Ходячий замок с другой стороны

Сырая портхавенская зима, промозглая и ветреная, как нельзя лучше соответствовала настроению Хаула. Снег таял, становясь бурой грязью, потом это месиво замерзало неровными колдобинами, ходить по которым было несказанно противно. Хаул с трудом выгонял себя в Академию, в библиотеку, к миссис Дингл с новыми исследованиями (она сама настаивала на том, чтобы он регулярно отчитывался перед ней). Приходилось пинать себя, чтобы выйти из дома на тренировки. Хотя Хаул не посетил ни одной лекции, он еще числился в университете на отделении педагогики, поскольку пришлось-таки подавать туда документы; и из команды его не прогоняли — слишком хорошо было с ним играть. Но больше всего ему нравилось сидеть перед очагом и болтать с Кальцифером. Тот рассказывал, как несколько тысяч лет назад родился от взрыва далекой звезды и вместе со своими братьями и сестрами отправился странствовать по просторам вселенной. Правда, описать свое путешествие он не мог, на все расспросы сердито отвечая: «Я путешествовал тысячи лет, и понадобится не один век, чтобы вкратце рассказать об этом». Впрочем, Хаул подозревал, что Кальцифер просто ничего толком не помнит. Если Хаул сильно надоедал демону своими расспросами, тот начинал выдавать ему те сведения по астрономии, которые есть в любом школьном учебнике. — Да ну тебя, — смеялся Хаул, — лучше расскажи, как ты оказался здесь. — Как, как, — ворчал Кальцифер, — летел я, летел и вдруг — бац! Врезался в преогромный метеоритище. Если бы эта махина обрушилась на вашу планету, вам бы всем была крышка, так что, считай, я избавил вас от страшной катастрофы, поскольку после столкновения со мной метеорит изменил траекторию полета. А я, неизвестный герой, отскочил с такой силой, что попал в атмосферу планеты и начал падать. Ну, дальше ты всё знаешь, — вздыхал Кальцифер. Каждый раз эта история повторялась, обрастая новыми подробностями, иногда противоречащими друг другу, так что Хаул никак не мог понять, где тут правда, а где выдумка. *** В конце января Меган сообщила, что Хаула берут в центральную библиотеку. Делать было нечего. Все люди любят по-разному: разве Меган виновата, что ее любовь такая суматошная, бестолковая и навязчивая? Но, вернувшись после первого дня работы, Хаул с упреком спросил сестру: — Зачем ты всё время устраиваешь меня работать в женские коллективы? — Может, женишься, и жена сделает из тебя наконец человека. — О, Меган! — Хаул возвел очи горе. — И я не шучу, — отрезала Меган. Она, кажется, хотела еще что-то добавить, но на кухню неуверенными шажками вошла Мари и остановилась, держась ручкой за дверной косяк. — Кто к нам пришел! — обрадовался Хаул, подхватил девочку на руки и подбросил вверх. Мари счастливо рассмеялась и замахала руками, припрыгивая в объятиях дядюшки. — А, еще хочешь полетать? — и Мари снова взлетела в воздух и зависла под потолком на минуту, весело хохоча и дрыгая ножками. — Хауэлл, ты с ума сошел? Что ты делаешь? Ну-ка прекрати немедленно! — взвилась Меган. — Ничего я такого не делаю. Разве ты не видишь, что ей нравится? — Это глупое, опасное и бесполезное занятие, — сказала Меган. — Лучше собери с ней пирамидку или поиграй в кубики. — Ну что, Мари, пойдем заниматься полезным делом? — улыбнулся Хаул, унося девочку в комнату. *** На свою новую работу Хаул никогда не приходил вовремя и всегда старался сбежать оттуда пораньше. Как ни