Шаги по стеклу

Pain «The last drops of my life» Dead by sunrise «In the darkness» Skillet «Come my way» Кастиэль, жмурясь, пригубил жгучий напиток. Сколько времени уже прошло, а он так и смог привыкнуть к противному вкусу. Виски обжег губы и язык. Мерзкий вкус его мерзкой жизни. — Ты пьешь так, будто тебе к виску приставили пистолет и от каждого глотка зависит твоя жизнь, — фыркнула Мэг. Она сидела на подоконнике возле открытого окна, выдыхая сигаретный дым в сгущающиеся сумерки. — Не нравится — не пей, никто же не заставляет. Он проигнорировал ее выпад, как и много раз до этого, и налил себе еще. Отпив глоток, прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Внутри постепенно становилось теплее. Единственное доступное ему тепло. Это — и еще Мэг, разве что. Вспомнилось, как она позвонила ему, в конце февраля где-то, и попросила приехать. Насторожило то, что звонила она на мобильный, чего не делала никогда раньше, и то, что она просила. А еще ее лишенный каких-либо модуляций, мертвый голос. Так мог говорить робот, но не эмоциональная, живая Мэг. Дверь была приоткрыта. Заходя в квартиру, на какой-то момент чистильщик почти уверился, что найдет уже остывающее тело. Но нет. Мэг сидела на подоконнике, как и сейчас, в одном только тонком черном платье на пронизывающем зимнем ветру. Еще стоя на входе в гостиную, Кастиэль отметил, что дверь в дальнюю комнату была распахнута настежь. Женщина не плакала, даже была накрашена и выглядела вроде бы как всегда, но только если не вглядываться в ее темные глаза. Потухшие и пустые. Может, Ангел бы тоже ничего не заметил, если бы не видел почти такие же каждый день в зеркале. Только синие. — Закрой окно, Мэг, холодно, — сказал он вместо приветствия. — Хоть как-то. — Он освободился от того, что уже и жизнью-то не было. Так что ты жалеешь сейчас только себя. Она вскинула голову, зло сузив глаза. — Ты просто образец сочувствия. — Затем и позвала. Разве нет? — он склонил голову, внимательно разглядывая Мэг, так и не сдвинувшуюся с места. Она выглядела напряженной, натянутой до предела, словно струна, готовая вот-вот разорваться с тихим, почти беззвучным звоном. Незаметно. Подойдя, Кастиэль закрыл окно и, повернувшись к женщине, молча обнял ее. Она чуть дернулась от неожиданности и напряглась на мгновение еще сильнее. Подумалось, что вот сейчас и последует взрыв, но Мэг только едва слышно выдохнула и расслабилась, прислоняясь головой к его груди. — Может, я и жалею себя, — неразборчиво пробормотала она, наверняка пачкая помадой его рубашку. — Но, черт, какого же хрена это так… невыносимо? Говорят, со временем становится легче. Вот только никто, блять, не в курсе, как дожить до этого гребаного «со временем». — Никак не дожить, Мэг. До того, чтобы стало легче. Легче не станет, пока ты будешь помнить, — он механически гладил ее темные спутанные волосы, глядя куда-то в стену и разговаривая скорее с самим собой, нежели с ней. — Нужно забыть. Просто сделать вид, что ничего такого в твоей жизни никогда не было. Не было такого человека. Не было ничего, связанного с ним. Просто притвориться. И вести себя так, будто это правда. Сначала поверят окружающие. Потом поверишь ты. А потом это станет правдой. — Рецепт от мастера? — она выпуталась из его объятий и посмотрела на него сквозь пелену струящихся по лицу беззвучных слез. — Работает? — Да, Мэг. Работает, — твердо ответил он, отходя к дивану. Да, это бы сработало. Весь фокус заключался в том, что у него просто не было возможности забыть. Не было права. Вначале следовало стереть все упоминания о Винчестерах в базах ФБР, после нужно было озаботиться их безопасностью, приставив наблюдателей. Потому что, зная Дина, Кастиэль почти не сомневался, что тот в первые же недели после выздоровления найдет какие-нибудь неприятности. Или неприятности найдут его. Однако Охотник приятно удивил: тревожных сообщений от приставленного к нему наблюдателя не поступало вот уже почти два месяца. И тем удивительнее оказалось, что первым в переплет попал младший Винчестер. Ангел вспомнил, как даже сомневался поначалу, нужно ли устанавливать наблюдение и за ним. Оказалось, что очень даже нужно. Когда Сэм, проявив чудеса наглости, попросился на работу, назад в Семью, Кастиэль решил, что это его карма: видеть напоминание о Дине почти каждый день в собственном офисе. Но было и еще кое-что, склонившее его дать второй шанс бывшему перебежчику. Ну, кроме логичных, взвешенных и обдуманных аргументов последнего. А еще понимания, что, учитывая способность попадать в неприятности, оказавшуюся фамильным талантом Винчестеров, Сэма лучше держать в пределах видимости. Сэм его не боялся. То ли рассчитывая на снисхождение в силу привязанности Кастиэля к его брату, то ли еще почему. Но не исходил от младшего Винчестера этот приевшийся за последние месяцы едкий флюид страха, которым Ангел чувствовал себя укутанным, как пленкой. Кто-то боялся открыто, кто-то почти подсознательно, едва ли понимая, что именно заставляет опускать глаза и стремиться как можно быстрее закончить разговор. И несмотря на то, что многим просто неоткуда было узнать, за что его стоит бояться, именно этот страх не позволял ему самому об этом забыть. Да, Бальтазар его предал. Да, Майкл без колебаний отдал бы приказ о его ликвидации, если бы узнал всю правду о Винчестерах. Да, его братья сами бы перебили друг друга, и довольно скоро. Но они были его братьями. И даже лицемерная, лживая сука Анна была еще и его сестрой. Пусть он и знал, почему на самом деле сделал то, что сделал. Пусть он и сейчас не видел других вариантов. Призраки, приходившие к нему по ночам, были другого мнения. «Братоубийца», — шептал ему Майкл, еще совсем молодой юноша, каким он уезжал когда-то из дома в колледж, удивленно и неверяще глядя на стилет в своей груди. «Братоубийца», — вторил ему Бальтазар, двадцатитрехлетний парень, который возился с ним, потерянным и разбитым после