Ходячий замок с другой стороны

*** Однажды в начале марта Хаул спустился вниз в каком-то особенно задумчивом настроении. Он особенно долго просидел в ванне и вышел оттуда ничуть не более бодрым, чем зашел. — Что с тобой? — поинтересовался Кальцифер. — Опять влюбился? — Нет… всё гораздо хуже. Сегодня у меня день рожденья. Знаешь, утром в этот день ощущаешь что-то такое… противное. Очень точно об этом сказал один писатель: никто, по-моему, более точно не подмечал особенность «роковой минуты дня рождения», той роковой минуты, «когда сам себе пристально смотришь в глаза и замечаешь, какой ты жалкий цыпленок»*. — «Жалкий цыпленок»? Это хорошо. Ты на самом деле похож на цыпленка со своими переживаниями. Вот сколько тебе лет? — Двадцать четыре года… Исполнится в пятнадцать часов двадцать две минуты. Мама всегда говорила… Надо же! Каждый день рожденья, сколько себя помню. — Двадцать четыре года! А мне уже столько сотен лет, что я со счета сбиваюсь, когда начинаю вспоминать. И день своего рождения не мог бы определить. Там, где я появился на свет, были совсем другие звезды… — Ну и что? Ты демон. Ты знаешь о себе всё, знаешь свои силы… — Беда в том, что мои силы принадлежат тебе, а мне досталось взамен нечто неудобопонятное: какой-то трепетный, нежный комок мышц, кровеносных сосудов и еще чего-то необъяснимого. Тут очень трудно разобраться, поверь мне. Дни и ночи напролет я пытаюсь научиться с этим жить, — Кальцифер закончил совсем жалобно. — Тебя послушать, так ты самый несчастный демон в мире. — Так оно и есть! — Ох, Кальцифер… — Хаул, улыбаясь, покачал головой. — Пойду к Динглам. Не скучай! Ближе к вечеру он вернулся, но лишь для того, чтобы, повернув ручку двери черным вниз, снова уйти. После тренировки он хотел отправиться к себе, однако, поставив машину, у ворот гаража столкнулся с мамой. Она, конечно, помнила про его день рожденья и приехала к Меган, надеясь встретиться с ним. Безусловно, они не могли обойтись без праздничного ужина: им нужно, чтобы все было, как положено. Поздравления, подарки, даже торт со свечками… Хуже не придумаешь. К себе Хаул вырвался только после всех этих процедур, и он по-прежнему пребывал в меланхолии. — Знаешь, Кальцифер… Самое ужасное, что они все от меня чего-то хотят. Мари хочет, чтобы я играл с ней, Нилу нужно, чтобы я его развлекал. Меган ждет, что я начну работать и стану респектабельным. А мама… Ей угодить труднее всех, потому что она ждет, что я буду счастливым. Так нетерпеливо, настойчиво этого ждет, что хоть вой. По ее мнению, я достоин всего самого лучшего. Это ужасно. Между тем, большинство людей живут, даже не задумываясь о том, счастливы они или нет, а многие откровенно несчастны. Но я-то обязан быть счастливым. — М-да, нелегко тебе приходится, — ехидно прошипел Кальцифер. — И миссис Дингл от меня чего-то ждет. — Может быть, чтобы твоя диссертация была самой лучшей? — тихо потрескивая, хихикнул демон. — Если бы только это, еще не было бы беды, — Хаул пропустил насмешку мимо ушей: ему хотелось пожаловаться до конца. — Она хочет еще чего-то. Только она не знает, что именно ей нужно. И это — самое плохое. Когда она приходила, ты ничего не заметил? Она не говорила тебе ничего? — вдруг оживился он. — Не говорила, но кое-что я заметил. У нее на самом дне взгляда было что-то едва различимое, да. Но такое тонкое и прозрачное, что я не успел понять. — Она долго смотрела на тебя? — Нет, совсем недолго. Лишь только мне показалось, будто я уцепился за краешек разгадки, она отвела взгляд и стала собираться. — Я так и думал… Подозреваю, это по моей части. Дело затрудняется тем, что она не смотрит мне в глаза, а если смотрит, то очень тщательно спрятавшись под светской любезностью. И она не догадывается, что я мог бы ей помочь, и, возможно, даже не подозревает, в чем. Вот где загвоздка. Еще с разговора о крысах голову ломаю над этой задачкой… — он ненадолго замолчал, глядя на огонь, потом проговорил: — «С небывалым ты знаком, и невидимое видишь»… Все-таки я найду ответ. Разве