странно, девушки-сотрудницы смотрели на это снисходительно и всегда выгораживали его перед начальством. Так можно было жить, но в конце февраля Хаул вдруг стал замечать среди читателей в читальном зале темноволосую девушку. Она одевалась в теплый свитер (в библиотеке на самом деле было довольно прохладно) и, читая, зябко втягивала руки в рукава. Когда он приходил, она обычно листала словари и справочники, находящиеся в открытом доступе, а потом подходила к нему и протягивала листочки требований. Уходя, книги она тоже сдавала ему. Иногда он появлялся в библиотеке раньше и каждый раз оборачивался, когда открывалась дверь. Она входила и сразу направлялась к нему подавать требования. Через неделю Хаул уже запомнил номер ее читательского билета и неразборчивый росчерк фамилии: то ли Макиен, то ли Макларен… Я научился тайной, томной Любви, изысканной и скромной. Тот часто причиняет боль, Кто хорошо знаком с тобой. Любви сокрытой тайный свет — Для человека лучше нет.* Знакомиться с девушкой он не решался. Но однажды утром, когда она подала требования, он неожиданно для себя сказал: — У вас шотландская фамилия, только я никак не пойму: Макиен или Макларен? — Меня зовут Джоан Макиен. А вас? — Хауэлл Дженкинс. — Зато у вас очень уэльское имя. — Конечно, Хауэлл, сын Гвила, сына Моргана, сына Дилана, сына Дженкина, сына Дафидда, сына Гвилима… — И Дафидда ап Гвилима сюда приплели, — улыбнулась Джоан. — Если вы думаете, что удивили меня знанием своей родословной, то ошибаетесь. Я могу пять минут перечислять своих предков и не закончу. — Я и не думал вас удивить, просто вспомнил старый английский анекдот… — Какой? — спросила Джоан, поднимая на него глаза цвета черного чая. — Рассказать, что ли? — с сомнением проговорил Хаул. — Да, — кивнула девушка. — Однажды темной ночью англичанин, ехавший через горы, услышал крик о помощи, издаваемый, очевидно, человеком, упавшим в глубокое ущелье рядом с дорогой, и, прислушавшись внимательнее, разобрал слова: «Помогите, господин, помогите!» — сказанные с истинно уэльским произношением. «Чем помочь? Кто вы?» — спросил путешественник. «Дженкин-ап-Гриффит-ап-Робин-ап-Уильям-ап-Рис-ап-Эван», — был ответ. «Ленивые же вы парни, — сказал англичанин, пришпоривая лошадь, — если вшестером лежите в этой дыре. Почему во имя здравого смысла вы не поможете друг другу выбраться?» Джоан улыбнулась: — Я его не слышала. Хаул пожал плечом и ушел искать для Джоан книги. Через несколько часов девушка подошла сдавать книжки. — Как вы не мерзнете? — обронила она, ежась. — Отложите. Роман о моем дедушке, — Джоан улыбнулась, легко постучав пальцами по обложке верхней книжки. — В самом деле? — Хаул поднял брови. — Нет, конечно, — усмехнулась она. — Просто персонажа зовут так же. *** Хаул присел возле камина, мечтательно улыбаясь. — Кальцифер, кажется, я влюбился. — Что-о? Опять? Да если ты сейчас так часто влюбляешься, что было бы с тобой, имей ты сердце!? — Не так уж часто, по-моему, — несколько смущенно отозвался Хаул. — Всё равно ничем хорошим это не кончится, — ворчливо откликнулся демон. — Как ты можешь думать о том, как что закончится, если всё только-только начинается? — воскликнул Хаул с упреком. — Я демон, и умение предвидеть будущее — характерная моя особенность. — Пф-ф! Предвидеть будущее! Лучше бы ты предвидел то, что касается тебя, а мое будущее оставь, пожалуйста, мне, — фыркнул Хаул. — Мы с тобой