смерти матери. И даже Рафаэль, на чью смерть ему было откровенно наплевать, с молчаливым укором стоял рядом. И Кастиэлю казалось, что в душном шлейфе чужого страха, в котором он ходил теперь, как во втором плаще, постоянно шуршит этот едва слышный шепот. Братоубийца. Он понимал, что большую часть его круга общения составляли люди, способные на поступки и похуже. Он понимал, что даже у тех, кому не наплевать, его действия могли вызвать только уважительный страх. Да, он все понимал. Но слышал все тот же шепот, преследующий его подобно мстительным эриниям. Кастиэль откинулся на спинку дивана, сжимая пальцами виски. Рядом прошуршали мягкие шаги и звякнуло стекло о стекло. — Держи, — Мэг протянула ему наполненный стакан. Он взял и сделал еще несколько глотков отвратительного напитка. Правда, после первого раза, когда Мэг угостила его своим неведомым пойлом, он предпочитал покупать виски хотя бы раз в неделю, чтобы в ее квартире был постоянный запас. Но ему и отличный виски казался гадостью. И если бы золотистый напиток не был тем самым, желанным волшебством, что хоть ненадолго отгоняло ненавистный шепот и заглушало память, — он бы и глотка ни за что не сделал. Кастиэль посмотрел на все так же стоявшую рядом женщину сквозь еще наполовину полный стакан. Та невесело хмыкнула, невесть что разглядев в его затуманивающемся взгляде, но промолчала. Они вообще редко разговаривали. Смысл был не в общении. Смысл был в присутствии. Кого-то, кто может понять, не бояться и не ненавидеть. Кого-то похожего, такого же разбитого и потерянного. Снова. Два обломка когда-то цельных жизней. Как жаль, что они — обломки разных жизней, которые никогда не смогут составить единое целое. Кастиэль точно знал, что однажды все забудется, отойдет в тень, как сон. Неприятный, но и только. Но до того, как это случится, пройдет еще немало дней-месяцев-лет. И их надо как-то прожить. Например, так, в этой тихой квартире, рядом с молчаливой женщиной, пытающейся делать то же, что и он, — выживать, когда не очень-то понимаешь зачем. И главное — как. Тоже вариант. Когда она звала, он всегда приезжал. Потому что видел, какой она встречала его в эти дни: та же натянутая струна, что и в первый вечер после похорон мужа. Видел, как жадно ее взгляд скользил по лезвию остро наточенного ножа. Понимал, что он сам для нее — некая кукла вуду наоборот, делая воображаемые примочки которой, она лечила и себя. Возможно, Мэг была для него тем же. Но, по крайней мере, она не была кем-то, обязанным ему подчиняться, она не была никем из той огромной орды охранников-подручных-подчиненных-партнеров и иже с ними, что постоянно его окружала. Она была просто человеком. И рядом с ней, пусть очень ненадолго, он был способен верить в то, что и он сам — еще человек. А не безвольная мышь, обреченная бежать в своем колесе день за днем, без надежды вырваться. Пожалуй, единственным, что ненадолго вырвало его из этого анабиоза, была поимка Аластара. Палач бежал быстро и прятался умело, однако недостаточно для того, за кем охотились все, в том числе, с подачи Кастиэля, и прикормленные служители закона. Спрятаться от всех он не сумел. Скорее всего, причина была в том, что, следуя примеру Бальтазара, экзекутор просто не оценил угрозу в лице чистильщика как достаточно серьезную. Расплачивался за свою ошибку он долго, очень долго. Вначале Аластар был даже удивлен, когда увидел входящего в его камеру Ангела. Он еще и улыбался эдак пренебрежительно, глядя, как чистильщик просматривает разложенные на столе инструменты и примеряется то к одному, то к другому. Ангел мог убить, но он никогда не пытал — это знали все. Однако, как это часто бывает, за этим всем известным знанием как-то потерялся тот факт, что не делать чего-либо — еще не значит быть не способным это сделать. Да, Кастиэль не любил причинять боль. Это не доставляло ему удовольствия. Обычно. Аластар умирал долго. Потому что тот кромешный ужас и оглушающее чувство беспомощности, что испытал чистильщик, сидя под дверью импровизированной операционной, в которой решалась судьба Винчестера, требовали выхода. Потому что ненависть к тому, кто посмел причинить боль его Дину, никуда не делась. Пусть Дин был на самом деле вовсе даже не его. В восприятии Кастиэля это мало что меняло. Там, в комнате, приспособленной под пыточную, рядом с той самой, в которой еще совсем недавно вынужденно жил Охотник, Ангел был как никогда близок к тому, чтобы понять одержимость Винчестера чужой болью. Там, в насквозь провонявшем кровью помещении, он не слышал преследующих его призраков, словно брезгующих такой обстановкой. Увы, это не помешало им настигнуть его снова сразу за порогом. А в душном флере сопровождающего его чужого страха появилась новая нотка: подручные, убиравшие то, что осталось от Палача, явно поделились впечатлениями в своем кругу. И вряд ли это было умиление от зашкаливающего милосердия их босса. Особенно учитывая, что одного из них, бывалого парня, не первый год работавшего на Семью, в камере стошнило, как малолетку, впервые увидевшего тело растерзанного зверем человека. Ну что ж, в конце концов, это тоже играло ему на руку. Стало, так сказать, последним штрихом в законченном образе чудовища, которым его видели. Иногда Кастиэль был склонен с ними согласиться. Постепенно мысли его начали сливаться в причудливые спирали без начала и конца, чтобы потом и вовсе плавно перейти в сны. Кажется, где-то в этом промежутке он еще что-то говорил Мэг, пытаясь в очередной раз в чем-то убедить то ли ее, то ли, скорее, себя самого. А может, это уже снилось.

