Ходячий замок с другой стороны

*** Хаул все еще околачивался в Гринхиллз, хотя до начала сентября можно было исчезнуть из столичного общества без зазрения совести. «Только надолго не пропадайте! — настойчиво повторяла Мут. — К сентябрю непременно возвращайтесь в Кингсбери!» Она очень рассчитывала на него. Ей хотелось оставить преподавание в Академии хотя бы на несколько лет. «Но как же они обойдутся без вас?» — улыбался Хаул. «Вместо меня будете вы». Он не хотел привязываться к Академии. «Смотрите на это как на возможность заработать денег, если уж у вас совсем нет честолюбия». От подобных разговоров ему становилось тоскливо. Он вспоминал Меган с ее патологическим желанием его куда-нибудь пристроить и впадал в уныние. «Не печальтесь так, Хаул. Потерпите хотя бы до зимы. Преподавание в Академии вам будет полезно…» Преподавать, куда-то приходить в определенный час, что-то говорить, объяснять… От всего этого свет мерк у него в глазах. «Чем же тогда вы сами хотите заняться?» Да так, жить на вольных хлебах. И хорошо ли он будет жить? Он со вздохом пожимал плечами (забывая, что в приличном обществе так делать не принято). По крайней мере, ни от кого не завися… Всё это, конечно, замечательно, но платить жалованье мальчику-слуге из чего-то надо? — Мальчику-слуге? Но он не слуга, он… просто… — Как это — просто? — удивилась Мут. — Так, просто, приблудный какой-то мальчик… Честно говоря, даже не знаю, что с ним делать. — Вы могли бы сделать его своим учеником: у вас уже достаточно опыта для этого, да и ваше имя хорошо известно. Вам пора заводить учеников. У меня, правда, первая ученица появилась в двадцать семь лет, но вы-то не мне чета! Хаул со вздохом посмотрел на Мут и задумчиво пробормотал: — Да, пожалуй, пусть он будет моим учеником… — А если у вас есть ученик, то вам тем более нужно позаботиться о вашей репутации как волшебника и учителя. Учеником надо особенно заниматься. Хаул сделал унылое лицо, и миссис Дингл замолчала, и в ее взгляде легкий упрек мешался с непередаваемым сочетанием нежности, печали и тайной надежды. Он вспоминал, как занималась с ним миссис Пентстеммон, как возилась с ним Билкис… Да и Мут, в конце концов… Конечно, он не слишком-то хотел читать лекции в Академии, но ему очень льстило, что Мут так терпеливо его уговаривала. Еще его тщеславие тешила мысль, что он явится в Академию не заурядным новоиспеченным магистром магии, но займет место миссис Дингл — довольно известной волшебницы Ингарии и важной персоны в Академии. — Знаете, Хаул, вам просто необходимо уехать подальше и как следует там отдохнуть от нашего скучного великосветского общества. А в сентябре возвращайтесь, — миссис Дингл посмотрела на него с ласковой улыбкой, но в ее взгляде он читал мольбу. — Пожалуй, вы правы, — согласился он. — В Портхавене еще жарко, и море теплое. Наверное, стоит отправиться туда. Хаул вернулся в замок оживленным и веселым. Он сам удивлялся, почему до сих пор не сбежал из Гринхиллз. — Ну что, Кальцифер, как ты относишься к небольшой прогулке? — Какой еще прогулке? — Отведи замок подальше от этих холмов. — Куда? — Да хоть на запад для разнообразия. — Но там нет ничего стоящего: одни болота. — Тем лучше. Значит, никто не станет к нам приставать. Майкл, скажи, ты ведь неплохо знаешь окрестности Портхавена? — Как свои пять пальцев! — радостно отозвался мальчик. — Есть там где-нибудь хорошие безлюдные пляжи? — Да, за нашим поселком… там вообще красота! — Покажешь прямо сейчас? Майкл даже подпрыгнул от восторга. Через полчаса они были около рыбачьего поселка, где Майкл родился и провел почти десять лет жизни. Только после смерти отца они с матерью перебрались в город. Низкие домики, в каждом дворе сушатся сети, дети и собаки на улицах. Хаул почувствовал, что Майкл трепещет от радостного возбуждения. — А вон тот домик — наш. Мы когда-то в нем жили. Пойдемте, Хаул? — Майкл потянул чародея к покосившемуся темно-серому домишке. На секунду мальчик замер перед дверью, оглянулся и вопросительно посмотрел на Хаула. Тот кивнул. Ему было знакомо желание прикоснуться к тому, что осталось от прошлого. Внутри избушки было пусто: Фишеры никогда не были богаты, потом самое ценное Майкл и его мать взяли с собой, а что не взяли они, то забрали рачительные соседи. Всё, даже остатки простой мебели, даже старую сеть… Майкл пару раз прошелся взад-вперед по комнатке, постоял понуро, отвернувшись от Хаула, сделал вид, что у него чешется нос… — Майкл… ну… пойдем, покажешь свою красоту, — Хаул неловко взъерошил волосы Майкла и неожиданно для себя подумал, что мальчика пора подстричь. Да и помыть голову тоже не мешало бы… Майкл прерывисто вздохнул и вышел наружу. Красота, которую он хотел показать, оказалась так похожа на любимые Хаулом уэльские пейзажи, что у того даже защемило внутри. Удивительно, как разные люди в разных мирах любят одно и то же. Они спустились вниз по узкой крутой тропинке, петлявшей между скалистыми уступами, перешагнули ручеек, спрыгнули на теплый серый песок. Был прилив, и море плескалось совсем близко к скалам. И вокруг ни души — только чайки. Сначала они долго купались, плескались и брызгались, гонялись друг за другом, ныряли и резвились. Потом вылезли на берег, довольные и уставшие. Хаул лег на песок, Майкл тоже пристроился рядом, но долго лежать не смог и пошел к воде, где принялся кого-то выслеживать между камнями. А Хаул как-то незаметно задремал. Первое что он увидел, открыв глаза, был большой краб. — Смотрите, кого я поймал! — воскликнул довольный Майкл. — Там еще три штуки! Вот бы их приготовить! А то есть уже хочется… — Можно и приготовить, — согласился Хаул, садясь. — Только в чем? Кастрюли-то нет никакой, — развел руками Майкл. — Да это не беда. Принеси семь плоских камней, такого примерно размера, — Хаул показал, раздвинув пальцы. Майкл убежал и через пару минут принес камни. Они сложили их «загончиком»: один плашмя на песок, остальные воткнули вокруг. Затем Хаул сделал руками несколько движений, похожих на движения пальцев гончара, лепящего миску, — и каменное строение превратилось в нечто напоминающее котелок. — Ого! Тяжелый… — Майкл взял эту посудину в руки. — Кажется, все крабы туда не влезут. — Сейчас сделаем побольше, — и Хаул принялся растягивать котелок, если так можно сказать про каменную емкость. Вскоре тот достиг нужных размеров, Майкл сбегал к морю набрать воды. — Ты уверен, что крабов нужно варить в морской воде? — усомнился Хаул. — Конечно! Это самая морская рыбачья пища, — заверил его Майкл. Потом они натаскали коряг и веток, выброшенных на берег волнами, и развели костер. — Здорово все-таки