я не великий чародей, которому вдобавок служит демон? *** В целом, март прошел спокойно. Тренировки по регби и прогулки с Мари в Кардиффе, занятия в Академии, библиотека, вечера в домах именитых граждан Кингсбери. Посещал Хаул и концерты, и Королевский театр: у Динглов там была ложа. Когда генерал Дингл бывал занят, Мут приглашала Хаула составить компанию ей и Лоре. Иногда с ними ходил Ричард, буквально испепелявший Хаула взором. В антрактах Хаул иногда любезничал с прелестной мисс Фрост, обожавшей театр. Вообще весна пришла быстро, и начало апреля выдалось теплое, солнечное, сухое. У Хаула было легкомысленное настроение. Он с удовольствием ухаживал за Мут. Хотя бы потому, что ему нравилось каждый день выбирать цветы в лучшем цветочном магазине, вдыхая смешанные яркие ароматы роз и лилий, горьковато-хвойный запах хризантем, травянистый — пестрых тюльпанов… «Хаул, вы разоряетесь на цветах», — с упреком говорила миссис Дингл. Хаул лучезарно улыбался и смотрел на нее сверху вниз: «Я просто не знаю, как мне выразить мою признательность вам, Мут». — «Признательность за что?» — «За всё», — спокойно отвечал Хаул, пытаясь поймать ее взгляд, но она отводила глаза. «Ваши цветы прекрасно стоят, и мой дом уже напоминает цветочную лавку», — ласково улыбалась Мут, рассматривая новый букет. «Хорошо, я могу сделать так», — Хаул чуть шевелил пальцами, и букет разлетался фейерверком лепестков, переливаясь всеми цветами радуги, и таял, едва коснувшись пола. «Очень красиво. И все-таки немного жаль: это были прекрасные цветы». *** Хаул проснулся в отличном настроении. Солнце светило в окно, лучи переливались в тонких нитях паутины, качавшейся под форточкой от сквозящего в щелку воздуха. Паучок уже сбежал куда-то… Сияющая паутинка… В тени листвы звучит упрек: «Блистающая, я у ног Твоих хвалу тебе пою — Молочно-белую струю, Лучи сплетая в ореол, Светлее, чем паучий шелк»*… Серен почему-то нравилось это стихотворение. Однажды они гуляли вокруг Кастель Кох. Был уже октябрь, солнечные лучи пронизывали желтые листья и тонкими нитями сплетались над землей. Вообще-то Серен недолюбливала этот замок: «Всё это подделка, — с болью говорила она. — Богатый маркиз играл в Средневековье! Лучше бы они оставили руины, те самые камни, которые видели де Клеров и восставших валлийцев, пришедших им отомстить…» А Хаул считал, что, хоть замок и построен в XIX веке, он довольно красивый и к тому же расположен живописно. «А камни, Серен, видели не только средневековых воинов. Они с сотворения мира лежат тут, все видят и помнят. Подойди и спроси», — улыбался он. Серен отвечала ему улыбкой. Они шли по дорожке, взявшись за руки. Воздух был наполнен холодно-желтым светом, ультрамариновые тени деревьев колыхались у них под ногами. Вдруг Хаул зачем-то свернул с дорожки и повлек за собой Серен. «Куда ты? Там мокро!» — протестовала она. Трава на самом деле была мокрой от ночного дождя и не высыхала под лучами прохладного солнца. А он, не говоря ни слова, тянул ее за руку к высокому кусту, между ветвей которого была натянута искристая паутинка. «Правда, красиво? — спросил он. — Похоже на хвалы, что пел Дафидд ап Гвилим, верно?» Он притянул к себе Серен и, обнимая ее, задел рукой ветку, та закачалась, и паутинка лопнула. «Как же бедный паучок?» — прошептала Серен совсем рядом с его губами. «Сплетет новую» — отозвался он почти беззвучно, целуя ее. Да, только это было осенью. И так давно… Паутинка на окне шевелилась тихонько, светясь в лучах солнца. Удачной охоты тебе, паучок! Из мечтательной задумчивости Хаула вывел Нил, вприпрыжку пробежавший по дорожке (он опаздывал в школу). Меган вышла следом, но остановилась, придерживая дверь, и обернулась, наверное, чтобы дать последние наставления няне. Хаул встал, потянулся и отправился принимать ванну. — Доброе утро, Кальцифер! — радостно поприветствовал он демона. — Что это с тобой сегодня? Ты прямо сияешь! Влюбился, что ли? — И ничуть. Просто мне весело. — С чего бы? — Лучше всего именно то, что я не