораньше. О своих редких ошибках он считал нужным думать только один раз — когда анализировал их и делал выводы, чтобы не допустить повторения. Не имело никакого смысла мусолить промахи до бесконечности, засоряя мозги. А вся недолгая, к счастью, история общения с Винчестером была просто одной большой ошибкой, выводы из которой он уже сделал. Чтобы не явиться для отчета слишком рано, до поместья британца Кастиэль поехал кружным путем. Нельзя сказать, чтобы его так уж сильно привлекала возможность проехать несколько лишних миль по мокнущему под дождем городу, кажущемуся бесцветным в ранних, едва начавших сгущаться сумерках. Но бродить неприкаянным призраком по собственному дому было еще худшей перспективой. Только оказавшись на смутно знакомой улице почти на самой окраине, он внезапно понял, что, задумавшись, приехал туда, где больше никогда не собирался появляться. Чуть дальше вниз по улице находились гаражи, в одном из которых почти три недели назад он оставил ненужную уже Импалу. Зачем ему понадобилось арендовать гараж для чужой машины, которую он не планировал когда-либо возвращать владельцу, вместо того чтобы бросить бесполезный кусок железа где-нибудь на улицах, Кастиэль не знал. И старался об этом не задумываться, поскольку подобные размышления только заводили в тупик отсутствием логических объяснений. Он просто поставил машину Дина в гараж — и забыл о ней. То есть он искренне считал, что забыл, пока не приехал сегодня на это самое место. Раздраженно подумав, что надо бы все-таки вывести ее на улицу и оставить там, чистильщик повернул руль, разворачиваясь: чем бы там ни руководствовалось его подсознание, подкинув из десятка возможных маршрут, приведший именно сюда, на самом деле ему здесь делать было точно нечего. Кроули, в кои-то веки изменив своим привычкам, принял его в гостиной, а не в кабинете. Конечно, гостиная в этом огромном богатом доме даже отдаленно не напоминала аналогичную комнату в скромной квартире Охотника. Однако, сидя в уютном кресле (совершенно не похожем на старое и потрепанное, которое мог предложить гостям Винчестер) с привычной чашкой кофе (да, кофе тоже имел другой, более насыщенный вкус), Кастиэль вдруг поймал себя на ожидании, что в комнату вот-вот войдет Дин, небрежно плюхнется на диван напротив и улыбнется ему так, как улыбался до всей той отвратительной истории. И тогда это неприятное, сосущее ощущение нехватки чего-то внутри исчезнет. — Я даже не знаю, что меня раздражает больше, — кипятился тем временем Кроули, узнавший из его отчета об очередных выходках Палача, — растущая неспособность Аластара контролировать свое сумасшествие и садизм или его тупая уверенность в том, что его вытащат, что бы ни случилось, что бы он ни натворил и как бы ни наследил! Конечно! Он же остался у нас один, весь такой из себя неповторимый! Придурок! Сам бы прибил, если б было кем заменить! — А почему больше не работает Охотник? — небрежно поинтересовался чистильщик, игнорируя внутренний голос, нашептывающий: «Молчи. Не надо тебе ничего о нем знать. Нет его — и точка». — О, наш прекрасный специалист отличился по полной! Во-первых, он все еще мается со своими раненными руками. Не помню, говорил я тебе или нет, но этому умнику кто-то умудрился пробить обе руки! — британец требовательно воззрился на Ангела, предлагая разделить свое праведное негодование, но быстро вспомнил, с кем разговаривает, и продолжил, не дожидаясь реакции: — И, судя по сообщениям мисс Барнс, маяться он будет еще долго, поскольку на перевязки приходит раз через три. А чтобы сидеть без дела нескучно было, он повадился пить. Много. И постоянно. Грубо говоря, не просыхает наш Охотник уже недели три как. Так