быть волшебником, — мечтательно вздохнул Майкл. — Раз — и котелок тебе, раз — и костер… Крабы, правда, оказались вкусными. Может, потому что Хаул и Майкл очень проголодались. Потом они напились из родника, и Майкл сообщил, что там выше он видел заросли ежевики. — Тогда уже будет настоящий обед с десертом, — сказал он. Но прежде чем подниматься обратно, они решили еще разок искупаться, как следует. Они снова гонялись друг за другом, ныряли, Хаул ловил Майкла и бросал его в воду. Потом они залезли в колючие заросли ежевики, насколько это возможно, и наелись спелых ягод. Вернулись уже в сумерках. Кальцифер изнывал от скуки. — Где вы болтались? Тут в Портхавене стучали-стучали… Хаул, когда ты займешься заклятиями поиска? Их очень часто спрашивают, а у нас нет. — Завтра займусь, — обнадежил его чародей. — И Майкла научу, чтобы ко мне с этой мелочью не приставали. — Правда? — уставший Майкл оживился. — И непотопляемый порошок научите готовить? — Да. Но не все сразу. А теперь давай мыться и спать. — Мыться? — удивился Майкл. — Но мы же только что купались в море. И мы чай еще не пили… Хаул потрепал его по макушке. — Ладно уж, если совсем не хочешь мыться, отложим это на завтра. А чай можно, конечно, попить… — Нам вчера одна старушка принесла варенье! За то, что мы давали ее сыну непотопляемый порошок, и в бурю его судно уцелело, — Майкл с гордостью вытащил банку из-под вороха бумаг на столе. — Вишневое! — Косточки мне! — возбужденно прошипел Кальцифер. *** Примерно так они провели десять дней, пока в Портхавене не похолодало. Хаул показал Майклу несколько простейших заклятий, научил делать заклятие поиска. Сначала, правда, у Майкла совсем не получалось, и, так как Хаул каждый раз заставлял его проверять то, что вышло, Майклу изрядно пришлось побегать по Гринхиллз и по окрестностям Портхавена, пока наконец заклятие не привело его туда, куда было нужно. Хаул пытался соорудить с Майклом разогревающие чары, чтобы можно было вскипятить чай, не прибегая к помощи Кальцифера. Но Майкл не смог ими пользоваться. — Да это же так просто! — говорил Хаул, засовывая чайник в замысловатую конструкцию из проволочек, металлических пластин, гвоздей и гаек. — Поставил сюда чайник, потом провел руками снизу вверх… Можешь для верности представить, как капелька тепла из твоих пальцев попадает на проволоку и начинает там бегать, становясь все горячее… Вот, видишь, чайник уже кипит. Даже быстрее, чем на огне. Майкл недоуменно следил за действиями Хаула. — Сейчас я остужу, — одно движение, и чайник снова становился холодным. — Ну, попробуй! Однако сколько Майкл ни бился, ничего у него не выходило. — Может, потом научишься, — утешал его Хаул. — Я ведь тоже не всегда так умел. У Майкла вообще плохо получались простые вещи. К примеру, он никак не мог научиться зажигать огонь без спичек или превращать воду в лед, дырки на чулках ему не поддавались также, как и оторванные пуговицы, пятна грязи на одежде и много другое из того, что для Хаула не составляло труда. Зато непотопляемое зелье у Майкла вышло на славу. В первый раз оно даже приподняло над водой дырявую лодку, на которой Майкл ставил эксперименты. — Ты слишком стараешься, — задумчиво проговорил Хаул, увидев лодку, парящую над волнами. — Надо работать более непринужденно… Наверное, легкость придет со временем. Хотя он и не был в этом совершенно уверен: ему-то как раз все с самого начала давалось легко. *** В начале сентября, когда холодный береговой ветер прогнал теплую воду в море и купаться стало совершенно невозможно, Хаул решил, что пора наведаться в Кингсбери. — Что расскажете, Хаул? Как вы отдохнули? Уже были в Академии? — встретила его вопросами миссис Дингл. — Отдохнул просто чудесно. А первый мой визит в Кингсебри — к вам. — Мне это лестно, — улыбнулась Мут. — И если вы не возражаете, я бы обсудила с вами некоторые моменты предстоящего вам преподавания в Академии. Хаул был готов, и миссис Дингл рассказала ему подробно об уже знакомом тому спецкурсе по магическим договорам, а также о курсе лекций и семинарах по заклятиям. Она всем профессорам объяснила, что вместо нее преподавать будет магистр Пендрагон: в Академии его ждут. Первое занятие через два дня, так что у него есть время подготовиться. Мут снабдила Хаула таким количеством книг, что ему бы пришлось везти их на тележке. Впрочем, заклинание уменьшения объема позволило ему засунуть их все в один карман сюртука. — Неужели вы решили совсем отойти от дел? — поинтересовался Хаул. — Хотела уже давно, но не было повода. Теперь повод появился, а вы более чем достойный преемник. Вы великий чародей. У вас большое будущее. И все-таки Хаулу не хотелось связывать свое будущее с Академией или двором (последнее было неизбежно для преподавателя Академии). При этом он определенно не знал, чего хочет и приходилось пока мириться с преподавательской деятельностью. Мут кивала головой: — Вам бы подошла роль короля-волшебника: свой дворец, свое собственное королевство, населенное свободными существами, подчиняющимися вам по доброй воле. Прекрасная королева, двор, не стесненный никакими условностями… Что еще? Хаул вздохнул: — Жаль, что это невозможно. — В нашем мире — нет, но есть другие миры… — Всё-таки мне кажется, вы переоцениваете мои способности. Создать свое собственное королевство в каком-то ином мире… Очень непросто. — Вы бы это сделали легко. Прилетели, победили злого правителя, спасли бедных порабощенных им жителей, и они с восторгом провозгласили бы вас королем. Хаул рассмеялся: — Подобные сказки мне любила рассказывать бабушка Билкис. — Наверное, я превращаюсь в бабушку, — улыбнулась Мут. — Нет, до бабушки вам еще далеко, — серьезно и даже с некоторым сожалением проговорил Хаул. *** Так начался для Хаула новый учебный год. Хотя про заклятия он знал всё, как говорила миссис Дингл, ему, тем не менее, приходилось готовиться к лекциям, потому что вываливать на головы бедных студентов сразу все свои знания было, по меньшей мере, немилосердно. А про договоры, как оказалось, он знал не так уж и много. Почему-то, учась в Академии, он прошел мимо этого познавательного спецкурса. И теперь даже с некоторым увлечением восполнял пробелы в своих знаниях. Оказалось, к примеру, что договоры могут заключаться сознательно и неосознанно. В последнем случае речь шла о плате за магические услуги, когда человек приходил получить что-то и платил, не понимая, что его плата является залогом в сделке. Если смотреть на дело под таким углом, то любая услуга волшебника — это потенциальный договор с заказчиком. Просто обычно чародей берет с человека деньги, и этим их