знаю, почему. — Ну-ну, — промурлыкал Кальцифер. — А ты не собрался сегодня выходить в Портхавен? — Зачем? — Хотя бы за хлебом. — Я позавтракаю у Динглов, а деньги потрачу на цветы. Сегодня куплю нарциссы и сделаю так, что желтые цветки превратятся в бабочек и закружится в воздухе, а белые станут серебряными колокольчиками и тихонько зазвенят… — Ты неисправим, — зашипел Кальцифер. — Но все-таки зря ты не хочешь выглянуть в Портхавен. — Почему? — Да за портхавенской дверью со вчерашнего вечера находится нечто, вернее некто. Живой, но малоподвижный. — Собака? — Выгляни, полюбопытствуй. Хаул повернул ручку желтым вниз, толкнул дверь, но кто-то, видимо, привалился к ней, и она не поддалась сразу. Хаул осторожно отодвинул «живое, но малоподвижное» и выглянул на улицу. У его ног лежал мальчик лет двенадцати, оборванный, грязный, окоченевший за ночь и еще не отогретый утренним приветливым солнцем. Хаул подхватил его на руки. — Кальцифер! Ты… ты… Почему ты вчера мне не сказал? Ты просто… совершенно… ужасный! — Хаул усадил мальчика в кресло у очага. — Живой, говоришь? — Живой, — проворчал демон. — Ну, давай приведем его в чувство, — Хаул одну ладонь протянул к огню, а другую положил на лоб мальчика. Потом опустил ему на грудь, подержал там, читая заклинание, и провел по животу. — Он совсем замерз, бедняжка, — Хаул коснулся рук и ног мальчика, потом опять коснулся его лба. — Ну, давай, очнись, приходи в себя. Мальчик приоткрыл глаза и шевельнул губами. Хаул закутал его в свое одеяло, поставил на огонь чайник. — Кальцифер, ты не помнишь ингредиенты того замечательного зелья от миссис Хербал? — Кажется, там были ромашка, мать-и-мачеха, чабрец, мед и много-много нежности. — Прекрати! — буркнул Хаул. — Я тебя серьезно спрашиваю. — Я и отвечаю серьезно, — обиделся Кальцифер. — Нет, ты все время меня поддеваешь. Словечка в простоте не скажешь — все с умыслом. Так и норовишь задеть посильнее. — Пффф! Ишь, какой нежный! — зашипел демон. — Ладно, ромашка, чабрец и мед, говоришь? — примирительно сказал Хаул. Он напоил мальчика травяным чаем, накормил тем, что у него нашлось. Он ни о чем не расспрашивал своего юного гостя, даже не полюбопытствовал насчет имени, потому что пока еще сам не знал, как относиться к мальчику: стоит ли им интересоваться, можно ли привязываться к нему… Ему пришлось сбегать за хлебом и молоком, ведь готовить без него Кальцифер не стал бы. Денег на цветы для Мут почти не осталось. Разве что купить по дороге какие-нибудь подснежники или ландыши у простой уличной торговки цветами… Ребенок все-таки важнее. Мальчик понемногу приходил в себя. Он сидел в кресле, уперев подбородок в согнутые коленки, и с любопытством смотрел на Кальцифера. Говорить он не решался: его же ни о чем не спрашивали. Хаул, порывшись в своем небогатом гардеробе, отыскал рубашку и штаны и подогнал их для мальчика при помощи уменьшающего заклинания. — Пусть помоется в ванне и переоденется, — коротко бросил он Кальциферу. — Захочет есть — поест хлеб с молоком. Захочет уйти — пусть идет. Он ушел, повернув ручку двери красным вниз. Хаул купил букетик ландышей у хорошенькой цветочницы, подмигнул ей и не взял сдачу. Хотя вообще-то это были его последние деньги. Войдя к Динглам, он сразу прошел в столовую. Мут завтракала одна, но на столе стояли приборы и для него. — Я долго ждала вас. Думала, вы уже не придете. — Обстоятельства задержали… — улыбнулся Хаул, протягивая ей букетик. — Какая прелесть! Неужели уже расцвели? — она наклонила лицо, чтобы понюхать цветы. Хаул внимательно следил за тем, как она почти коснулась букета губами, а самый длинный стебелек согнулся, упершись ей в подбородок. Тогда она поглядела на Хаула снизу вверх из-под ресниц, открыто и ласково, и он, кажется, был уже близок к разгадке, но Мут снова опустила глаза. — Не делайте из них фейерверка, — проговорила она серьезно. После завтрака они сидели в библиотеке, обсуждая способы снятия некоторых сильных заклятий. Потом Мут собралась в Академию. Хаул проводил ее, но сам на