что, благодаря нежной душевной организации Винчестера, эта безумная скотина Аластар сейчас действительно единственный исполнитель, который у меня есть. — Он потерял брата, — негромко напомнил Кастиэль. — Да насрать мне, кого он там потерял! Я потерял дочь! И что, ты видел, чтобы я надирался каждый день до зеленых чертиков, забросив все дела?! Или кто-нибудь видел?! Нет? Потому что такова гребаная жизнь! Ты можешь потерять в любой момент кого угодно и что угодно. И единственная умная вещь, которую можно при этом сделать, — встать, утереть сопли и идти дальше! Чистильщик ничего на это не ответил. Его согласие казалось и так очевидным. Хотя сложно предполагать, как бы себя повел в случае потери близкого человека тот, кому терять на самом деле некого. Но глядя с позиции здравого смысла, Кастиэль был полностью согласен с выводами Кроули. Конечно, он выразил коротышке свои соболезнования, как только узнал, что одной из жертв в деле, последствия которого его тогда отправил убирать Рафаэль, стала Руби. Однако у него создалось четкое ощущение, что не только его сухая вежливость, но и чье-нибудь искреннее сочувствие британцу было бы нужно как мертвому припарки. Кастиэль никогда не был знаком с дочерью Кроули и видел ее всего однажды, уже мертвой, но на мгновение ему стало жаль девушку: настолько быстро и решительно отец вычеркнул ее из круга своих забот. Такой подход, безусловно, был наиболее разумным и правильным. Но однозначно неприемлемым для импульсивного, эмоционального Винчестера. — А вот наша принцесса все киснет, — продолжал Кроули, сбавив тон. — Но не беспокойся, подтирать за Палачом тебе придется еще недолго. Я уже начал подыскивать новых исполнителей. Конечно, жаль терять такого талантливого дознавателя, как Охотник, но что тут сделаешь? Если он в последнюю неделю и на звонки отвечать перестал. Трезвым, во всяком случае. Да, для Дина, потерявшего брата, о котором он заботился всю свою сознательную жизнь, единственным возможным выходом, видимо, оказалось пустить эту самую жизнь под откос. Мысль была неприятна. Но чем он мог бы помочь? Не в его силах возвращать мертвых к жизни. А хотел бы? Коварная мыслишка подобралась совершенно неожиданно, пользуясь тем, что впервые за прошедшее время он позволил себе думать о Дине. И можно было бы делать вид, что он еще точно не знает, что нужно подумать, взвесить все за и против… Однако лгать себе бессмысленно: если бы у него была возможность помочь Винчестеру — он бы помог. Несмотря на то, как тот поступил с ним и что собирался сделать еще. Кастиэль все равно хотел бы вернуть его к нормальной (ну, относительно нормальной) жизни. Хотя бы для того, чтобы пореже работать с Аластаром. Слишком занятый собственными размышлениями, он упустил часть сказанного и услышал только последние слова британца: — Но он и сам сдохнет. — О чем ты? — Я говорю, что думал устроить экзамен новым исполнителям, когда выберу двоих-троих, и послать их за головой Охотника. Кто принесет или хотя бы выживет — тот и будет работать, — Кроули довольно улыбался, излагая свою идею и явно не замечая, как темнеют от гнева глаза Ангела. — Но потом подумал, что только зря потеряю время. Много ли таланта нужно, чтобы убить пьяного вдрызг человека, да еще и с недавно ранеными руками? Лучше пусть мне голову Азазеля приволокут. — Его все еще не нашли? — поинтересовался чистильщик, пытаясь унять бушующую внутри злость. Благо делать «каменную морду» у него отлично получалось еще с подросткового возраста, а со временем маска стала привычной настолько, что почти превратилась в лицо. Так что сейчас он был уверен, что, несмотря на бурю внутри, Кроули не увидит ничего лишнего. Хотя эмоции были непривычно