теперь связаны, сам знаешь, — прошипел демон. — Твое будущее — это и мое будущее тоже. — Ладно, прорицатель, пойду навещу миссис Дингл, расскажу ей всё, что мне удалось узнать про преображающие и трансформирующие заклятия, нерушимые и разрешимые с условием. И продемонстрирую кое-что на ее белых крысах. — Будешь в библиотеке, глянь, как можно расторгнуть договор с демоном, а? — жалобно попросил Кальцифер. Хаул только вздохнул: будто он не искал ответ уже несколько месяцев… *** Едва Хаул явился в библиотеку, Джоан подошла к нему. — У меня отложены… — Помню, — Хаул принес ее книги. — Я опять пропускаю лекции из-за вас. — Причем тут я? — Несколько раз я приходила после занятий, а вас уже не было. Хаул не нашелся, что ответить на ее признание. Выходит, уже почти два месяца она пропускает занятия в колледже, чтобы прийти в библиотеку… к нему? — Когда вы сегодня освободитесь? — поинтересовалась Джоан. — М-м… как обычно… А впрочем, раз уж вы прогуливаете, то давайте погуляем вместе. Если вы не против. — Не против. Но… вас не выгонят с работы? Хаул небрежно махнул рукой: — Подумаешь! Моя сестра найдет мне другую. Они с Джоан рассмеялись. Потом Хаул сообщил стоявшей рядом сотруднице, что у него внезапно разболелась голова и он уходит. Девушка понимающе кивнула. Они, наверное, обошли полгорода и в конце концов вернулись в центр. — Честно говоря, я проголодалась, — сказала Джоан. — Ну да, я тоже. — Тут, на Русалочьей пристани, есть хорошее кафе. — Да здесь всегда полно народу, — поморщился Хаул. — А мне нравится толпа: интересно смотреть на людей, слушать обрывки разговоров… На Русалочьей пристани они встретили университетских знакомых Хаула. — А-а, ну теперь понятно, почему наше солнце стало меньше нам светить, — засмеялся Гарри, кивнув на Джоан. — Гарри, да ты поэт! — заметил Хаул. — Это ты на меня так разлагающе действуешь, — хмыкнул тот. Они сели все вместе за столик, придвинули еще несколько стульев, ели, весело болтая. Приятели Хаула пригласили Джоан посмотреть их игру с командой Бристольского университета. — Хаул, а ты пойдешь? — поинтересовалась девушка. Парни рассмеялись: — Как он не пойдет? Он же играет! Ты что, не сказал девушке, что играешь в регби? Когда приятели Хаула ушли, Джоан спросила: — Почему ты мне не рассказал про университетскую сборную? — Просто не успел… — пожал плечами Хаул. — Расскажи мне еще о чем-нибудь, о чем пока не успел, — попросила она. — Да я многое не успел рассказать, мы ведь и знакомы-то совсем недолго. — Ты мне все больше про Дафидда ап Гвилима говорил, а я хочу знать о тебе… — Что именно? — Всё. — Ну-у, — протянул Хаул, — всё о себе я и сам не знаю. *** Весна набирала силу. Кальцифер опять чувствовал себя заброшенным. В Ингарии Хаул почти не появлялся: так, заглянет на несколько часов в Кингсбери, и снова к себе. Тренировки, работа и, главное, Джоан. …Сшивали лоскутки лесов Шагами, звоном голосов, Бродя под лиственным покровом. Нет в этом ничего дурного! Влюбленные цветущим лугом Идут и смотрят друг на друга, из уст в уста смеются всласть, и на траву спешат упасть.