договор ограничивается: деньги никому не принадлежат и получивший их не получает власти над дающим. Но если в обмен на услугу маг требовал чего-то, кроме денег, то это уже был договор. В пример приводились женщины, просившие у колдуний ребенка, и отдававшие в плату за него какую-нибудь мелочь из своих вещей, например, зеркало или гребень, и удивлявшиеся такой незначительной плате. Однако и женщина, и ребенок оказывались во власти колдуньи, и ничем хорошим эти истории не кончались. Бывали случаи, когда ремесленники просили у чародеев благословения на свое дело, просили великого мастерства в ремесле и для изготовления нужных чар отдавали несколько волосинок или капельку крови, а порой улыбку или способность видеть сны — казалось бы, какая мелочь. Но отныне человек уже не полностью принадлежал себе, и через творения его рук волшебник мог влиять и на других людей. Тут была область смежная с тем, что изучают в курсе заклятий: через предметы, созданные подчиненным ему ремесленниками, злой волшебник мог накладывать заклятия на каждого, кто касался этих предметов, до тех пор, пока они не выйдут из строя. *** Хаул вернулся с тренировки и, стоя перед гаражом, раздумывал, идти к себе или проведать Мари. Тут из окна гостиной высунулся Нил и окликнул его: — Дядя Хаул! Ты ведь знаешь французский язык? — Ну, я его учил. А что? — Мама не разрешает мне играть, пока я не сделаю уроки, а я никак не могу справиться с этим французским. Поможешь? Хаул пожал плечом: можно и помочь. Нилу наверняка не могли задать ничего сложного. Нил разложил на письменном столе учебники и тетради и уселся на стул. Хаул присел на краешек стола и заглянул в книгу. «Au claire de la lune, mon ami Pierro…» Что может быть проще? — Что же тут непонятного? — удивился Хаул. — Да тут все непонятно, — надулся Нил. — Вот что такое «au»? — «Au» — слитный артикль, — улыбнулся Хаул. — А что он значит? — В данном случае «при» или «в». «При свете» чего? Слово «lune» ничего тебе не говорит? — Ну, луна, наверное… — «При свете луны, мой друг…» — Попугай! — обрадовался Нил. — Да нет, причем тут попугай? — рассмеялся Хаул. — «Попугай» — это «perroquet», «Pierro» — просто имя, Пьеро. Тут в комнату пробралась Мари. Она подбежала к Хаулу с протянутой пустой ладошкой. — Дядя Халю, на! — Что это ты мне принесла, Мари? Пирожное? Такое красивое! Его можно съесть? Мари кивнула. Хаул сделал вид, что ест невидимую сладость. Мари, сияя, убежала. — Ну, Нил, читай дальше. — «Prète-moi ta plume pour ecrire un mot»… — «Дай мне твое перо…» — Вот, я же говорил, что это попугай, — убежденно сказал Нил. — Да тут совсем другое перо имеется в виду, — снова рассмеялся Хаул. — Это перо, которым пишут. «Дай мне твое перо, чтобы написать одно слово». В коридоре послышался легкий топоток маленьких ножек, и в дверь снова заглянула Мари. На этот раз она принесла Хаулу что-то незримое даже в двух сложенных лодочкой ладошках. — О, Мари! Это же целая куча конфет! И это все мне? А можно поделиться с Нилом? Мари радостно закивала, но Нил насупился и сердито бросил: — Не надо мне таких конфет. Мари немного расстроилась, а Хаул подмигнул ей: — Нил ничего не понимает в сладостях. Ему больше нравятся карамельки, а тут шоколадные. Мне же лучше: больше достанется, — и он проглотил невидимые конфеты. Довольная Мари опять выбежала из комнаты. — Давай дальше, — обратился Хаул к Нилу. — «Ma chandelle est morte, je n’ai plus de feu. Ouvre-moi ta porte pоur l’amour de Dieux». — «Моя свеча умерла», то есть погасла, «у меня нет огня. Открой мне дверь ради Божьей любви». Вот и все. — Уф, — выдохнул Нил, будто ему пришлось трудиться над переводом в поте лица. Он небрежно сунул книгу в портфель. — Ты хоть понял, о чем эта песенка? — спросил вдруг Хаул. — Ну, о попугае Пьеро, — не задумываясь, ответил Нил. — Чудище! — хмыкнул Хаул. — Она об одиночестве. — Чего? — не понял мальчик. Не говоря ни слова, Хаул слегка шлепнул его по лбу тетрадкой. Между тем, в комнате снова появилась Мари. Она опять принесла дяде что-то невидимое и переложила ему в подставленную ладонь. — Мари, но это же не пирожное и не конфеты, хотя на ощупь как теплый пирожок… Это ведь котенок? — Да! — И что же мне с ним делать? — Игать. *** В конце сентября принцессы Бауэри уехали в Рамарию, поскольку необходимо было подготовить приданое для Шарлотты: они с Ричардом объявили о помолвке. Когда принцессы уехали, Хаул вздохнул облегченно. Возможно, они там так и останутся до самой свадьбы, намеченной на весну. Под прозрачными взглядами Элизабет он чувствовал себя как на ледяном ветру. А в ноябре в Кингсбери вернулся Габриель Истрас. Вообще-то Хаул даже и забыл о Габриеле и уж, конечно, не думал о том, что возвращение скрипача в Кингсбери может для него что-то значить. И все же он сразу почувствовал, что приезд Габриеля имеет к нему прямое отношение, хотя бы потому, что, глядя на скрипача, Хаул с неприятным ноющим холодком в груди вспоминал Элизабет. Однако, первый раз встретив Габриеля, Хаул даже обрадовался. Он ведь еще летом хотел достать для него ноты концертов Паганини. Самым простым способом раздобыть ноты был визит к Серен. Может, поэтому он так радовался идее с нотами? Она два года назад вышла замуж и жила в доме мужа в Калуэрхаус-Кросс. Звонок Хаула оказался для нее приятной неожиданностью: она была готова встретиться с ним в любое время, ведь теперь она целыми днями сидела дома с шестимесячным малышом. Они замечательно поболтали о том, о сем, вспоминали школу, одноклассников и общих знакомых. Серен мало говорила об искусстве и много — о своем сынишке. Хаул тоже порассказал ей кое-что о Мари, они посмеялись и расстались довольные друг другом. Ноты Хаул обещал вскоре вернуть. Напоследок Серен сказала ему, немного смущаясь: — Я иногда вспоминаю о наших прогулках, о глупых выходках… Подумать только! Почти десять лет назад! Мы тогда были такие смешные. Хаул натянуто улыбнулся. Ему не казалось, что они были тогда смешными. Правда, Серен могла иметь в виду другое. Например, маленькие? Он ничего не сказал, просто пожал плечами. Несмотря на то, что они с Серен так мило и весело побеседовали, Хаулу было немного печально: он чувствовал растерянность, видя, что Серен нашла свое место и призвание, она ясно понимала, что ей нужно, да и многие из их общих знакомых, о которых они говорили, тоже уже знали о себе что-то важное. Например, Гарри. Он нашел хорошую работу и собирался жениться. Все они перестали быть детьми, ищущими в саду на Пасху шоколадные яйца. Они уже были взрослыми, которые, пока дети носятся по траве, сидят спокойно на террасе, пьют чай и ведут важные беседы