сильными. И такими они не бывали уже достаточно давно, если, конечно, не брать во внимание тот период, когда ему приходилось общаться с одним несдержанным человеком, видимо, заражающим и других своей эмоциональностью. — Ни следа. Такое ощущение, будто он испарился. Кстати, убийства наших тоже прекратились, так что есть основания считать, что Азазель и там отметился. Вот только ума не приложу, зачем бы это могло ему понадобиться? А сейчас, небось, осознал, как вляпался, забился в какую-нибудь вонючую нору и дрожит там, надеясь, что не найдут. Ну-ну. Всех находили — и его найдем. Больше всего я рассчитывал в этом деле, конечно, как раз на Охотника, а он подложил мне такую свинью! Может, все-таки послать к нему новеньких?.. Ненадежность ведь следует наказывать?.. Заодно потренируются перед охотой на Азазеля. — Мне пора, — прозвучало это резко и неожиданно. Кроули, отвлекаясь от своих размышлений вслух, перевел взгляд на чистильщика и удивился. Бесстрастная маска, обычно заменяющая Ангелу лицо, как-то еще больше затвердела и потемнела, пугая острыми углами скул и напряженным, жестким взглядом прищуренных, как для прицела, глаз. — Конечно, — протянул британец, гадая, что такое внезапно произошло с образцом невозмутимости. — Сообщу, когда будет дело. По дороге домой злость поутихла. Однако глухое раздражение еще бродило где-то внутри, как зверь по клетке. Подойди чуть ближе — и запросто останешься без руки, а то и без головы. Отстраненные рассуждения Кроули о жизни Винчестера взбесили не на шутку. «Вообразил себя Богом, коротышка? Решил, что тебе будет позволено решать, когда и как Дину умирать? А не много ли ты на себя взял? Давай, натрави на него своих молокососов. Посмотрим, как быстро Охотник их уделает», — мысленно продолжил диалог с боссом Кастиэль, чувствуя, как зверь внутри опять начинает порыкивать и мстительно точить когти. Но вспыхнувшее было злорадство быстро охладила мысль, что если Дин и вправду настойчиво занимается самоуничтожением последние три недели, то результат может быть вовсе не в его пользу. Загнав машину в гараж, он прошел сразу на кухню. Отсутствие Дафны ощутилось с новой силой — готовить предстояло самому. Постояв несколько минут посреди довольно большого, просторного помещения, сияющего отвратительной, почти стерильной белизной, он сдался и решил заказать пиццу. Опять некстати вспомнился Винчестер. У Дина же нет полезной Дафны, которая бы позаботилась о том, чтобы он хотя бы не забывал поесть. И брата у него теперь тоже нет. Вроде был какой-то приятель — может, он способен периодически вправлять Дину мозги? Чистильщик вздохнул, чувствуя неправильное, нелогичное, ненужное… да много еще каких «не» можно было употребить, но суть осталась бы прежней: он чувствовал непреодолимое желание поехать к Дину прямо сейчас, просто чтобы убедиться, что тот не в таком беспомощном состоянии, как описал Кроули, и что к нему не добрался еще ни один из молодых энтузиастов, будь они неладны! Впрочем, даже если бы он поддался этому желанию, что бы изменилось? Вот если бы тогда, в тот вечер, он приехал на задание чуть раньше… Кастиэль мысленно исправил сам себя: даже если бы он приехал на два часа раньше, все равно ничего бы не сделал, поскольку даже не знал, в чей дом его отправили. Позволив сегодня себе то, что было под запретом уже довольно долго, а именно: думать о чем-либо, связанном с Винчестером — чистильщик невольно задумался и о работе в доме его брата. Не то чтобы она как-то сильно отличалась от обычных его заданий, но все же было там что-то, что царапало сознание на самом краю восприятия еще тогда, сразу после завершения уборки. Но, ввиду требований Рафаэля создать видимость