* — У тебя стихи на все случаи жизни, — засмеялась Джоан, садясь на скамейку. — Это не у меня, это — вообще, — Хаул пристроился рядом. Между молодыми листьями, точно сквозь витражи, сыпались зеленоватые солнечные блики, выкладывая на дорожке и на скамейке причудливые изменчивые узоры. У пруда дети кормили лебедей и уток. — «Сажать березы у воды — благословенные труды»*… — Хаул подставил раскрытую ладонь под каплю света. Джоан затаила дыхание, любуясь, как в его руке сияющее пятнышко превратилось в лучистую звездочку, потом в диковинный цветок, который, раскрыв лепестки и вытянувшись, стал чудным парусником, качающимся на волнах, а потом — сверкающим замком с узорными башенками. — Хауэлл, что это было? — прошептала она. — А что было? — спросил он с улыбкой. Она промолчала и, подождав немного, спросила: — Скажи, почему ты работаешь в библиотеке? Неужели у тебя недостаточно амбиций, чтобы заняться чем-то… ну… более подходящим, что ли? — А что мне подходит больше — скромному мечтателю? — лукаво ответил Хаул. — Нет, я так не думаю… В тебе есть что-то необычное, яркое. Неужели ты хочешь всю жизнь провести среди книжных полок? — Я не загадываю так далеко. Хотя да, среди книжных полок я не хочу прожить всю жизнь. — Вот! И чем же ты займешься? — Ну… я не знаю пока… — Хаул замялся. Рассказать ей про Ингарию и магию, показать Кальцифера? Невозможно. Просто никак невозможно. Ну и если она вдруг не заметит Кальцифера… что тогда? Конец очарованию… — Ты скрываешь от меня какую-то тайну, — горько проговорила Джоан. — Я ничего не знаю о тебе: кто ты на самом деле? — Может, тайный агент? Или мафиози? — шутливо предположил Хаул. Джоан рассмеялась: — Или ты загадочный чернокнижник… — О, Джоан, если бы ты знала, насколько близка к истине! — с пафосом воскликнул он. Она уткнулась лицом ему в плечо: — Чернокнижник, любимый мой… *** Примерно в это время Хаул разжился машиной Гарета. Дело в том, что старенький Cooper совсем отказался ездить, и Гарет не знал, что ему предпринять: попробовать продать или отвезти на свалку. Хаул попросил отдать автомобиль ему. — Тебе-то зачем? — хмыкнула Меган. — Починю — буду ездить. — Ты? Починишь? Да ты гвоздь забить не можешь! Какое там — лампочку не ввернешь! Но Хаул пропустил замечание сестры мимо ушей и переспросил Гарета, отдаст ли тот ему машину. Гарету было, в общем-то, все равно. Только он ведь собирался покупать новую, где же она будет стоять? Хаул заверил его, что обе машины поместятся в гараже. Гарет покачал головой: «Очень сомневаюсь». «Вот увидишь». Так автомобиль Гарета стал принадлежать Хаулу, который, проведя в гараже несколько часов, хоть и не без труда, но подобрал и настроил правильным образом транспортные чары, подходящие для этого мира. И машина заработала. Гарет несказанно удивился. А Меган ядовито заметила: — Может, твое призвание — работать автомехаником? Теперь Хаул и Джоан могли уезжать из города и проводить время вдвоем где-нибудь в безлюдном месте на берегу моря. Джоан, правда, предпочитала шумные кафешки на Русалочьей пристани, но для разнообразия годились и пустынный пляж, шелест моря и ровное гудение ветра вместо человеческого гомона и толкотни. Джоан приходила на тренировки и сидела, не отводя взгляда от Хаула. — Ты потрясающе играешь! Как тебе удается лавировать между игроками! Если мяч у тебя в руках, значит, он обязательно попадет в зачетную зону противника. Ты так забил мяч! Прямо с середины поля… — Ну, Джоан, вообще-то это я перед тобой выделывался, — усмехнулся Хаул. — По-настоящему я так никогда не играю. — Но почему? Что значит «по-настоящему»? — Я хотел сказать «обычно». Это ты меня вдохновляешь, — Хаул подмигнул ей. — Куда мы теперь? — Поедем ко мне, ладно? Джоан снимала в Торнхилле комнату с весьма скромной обстановкой: шкаф, письменный стол, диванчик у стены, стопки книг и тетрадей на столе и на полу. На стуле, завешенном одеждой, корешком вверх лежал раскрытый томик стихов Дафидда ап Гвилима. И смешивались, как пески, Волнами сладостной тоски, И в шелесте ветвей густых Качались вместе — я и ты.