***

Недолго повозившись с замком, Дин тихо и осторожно вошел в квартиру. Пусть дорога заняла не так уж много времени, но его хватило, чтобы успокоиться. Сейчас он бы даже мог подождать Каса снаружи, если бы не алогичное, но нестерпимое желание увидеть. В него словно всадили нож и не спешили вытаскивать. Он ходил с ним, дышал с ним, спал с ним. И вот сейчас, назло палачам, он хотел взять — и провернуть его в ране. Доказать, что таким его не сломать. И доказать себе, что может это сделать. Жилище, пропахшее табачным дымом, встретило его тишиной. Не работал телевизор, не было слышно разговора, даже кровать не скрипела. Увидев полоску света под одной из дверей, Охотник направился туда. Послушал несколько ударов сердца все ту же тишину и вошел без стука. — И какого хрена ты сюда приперся? — флегматично спросила Мэг. Она сидела на заправленной кровати, опираясь на спинку, держа в одной руке бутылку виски, а во второй сигарету. Бутылка была почти пуста, но на состоянии женщины это отразилось не особо заметно. — Где Кас? — О, ты вспомнил о Кларенсе? — она язвительно ухмыльнулась. — Не прошло и… а нет, прошло, хрен знает сколько времени уже прошло с тех пор, как твоя задница уплыла с больничной койки. — Что за бред ты несешь? Что еще за Кларенс? — Ну ты же спросил, где он. — Я спросил, где Кас! — Дин начал терять терпение, большими запасами которого никогда не мог похвастаться. — Ну ты и тупой, Винчестер. Вот мне интересно, что же такой умный Кларенс мог найти в таком тупом придурке, как ты, а? Едва сдержавшись, чтобы не свернуть шею наглой суке, Охотник просто развернулся и пошел проверить другие комнаты, здраво рассудив, что если чистильщик здесь, то он его и так найдет. И тот обнаружился довольно быстро: за ближайшей дверью. Ангел при полном параде, в своем строгом костюме и даже в ботинках, спал, неудобно скорчившись на продавленном диване. На вспыхнувший свет он никак не отреагировал. Подойдя ближе, Винчестер склонился к спящему, намереваясь потрясти его за плечо. Да так и замер, недоверчиво принюхиваясь, — от Кастиэля разило, как от целой бочки спирта. Выпрямившись, Дин с минуту растерянно топтался рядом, не представляя, что ему делать дальше. Да и нужно ли тут что-то вообще делать. Понятно теперь, зачем Кастиэлю после каждого посещения этого «гостеприимного» дома нужен был водитель! Удивительно, как он, непривычный к спиртному, вообще умудрялся на ногах еще стоять! — Какого хрена ты его спаиваешь?! — Ты головой стукнулся? — Мэг никак не отреагировала ни на его самовольные передвижения по квартире, ни на его возвращение. И сейчас в ее темных глазах не было и проблеска интереса, только усталое равнодушие. — Он взрослый мальчик и сам решает, что ему делать. Хочет — пьет. — Вот только он никогда не делал этого раньше. Пока не связался с тобой, — выплюнул Винчестер, машинально окидывая взглядом небольшую, плохо освещенную и скудно обставленную комнатушку. Шкаф, кресло, довольно большой телевизор в углу и собственно кровать, на которой и расположилась хозяйка квартиры. Возле ее правой руки валялась выбивающаяся из общей картины черная рубашка. На подставке под телевизором стройным рядом выстроились фотографии в рамках. И на каждой — сама Мэг, счастливо улыбающаяся, и молодой светловолосый мужчина. — Ой ли?! Я бы сказала, пока не связался с тобой. Пока не пожертвовал ради такого тупого куска дерьма, как ты, своей семьей и своей совестью. Не получив в ответ даже элементарного «спасибо». — Откуда тебе знать?! — Дин задохнулся от ярости, мгновенно отвлекаясь от обстановки. Вот уж никогда бы ему не пришло в голову, что Кас может трепаться о своих личных делах с любовницей. Сказанное впилось в голову омерзительным жучком, желающим прогрызть мозг насквозь. Нет, он, конечно, помнил слова Сэма о том, что Кас убил почти всю свою семью ради его спасения. Но предпочитал об этом не думать. Потому что на этом фоне его собственное поведение выглядело еще более тупо. — Он, знаешь ли, много говорит, когда пьян. В том числе и о тебе, и о своих братьях. Ты знаешь, что он видит их в кошмарах? Потому и пьет. Чтобы не видеть и не слышать. — Да плевать он всегда хотел на свою семью! — Винчестер действительно пытался убедить себя в этом. Потому что не мог представить, как можно убивать своих братьев, не ненавидя их. Впрочем, представить, как можно ненавидеть кого-то из своей семьи, у Дина получалось тоже не очень-то хорошо. — Они там все друг друга стоили. Кучка психов, только и ищущих причину, чтобы… — Они были его братьями, ты, тупое одноклеточное! И он помнил их совсем другими! — Мэг, вмиг растеряв все свое равнодушие, сорвалась на крик и вскочила с кровати. — Хотя с кем я говорю! И почему ему не повезло влюбиться в такое бездушное чмо? Уж лучше бы в меня. Я бы тоже не смогла ответить, но хотя бы оценила по достоинству его дар. — То есть я, по-твоему, бездушное чмо? — очередной жучок вгрызся в мозг. Как будто Мэг сейчас Америку открыла! Как будто он сам об этом не знал! Но понимать самому и соглашаться с какой-то потаскушкой — не одно и то же. — А кто же тогда ты, раз, даже зная, что ему на тебя плевать, все равно перед ним ноги раздвигаешь! — Я? Я — его друг! Единственный, кстати! Я та, кто его слушает и слышит! Та, кто его понимает и ценит, в отличие от тебя, кретин! Дин препаскудно ухмыльнулся, чувствуя непреодолимую потребность прирезать мерзавку, плюющуюся ядом слишком уж метко. У Винчестера вообще было ощущение, будто он говорит с самим собой, настолько просто, без усилий, женщина вытаскивала на свет божий его собственные, казалось, глубоко и надежно закопанные мысли. Жучки, грызущие мозг, порождали омерзительный зуд совести. И это нестерпимое жжение требовало ответных мер: унизить, ранить, заткнуть хотя бы. — Что, дружок тебя бросил, так ты решила разжиться, чем уж есть, так? — Дин кивком показал на фотографии, а потом на рубашку, оставшуюся лежать на кровати. Вставая, Мэг дернула ее за собой, и теперь можно было примерно оценить явно неженский размер вещи. — А если притвориться этакой всепонимающей, да подпаивать регулярно, то можно и счастливый билет выиграть, верно? — Что?! Да как ты!.. — ее голос взлетел почти до визга. Она судорожно сжала пальцы на горлышке бутылки, второй рукой ломая сигарету и даже не морщась