поспешного отъезда, закончил он тогда довольно поздно, и сил размышлять о каких-либо странностях уже не было. На следующий день его что-то отвлекло в университете, а потом была работа с Дином, после которой он думал… о Дине, конечно же, мало о чем еще вспоминая. Сейчас думать уже было поздновато, учитывая, сколько времени прошло. На память он никогда не жаловался, но все же не был уникумом со способностями к абсолютному фотографическому запоминанию. Однако если времени много и занять его все равно нечем, то почему бы и нет? В конце концов, ощущение какой-то неправильности в том деле сохранилось и поныне, а значит, вполне вероятно, что как раз нужные детали в памяти и сохранились. Дожидаясь курьера с заказанной пиццей, Кастиэль мысленно восстанавливал нужный вечер во всех деталях. Еще примерно за несколько дней до того Рафаэль предупредил его о необходимости быть на месте на случай намечающегося важного заказа: Бальтазар вычислил крысу, намеревающуюся слить настолько важную информацию и в таком количестве, что это причинило бы серьезные неудобства всей Семье в целом. Потом пришло сообщение с местом и временем. Кастиэль не любил работать вот так, почти вслепую, не зная имен ни объекта, ни исполнителя. Но его звонки брату с намерением уточнить информацию ничего не дали — Рафаэль просто не ответил ни на один. Прибыв на место, он нашел незапертый дом с обилием кровавых пятен на полу и стенах и двумя трупами: мужчины и женщины. Женщина была убита на несколько часов раньше, судя по уже начавшемуся трупному окоченению, а вот мужчина — совсем недавно. Причем если тело женщины было почти нетронутым, не считая выстрела в голову с довольно близкого расстояния, то о мужчине такого нельзя было сказать. Обилие мелких ран на теле говорило не о пытке, но об отчаянной драке, а вся голова представляла собой одну сплошную рану, начиная с буквально размятого в кровавую кашу лица и заканчивая содранным скальпом. Чистильщик тогда еще удивился такой новинке — раньше ни один исполнитель, включая даже Аластара, не баловался собиранием скальпов. А куска кожи с волосяным покровом ни рядом с трупом, ни во всем доме он так и не обнаружил. Курьер, доставивший пиццу, отвлек его от воспоминаний, но ненадолго. Бросив коробку прямо на диван в гостиной, Кастиэль продолжил прерванные размышления, даже не замечая вкуса механически поглощаемой еды. Казалось, еще совсем немного — и он поймает наконец за хвост нужную мысль, кружащую рядом, словно дразнящаяся собака. Итак, снятого с мужчины скальпа он так и не нашел, хотя проверил чуть ли не каждый уголок и закоулок довольно большого дома. Он даже под кровати заглядывал, пытаясь отыскать этот злосчастный кусок кожи! Под одной, кстати, обнаружил валяющуюся флешку, которую сунул в карман, а потом бросил где-то у себя на столе, так и не удосужившись посмотреть. Потом… Стоп! Вот тут было как раз что-то царапающее несоответствием, что-то, выбивающееся из общей картины. Но не настолько, чтобы сразу обратить на себя внимание. Какая-то мелочь, вроде… тапочек. Обычных домашних тапочек, стоявших возле той самой кровати. Огромных таких тапочек, больше подходящих какому-нибудь йети, чем обычному человеку. Во всяком случае, взглянув на них, Ангел отметил, что сам просто утонул бы в такой обуви. И насколько он сейчас мог вспомнить примерный рост мертвого мужчины в доме, тот бы утонул в них точно так же. Конечно, ноги трупа он внимательно не рассматривал, но несуразно большие в соотношении с остальным телом ступни заметил бы точно. А если еще припомнить размер одежды, которую он паковал в мусорные пакеты, чтобы создать видимость добровольного отсутствия… Да, труп в доме принадлежал отнюдь не