о работе и политике. Хаул с некоторым облегчением подумал, что себя он ощущает скорее ребенком, ищущим сладости, а за взрослым столом ему пока еще скучновато. А потом он вспомнил, как в детстве они с приятелями, приходившими в гости к Дженкинсам на Пасху, резвились в саду. А если отец был дома, они находили не только шоколад, но и всякие чудесные сюрпризы. Дотронешься, бывало, до яйца, а оно взрывается и осыпает тебя настоящими снежинками. Или залезешь на дерево, чтобы достать яйцо, прикрепленное высоко к маленькому сучку, дотянешься до него, но едва коснешься, оно оборачивается зарянкой или щеглом, и веселая птичка начинает насвистывать песенку, прыгая по ветке. Или яйцо, спрятанное среди цветов, чуть только упадет на него тень подошедшего ближе ребенка, вспархивает с клумбы волшебной яркой бабочкой… Такие сюрпризы находить было приятнее всего. И в большинстве своем они доставались Хаулу: остальные ребята обычно проходили мимо этих замысловато спрятанных чудес. *** Едва Габриель увидел партитуры, у него глаза загорелись восторгом. Он был очень благодарен Хаулу и весь вечер изучал ноты в большой гостиной с роялем. Собственно, на этом общение Хаула с Габриелем закончилось. Но выкинуть скрипача из головы у Хаула никак не получалось. Тот каждый день бывал у Динглов, и когда бы Хаул ни зашел, Мут занималась Габриелем. С ним она была ласковой, заботливой, внимательной. Они разбирали какие-то скрипичные концерты, разные переложения оркестровых произведений для фортепиано и скрипки, увертюры, арии… На званых вечерах Мут подсаживалась к Габриелю и занимала его беседой. С Хаулом она была ровна и любезна, говорила с ним мягко и тепло, но расспрашивала лишь о его преподавании в Академии, стараясь, как казалось Хаулу, отыскать все его ошибки и недочеты и надавать советов. — Она все время придирается ко мне, — с обидой говорил Хаул Кальциферу. — Там я сделал не так, тут сказал не то. А надо было, видите ли, так и так — это было бы намного лучше! — Она заботится о твоем профессиональном росте, — шипел в ответ Кальцифер, и непонятно, чего в его шипении было больше: желания утешить или насмешки. — Она уже позаботилась, сбагрив мне все свои лекции и семинары! — с досадой бросал Хаул. Его огорчало подобное невнимание и непонимание Мут, ведь именно она так уговорила его преподавать в Академии. Долго и усердно уговаривала, а теперь только и делает, что указывает на его недостатки. В конце концов, ему всё это надоело, и он почти перестал бывать у Динглов. Раз в неделю посещал их музыкальные вечера, да и то лишь потому, что встречал там Августину. Вообще-то Хаул и раньше был знаком с Августиной Гранд, младшей сестрой миссис Дингл, первой фрейлиной королевы, женой камергера графа Перси Гранда. Просто именно теперь он обратил на нее особое внимание. Это была красивая женщина лет тридцати, исполненная благородной грации, отточенной до совершенства воспитанием. Она была очень красива и… похожа на старшую сестру. Те же черты лица, но более мягкие и нежные, те же русые волосы, те же серые глаза. Впрочем, нет, глаза у Августины были серо-голубые, и они меняли оттенок в зависимости от цвета одежды молодой женщины. С голубым платьем они казались небесно-голубыми, с синим — синими. Возможно, именно из-за этого Августина предпочитала всем прочим цвет больной бирюзы. На вечерах у Динглов Хаул старался оказаться в кружке Августины. Она интересовала Хаула, прежде всего, как женщина. Было довольно занятно изысканно ухаживать за дамой высшего света, в тонких намеках и отточенных комплиментах давая ей понять, как она ему нравится. К тому же любопытно, как искусно подхватила эту игру Августина. Разговоры с ней становились увлекательным аттракционом, тем более захватывающим, что было неясно, насколько Хаул близок к тому, чтобы понравиться ей по-настоящему. Впрочем, беседы с нею увлекали Хаула и по другой причине. Она не была так умна, как ее сестра, и не обладала колдовскими способностями, однако увлекалась астрологией, магической химией, любила читать старинные книги по магии. Хаул удивлялся ее знаниям: о многом он и не подозревал, поскольку больше был занят изучением практической и прикладной магии. — Я читала в одной древней рукописи из библиотеки сестры, что в давние времена, когда войны были обычным делом, многие чародеи владели искусством боевой магии. Она основывалась на знаниях о силе металлов и камней, но не всех, а тех, которые таинственно соотносятся с планетами солнечной системы. Я много читала про тайные свойства металлов, но в той книге речь шла об ином. Знаете вы что-нибудь об этом? — Нет, я никогда прежде не интересовался боевой магией. В Академии ее не преподают, как вы понимаете, — Хаул улыбнулся. — Считается, что теперь люди просвещенные и утонченные, и волшебники тоже. А смертоносная боевая магия слишком опасна для окружающих. Для боевых действий нынче используются лишь прикладные чары. А также — достижения науки и техники. Тем не менее, силу металлов и драгоценных камней применяют во многих областях. С таким применением я знаком. — Вы говорите о таких вещах, как лечебные заклятия, созданные на основе сплава золота и серебра, красного агата и аметиста? — Для лечебных заклятий используют не только эти камни. — Я знаю, — снисходительно улыбнулась Августина. — Я знаю и о других сферах применения силы драгоценных и полудрагоценных камней. Меня интересует не это. Та рукопись, которую я читала, говорит о принципиально ином использовании силы камней, но прежде всего металлов. — Вы меня заинтриговали, Августина. Придется обращаться к миссис Дингл с просьбой посетить ее библиотеку. — Нет такой необходимости, Хаул. Я попросила Мут подарить мне эту рукопись на именины: теперь она в моей библиотеке. — Тогда я прошу вас. Мне, магистру Кингсберийской Академии магии, следует разбираться в древних учениях. Особенно потому, что они интересуют первую фрейлину ее величества. — Почему именно первую фрейлину? — Ведь один подающий надежды чародей мечтает о ее благосклонности. — Где же тут связь? — Чародею следовало бы заняться изучением боевой магии, дабы, используя именно это древнее искусство, положить к ногам прекрасной дамы весь мир. Августина чуть улыбнулась, оценив его шутку. На следующий день Хаул получил приглашение во дворец на жё-де-пом. *** Игру ладонью в мяч, или жё-де-пом, очень любила королева. Эта игра была в моде при дворе в Норманландии, откуда королева была родом. Почти каждый день в специально построенном зале, светлом и просторном, на игру в мяч собирались фрейлины и придворные дамы. Чтобы дамы не скучали без кавалеров, в обязанность