* — Я нашла стихотворение, которое ты читал тогда в парке, — Джоан, прижавшись щекой к его плечу, заглянула в книгу. — Понятно… — Хаул довольно улыбнулся и посмотрел на девушку сверху вниз. Они поели что-то там, что нашлось у Джоан в холодильнике. Джоан молчала и только временами устремляла на Хаула долгие, горячие, прямо-таки огненные взгляды. Это и смущало, и тревожило его. А поскольку было уже довольно поздно, Хаул собрался уходить. — Нет, Хауэлл, подожди, — тихо попросила Джоан. — Посиди со мной еще немножко, — она прижалась к нему и потерлась щекой о его плечо. — Я больше не могу с тобой расставаться. Хочу быть с тобой всегда. — Джоан, всегда — это ведь очень долго, — прошептал он ей в волосы. — Я и хочу очень, очень долго, Хауэлл… всю жизнь, и после жизни — целую вечность. Ее волосы щекотали ему подбородок и сложно пахли выветрившимися духами, чуть-чуть табаком (наверное, болтала с подружкой в университетской курилке), теплой шерстью… И она говорила что-то неразборчивое, касаясь губами его ключицы: «Я знаю, ты меня не любишь, но мне все равно…» — донеслось до него. Сладкое и нежное от ее дыхания разливалось по его телу. Так действуют заговоры и заклинания, или любовные зелья. И терновник прорастает и начинает цвести в твоих жилах, и вот чем, оказывается, пахнут ее волосы… Становилось опасно. «Мне от lameir покоя нет, lameir мне душу извело, lameir мне причиняет зло»**, — шептала Джоан. — Джоан… Она повернула к нему лицо, и вместо того, чтобы отстраниться, встать и уйти, он поцеловал ее. Он прервал это душное сладкое головокружение — перевести дыхание. И, пытаясь вырваться из зачарованного круга, хотел что-нибудь сказать ей, разрушить простыми словами силу того, что не выражается словом. Но она поспешно прервала его, прильнув губами к его губам. И горячее бурное море кипело между ними, внутри них, и Джоан шептала ему в щеку: «Я твоя…» И вдруг его будто ледяным ветром подняло над бурлящими волнами, где, изнемогая от желания, бились два маленьких тела — юноши в джинсах и мятой расстегнутой рубашке и полуобнаженной девушки, которая, как русалка, протягивала ему из пучины руки, зовя за собой. Еще немного, и произойдет нечто необратимое, непоправимое, определенное, отчего русалка обретет над ним власть… Хаул вскочил с дивана, пронзенный холодом или страхом. Джоан села, устремив на него изумленный испуганный взгляд: — Что случилось, Хауэлл? — Ничего, Джоан… просто мне надо идти, — и он выбежал за дверь. Как он мчал домой! Шквальный ветер с треском швырял в стекло потоки воды. Почти ничего не было видно. Пару раз свернул раньше, чем нужно, несколько раз проскочил поворот, пришлось возвращаться. Кажется, он добирался бесконечно. Подъехав к дому, он вышел под утихающий дождь, открыл ворота, въехал во двор, поставил машину в гараж, зашел к себе. — Кальцифер! Ты что, спишь? — А в чем дело? — сонно ответил демон. — Ты чего так дышишь, будто бежал от полчища злых духов? — Мне необходимо переехать. — Что? Прямо сейчас? — Да. Нужно-то всего лишь переместить мою комнату окончательно в