от брызнувших на пальцы искр. — Он умер, урод ты гребаный! Ясно?! Умер! Он никогда меня не бросал! — А, то есть он не выдержал ваших с Касом «душевных» бесед? Или вы и его пытались привлечь, так что бедному мужику пришлось быстренько сдохнуть? Мэг взвизгнула и швырнула-таки бутылку, целясь ему в голову. Винчестер пригнулся, тут же выпрямляясь и вынимая из внутреннего кармана нож. Бутылка встретилась со стеной позади и зазвенела, разбиваясь. Несколько осколков простучали по плотной ткани его куртки, не причинив никакого вреда. — Что здесь… Дин? Хриплый голос затормозил их обоих: и Мэг, нацелившуюся взбешенной фурией со скрюченными в когти пальцами на физиономию Винчестера, и самого Охотника, уже примерявшегося, куда бы половчее всадить нож так, чтобы умирала женщина долго и мучительно. Дин повернулся к двери, стараясь удерживать Мэг в поле зрения. Кастиэль стоял, прислонившись к косяку в поисках устойчивости, которой ему явно не хватало. С волос капала вода, помятое лицо тоже было мокрым — видимо, он пытался привести себя в божеский вид, однако не особо в этом преуспел: черная шевелюра по-прежнему топорщилась во все стороны, галстук скособочился и болтался на шее экзотической удавкой, а лацкан пиджака завернулся с одной стороны. Чистильщик то и дело машинально тянулся к вороту, чтобы его поправить, но никак не мог ухватить плохо слушающимися пальцами выскальзывающую ткань. — Забирай своего ублюдка гребаного, Кларенс, и выметайтесь из моей квартиры! Оба! Немедленно! — прорычала Мэг. Кастиэль, не обратив никакого внимания на ее рык, попытался шагнуть к Дину и чуть не загремел на пол. Винчестер на автомате бросился вперед и подхватил начавшего заваливаться Ангела. — Твою мать, Кас! Ты же на ногах не стоишь! — А зачем? Ты же меня держишь, — резонно заметил тот, пытаясь сфокусировать мутный взгляд на лице Охотника, но, судя по результату, видя перед собой несколько таких лиц одновременно. — Какого хера вы еще здесь?! Я сказала вам выметаться! — Да пошла ты! — огрызнулся Дин, тем не менее перехватывая чистильщика так, чтобы можно было его куда-то вести, и пристраиваясь рядом. — Идем, герой. Домой, баиньки. Тут нам не рады. — Тебе точно нет, — буркнула женщина им вдогонку. Винчестер проигнорировал. Кастиэль непонятно слышал ли что-нибудь вообще. Дин крепко ухватил его за талию, позволив почти повиснуть на своем плече, направляя в движении и подхватывая каждый раз, когда тот спотыкался. С появлением Ангела злость на дурную бабу утихла сама собой, сменившись каким-то даже удовлетворением: Кас ведь и не посмотрел в ее сторону, что бы она там ни кричала о себе как о лучшем и единственном друге, а направился сразу к нему, непонимающему и неценящему его… гм, кретину, если говорить словами Мэг. И это Винчестер воспринял как своеобразную, пусть мелкую, но победу. Выкуси, сучка! Впрочем, кричала Мэг не только об этом, как вдруг вспомнилось, а еще и о том, что Ангел влюблен в него. Все еще. И вот это уже смущало. Потому как если уж любовница Каса уверена в этом, то, во-первых, никакая она ему не любовница, а во-вторых, возможно, это правда. Дин поудобнее перехватил попытавшегося в очередной раз сползти на пол Кастиэля, чувствуя, как внутри начинает складываться из осколков недавно разбившаяся вдребезги надежда. Хрупкая и колющаяся острыми, не полностью приладившимися краями. Нести ее в себе было больно и страшно. В прихожей Дину пришлось потратить еще некоторое количество времени и нервов, чтобы кое-как упаковать чистильщика в плащ, бежевый, старомодный, кажется, тот самый, в котором он видел его впервые, примерно год назад. Это вызвало внезапный приступ ностальгии. Охотник невольно улыбнулся, закутывая не сопротивляющегося, но и не помогающего Ангела в памятную одежку: мог ли он подумать тогда, что через год будет возможно вот это вот странное сейчас? — Какого хрена ты вообще таскался к этой истеричке? — не удержался от злого шипения Винчестер, затаскивая едва перебирающее ногами тело в лифт. — Дома надираться не мог? — Ей плохо. Она потеряла все, что… что значило… Все, — Ангел неопределенно махнул рукой, так и не сумев выудить из своего одурманенного мозга нужное слово. Подавшись в сторону за движением собственной руки, он привалился спиной к грязной стенке кабины, чтобы не упасть. — Мне тоже плохо. Мы — поломанные. Она и я. Я смотрю, как она чинит себя, и делаю так же. И Мэг тоже. Тоже смотрит. И пытается, как я. Быть. Дин, искренне пытавшийся понять его отрывистую, запинающуюся речь, в конце концов махнул рукой на это бесполезное занятие. Хотя слова «плохо» и «поломанные» застряли где-то в голове, присоединившись к жучкам-мозгоедам в их упорном труде. Дин не смог бы представить себе Кастиэля, мастера самоконтроля, сломленным. Это было за гранью возможностей его фантазии. Однако сейчас и представлять не нужно было — вот он, прямо перед ним, стоит, едва удерживая равновесие с помощью стенки лифта, скользя потерянным, измученным взглядом по тесному пространству, словно пытаясь найти хоть какое-то подобие опоры. И вряд ли только физической. Понимание, что он является не последней причиной такого состояния всегда собранного, уверенного в себе Ангела, стало для Охотника новым видом пытки, подходящей для применения на самом себе. Чистильщик еще что-то бормотал себе под нос, но постепенно голос его становился все тише, пока не затих совсем. На выходе из подъезда и потом, по дороге к Импале, припаркованной неподалеку, ни один охранник их не остановил и не потребовал у Винчестера отчета, куда это он так нагло тянет их босса. Из чего Дин сделал вывод, что охрана у Кастиэля никудышная. Получалось, что любой мог просто так, между делом, похитить Ангела, а эти ленивые задницы даже не почесались бы что-нибудь предпринять. Перестрелять бы уродов к чертовой матери! Все равно бесполезны! И приставить других, как внезапно подумалось. Обязательно. Потому что даже думать о том, что