камер-юнкеров и камер-пажей также вменялось участие в игре. Иногда в зал для игры в мяч заглядывал король. Быть приглашенным на жё-де-пом считалось большой честью. Хаул это понимал и отнесся к предстоящему мероприятию со всей ответственностью. Одеваться для игры следовало в модные в Норманландии просторные короткие куртки с широкими рукавами и мягкие в меру узкие брюки. Считалось, что такая одежда удобна и не стесняет движений. Дамы наряжались в легкие блузки и короткие юбки без кринолина (длиной немного выше щиколотки, а самые смелые даже надевали юбки до середины икры). Прически были изысканно простые, из украшений — только бархотки и шелковые ленты на шее. Туфельки без каблуков. Модницы знали, как подчеркнуть свою прелесть при помощи простой одежды. Августина была одета в шелковую блузку бирюзового цвета и юбку цвета морской волны, самую короткую из всех. Она была очень хороша. Играла она, принимая самые грациозные и выгодные для себя позы, точно фигуры в танцах. Играла она, однако же, неважно. Она проигрывала безжалостному камер-юнкеру под ноль, без надежды отыграться, и была почти в отчаянии. Хаул внимательно следил за игрой. Он решил немного помочь даме, и ее соперник стал промахиваться раз за разом. В результате колдовства Хаула, юноша наделал ошибок и пропустил несколько мячей Августины. Счет сравнялся. Камер-юнкер недоумевал, а Хаул продолжал колдовать ему под руку. В конце концов, обворожительная фрейлина обыграла незадачливого юнца и, раскрасневшаяся и помолодевшая, с достоинством вышла с площадки. — Вы прекрасно играете, Августина! — восхищенно вздохнул Хаул, поджидавший ее. — Сыграете со мной? — проговорила она немного высокомерно, стараясь скрыть свою не совсем уж великосветскую довольную радость. — Что вы! Может быть, в паре с вами? — Прекрасная мысль! Разыщите-ка соперников для нас. Через несколько минут Хаул привел даму и кавалера, согласившихся сыграть микст. Они заняли позиции на площадке. Сначала Хаул развлекался, отбивая мячи за себя и за свою партнершу, но потом стало ясно, что соперники у них сильные и один Хаул по-честному не справлялся с ними двумя. Он и Августина начали проигрывать. Присаживаясь передохнуть, Августина с нетерпеливой досадой глянула на Хаула. Упрекнуть ей его было не в чем: она прекрасно видела, что он играет хорошо. Но и проигрывать ей не хотелось. Поспешно отпив глоток несладкого лимонада, поданного лакеем, она с упреком бросила: — Неужели вам так приятно видеть, как они выигрывают? — О нет, Августина! — Хаул сокрушенно вздохнул, забавляясь ее раздражением. — Но ведь игра пока не закончена? Словом, ему пришлось немного поколдовать, чтобы сделать приятное даме. В конце концов, это всего лишь ежедневная забава, а не серьезные соревнования, — решил он. Зато Августина была довольна. Она даже решила представить Хаула королеве. Королева Луиза немного полная, но красивая мягкой, женственной, глубинной красотой, встретила их поздравлениями: — Августина, вы сегодня играли чудесно. Бедный Чарльз места себе не находит, не понимая, как вам удалось его обыграть. И господин Пендрагон оказался для вас замечательной парой. Придется вам приглашать его на жё-де-пом чаще. Пока Августина беседовала с королевой, Хаул тайком рассматривал ее величество. Что-то было знакомое в выражении ее глаз… Какой занятный цвет: серо-золотистый, полупрозрачный… И там на дне, да, так оно и есть — знакомые чары. Хаул никогда не думал, что это заклятье — такая распространенная штука. Что ж, если нужно, он будет готов помочь государыне. *** Теперь Хаул почти каждый день бывал у Грандов. Августина блистала в своем кружке. Их вечера совсем не походили на те, что устраивали Динглы: здесь не было речи о музыке и искусстве, все беспрестанно толковали о политике и торговле; играли в модную игру, похожую на го, недавно привезенную из далекой восточной страны Анатолии; обсуждали проблемы астрологии и синастрии. Волшебники к Грандам приходили редко в частности потому, что к астрологии в Академии относились как к науке сомнительной и совсем не подходящей для бесед в салоне светской дамы. Хаул тоже не слишком интересовался подобными вопросами. Конечно, для магии было важно знание астрономии: положение планет относительно солнца и луны играло большую роль в определении снятия и наложения заклятий, составления зелий и прочих чар. На такие вещи Хаулу, безусловно, приходилось обращать внимание. Ему вообще было интересно устройство этого мира, так похожего на его родной. Солнечная система являлась точной копией той, в которой располагалась Земля. Только планеты назывались по-другому. Меркурию соответствовала планета под названием Эмпорос, Венере — Тэлэйя и так далее. Но составление гороскопов его не интересовало, а размышления о совместимости людей в зависимости от положения звезд при рождении вообще казалось абсолютной ерундой. Тем не менее, он регулярно посещал салон Августины. Его увлекала игра с ней. С одной стороны, благосклонность миссис Гранд была очевидна. С другой — она не выделяла его из толпы своих поклонников и прочих гостей. Если она очень увлекалась рассуждениями о влиянии планет и созвездий на характеры и взаимоотношения, естественно, отражавшееся на политике и торговле, и ее речи внимательно слушали и оживленно обсуждали те, кто думал, будто смыслят что-то в подобных вопросах; Хаул или отходил к камину и подолгу смотрел на пламя с видом печальным и рассеянным, или погружался в задумчивость, сидя в кружке миссис Гранд. Он считал, что, как человек, неоднократно высказывавший свои симпатии к хозяйке, он имеет право грустить и замыкаться, когда она не обращает на него внимания. Но если Августина обращалась к нему с вопросом о том, в чем он разбирался, его разговор был остроумен и занимателен. Она должна была наконец его оценить! Хаул ловил себя на том, что больше ни о чем не может думать: только Августина, эта замысловатая головоломка, и лекции в Академии, которые очень его тяготили. К Мари он почти не заглядывал, а когда заходил, был рассеян и озабочен. С Майклом совсем перестал заниматься. «Хватает с меня преподавания в Академии», — он нетерпеливо дергал плечом в ответ на упреки Кальцифера. Существовало, однако, еще что-то не дававшее ему покоя, тревожившее и беспокоившее его. Иногда он пытался распутать загадочный клубок непонятных и неприятных чувств, но, едва он приближался к ответам, ему становилось противно и скучно. Точно так, как в салоне миссис Гранд, когда она его не замечала, точно так, как на вечерах у Динглов, когда Мут ласково говорила с Габриелем. Хаул с досадой отмахивался от всех назойливых