хлюпику, но тот, кто носил одежду такого размера должен был быть примерно на голову выше и значительно шире в плечах. Кастиэль вспомнил рост и фигуру Азазеля, которого пусть не часто, но видеть приходилось. Похоже, ему удалось то, чего так жаждал Кроули: узнать, куда подевался убийца Руби. Оставалось только проверить свою вполне логичную и жизнеспособную версию. Первым на ум пришло самое простое: запросить у Рафаэля или Бальтазара полные данные по делу. Но объяснить такой внезапный и, главное, запоздалый интерес было бы откровенно сложно. Кастиэль задумался. Через минуту он уже направлялся в кабинет к своему ноутбуку. Об исчезновении младшего Винчестера должны были заявить. Даже если не сам Дин, то официальная фирма Кроули, на которой числился такой сотрудник. А значит, Сэм должен быть в списках разыскиваемых. Со всеми своими приметами и фотографией в придачу. В списке пропавших Сэмюэль Винчестер действительно обнаружился. Глядя на фотографию парня лет двадцати пяти, с темно-русыми волосами длиной до плеч, светло-карими глазами и открытой улыбкой, Кастиэль попытался по памяти найти сходство с Дином. Отдельные черты казались похожими, но, видя полный образ, он бы никогда не подумал, что этот ясноглазый парень — родной брат Охотника. Поняв, что отвлекся, он вернулся к тому, ради чего, собственно, и искал информацию, — описанию примет. Так, рост в метр девяносто три явно не подходил утилизированному им трупу, а вот тому, кто мог носить имеющиеся в доме вещи, — очень даже. Из особых примет в наличии была только прическа. Снятый и унесенный с собой скальп тоже приобрел свой смысл. Кастиэль довольно улыбнулся, откидываясь на спинку кресла. Время, понадобившееся для восстановления в памяти деталей дела, оказалось потраченным не впустую. Путем такого мысленного экскурса в прошлое удалось установить сразу два факта: во-первых, Сэм Винчестер жив, хоть и неизвестно где находится, а во-вторых, Азазель мертв. Но если со вторым фактом проблем никаких не предвиделось, то что делать с первым, чистильщик не представлял. Впрочем, с ним можно не делать ничего. Кому известно, что он о чем-то догадался или хотя бы что-то заподозрил? Да никому. Младшего Винчестера не слышно и не видно, так зачем о нем напоминать кому-либо, кроме Дина? Взглянув на часы, Кастиэль понял, что и тому предстоит узнать обо всем не раньше завтрашнего утра. Нельзя сказать, что его так уж сильно обременила бы поздняя поездка, но, если положиться на слова Кроули, застать Охотника в такое время во вменяемом состоянии и способным воспринимать информацию было все равно нереально. Только стоя перед дверью квартиры Винчестера следующим утром, Кастиэль подумал, что, наверное, логичнее и проще было бы просто позвонить. Мелькнула идея развернуться и уйти, сообщив все позже, по телефону. Но дверь притягивала магнитом. И кто знает, ответит ли Охотник на звонок. Если нет, то все равно придется тащиться сюда еще раз. Да и ключи от Импалы нужно как-то отдавать, раз уж не сподобился просто избавиться от чужой машины. Несколько раз нажав на звонок и не дождавшись ответа, он извлек из кармана отмычки, радуясь, что не оставил их дома. Замок открылся на удивление легко, и уже через пять минут чистильщик осторожно вошел в квартиру. Первым, на что Ангел обратил внимание, был воздух: тяжелый, спертый, он шибанул в нос непередаваемыми ароматами испорченной еды и перегара. Это вызвало неприятные ассоциации с далеким и почти забытым детством. Буквально заставляя себя нормально дышать, Кастиэль прошел вглубь квартиры. Впрочем, далеко идти не пришлось — Дин обнаружился в гостиной. Он лежал на полу возле дивана, спиной к двери. Рядом, на столике, громоздились коробки