в жизни чистильщика ему уже нет места было не так хреново, как о том, что самого Кастиэля может не быть. Достаточно всего лишь удачливого конкурента, возжелавшего получить бизнес. А желающих более чем достаточно. И кому-то однажды может повезти. Конечно, везением ублюдок будет считать это ровно до тех пор, пока по его душонку не явится он, Охотник. Но Ангелу это уже ничем не поможет. А значит, нужно просто не допустить подобного. Правда, повлиять на выбор охраны для Главы Семьи, будучи при этом в синдикате никем, вряд ли было реально. Но разве Винчестера когда-нибудь останавливала очевидная невозможность чего бы то ни было? В машине Кас вырубился, прислонившись виском к стеклу. Пару раз он выныривал из своего полусна-полубеспамятства, дико оглядывался вокруг, но, заметив рядом Охотника, с тихим недоверчивым «Дин?» снова успокаивался, проваливаясь в дрему. Оставалось удивляться, как в полумраке салона он вообще способен был его узнать. В лифте уже в своем доме Ангел снова попытался прилечь на пол, так что Дину пришлось его обнять, позволяя опираться на себя и щекотать шею горячим дыханием. Конечно, просто пришлось. Так было удобнее всего удерживать чистильщика в вертикальном положении. Поймав себя на этих автоматических отмазках, Винчестер сам удивился: как будто ему было кому здесь врать. Некому и незачем. А себе можно было признаться, насколько приятно обнимать Каса, покорно льнущего к нему, пусть даже из-за опьянения, отключившего его рациональные мозги. Можно было даже притвориться, что они возвращаются с какой-нибудь вечеринки, где тот слегка перебрал. Возвращаются вдвоем, как и уходили… Боже, что за бред? Дин тряхнул головой, отгоняя невесть откуда взявшиеся больные фантазии. Сориентироваться в квартире Кастиэль не помогал, отрешенно пялясь куда-то в пустоту каждый раз, когда Винчестер останавливался перед очередной дверью, чтобы проверить, не там ли спальня. И нахрена ему одному столько комнат?! Почему-то сгрузить Ангела на диван в той же гостиной ему и в голову не пришло. Отыскав наконец с четвертой попытки искомое, Дин возрадовался. Просторная полупустая комната не казалась уютной даже в мягком, приглушенном свете настенных бра, кроме которых светить тут было нечему, ввиду отсутствия люстры. Спальня казалась неким ледяным царством, несмотря на вполне приятные, светлые тона стен и немногочисленной мебели. Возможно, дело было в настежь открытом окне, сквозь которое, подгоняемый ветром, врывался непрерывный поток холодного воздуха. Усадив чистильщика на кровать, Дин шагнул к окну. Горячие пальцы, сомкнувшиеся на запястье быстро и точно, несмотря на недавние проблемы с координацией, остановили его. — Не уходи. Вероятно, не такой уж долгий сон в машине благотворно повлиял на Ангела, разогнав немного туман в голове. Сейчас он, по крайней мере, был в состоянии сфокусировать взгляд — потерянный, усталый, больной — на лице Винчестера. — Я не ухожу, Кас, — сглотнув, ответил тот. — Окно закрою. Холодно. Помолчав, Кастиэль разжал пальцы. — Да. Холодно, — пробормотал он, начиная тем не менее стаскивать с себя плащ. Дин захлопнул балконную дверь и, вернувшись к кровати, потянул его за плечи вверх. — Встань, удобнее будет. Послушно поднявшись, чистильщик внезапно перехватил руки Дина и спросил, заглядывая ему в глаза: — Дин, ты пришел… зачем? — А давай я тебе завтра скажу, окей? — вот какой смысл предъявлять претензии вусмерть пьяному человеку, а? Да еще когда и от претензий-то ничего уже не осталось. А чтобы придумать какую-нибудь подходящую отмазку для своего визита, нужно время. — Ты не приходил. Долго. А сегодня… Зачем? — повторил Кастиэль, по-прежнему удерживая его за запястья. Нет, вырваться, конечно, можно было очень быстро и просто. Но драться с этим самым вусмерть пьяным человеком было еще более тупой идеей, чем говорить с ним же. — Хотел спросить, какого хрена ты приставил ко мне «хвост»? Нравится держать людей под колпаком? И что тебе донесли твои шпионы, а? — прежней злости не было, но стыд за то, что чистильщику, оказывается, были известны все его «тайные» наблюдения, никуда не делся. — Ничего. — Не верю! Зачем тогда это тебе понадобилось? — Чтобы с тобой ничего не случилось. Только для этого, — Ангел говорил медленно, но внятно, глядя чуть удивленно, словно не понимая, почему ему нужно объяснять такие элементарные вещи. — Ты должен жить, Дин. — Должен? С чего вдруг и кому я это должен? — Никому. Но иначе во всем этом не будет смысла, — Кастиэль отпустил, наконец, его руки, отводя взгляд. — В чем не будет смысла? — Во всем. Ну конечно, да здравствует логика пьяных! И умственные способности тех, кто с ними пытается разговаривать. Дин длинно выдохнул. Да, надо было молчать. Молчание — золото. А в его случае — вообще платина какая-нибудь. Ему и с трезвым Кастиэлем лучше не разговаривать, судя по результатам. Грызущие его мозг жучки никуда не делись, только взялись за дело с удвоенным энтузиазмом, подпитавшись новой порцией его неблагодарности. Как будто мало он предъявлял Касу глупейших претензий раньше! И ведь еще поднимаясь в квартиру Мэг, уже понимал, что все его возмущение — скорее повод, глупый, нелепый, но какой уж под руку подвернулся. Чтобы приблизиться. Чтобы поговорить. А в итоге бездарно растратил свою возможность на бессмысленный разговор с пьяным, мало что сознающим Ангелом. А значит, завтра придется придумывать новый предлог. Стянув с ушедшего в свои мысли чистильщика плащ и пиджак, Винчестер решил на этом и остановиться: уверенности в том, что сможет остановиться позже, не было ни грамма. Руки и так тянулись к горячей коже, как железо к магниту. Но, едва сделав шаг назад, он снова попал в плен неуверенного, умоляющего взгляда и хриплого выдоха: — Не уходи, — Кастиэль нахмурился, пытаясь сосредоточиться, и продолжил: — Прости. Не злись. Я не хотел… шпионить. Я хотел лишь, чтобы ты был в безопасности. — Мне не нужна твоя опека, Кас! — фыркнул