занятия не пошел. — И верно, Хаул, зачем вам туда ходить? Вы умнее и талантливее всех профессоров Академии вместе взятых: чему мы можем вас научить? — О, нет, Мут! Мне есть чему поучиться, особенно у вас, но… просто… иногда это всё так скучно. Мальчик спал, свернувшись в кресле клубочком, подложив под щеку ту самую вышитую думочку Мут. Одеяло сползло на пол. Хаул укрыл мальчика и молча замер, разглядывая его. Мальчик помылся и переоделся. Темные волосы закрывали лоб, тени от длинных ресниц дрожали на щеках, на лице лежало выражения грустного спокойствия. В его облике было что-то хорошее, располагающее к себе. — Его зовут Майкл, — сообщил Кальцифер. — Не ушел? — Ему некуда идти: он сирота. Любознательный и доброжелательный юноша, между прочим. Незаурядными магическими способностями, правда, не обладает, но из него мог бы выйти неплохой волшебник-врачеватель, например. Если бы ты за него взялся. — В Портхавене никто не стучал? — помолчав, спросил Хаул. — Приходила девочка за попутным ветром. Майкл открыл ей и дал, что я сказал. — Но это очень опасно! Надеюсь, ты ничего не перепутал? — Шутишь? — Больше так не делай без моего разрешения. — Пфф! Тоже мне! Великий повелитель! Но Хаул его не слушал. Он осмотрел ботинки мальчика, вернее то, что от них оставалось, хлопнул ими подошва о подошву и привел в более-менее приличный вид. От хлопка мальчик, вздрогнув, проснулся и вскочил с кресла. — Здравствуйте, господин Дженкинс! Хаул кивнул, задумчиво скользнув по нему взглядом. Пусть пока поживет… *** Майкл поселился в крошечной комнатушке, которая до сих пор стояла пустая, даже без мебели. На небольшой свалке в Кардиффе Хаул нашел сносную кровать и стул, привел их в приличный вид — вот такой обстановкой должен был довольствоваться мальчик. Впрочем, для него и это было роскошью: последние годы после гибели отца они с мамой спали вдвоем на тюфяке в углу, который за небольшую плату сдавала им семья портового грузчика. Майкл старался изо всех сил угодить своему патрону, только было непонятно, как это сделать. Наводить порядок и чистоту ему сразу строго-настрого запретили, еду готовить без хозяина Кальцифер отказывался категорически, так что, случалось, Майкл и не ел ничего горячего по два-три дня. Но ему было не привыкать. А голодом его не морили, конечно, потому что хлеб, сыр и молоко были всегда. Вопреки возражениям Хаула Майкл в отсутствие хозяина общался с посетителями, выдавая им то, что советовал Кальцифер. Деньги они от Хаула прятали, хорошо зная о его небрежном отношении к презренному металлу. Посетители, правда, иногда платили натурой. Например, так Майкл получил упаковку какао-порошка, после того, как они с Кальцифером помогли одному мелкому торговцу открыть лавку колониальных товаров, дав ему заклятие консентио. Он воспользовался заклятием при встрече со всеми потенциальными конкурентами, которые могли бы ему помешать начать дело на их улице. И, благодаря находчивости Кальцифера, торговцы пришли к мирному соглашению, а начинающему предпринимателю даже подкупать никого не пришлось. — Ты будешь учить Майкла колдовству? — спрашивал Кальцифер, оставаясь с Хаулом наедине. — Посмотрим… Я не очень-то разбираюсь в лечебной магии, знаешь ли. — Научи его хотя бы тому, что умеешь, а врачеванию он обучится в Академии. — Хотя бы тому, что умею? — хмыкал Хаул и шел в ванную, скептически покачивая головой. Так пришло лето. Кальцифер заметно повеселел и ободрился: ему не приходилось скучать целыми днями — Майкл всегда был готов с ним поболтать. Хаул был озабочен своей магистерской диссертацией и потому (или не только потому?) много времени проводил в беседах с миссис Дингл. На Лору он научился не обращать особого внимания: пара светских фраз, легкий поклон, полуулыбка. Его портрет уже стоял упакованный и готовый отправиться в Академию, ведь до защиты оставалась всего несколько дней. *** Утром посыльный Динглов принес Хаулу письмо. Оно было не от Мут: ее легкий мелкий почерк Хаул хорошо знал. Крупные круглые буквы, ровные