замок, но так, чтобы окно выходило туда же, куда и сейчас. Я тебе нарисую, — и он принялся чертить на листке, бормоча не то объяснения, не то заклинания. Потом бросил листок в огонь. — Понятно? — Понятно-то понятно, но к чему такая спешка? — Просто надо, — бросил Хаул, поднимаясь наверх, чтобы подготовить и разметить комнату для переезда. — Ладно, так и быть… Эх, давненько я не делал ничего серьезного! На рассвете всё было готово, и Хаул, уставший, лег спать. Проснулся он довольно поздно и тут же ощутил нестерпимое беспокойство: воспоминание о вчерашнем вечере накрыло его темной волной, аж дыхание перехватило. Стало ясно, что расстаться с Джоан будет намного труднее, чем забыть Эмму. Нет, в Кардифф он пока ни ногой. Он тяжело вздохнул и направился в кладовку за семимильными сапогами. Набегавшись всласть, он купался в море, еще по-весеннему не прогретом, потом снова летал над Ингарией туда-сюда, пока совсем не выбился из сил. После двух дней такой жизни Кальцифер уже ругался: — Вот ухандокаешься совсем, окочуришься, что со мной-то тогда будет? Себя не жалко, хоть обо мне подумай! Хаул молчал, глядя на огонь. — Хоть бы ты поел нормально, а то все на бегу да на лету: желудок испортишь, — ворчал демон, и в его шумном потрескивании слышались забота и беспокойство. Хаул встал и задумчиво проговорил: — Ну ладно, если ты так настаиваешь… Он открыл дверь матового стекла, ему навстречу в прихожую выскочила взволнованная Меган: — Где ты пропадал? Что ты сделал у себя в комнате? — А, Меган, я решил переехать… Понимаешь, Мари уже подросла, Нил — вообще большой парень. Правильнее было бы им жить в разных комнатах. А я… я ведь тоже уже взрослый. Мне тоже пора начинать жить отдельно. — Может быть, ты и взрослый, Хауэлл, но ума у тебя меньше, чем у Мари, — сокрушенно покачала головой Меган. — И куда же ты переехал? — Нашла с кем сравнивать! — засмеялся Хаул, пропуская мимо ушей последний вопрос сестры. — Мари-то у нас как раз самая умная. В это время из комнаты донеслось: — Та-та-та! А-та… Хаул заглянул в комнату: — Привет, Мари, кариад! Мари радостно залопотала: — Ма-ма, ма-ма… — и потопала к нему. — На! — она встала перед ним и протянула к нему ручки. — Давай, Мари, красавица моя, только я тебе не мама. Скажи «дя-дя», — улыбнулся он, подхватывая ее. — Тя-тя-тя! — отозвалась малышка и похлопала его ладошкой по лицу. Обедал Хаул у сестры, упорно не отвечая на вопросы о своем новом месте жительства. Только один раз небрежно бросил: «Если будет звонить Гарри, говорите ему, что про регби я помню». Потом он отправился на тренировку. — А, Дженкинс! Где ты пропадал? Болел, что ли? Вид у тебя какой-то нездоровый. Ты играть-то сможешь? Тебя твоя девушка искала! Вы что, поссорились? Твоя сестра сказала, будто ты исчез бесследно вместе со всем содержимым комнаты… — Да? Я переехал. — Куда? — Там недалеко. Если нужно будет что-то сообщить мне, передавайте через Меган. Я буду часто заглядывать. Ну и тренировки, конечно, остаются. Хаул с удовольствием вышел на поле: всё было замечательно — команда, движение, возбуждение, азарт игры… Игралось ему сегодня прекрасно. Но ближе к середине тренировки он почувствовал, что пришла Джоан. Он ощутил ее горячий, вязкий взгляд на спине и обернулся: она сидела на трибуне и смотрела на него, вся превратившись в этот жгучий, пьянящий взгляд. «Дженкинс!» — окликнули его, он бросил мяч наугад, и тут же Морган