мыслей и спешил на тренировку. Впрочем, даже тренировки в последнее время плохо отвлекали Хаула от неприятных размышлений. *** Однажды в феврале Хаулу принесли записку от миссис Дингл. Она просила его приехать как можно скорее. Хаул сам не подозревал, что так обрадуется ее приглашению. Итак, он поспешил к Динглам. Мут вышла ему навстречу. — Как хорошо, что вы не задержались! Мне очень нужна ваша помощь. — В чем дело? — холодно спросил Хаул. И немного удивился своему тону. — Дело в Габриеле. Вы давно не были у нас, но вы могли заметить еще в конце осени, что во время гастролей он изменился. Это из-за скрипки. — Я не совсем понимаю, о чем вы говорите. То есть я знаю, что скрипка у него заколдованная, однако чем я могу вам помочь и в чём? — Садитесь. У нас есть немного времени. Я вам все расскажу. Скрипка, принадлежащая Габриелю, — последняя из созданных Ирави-Дартсом, великим скрипичным мастером позапрошлого века. О нем ходят легенды, гласящие, будто он достиг в своем искусстве такого совершенства, какое только доступно людям. Однако он захотел большего: он захотел создавать скрипки, равных которым не мог бы создать ни один человек. И, влекомый этим тщеславным желанием, он пришел к самой сильной волшебнице Ингарии — Смарагде Моррас, тогда она еще не звалась Болотной ведьмой. Она согласилась помочь ему, взяв для составления особого заклятия улыбку мастера, — миссис Дингл глянула на Хаула, как бы проверяя, правильно ли он понимает то, что она говорит. Хаул кивнул, она продолжила. — Получив заклятие, Ирави-Дартс до странной и таинственной своей смерти успел создать всего три скрипки. Над каждой из них он трудился около года, и две первых продал знаменитым в то время меценатам, покровителям музыкантов. В течение почти пятидесяти лет на этих скрипках играли, однако потом следы их теряются. Известно, что последним владельцем первой из скрипок был виртуозный скрипач. Однажды вечером он возвращался с репетиции и у ворот своего дома был убит. Убийца забрал все ценное, в том числе и скрипку. Предполагают, что скрипка была продана и вывезена за границу морем. Судно попало в сильный шторм и утонуло. Впрочем, это лишь предположения. Вторая скрипка почти сразу была подарена знаменитому двести лет назад скрипачу, тот оставил ее в наследство сыну, который, не будучи музыкантом, продал инструмент барону К*. Тот, хоть и поигрывал на скрипке, но на этой играть не смог и хранил ее в библиотеке. Она погибла при пожаре в доме графа через несколько лет. А вот третья скрипка пропала сразу после смерти мастера. Ее следов никто не мог найти, хотя попытки и предпринимались. Подозревали последнего ученика Ирави-Дартса и, возможно, имели на то основания. Есть предположение, что мастер перед смертью велел юноше вернуть скрипку Смарагде Моррас, либо по договору, либо с тем, чтобы волшебница уничтожила инструмент… — миссис Дингл замолчала. — И как же пропавшая скрипка попала в руки Габриеля? — спросил Хаул. Он оживился, он на самом деле был очень заинтересован, у него и следа не осталось от того неприятного холодноватого чувства неловкости и горьковатой досады, которые он в последние месяцы испытывал, встречаясь с Мут. — Весной ему подарила скрипку некая знатная дама, Сесиль Моруа, во время его гастролей по Рамарии, Инглании и Верхней Норландии. Габриель вернулся в Ингарию и приехал в Кингсбери по приглашению короля. Его мать, моя подруга, не имея возможности отлучиться из имения, просила меня присмотреть за сыном. Едва увидев Габриеля и его скрипку, я поняла, что присмотреть есть за чем. Да вы и сами сразу это поняли, не так ли? — Хаул наклонил голову, вспомнив, как прикоснулся к заколдованной скрипке. — Это заклятие помогает колдунье посредством инструмента забирать жизненные силы музыканта. Чем больше он играет, тем быстрее его жизнь перетекает в скрипку, тем теснее он с ней оказывается связан. Разорвать их практически невозможно. Отнять у него инструмент — значит отсечь часть души скрипача. Потому я и не торопилась со снятием заклятия. Есть только один день, одна возможность, когда заклятие может быть снято: день особого положения планет, солнца и луны, последний день до истечения этого неосознанного договора между музыкантом и владелицей скрипки. Да, этот день сегодня. И эта возможность будет на закате, когда растущая луна в Тэлэйе. — До захода солнца не так уж много времени: часа два, — проговорил Хаул. — Где же Габриель? — У него сегодня концерт. Через полтора часа. — И что же вы собираетесь делать? Почему вы не объяснили ему ничего? — Объяснить ничего невозможно, да и бесполезно с ним сейчас говорить. Я просила его отменить концерт из-за его самочувствия… О, Хаул, если бы вы знали, в каком он сейчас состоянии! Он, конечно же, не послушал меня. Но это было бы еще ничего: даже концерт еще не так опасен. Самое страшное, что Болотная ведьма в Кингсбери: я видела ее сегодня, когда ездила к тетушке за недостающими ингредиентами для чар, снимающих заклятие. Она приехала за скрипкой, и она будет сегодня на концерте. Именно поэтому я и обратилась к вам. У меня была надежда справиться с заклятием самостоятельно, но с Болотной ведьмой и ее демоном мне не совладать без вас и Кальцифера, — она посмотрела на него с мольбой. Однако Хаул сомневался. Браться за такое сложное и ответственное дело из одного только человеколюбия? Ему не хотелось ввязываться в истории, требующие приложения всех сил. К тому же этот Истрас, будто песчинка, попал в его хорошо утроенную жизнь, и всё разладилось. Свобода и спокойствие — разве это не главное в жизни? Он глянул на миссис Дингл прозрачно-прохладным взглядом. Она немного растерянно отвела глаза. Но с другой стороны, ради эксперимента можно было бы и рискнуть! Не каждый день сталкиваешься с возможностью снять смертельное заклятье, что правда — то правда. Только вот с Болотной ведьмой связываться как-то не хотелось. Уж больно она была древняя, легендарная, потому казалась неживой и ненастоящей. Подумать только — ей ведь больше двухсот лет! От нее веяло жутью, тяжелой, холодной, как от замшелого валуна на кладбище… И дело было, пожалуй, не в страхе, потому он чуть поморщился, когда Мут, словно уговаривая его, произнесла: — Хаул, на самом деле с ней не нужно будет сражаться. Надо лишь ее удержать, пока мы снимаем заклятие. Ее и ее демона. В ней очень много злости, а злость разрушительна. Но если вы не согласитесь мне помочь, мне придется попробовать самой… Что делать? Мне очень жаль бедного юношу, — миссис Дингл вздохнула и поежилась. Хаулу стало неловко за свое желание ускользнуть от принятия ответственного решения. Ему, на