и красивые… Тонкий холодок проскользнул Хаулу в грудь. Он поспешно раскрыл конверт. «Хаул! Я пишу это письмо… Что тут можно добавить?» Он скользнул взглядом вниз страницы. Все-таки Лора… Это начало напомнило ему кое-что из мировой литературы. «Я к вам пишу, чего же боле?» Хаул усмехнулся, вспомнив, как Серен водила его на эту оперу. Он горько вздохнул и с тоскливой тяжестью в груди (хорошо было бы сказать: на сердце, только сердца-то нет) продолжил чтение. «Что тут можно добавить? Знаю, теперь вы можете смеяться надо мной, даже презирать меня. Но мне хочется верить, что вы проявите снисхождение. Да, я хотела молчать, я очень долго терпела. Но, если вы когда-нибудь любили, вы помните, как тяжело молчать о том, что переполняет твое сердце болью, счастьем, пламенной жизнью. Да, Хаул, простите меня. Я не могу молчать. Мне не с кем поговорить, меня никто не понимает, я изнемогаю, я погибаю от одиночества. Никто не слышит меня. Отцу не до чувств, Ричард еще совсем ребенок. А мама… знаете, она вышла замуж, потому что родители ей велели. Счастливое ленивое сердце! Она никогда не знала, что можно страдать от любви. Да, вы скажете: как это скучно, какой пафос! Но, поверьте, увидев вас, я поняла, что вы единственный в мире человек, которого я могу полюбить всей душой. Мне показалось, будто я уже и прежде знала вас, знала всю жизнь, слышала вас, видела… может быть, во сне? Или в девичьих предчувствиях любви угадывала ваш облик. Вы избегаете меня, но иногда мне мерещится надежда даже в этом. Вот и сейчас… Скажите, Хаул, я могу надеяться? Всё. Заканчиваю. Страшно даже перечитывать — страшно и стыдно. Но я верю вам, верю, что вы не злоупотребите моим доверием. Лора». О, Лора! Что с этим делать? Неужели придется объясняться? Как же это скучно, как неприятно. И что он такого сделал? Дурацкий портрет! Просто сказал, чтобы что-то сказать, а вышло так глупо. Лучше было бы никогда не подавать ей надежды. Но разве он подавал? Да он как огня боялся ее синих очей, вечно устремленных на него с тяжелым задумчивым восхищением. Теперь он не сможет появиться в доме генерала Дингла, пока не решится на что-то определенное. Но ведь скоро защита диссертации, было бы неплохо повидаться с миссис Дингл. А ее в Академии сейчас не найдешь… Ладно, будь что будет. Надо просто переждать, затаиться ненадолго. — Что ты застыл с этой бумажкой в руках? — спросил Кальцифер. — Так, задумался… Понимаешь, Кальцифер, это не просто бумажка — это признание в любви. — Вот дожили! Девушки уже первыми тебе признаются! Ты совершенно бессердечный человек, — насмешливо прошипел демон. — В этом ты, увы, прав, — задумчиво отозвался Хаул. — Знаешь что, схожу-ка я на тренировку. *** В этом году Гарри защищал магистерскую диссертацию. Он немного завидовал теперь Хаулу: Гарри уже не приглашали на тренировки. Хаул вообще-то тоже не должен был играть вместе со студентами университета, но как-то так повелось… Он был вроде как талисманом сборной, считалось, хотя никто не высказывал этого вслух, что он приносит удачу. Нет, не то чтоб сборная Кардиффского университета не знала поражений. Если бы это было так, было бы слишком странно, даже подозрительно. Но, как правило, особо важные матчи они все-таки выигрывали. На всех решающих встречах Хаула обязательно старались выпустить на поле, хотя вообще-то он не всегда бывал в хорошей форме. Ну да, он мог компенсировать это своими способностями, хоть и не очень честно… Но он держался за эту команду, сам не зная почему. Казалось бы, зачем ему регби? Команда, азарт, общее стремление к победе… может, так? В команде Хаул зажигался общим интересом, ведь все-таки хорошо что-то делать всем вместе? Побегать по полю, а потом посидеть в кафе и послушать обычных людей, которым девушки с безумно-синими глазами не пишут любовных писем. Это успокаивало. Потом Меган отправила Хаула гулять с Мари в песочницу на ближайшей детской площадке. Нил уже считал себя слишком взрослым для подобных прогулок. Он катался на велосипеде с приятелями. Хаул, стоя