Дин скорее по инерции. Он хотел побыстрее уложить Ангела в постель — нет, не в том смысле уложить, хотя в том бы тоже, конечно, хотел, но желательно все же не пьяного в дым — и уехать домой. Чтобы завтра поговорить уже на трезвую голову. На трезвую черноволосую голову, поскольку его собственная и сегодня была в норме. — Не нужна… А что нужно? Дин, мысленно уже прикидывающий, что бы такое сообразить в качестве оправдания для завтрашнего визита, посмотрел на Кастиэля, не совсем понимая, чего тот от него ждет. Тот нахмурился еще сильнее, скривился и сжал челюсти, словно пытаясь сдержать приступ сильной боли, не позволяя ей выплеснуться наружу стоном. — Кас, давай ты… — Хочешь мою жизнь? Бери, — тихо, хрипло, отчаянно. — Хочешь тело? Бери. Хочешь душу? Бери. Все, что захочешь, — Дин открыл рот, чтобы что-то сказать, хоть что-нибудь, но так ничего и не выговорил. Мысли разбежались, оставив только звенящую пустоту в черепе. — Но тебе же ничего не нужно. От меня тебе никогда ничего не нужно. Да к черту поводы! И планы на завтра тоже к черту! Дин шагнул вперед, чувствуя себя так, словно шел по невероятно скользкой стеклянной поверхности — и ничто в этот момент не могло бы убедить его в том, что внизу находится обычный пол. Шагнул, чувствуя под ногами лишь тонкое непрочное стекло; одно неверное движение — и здравствуй, бездна! Шагнул, сокращая расстояние между ними на тот самый шаг, на который сам же и отступил раньше, — на все шаги, которые делал до этого, неверные, лишние, ненужные, болезненные, ломающие и крушащие шаги, — и обнял замершего Кастиэля. — Черт, Кас! Я… Мне… мне нужно. Мне все нужно. Ты нужен мне. Весь, Кас. Черт, если бы ты знал, как ты мне нужен… Ангел пошевелился в его объятиях, чуть отстраняясь, заглядывая в глаза, пытливо, недоверчиво. И мгновение спустя медленно и нерешительно, словно давая Дину шанс передумать, потянулся за поцелуем, лишая его этим необходимости говорить. Что было очень кстати — у Винчестера всегда имелись проблемы со словами, если они не были матерными, конечно. Дин не передумал. Да и как бы мог? Если признался наконец себе, что жажда прикасаться — это не просто желание, но потребность. Что каждый поцелуй словно возвращает все на свои, единственно верные, места и каждое ответное движение — восстанавливает какой-то кусочек его вывихнутой души. Как можно было отказаться от этого ощущения удивительной целостности? Единственное, о чем он жалел, — что не может дать в ответ ничего равноценного. Скорее уж наоборот. Все, что он всегда умел, — причинять боль. Как оказалось, тому, кого любит, — в первую очередь. И как бы он ни хотел выцеловать сквозь кожу всю ту боль, которую причинил, вряд ли это было возможно. Но можно было не добавлять новой. Ни за что. Эта мысль так крепко засела в голове Охотника, что, уже готовясь войти в жаждущее его тело, он вдруг остановился. Хоть сколько проявляй осторожность, хоть как долго и тщательно подготавливай — боль неизбежна. И пусть потом она перемешается с наслаждением, но вначале… Смешно, но несколько долгих мгновений он, экзекутор-виртуоз, просто не мог решиться. Кас притянул его к себе за шею и, глядя прямо в глаза, попросил: — Давай же, Дин. Хочу тебя всего. Хочу почувствовать тебя в себе. Этот низкий голос завораживал, посылая импульсы, кажется, прямо к нервным окончаниям, минуя мозг. Наверное, если бы Кастиэлю понадобилось его загипнотизировать, полностью подчинив своей воле, ему было бы достаточно просто говорить вот так. Из головы словно ветром выдуло все лишние мысли. Дин послушно двинулся вперед, ловя первый стон-выдох, чтобы вернуть его со своим дыханием. Чтобы заполнить собой, вплавиться в это тело, влиться в душу и остаться там навсегда. Кас ведь предложил все. И Дину нужно было все. Но и отдать он собирался не меньше, пусть бы на это и потребовалась вся оставшаяся жизнь. Чтобы вернуть доверие. Чтобы доказать, что он его стоит. Лежа в полумраке холодной спальни, прижимая к себе уснувшего Кастиэля и время от времени едва касаясь легким, чтобы не разбудить, поцелуем то его волос, то плеча, Дин думал, что все-таки нашел свое место. И ходить далеко не пришлось. Стоило только глаза разуть. Вот оно, прямо здесь. Не в этой конкретной квартире, или спальне, или кровати — а с этим конкретным человеком. Рядом с которым все казалось правильным и возможным. И кто знает, возможно, он даже научится не только разрушать и убивать, а сохранять и оберегать, когда будет что — точнее кого — оберегать. Винчестер в очередной раз, не удержавшись, зарылся лицом в черные, взлохмаченные волосы, вдыхая знакомый запах. Кас пошевелился, еще теснее притираясь спиной к его груди, на мгновение сжал его ладонь, и снова расслабился, обмякнув теплым, тихо дышащим счастьем в кольце его рук. Дин закрыл глаза, улыбаясь — наверняка совершенно глупой улыбкой, увидеть которую, к счастью, было некому, — и мысленно делая самому себе строгое внушение, не проебать все по своему обыкновению. Проснулся Кастиэль на удивление отдохнувшим, с хорошим самочувствием и даже настроением. Ему не снилось ничего уныло-муторного, как все последние месяцы. Некоторое время он еще лежал, не двигаясь, пытаясь поймать отголоски приятного сна. Потом все же открыл глаза и перевернулся на бок, скользя рассеянным взглядом по светлой спальне. Солнечные лучи пятнали стену и пол — время только приближалось к полудню. Кровать была пуста. Как и каждое утро, вообще-то. Почему бы ей не быть такой и сегодня?.. Полностью проснувшееся сознание внезапно озарилось вспышками памяти. Воспоминания навалились сразу, как лавина. Глухо застонав, он пожалел, что вообще проснулся. Лучше бы умер во сне. Боже, что он только вчера нес! Не то чтобы он говорил что-то, что не было бы правдой. Даже задыхаясь от сводящих с ума ощущений, когда Дин настойчиво и неторопливо расплавлял все его тело долгими ласками. Даже после, когда, едва вынырнув из послеоргазменной