самом деле, хотелось всего лишь, чтобы она его еще поуговаривала. — Я пока не принял окончательного решения, — мягко сказал он, чуть улыбнувшись. — Но все же хотел бы знать, почему вы не обратились к Салиману? Ведь он могущественный чародей, сам король пригласил его служить при дворе. Мут, уловив его настрой, слегка кивнула Хаулу и глянула на него лукаво и искристо. — Салиман… Ему не хватает изысканности, утонченности, он несколько грубоват для таких точных чар. Это как заставить человека, отлично корчующего деревья, плести кружево. Он мощный, да, но тут нужна тонкость. К тому же он не специализируется на заклятиях: ему лучше удаются всяческие прикладные чары. Потому-то король и сделал его придворным колдуном. Нет, Хаул, во всей Игарии не найдется ни одного волшебника, кроме вас, способного спасти Габриеля. Да, так было гораздо лучше. Хаул чувствовал приятное тепло и озорную радость. Мут заметила, что он уже готов согласиться и проговорила: — К тому же, Хаул, это был бы для вас ценный опыт. Когда вам еще представится возможность снимать смертельные заклятия? Хаул немного помолчал для вида и сдержанно ответил, как бы делая одолжение: — Да, Мут, вы правы. Какой из меня знаток заклятий, если я еще ни разу не снимал смертельное заклятье? — И ваш демон поможет? — Куда же он денется? — улыбнулся Хаул. — Если вы согласны, давайте собираться. Надо приготовить чары. Надеюсь, вы примете участие? Возьмите ступку и пестик. Уверена, что у вас выйдет лучше, чем у меня. У вас легкая рука. — Тогда подавайте мне все необходимое в нужном порядке. И они стали готовить чары. Nodus nocturnus dissolutus, cicer amarus, acinus niger, оculus unicorni, sal cantans, nux dulcis, folium curans, culmus ruber, sucus apricus, somnus tepents, lacrima lactea, iugis aqua, flos animae, fructus mentis, acinus cordis, arbor corporis, mulsum purpuratum sanabunt levabuntque hominem*, — повторяли они названия растений и редких составляющих для зелий и чар, в себе самих заключающие тайну возвращения жизни. Так звучало первое заклинание. Перемешав все компоненты, Хаул накрыл ладонью ступку. Кто смешивал ингредиенты, тот и должен их соединять, наделяя силой. Он вопросительно глянул на Мут, та повернула к нему раскрытую книгу, и он прочел вслух: — Vis aquae, vis ignis, vis venti, vis humi, date vitam homine. Aqua, flue! Ignis, flagra! Vento, fla! Hume, edi herbas vitae! Date vitam homine!* — из-под его пальцев вырвалось переливчатое сияние, закрутилось, переплетаясь мерцающими прядями, и ускользнуло обратно в ступку. — Волшебно! — выдохнула миссис Дингл. — Я никогда не видела такого колдовства! — Конечно, вам ведь, наверное, никогда не приходилось снимать смертельные заклятья. Она переложила получившуюся субстанцию в серебряную коробочку и закрыла крышкой. — Нам пора! И они отправились в Королевский концертный зал. Им пришлось сесть поближе к сцене — Мут настаивала на этом: Болотная ведьма уже была там. Им необходимо опередить ее. Начался концерт. Габриель стоял рядом с дирижером. Выглядел он, действительно, неважно. Исполняли что-то длинное и непонятное, но игра Габриеля по-настоящему была удивительна. От звука его скрипки мурашки бежали по коже, это невероятное звучание и поразительная легкость его движений завораживали, подобно изысканным, диковинным чарам, более древним и сильным, чем все человеческие слова. Иногда у Хаула дыхание перехватывало. И сквозь сверкающую пелену музыки он чувствовал напряжение Мут, сидящей рядом. Вдруг на скрипке Габриеля лопнула струна. Мут вздрогнула. Скрипач, словно не замечая произошедшего, продолжал играть на трех струнах. Затем одна за другой лопнули еще две струны. Габриель играл. Хаул с тревогой глянул на миссис Дингл. Она была очень бледна и сидела, сжав руки в кулаки. Надо было ей помочь… Хаул вздохнул и положил ладонь на ее стиснутые пальцы. Он почувствовал, как вибрирует струна, из последних сил удерживая ускользающую жизнь, еще немного… Вот заключительный аккорд и последний звук стремительно вылетает из-под смычка. Мут разжала руку, Хаул поспешно убрал ладонь. Габриель на сцене пошатнулся, но его подхватил непонятно откуда выскочивший мальчик странного вида в ливрее незнакомых Хаулу цветов, а уж он-то в последние месяцы насмотрелся на всякие ливреи. Миссис Дингл махнула рукой, и проворный паж непостижимым образом исчез. Мут глянула на Хаула. Он быстро выбежал на сцену и, подхватив Габриеля, прижимавшего к груди свою скрипку с единственной струной, оглянулся на миссис Дингл. Та уже стояла рядом: нужно было спешить. Они устремились за кулисы. Однако странные мальчики следовали за ними по пятам. Миссис Дингл, обернувшись, отбросила их в сторону и поставила obex firmus*. Выскочив в коридор, она толкнула первую дверь. Та была заперта, но легким движением пальцев Мут отперла ее, и они вошли в комнату. Осматриваться времени не было, Хаул буквально уронил Габриеля в кресло. — Хаул, скорее позовите Кальцифера: пусть он оградит нас от Болотной ведьмы. Хаул кивнул и, позвав демона, мгновенно почувствовал, как вокруг них выросла стена чудесного огня, надежная, непреодолимая. — Как хорошо, — проговорила Мут. — Читайте заклинание, а я буду налагать чары. Хаул взял в руки маленькую книжечку с золотым обрезом и прочел: — Revoco te, resona! De profundis adveni. Expergiscere, vitae pelagus, tenerum, tepents, felix, apricum. De somno mortis expergiscere, vigila, spira, vive!* Пока он читал, как было указано, трижды, миссис Дингл крестообразно накладывала волшебную смесь Габриелю на лоб, на закрытые веки, на губы, шею, грудь, на запястья и ладони, на щиколотки. Наконец она взяла в руки скрипку и нанесла чары на нижнюю деку, потом на верхнюю, справа и слева, затем на гриф. И сейчас же инструмент в ее руках растаял, и лишь тихое дуновение коснулось лица Габриеля, едва пошевелив его волосы. В то же мгновение он вздохнул и приоткрыл глаза. Незримое пламя, окружавшее их, начало мерцать и кое-где гаснуть. — Кальцифер устал, — сообщил Хаул. — Нужно бежать отсюда. Давайте, скорее! Хаул открыл окно, они подхватили Габриеля и вылетели на улицу. У парадного входа их ждала карета миссис Дингл. — Безусловно, я могла бы вас отпустить, Хаул, однако, честно говоря, опасаюсь Болотной ведьмы. Вроде бы ей уже незачем нас преследовать: скрипки больше нет. Но она такая злая… — миссис Дингл поежилась, кутаясь в шубу, и глянула на Хаула как-то по-детски, растерянно и испуганно. — Конечно, я провожу вас, — уверенно проговорил Хаул, хотя ему самому было жутковато: даже Кальцифер утомился, сдерживая эту ведьму — вот так сила у нее! *** На следующее утро Хаул