в сторонке, задумчиво следил за тем, как Мари подбрасывала песок совком. Потом она собрала в руку несколько мелких камешков и отправила их в рот. — О, Мари! — укоризненно произнес Хаул. — Если бы твоя мама это видела! Девочка удивленно посмотрела на него. — Выплюнь камни, — серьезно сказал Хаул и понес ладонь к ее губам. Она озорно усмехнулась и помотала головой. — Мари, я бы мог понять такое поведение, если бы тебе еще не было двух лет, но такая умная девочка, как ты, должна знать, что камни не стоит держать во рту. — Я не умая, — возразила Мари и камушки выскочили в руку Хаула. — Вот. А говоришь, не умная, — удовлетворенно отозвался он и вытер руку о штанину. — И всё же ты ведешь себя, как годовалый младенец. Мари лукаво глянула на дядю и, выбравшись из песочницы, принялась гонять голубей. В песочницу залез малыш и, схватив формочку, принялся хлопать ею по бортику. Мари наблюдала за ним какое-то время, а потом, зачерпнув совком песок, устремилась на малыша. Она не успела высыпать на голову ребенка песок, поскольку Хаул, взмахнув ладонью, вытряхнул его из совочка за полшага до цели. Он бы не успел подбежать. — Мари, ты, оказывается, опасна для окружающих, — с упреком проговорил он. — Пойдем лучше покачаемся на качелях. Однако на этот раз Мари не хотелось долго качаться. Да и очередь к качелям выстроилась довольно длинная. Пришлось Хаулу снова идти к песочнице и бдительно следить за коварной племянницей. Едва она зачерпывала песок, он подставлял ей ведерко. Иначе содержимым совка были бы осыпаны головы детей, которых становилось все больше. Потом пришлось лепить куличики. Он так увлекся этим медитативным занятием, что не заметил, как Мари, ликуя, все-таки высыпала песок на чью-то голову. Нет, он заметил в последний момент, когда песок уже летел, и остановил его в воздухе, а потом аккуратно направил его в ведерко. — Класс! Как вы это сделали? — раздался рядом восхищенный возглас. Хаул поднял голову: над ним стояла девушка в джинсах и футболке. Симпатичная девушка, хотя несколько нарочито небрежно одетая и причесанная. Да, все-таки он привык к нарядным барышням Ингарии. — Что, собственно? — улыбнулся он. — Вот это, с песком. — Я ничего не делал, — Хаул покачал головой. — Неужели мне показалось? Ну ладно. Это ваша дочка? — Не-ет, племянница! — почти с ужасом отозвался он. — Уф, хорошо. Я уж испугалась. А я с сестрой гуляю. — Это на нее Мари хотела песок насыпать? — Да, на нее, — радостно откликнулась девушка. — Сожалею, — проговорил Хаул, отлавливая Мари. — Пойдем, племяшка, домой. А то мама твоя опять меня ругать будет. — А вы часто здесь гуляете? Хаул мотнул головой и поспешил с детской площадки. Даже в песочнице нет ему покоя. *** — Хаул, вам принесли письмо от госпожи Дингл, — сообщил Майкл. Хаул развернул маленький листочек. Мут приглашала его прийти к ней на кафедру оборонительной магии обсудить речь на предстоящей защите. Пожалуй, он бы и сам со всем этим справился, но повидаться с Мут ввиду произошедшего утром было не лишним. Наверное, она тоже хотела с ним встретиться не только из-за диссертации. Он машинально сунул записку в карман сюртука и отправился в Академию. На кафедре был полумрак, горьковато пахло книгами и деревом. Миссис Дингл одна сидела за длинным столом и читала. — Здравствуйте, Хаул! Куда вы сегодня пропали? Он вздохнул и пожал плечами. Помолчал немного и робко спросил: — Мут, а что там… Лора? Вы знаете? — Догадываюсь, — миссис Дингл качнула головой, чуть приподняв брови. — Ничего страшного, Хаул. Всё пройдет. Вашей вины тут нет. Хаул присел на стул рядом с ней. Подумав немного, Мут проговорила: — Может быть, вы все-таки женитесь на ней? Никто не станет препятствовать этому браку… — Нет, Мут, нет! — испугался он. — Ведь я ее не люблю. Миссис Дингл глянула на него удовлетворенно, а в уголках ее губ появилась полуулыбка кошки, поймавшей мышь. — Ну что же, тут никто не волен выбирать, верно? — сказала она ласково. — Вы не волнуйтесь за Лору. Лучше подумайте о предстоящей