налетел на него и сбил с ног. Подбежал Гарри: «Дженкинс, что с тобой?» Потом мельком глянул на трибуны и, заметив Джоан, толкнул Хаула в плечо: «Иди, поговори с девушкой. Всё равно от тебя сегодня проку не будет». Хаул послушно потрусил к выходу с поля, Джоан спешила ему навстречу. Она казалась маленькой, осунувшейся и уставшей. Встав перед ним, Джоан подняла свои бархатные глаза и спросила с тревогой: — Ты упал! У тебя всё в порядке? — Всё нормально — это же регби… — пробормотал он, не глядя на нее. — Ты похудел. И вообще неважно выглядишь, — заметила она. — Ты тоже. — Хауэлл, ты можешь мне объяснить, что произошло? — Джоан, я… не знаю. Не знаю. — Хауэлл, а может… мы будем… ну, как раньше? Как до того? — Нет, Джоан, лучше не надо. — Но почему? Объясни мне! Хаул нетерпеливо дернул плечом и отвернулся. Джоан схватила его за рукав и заглянула в лицо: — Но я должна понять, Хауэлл! Скажи мне, что не так? Я же тебе нравилась? — Ты мне и сейчас нравишься, Джоан, — нехотя ответил он. — Ну тогда в чем же дело? Что не так? Он покачал головой и пошел к раздевалке. — Что не так, Хауэлл? Что случилось? — упрямо твердила Джоан, глядя ему в спину. Он оглянулся и бросил через плечо: — Прости, Джоан… — и краем глаза увидел, как она повернулась и пошла прочь. Ему захотелось сделать что-то ужасное, например, извергнуть молнию и спалить все трибуны напрочь, а потом залить всё таким мощным потоком воды, чтобы он смыл площадку с игроками и воротами и унес в тартарары. Но вместо этого он вздохнул и наколдовал в сумке у Джоан ветку цветущего терновника. Она полезет в сумку, уколется… В таких случаях помогает кровопускание. Может, ей станет легче? Внезапно поднялся ветер, надвинулись тучи, загремел гром и засверкали молнии, и не успел Хаул дойти до машины, как хлынул дождь. Гроза над Кардиффом разразилась отменная: по улицам бежали бурные реки, громыхало и сверкало, как следует. Но Хаулу этого было мало. Он отправился в Портхавенские топи, поджег молнией торчащий по границе сухостой, а когда хорошенько запылало, залил таким количеством воды, что стремительный поток чуть не смел самого волшебника. Тогда он осушил воду и побрел по образовавшемуся руслу, наступая на узкие трещины в голой земле. Однако, когда он вернулся в замок, ему все равно было ужасно противно и хотелось сделать что-нибудь мерзкое и громкое. Какие-нибудь завывающие тени… Он очнулся от истошного шипения Кальцифера: «Хаул! Что ты делаешь? Ты же меня погасишь!» — и увидел, что стоит в луже зеленой слизи, а с его рук эта гадость течет прямо в очаг. — Ты с ума сошел? Прекрати немедленно! — надрывался демон, забившись в самую глубину очага и прикрываясь поленом. — Не видишь, что ли? Я переживаю из-за разрыва с девушкой, — сказал Хауэлл трагическим голосом. — Ты допереживаешься до того, что мы утонем в твоем болоте! Хаул присел в кресло и задумался. Слизь перестала течь с его рук, а тени, поднявшиеся было из углов, вернулись на свои места. — Ты что, всё так и оставишь? — поинтересовался Кальцифер. — Да нет… убрать-то можно… — Хаул небрежно махнул рукой, и слизи как не бывало. * Дафидд ап Гвилим, Тайная любовь, переложение с подстрочника мое. ** Готфрид Страсбургский, Тристан и Изольда,(чей перевод, потом скажу). Lameir (кажется, старофр.) - горе и любовь, игра слов, потому что la mer (фр.) - море. Это Изольда на корабле говорит Тристану, первая признаваясь ему в любви.