из-под еды на вынос, судя по запаху — с остатками той самой еды. Кастиэль похолодел: на миг показалось, что Охотник не дышит. Приблизившись к кажущемуся совершенно неподвижным телу, он с облегчением увидел, что грудная клетка все-таки двигается. — Дин! — чистильщик потянул Винчестера за плечо, переворачивая на спину. Так тот хоть мог видеть, кто его будит. Если бы, конечно, открыл глаза. — Дин! Проснись! Винчестер не шелохнулся. Сейчас Кастиэль мог хорошо его рассмотреть, и увиденное откровенно не порадовало. Охотник щеголял землистым цветом лица с выразительными синяками под глазами и трехдневной, как минимум, щетиной. Правую руку он засунул куда-то под диван, но левая лежала на груди, позволяя видеть неопрятную корку на плохо зажившей ране. — Дин! — уже раздраженно позвал Кастиэль. Ноль реакции. Зло сощурившись, он ушел на кухню, вернувшись с чашкой холодной воды, которую и выплеснул прямо в лицо спящему. — Что за хрень? — сипло пробормотал тот, пытаясь протереть лицо, но и не думая открывать глаза и, похоже, намереваясь снова уснуть. Кастиэль снова сходил за водой. Получив вторую порцию, Дин наконец-то с трудом разлепил веки, щурясь и моргая, хотя яркого света в комнате не было. С трудом сфокусировав мутный взгляд на фигуре стоявшего в двух шагах Ангела, он протянул: — О, снова глюк. Уйди, а? Ты мне больше нравишься добрым глюком и без воды. Вот как снова подобреешь, тогда и приходи, окей? — с этими словами он неуклюже развернулся обратно лицом к дивану, укладываясь на пол и пытаясь свернуться компактным клубком. — Винчестер, не испытывай мое терпение! — чистильщик зашипел, как раскаленная сковородка под водой. — Немедленно встань! Я тебе не глюк! И не собираюсь торчать в твоей квартире, пока ты соизволишь проспаться! Тебе ведро воды на голову вылить, чтоб до тебя дошло?! Отповедь подействовала. Уже при первых словах Дин, вслушиваясь, прекратил вымащивать гнездо у дивана. Повернувшись, он сел и окинул гостя недоверчивым взглядом с ног до головы, словно пытаясь все-таки обнаружить признаки принадлежности к воображаемому миру. Потом попробовал было тряхнуть головой, видимо, надеясь таким нехитрым приемом разогнать в ней похмельный туман, но тут же схватился за виски, страдальчески скривившись. Через минуту он резко взбодрился, вскочил на ноги и целеустремленно умчался в ванную. Донесшиеся оттуда звуки выворачивающегося наизнанку желудка красноречиво прояснили зачем. Смирившись с неизбежным, Кастиэль пошел на кухню, первым делом настежь открыв там окно. Рано или поздно Винчестер закончит свое свидание с унитазом и ему понадобится питье. По старой памяти Ангел знал, что в таких случаях отлично подходит холодный чай. Дина не было так долго, что чай успел бы остыть, пожалуй, даже без ударной дозы льда, закинутого в чашку. Кастиэль уже собрался было пойти проверить, не утоп ли похмельный страдалец, когда тот все же соизволил появиться в проеме кухонной двери. Судя по мокрым волосам, догадка о возможном утоплении имела право на существование. Хотя проще, конечно, это можно было объяснить попыткой привести себя в более-менее приличное состояние с помощью душа. Увидев Кастиэля, небрежно прислонившегося к стене возле окна, Винчестер застыл на пороге, нелепо хлопая глазами, словно разбуженная днем сова. — О… Кас? А я думал, ты мне снова привиделся, — растерянно протянул он. — Как видишь, нет. Выпей. Охотник осторожно взял протянутую чашку и, попятившись, присел на стул. Не сделав ни глотка, он продолжал все так же пялиться во все глаза на незваного гостя. Взгляд этот — растерянный, больной, умоляющий — раздражал. Кастиэль отвернулся к окну, бросив через плечо: — Пей, не отравлено. — Я и не