защите. — Угу, я думаю, — отозвался Хаул, придвинув к себе стопку листов чистой бумаги и начав с треском перебирать их сложенные уголки. — Хаул, не беспокойтесь, — Мут слегка коснулась его плеча. — Женское сердце! Оно только крепче становится от любви. — Вы шутите? — неуверенно проговорил он, поднимая глаза. — Ничуть, — и она посмотрела на Хаула долго и прямо, и за огромной нежностью к нему он вдруг заметил краешек той самой причины, по которой эта женщина приблизила его к себе. Тот маленький уголок, который до сих пор невозможно было подцепить, ведь она сама не догадывалась или старалась не догадываться о его существовании. Он осторожно отвел глаза: в подобной ситуации очень важно, чтобы человек ничего не заподозрил — догадка, подозрение, сомнение могут только помешать снятию таких сильных и замысловатых чар. Потому он улыбнулся и спросил о том, как правильно следовало начать свою речь перед докторами и магистрами. Уже прощаясь, Мут сказала: — Хаул, вы не хотите ничего передать Лоре? — А нужно? — с неохотой спросил он. — Конечно, то, что вы не приехали к нам, само по себе является ответом, но, безусловно, ей бы хотелось чего-то более конкретного, выраженного вербально. — Да? Мут кивнула. Хаул вздохнул, взял один лист из стопки на столе, не спеша рассмотрел на свет водяные знаки Королевской Академии Магии, достал из кармана свое вечное перо и задумался. Как на зло у него в голове вертелись слова арии из той оперы. Они вообще-то и роман этот читали на истории мировой литературы XIX века. Но я не создан для блаженства; Ему чужда душа моя; Напрасны ваши совершенства: Их вовсе недостоин я… Он усмехнулся. Надо же! Он и не знал, что помнит это наизусть. Так, но о чем же напишет он? «Ваше письмо очень тронуло меня. Вы прекрасная девушка, но слишком увлекаетесь внешним. Я совсем не такой, каким Вы рисуете меня в своем воображении. Вы непременно встретите человека, которого полюбите по-настоящему и который полюбит Вас. Но впредь будьте сдержаннее, поскольку излишняя откровенность может оттолкнуть или напугать людей». Какой кошмар. Хаул свернул листок и протянул Мут. — Вот, наверное, так? Миссис Дингл согласно кивнула. *** Вернувшись к себе, Хаул прогнал Майкла наверх, заявив, что ему необходимо кое-что обсудить с Кальцифером с глазу на глаз. — И не высовывайся, пока я тебя не позову, — крикнул Хаул вдогонку Майклу. — Кальцифер! Я понял! Сегодня я все понял! Так, ну-ка где у нас эта книжечка… Он взял с полки небольшой томик в синем кожаном переплете, краска с тисненых букв названия была стерта, но все же оно отчетливо читалось: «Снятие тайных заклятий». — Тут, конечно, не все, но нужное, безусловно, найдется. А! Вот оно! И Хаул прочел вслух текст, напечатанный красивым старинным шрифтом: Ты о ней мне расскажи, Мандрагору положи, То, что сладко, то, что горько, То, что бело, то, что тёмно, То, что жидко, то, что твердо, Нежное в себе таит, Жизнь таинственно хранит. Надо взять всё понемножку, Взять фарфоровую плошку И серебряную ложку, Всё перед огнем смешать Осторожно, аккуратно, Тихо, молча, не дыша — И заклятья будет снято. — М-м, тут какая-то приписка внизу страницы очень мелким почерком, карандашом… «Коль чиста твоя душа». И дальше следуют указания по применению заклятия. Да, что это нужно дать ей съесть. Гм… насколько оно будет съедобно? — Ты сначала сделай, а потом рассуждай, — резонно заметил Кальцифер. — Давай разбираться. Рассказать о ней — это понятно. Нужно что-то, что принадлежит ей и ее характеризует. Легко… Хотя бы ее почерк. Что-нибудь написанное ею. Где же взять? — В кармане посмотри, чародей. Хаул сунул руку в карман и нащупал записочку от Мут, вынул ее и положил на стол, служивший и рабочим, и обеденным одновременно. — Так, это есть. Мандрагора есть, — он порылся в шкафу и достал мешочек с сушеными корешками. — То, что сладко — это яснее ясного, — он поставил на стол сахарницу. — То, что горько… — Черный перец, — подсказал Кальцифер. — Нет, подожди. Перец скорее жгучий, чем горький… — Но так