нирваны, захлебываясь словами, такими несовершенными, такими недостаточными, выплескивал из себя что-то совсем уж слюняво-наивное. Но вот так обнажать перед кем-то душу — тем более перед тем, кому эта самая душа и нахрен не сдалась! — было стыдно до омерзения. Пить надо меньше. Или хотя бы делать это в одиночестве, закрывшись на сто замков. Все прекрасное настроение как ветром сдуло. С трудом заставив себя встать, он направился в ванную. Дина в квартире не наблюдалось. Да и с чего бы вдруг ему тут быть? Он принял душ, побрился и уже одевался, когда услышал какую-то возню на кухне. Домработница приходила только по понедельникам, а сегодня была суббота. Крысы, которых по определению не могло быть в таком респектабельном, да еще и новом доме? Недоверчиво хмыкнув, Ангел достал пистолет и пошел проверять. Охрана у него, конечно, не зря свой хлеб ела, но осторожность еще никому не вредила. Кастиэль застыл прямо на пороге, наблюдая за знакомой, но совершенно неуместной здесь фигурой. Джинсы, серая рубашка в мелкую клетку, короткие светлые волосы. Галлюцинация? Дин выкладывал продукты из двух объемных пакетов в холодильник и, похоже, не услышал и не заметил его приближения. Как всегда. — Дин? Охотник вздрогнул и быстро повернулся, зацепив локтем дверцу холодильника и чертыхнувшись. — С добрым утром, Кас! Ты рано встал, я думал, после вчерашнего проспишь, как минимум, до обеда, — Дин окинул быстрым взглядом полуодетого Ангела, стоявшего в одних старых джинсах и незастегнутой рубашке в нескольких шагах от него, задержавшись чуть дольше на россыпи темных пятен на шее и груди, немного нервно облизнул губы и улыбнулся. — Ты… здесь? — Кастиэль склонил голову к плечу и нахмурился. Он чувствовал себя как человек, запутавшийся в складывании простой головоломки: вроде бы все части перед тобой и механизм понятен — а результата нет. — Я и вчера был здесь. Ты не помнишь? — Винчестер перестал улыбаться, в глазах его промелькнула тревога. — Я помню. Да. Помню, — Кастиэль поспешно отвел глаза, чувствуя, как снова всколыхнулся внутри жгучей волной стыд. Шагнув к ближайшему столу, он положил ненужный пистолет. — Ну вот и чудненько, — бодро заявил Дин и вернулся к своему занятию, продолжая говорить. — Ты знаешь, что у тебя в холодильнике мышь не только повесилась, но и успела мумифицироваться? Ты вообще чем-то питаешься? Я тут хотел тебе на похмелье хоть чая сделать да бульона сварить и нифига не нашел. — Я не пью чай. И готовить не умею, — чистильщик все еще пребывал в легком ступоре. Казалось, он никак не может уловить суть таящегося где-то тут подвоха. — Раньше я покупал продукты, а потом понял, что смысла все равно нет. — И то правильно. Ладно, тогда кофе? — Охотник, не дожидаясь ответа, засуетился возле кофеварки. Кастиэль потер кончиками пальцев виски, пытаясь заставить свой мозг хоть как-то соображать. Увы, понятнее ничего не стало. Дин здесь. Вчера он зачем-то приходил к Мэг. Кажется, возмущался по поводу слежки. Ну, это-то как раз было понятно. Это же Дин. Чтобы он да молча проглотил факт заботы о себе? Но что он забыл в его квартире сейчас? Если только не намеревался засыпать упреками его уже трезвого. После того как Охотник едва не прожег его ненавидящим взглядом в последний раз, когда они виделись, а потом и вовсе выставил вон, ожидать чего-то другого было бы странно. Но вчера… если отвлечься от стыда за собственное поведение и вспомнить действительно все… вчера Дин тоже говорил много чего неожиданного. Или, скорее, неожидаемого. Можно даже сказать, невероятного, как раньше считал Кастиэль. И в отличие от него самого, Винчестер был трезв. Совершенно безумная надежда затеплилась где-то внутри слабым огоньком, без труда тем не менее затмив все рациональные соображения о том, насколько это все может быть глупо и опасно. Оставив только вот это, еще совсем маловероятное «может быть». Что ж, нужно просто собраться с мужеством — и все прояснить, расставив точки над «ё» сразу, пока этот крохотный огонек внутри не разгорелся в мощное пламя уверенности, которое сожжет все, прежде чем угаснет. Решившись, он коротко вдохнул и позвал: — Дин, — глядя в ясные, солнечные глаза, говорить стало значительно сложнее. — Что ты собираешься делать? Да уж, вопрос — просто образец конкретики! — Кофе, — с легкой усмешкой отозвался Винчестер. — Ну, это на случай, если ты не видишь. Сейчас я готовлю нам кофе. А потом приготовлю еще поесть, — его улыбка становилась только шире по мере того, как все сильнее хмурился Кастиэль. Охотник явно понимал, что спрашивали его не об этом, но даже не думал облегчать Ангелу задачу. — Могу я попросить тебя остаться? Со мной. Не только пообедать, — Кастиэль произнес все это на одном дыхании, тут же пожалев, что вообще сказал. Мало он наговорил вчера! Дин тихо фыркнул, покачал головой и озвучил твердое и решительное: — Нет, — полюбовавшись тем, как Ангел быстро повернул голову, пряча глаза, и обозвав себя мысленно бесчувственной скотиной, внезапно возлюбившей театральные жесты, он пояснил: — Не можешь, Кас, потому что я и так останусь. Не обязательно конкретно здесь, но рядом с тобой точно. Хотя на самом деле хорошо, что ты об этом заговорил, а то я, признаюсь, уже голову себе сломал, придумывая планы, один другого безумней и нелепей, как бы так ненавязчиво навязаться. — Ты действительно думал, что тебе нужны для этого какие-то особенные планы? — огонек внутри вспыхнул поярче, оживленный услышанным. Однако поверить в возможность чего-то, отличного от ставшей привычной, как собственное отражение в зеркале, стылой пустоты, было сложно. Страшно, на самом деле. Поверить — и обмануться. — Ну, я наворотил всякого. Я бы не удивился, если бы ты и видеть меня больше никогда не захотел. Я хотел извиниться. Давно хотел. Но потом подумал, что у меня нет собственноручно склеенного бокала, разбитого тобой тогда, помнишь? А значит и просить о новом… — каком уже там по