думал… — Дин замолчал, не договорив, и начал вместо этого послушно пить. Чистильщик молчал, изучая улицу за окном. Почему-то все оказалось не так просто. Особенно тяжело было смотреть на Дина и видеть еще совсем недавно полного сил мужчину измученным и сломленным, видеть в его некогда ясных, а сейчас словно подернутых мутной пеленой с сеточкой красных сосудов глазах боль и покорность судьбе. Это дергало какие-то, казалось, давно отмершие, болезненные струны в нем самом. И злило. Невозможностью вычислить внутренний источник болезненных ощущений. Невозможностью совладать с тем, чего не понимаешь. А значит, нужно поскорее заканчивать со всей этой историей, чтобы можно было спокойно выйти за дверь — и больше никогда не встречаться с Охотником, постоянно тем или иным способом угрожающим его спокойствию. Кастиэль решительно повернулся, извлек из кармана пиджака ключи от Импалы и положил на стол, бросив следом и ключ от гаража. Рядом легла бумажка с адресом. — Твоя машина в этом гараже. Винчестер протянул руку, дотрагиваясь до ключей, словно не веря, что они там действительно есть. Нет, он прекрасно видел их и так, но осознать, что все это время его Детка стояла в надежном убежище, вместо того чтобы быть угнанной или разобранной на запчасти на какой-нибудь окраинной улице, не мог. Возвращению Импалы Дин обрадовался, как человек, внезапно нашедший на пожарище дорогую сердцу вещь — да, найденная часть не вернет целого, потерянного в огне, но хотя бы дает ощущение, что ты еще существуешь, раз есть что-то, принадлежащее тебе. Вот только понять бы еще, зачем Кастиэлю понадобилось ее хранить, а теперь и возвращать? Почему было не бросить где-нибудь подальше, где бы ее просто угнали? Какую цель преследовал чистильщик? Еще раз макнуть Дина мордой в грязь, продемонстрировав свое благородство? Что ж, это вполне удалось. Хотя вряд ли могло что-то сильно изменить — он и так чувствовал себя полным дерьмом. — Спасибо, — поблагодарить все равно было нужно, какими бы соображениями ни руководствовался Ангел. — Это не все. Ты должен знать, что твой брат жив. В его доме было два тела, когда я приехал, но одно из них принадлежало Азазелю. Я проверил приметы — это точно был не Сэм Винчестер. Сообщив все, что считал нужным, чистильщик направился к выходу. — Кас! — Винчестер вскочил и требовательно схватил его за руку. Вздрогнув, Кастиэль выдернул кисть из уцепившихся за нее пальцев и отступил назад, увеличивая расстояние между ними. — Кас, я не понял, что это была за шутка, но она слишком жестокая даже для тебя, — напряженно произнес Охотник, глядя прямо в синие глаза, словно в этих ледяных озерах и вправду можно было что-то прочитать. — Я не шутил, Дин, — непонимающе нахмурился Кастиэль. — И тебе пришло в голову сообщить мне об этом только сейчас?! Да что ты за человек?! — А когда я должен был тебе об этом сказать?! — рыкнул Ангел. — Во время того, как ты пытался меня убить?! Или после того, как убил бы?! И, как ты сам говорил, я не человек. Я — мерзкая, склизкая гадина, вползшая в твою жизнь! Я правильно запомнил?! — он длинно выдохнул, успокаиваясь. — Но уж поверь, кем бы ты меня не считал, я бы не стал от тебя такое скрывать, если бы знал сам. Я понял все только вчера. — Даже если допустить, что я тебе поверил… Если мой брат жив, тогда где он? — Я ему не нянька, чтобы знать! — огрызнулся чистильщик. — Все, что я могу тебе сказать, — это что он не умер в своем доме три недели назад. Остальное меня не касается. Собственно, меня бы даже это не касалось, если бы ты не накачивался спиртным вместо того, чтобы работать. Так вот, могу повторить в третий раз, если с первых двух ты не расслышал: если Сэм Винчестер и умер, то