говорят! — Ладно. Давай пока дальше. Вот как ты думаешь: в следующей строчке говорится о том же, что и в этой? Или о чем-то другом? «То, что бело» — вполне может быть о сахаре, верно? — А «то, что тёмно» — о черном перце, — упрямо повторил демон. — Нет, мне твой вариант не нравится. Чутье мне подсказывает, что тут имеется в виду другое. — И что же? Хаул молча погрузился в созерцание полочек, уставленных ингредиентами для зелий и готовыми составами в баночках и коробочках, там же стояла солонка, перечница, лежали ложки (вот, кстати, серебряная) и — откуда? — упаковка какао. Вот оно! — Вот же, Кальцифер! — Хаул поставил пачку на стол. — То, что жидко… вода? — Лучше молоко. Оно еще и белое. — Хорошо, — Хаул достал из холодильного шкафа кувшин с остатками молока. — Вроде бы не скисло. А вот это: «То, что твердо»… и так далее? — Сам подумай. Похоже на детскую загадку… — Ну давай, говори быстрее и приступим к делу, — нетерпеливо перебил Хаул. — Орех, что же еще-то? Орех нашелся у Майкла — самый последний: повезло, что Майкл его еще не съел. Наконец всего было взято понемножку, орех расколот, от записочки оторван клочок бумаги, Хаул все сложил в фарфоровую чашку, помешал ложечкой… — А теперь самое интересное, — он накрыл одной ладонью чашку, и вдруг спохватился: — А как же вот тут? «Коль чиста твоя душа». Что это значит? — Это не самое важное: ведь приписка сделана карандашом. — И всё-таки… — В худшем случае просто ничего не произойдет, — обнадежил его Кальцифер. — Но я-то хочу, чтобы колдовство подействовало! Имеется ли тут в виду, что мои намерения чисты? Или нет? — Да чиста твоя душа, чиста, успокойся, — протрещал Кальцифер. — Кому это знать, как не мне? — Про мою душу ты мало что можешь знать, — заспорил было Хаул, но демон недовольно вспыхнул и зашипел, как разозлившийся кот. — Ладно, давай оставим так. Ну, готов? — Хаул протянул к огню свободную руку, и Кальцифер замигал, переливаясь оттенками голубого. Когда Хаул снова заглянул в чашку, она была почти до краев полна темной густой массой, пахнущей шоколадом. Хаул задумчиво поковырял ее ложечкой, потом, зачерпнув немного, постучал ложкой о край чашки и темно-коричневый гладкий комочек соскользнул внутрь. — Так-так… из чего мы сделаем бонбоньерку? — Хаул порылся на полке и, отыскав жестяную коробку из-под чая, преобразил ее в симпатичную бонбоньерку. Вырвал лист из тетради, превратив его в чашечки из папиросной бумаги, в каждую из которых он стряхнул по шоколадному катышку. — Чувствую себя подмастерьем кондитера, — фыркнул он. — Чего не сделаешь ради эксперимента. Он помахал над своим творением рукой, и колобки в папиросной бумаге приобрели изысканную форму конфет не хуже, чем в лавке Конфессри, и аккуратно сложились в коробку. — Осталось только подарить это миссис Дингл после моей защиты… — Дай вылизать чашку, — попросил Кальцифер. — М-м! Первоклассные чары! Думаю, у нас все получится, — промурлыкал он довольно. *** Защита прошла блестяще. Заведующий кафедрой выразил надежду, что магистр Пендрагон пополнит ряды преподавателей Академии. Миссис Дингл с радостью приняла конфеты и обещала ни с кем – ни с кем не делиться. Она пригласила Хаула бывать у них запросто. Правда, они через несколько дней отправлялись на дачу в Гринхиллс, где проводились сборы военных училищ и учения всех военных частей, расположенных в столице и окрестностях. — У меня и у мужа есть имения в сотне миль от столицы. Но каждое лето мы вынуждены проводить в Гинхиллз, где собирается вся столица со своей толкотней и суматохой, поскольку у мужа — служба, — вздохнула миссис Дингл. — Зато там я почти никого не принимаю, так что вы можете спокойно заходить в любое время. Хаул искренне поблагодарил ее за приглашение, потому что и сам с трудом представлял себе, как будет жить без их уютного дома и бесед с Мут. И вот наконец он, свободно вздохнув, вышел из полутемной прохлады Академии на горячую солнечную улицу. Лето! Все лето еще впереди. И ведь именно летом у всех людей начинается настоящая жизнь.