счету? четвертом? — шансе смысла нет, — Дин криво улыбнулся, нервно взлохмачивая свои короткие волосы. — А ты спрашиваешь «думал ли я о том, что мне нужны какие-то особенные планы». Да я бы даже не удивился, если бы ты, протрезвев, позвал охрану и приказал выкинуть меня. — Я так понимаю, слушать ты по-прежнему не умеешь. — Ну, пьяный человек может много чего сказать, — пробормотал Охотник, внезапно испытав живейший интерес к напольному покрытию. — Ты мог вообще все забыть. — То есть ты рассчитывал, что я забуду все, что говорил ты? — Нет! — возмутился Дин. Потому что он действительно очень бы такого не хотел. Хотя бы потому, что повторить не смог бы, наверное, даже под пытками. Он упрямо выпятил подбородок, собрав все свое мужество, чтобы смотреть Кастиэлю в глаза, не смущаясь, как малолетка какая-то. — Но даже если бы ты забыл… мне нужно было сказать. Я хотел, чтобы ты услышал. Под пристальным испытующим взглядом было крайне неуютно. И еще хуже — когда недоверие в синих глазах, смешанное с надеждой примерно в равных пропорциях, сменилось целым ворохом чувств, большинство из которых Дин предпочитал никогда не называть вслух. Он чувствовал себя статуей на пьедестале, освещенной невыносимо ярким, обжигающим светом, под которым все изъяны как на ладони, ничего не спрячешь. Отвернувшись, Охотник занялся удачно сварившимся кофе, чтобы избежать этого сияющего взгляда. И, рассчитывая перевести тему, пока не сгорел от смущения, быстро спросил: — Ты почему так распустил свою охрану? Вчера они и шага не сделали в нашу сторону, когда я тебя к машине тянул. И сегодня я сюда зашел, как к себе домой. Что за хрень? — У них приказ не трогать тебя. Что бы ты ни делал. — Это как? — Дин повернулся, удивленно приподняв брови. — Мало ли что могло мне взбрести в голову. Тебе ли не знать. — Могло, наверное, — Кастиэль подошел ближе, опираясь руками о столешницу позади него и почти прижимая его к столу своим телом, и тихо напомнил, глядя прямо в глаза: — Я ведь сказал: хочешь мою жизнь — бери. Черт! Винчестер почувствовал, как полыхнули жаром щеки. И не отвернешься, не отойдешь — Кастиэль надежно зафиксировал его, перекрыв пути к бегству. Неловкость, вспыхнув с новой силой, свела губы судорогой кривой улыбки. Вот не надо ему такого говорить. Если от пьяного, почти невменяемого тела он еще мог рассчитывать услышать все, что угодно, то от трезвого Кастиэля это воспринималось как торжественная клятва. До зуда под кожей захотелось исчезнуть, улетучиться, ну или хотя бы перевести все в шутку. Чистильщик придвинулся ближе, уничтожая то мизерное расстояние, что еще было между ними, прильнул всем телом, покрывая неспешными поцелуями его шею, каждым прикосновением губ запуская стайки мурашек по коже. Дин отклонился назад, отстраняясь, насколько позволяла упиравшаяся пониже поясницы столешница. Придерживая Ангела за плечи, заглянул в глаза. — Кас. Мне не нужна твоя жизнь. Мне нужен весь ты. Живой, — Винчестер сглотнул невесть откуда взявшийся комок в горле, снова теряясь под взглядом синих глаз, так откровенно сияющих любовью, нежностью, доверием — всем тем, чего он точно не заслужил. — Я знаю, что я тот еще засранец, и сволочь, и скотина неблагодарная, наверняка не заслуживающая ни твоего отношения, ни всего, что ты для меня сделал, но обещаю, что постараюсь… нет, сделаю все, чтобы быть таким, каким ты меня видишь. Я сделаю все, чтобы заслужить тебя, Кас. Кастиэль непонимающе свел брови, привычно склоняя голову к плечу. — Тебе не нужно стараться, Дин. Просто перестань воображать о себе всякие гадости. Или хотя бы поверь мне — ты не такой, как о себе говоришь. Ну, может, разве что засранец. Иногда, — он улыбнулся, хитро прищурившись, и прекратил поцелуем зарождающееся возмущение Охотника, жаждавшего немедленно покаяться во всех грехах. — Но твою охрану я все равно вздрючу, так и знай, — пробормотал Винчестер Ангелу, занятому тщательным исследованием его уха. Исследование проводилось языком, и Дину казалось, что каждое движение все больше приближает его к состоянию полного разжижения мозга вследствие переизбытка импульсов удовольствия. Кто знал, что такая у него эрогенная зона? Собственно, чтобы как-то с этим бороться, он и пытался говорить. — Зачем? — Кастиэль и не подумал отрываться от своего занятия. Его руки, давно уже пробравшиеся под одежду, неторопливо и вдумчиво блуждали по телу Охотника, словно восстанавливая чуть поблекшие воспоминания. — Затем, что они должны… о твоей… ммм… безопасности думать… — он завис, пытаясь отыскать в закоулках мозга продолжение своей мысли, — независимо даже от того, что ты им приказываешь! — пришлось отстраниться, чтобы не закончить свою речь бессвязными стонами. Однако это Дин считал важным сказать, и как можно раньше. — И да, я намерен заняться этим всерьез. Если думаешь, что сможешь и дальше плевать на все, таскаясь за выпивкой в какое-то захолустье, то забудь об этом. — Ты так мило заботишься обо мне, — Ангел попытался сохранить серьезную мину на лице, но, вопреки обыкновению, не преуспел в этом, почти сразу же расплывшись в довольной улыбке. — И ревнуешь. — Что? Я… Ладно, да, ревную. Но не только. — Я не буду ездить к Мэг, обещаю, — поцелуй. — По крайней мере, без тебя, — еще поцелуй. — И да, с охранниками можешь делать все, что хочешь, — Кастиэль вернулся к недоисследованному уху, снова лишая Охотника способности мыслить связно. Стягивая с него рубашку, Ангел зацепил чашку с налитым и благополучно забытым кофе. Темно-коричневая жидкость полилась на пол резвым ручейком, привлекая внимание. — Мы, вообще-то, собирались пить кофе, — зачем-то напомнил Дин, тяжело дыша и мечтая сейчас только о постели и продолжении всего, что они начали, но никак не о каком-то там напитке. — К черту кофе, — выдохнул Кас, расстегивая его джинсы. — И обед туда же, — добавил он, подталкивая его почему-то к столу. — Может, пора уже переместиться на кровать? — К черту кровать!