явно не тогда. Глупые вопросы у тебя еще остались или я могу идти? — Но Руби… Кроули бы точно знал, если бы она была жива. Он бы сказал мне и отменил заказ на Азазеля. — О Руби я ничего и не говорил. Она погибла. О смерти Азазеля Кроули ничего не знает. И не должен узнать, если, конечно, ты не хочешь, чтобы на твоего брата, где бы он ни был, началась охота. Винчестер растерянно потряс головой, тут же хватаясь за виски и шипя от боли. — Я просто не могу поверить… Все сходилось на том, что Сэмми мертв, а тут ты говоришь, что все это было неправдой, — пробормотал он. — Мне кажется, что я в каком-то гребаном сне или, хуже того, в бреду. Вот сейчас проснусь и пойму, что ничего не изменилось. — А ты пей еще больше, глядишь, вся жизнь бредом покажется. А вскорости им и станет, чтоб ты не сомневался, — презрительно процедил Кастиэль. Дин отвлекся от бездумного разглядывания пола и посмотрел на невозмутимое лицо Ангела: обветренные губы кривила пренебрежительно-насмешливая полуулыбка. Издевается. Но ведь пришел. Сказал о Сэмми. И предложил сохранить все в тайне, хотя должен был бы первым делом сообщить Рафаэлю, своему брату. Пришел, хотя мог бы не приходить. Не должен был приходить, на самом деле, после того, что устроил ему Винчестер. Но вот же, стоит, без особого интереса изучая похмельного придурка перед собой. Отвечая при этом на его глупые вопросы и не менее глупые претензии. Почему? — Кас, прости, я не хотел… То есть спасибо. За Детку и за то, что сказал мне о Сэме. Я давно хотел извиниться, еще когда узнал, что тот заказ выполнял Азазель. А сегодня только снова… — Не стоит, — Кастиэль перебил его запинающуюся речь, пронзая холодным взглядом ничуть не хуже стилета. — Твои извинения мне не нужны. — Они нужны мне! — Зачем? — Мне нужно знать, что я сделал хоть что-то для того, чтобы ты меня однажды простил. Я понимаю, что сейчас ты очень зол, но, может быть, со временем… — Что «со временем», Дин? — чистильщик неприятно скривился. — Я снова поглупею достаточно, чтобы подставить тебе спину под удар? — он хмыкнул и, повернувшись к кухонному шкафчику, достал оттуда бокал. Небрежно уронив его на пол, полюбовался получившимися осколками, а потом деловито растер их ногой в мелкую крошку. — Это мое доверие, Дин. И то, что ты с ним сделал. Сложи эти крупицы снова в единое целое — и можешь приходить со своими извинениями. Винчестер молчал. Кастиэль уже открывал входную дверь, когда его догнал вопрос Охотника: — Почему же ты пришел сегодня? — Чтобы отдать тебе ключи и сообщить, что твой брат жив, я тебе уже говорил, — терпеливо повторил Ангел, не оборачиваясь. — Нет, я понял зачем. Я спросил почему? Какая тебе разница, будет у меня моя машина или нет? Какое тебе дело до того, думаю ли я, что мой брат мертв или нет? Почему тебе не все равно, Кас? Чистильщик обернулся, окинув Винчестера еще одним замораживающим взглядом. — Мне все равно. Просто постоянная работа с Аластаром утомит кого угодно, сам знаешь. А ты ушел в глубокий запой, переживая смерть брата. Для меня удобнее, если ты будешь работать, вот и все, Дин. Выходя за дверь, и спускаясь вниз, и садясь в машину, и по дороге домой, и дома, бесцельно перемещаясь из комнаты в комнату, Кастиэль вспоминал зеленые глаза, загоревшиеся было надеждой — и снова погасшие после его последних слов. Так мерзко он не чувствовал себя не то что давно, а, кажется, вообще никогда. Он сказал то, что нужно было сказать, и так, как было нужно. Он смог все сделать правильно, зная, что самым лучшим для него будет держаться подальше от своей персональной катастрофы. Все получилось именно так, как и должно быть. Все хорошо. Так почему же это «хорошо» так для него отвратительно?