проснулся довольный. Он потянулся в постели, полюбовался в окно на серо-зеленую лужайку перед домом, за ночь едва присыпанную снежной крупой. Эту крупу ковыряла радостная Мари. Значит, утро было уже не раннее. А в Кингсбери, наверное, перевалило за полдень. Ох, у него же сегодня какая-то лекция в два часа дня! Хаул спустился в ванную. Настроение у него было отличное. В окошко светило бледное, но веселое зимнее солнышко, и в его свете черные волосы Хаула выглядели мрачновато. А не перекрасить ли их в какой-нибудь ванильный блонд? Хаул проинспектировал пакетики, коробочки и баночки, стоявшие по полкам в ванной. Растущая луна в Венере, то есть в Тэлэйе? Вполне подходит для создания какого-нибудь холодного платинового оттенка. А не слишком ли резкий переход? Может, попробовать для начала пепельно-русый? Нет, все-таки ему хотелось чего-то радикального. В течение некоторого времени он изучал возможные оттенки светлых волос: светло-золотистый, медовый (слишком сладко), шардонне, имбирный эль… Наконец он принялся смешивать и колдовать. Смыв полученный состав и высушив волосы, он одобрительно кивнул своему отражению. Получилось ни на что не похоже, но весьма оригинально. И красиво. С этим цветом волос глаза приобрели другой, более светлый и холодный оттенок. Сияя и лучась, Хаул вышел из ванной. — Ой, Хаул, это вы? — Майкл вздрогнул от неожиданности, увидев его. — Он, он, — сердито проворчал Кальцифер. — Ишь, явился! Красивый, как торт со взбитыми сливками. Хаул расхохотался. — Веселись, веселись, — пробурчал демон. — Конечно. Тебе весело! Ведь не тебе же пришлось сдерживать эту кошмарную ведьму с ее жутким демоном. А потом еще и воду греть. И ночью, и днем! И ни слова благодарности! — Что ты, Кальцифер! Я очень признателен тебе. А как миссис Дингл восхищалась твоим колдовством! Это были великолепные чары! Без тебя нам бы ничего не удалось. — То-то же, — все еще обиженно, но уже более добродушно протрещал Кальцифер. — Хаул, вам письмо принесли, — Майкл протянул чародею конверт. Странно, от Августины? «Хаул, — писала миссис Ганд. — Вчера вы пропустили любопытнейшую беседу о древней магии металлов. В нашем салоне блистал приезжий магистр магии из Академии Ингландии. Он оказал мне любезность и оставил копию своей диссертации. Однако сегодня в три часа у него доклад при дворе, и он заберет свой труд. Приезжайте до трех, и вы ознакомитесь с весьма познавательным текстом». Письмо было на самом деле странным. Зачем Августине было звать Хаула к себе, чтобы посмотреть работу иностранца, если ей было достаточно сказать слово королеве, и Хаул был бы приглашен послушать доклад во дворце. В любом случае, Хаул с удивлением обнаружил, что видеть Августину и говорить с ней о боевой магии ему совершенно не хочется. Он написал короткую вежливую записку, где сообщал о том, что приехать не сможет, поскольку до трех читает лекции в Академии. Майкл отнес записку Грандам и вскоре вернулся с ответом Августины: «Приезжайте после трех. Нам будет о чем поговорить». Эти два предложения озадачили Хаула еще сильнее. Он поспешно черкнул: «Ваше предложение очень любезно, а жертва велика. Однако я полагаю, вам не стоит пропускать интереснейший доклад иностранного мага ради беседы со столь скромным волшебником, как я». На этот раз ответа Майкл не принес, и даже если бы принес, времени писать очередную записку у Хаула уже не было. Прочитав лекцию, Хаул поднялся на кафедру оборонительной магии, чтобы посмотреть там кое-что в одной любопытной диссертации по магическим договорам. Едва он вошел, как ему навстречу встала Августина: — Хаул, мне необходимо поговорить с вами, — взволнованно произнесла она. — Наедине. — Здесь никого нет, — отозвался Хаул, закрывая дверь. Все это ему жутко не нравилось. Августина села в кресло заведующего кафедрой и принялась сосредоточенно обмахиваться веером. Она не решалась заговорить, но Хаул молча ждал. Тогда женщина сказала: — Хаул, скажите, почему вы так холодны со мной. Ведь вы уверяли меня в своей любви, не так ли? Ах, вот оно что! Она почувствовала, что верная добыча уходит у нее из рук… — Увы, моя любовь померкла, столкнувшись с вашей неприступностью, — мягко и прохладно отозвался Хаул. — Так ваше чувство было столь непрочным? — с легкой досадой проронила Августина. — Что поделать, миссис Гранд. Видимо, это так. Но мне непонятно, отчего столь блистательная дама, как вы, вечно окруженная толпой почитателей, так беспокоится из-за потери самого незначительного из них. — Незначительного? О нет, Хаул, — неожиданно горячо воскликнула Августина. Это начинало пугать Хаула. Немного помолчав, она побледнела и едва слышно пролепетала: — Я люблю вас, — и, откинувшись на спинку кресла, принялась нервно обмахиваться веером. Этого ему только не хватало! Хаул растерялся и не знал что ответить. Августина, слегка справившись с собою, слабо улыбнулась и проговорила: — Вы ведь приедете к нам сегодня? — К сожалению, нет, миссис Гранд. — Отчего же? — Как бы ни был хорош ваш салон, как бы ни была прекрасна его хозяйка, но у вас говорят о том, что мало меня занимает. Впрочем, в последнее время меня вообще утомили салоны. Я бы предпочел проводить вечера в библиотеке. — У меня отличная библиотека… — Нет, Августина. Простите меня, но ваша библиотека мне не подходит. — Почему? — Она ваша. А я не могу пользоваться вашей благосклонностью теперь, когда уже более ее недостоин. — Так значит, вы отвергаете мою любовь? — задохнулась Августина. — Что ж, господин Пендрагон… Благодарю за прямоту, — она поднялась и вышла с кафедры, не оглядываясь. Она разозлилась. И это излечит ее от любви, даже если таковая ее посетила, — решил Хаул и принялся листать диссертацию в поисках необходимой информации. Вечер он провел у Динглов. Габриель еще не вставал с постели, Лора ухаживала за ним, Ричард был на своей квартире (теперь, когда он собирался вступить в брак, он снял прекрасную квартиру на хорошей улице и увлеченно занимался ее отделкой), генерал Дингл еще не вернулся из дворца. Хаул и миссис Дингл пообедали вдвоем и засиделись допоздна, обсуждая различные чары, студентов и преподавателей Академии и многое другое. Кстати, Мут оценила по достоинству новый изысканный оттенок его волос. «Вам придется подумать о смене гардероба. К такому солнечному цвету не пойдут любимые вами хвойно-зеленый и полуночно-синий». И они еще полчаса подбирали оттенки для будущих костюмов Хаула. *** Утром Хаула разбудил Майкл. — Там к вам какой-то господин, очень важный. Говорит: от короля. Хаул протер глаза и, вздохнув, привел себя в надлежащий вид. Внизу его ожидал королевский герольд, весь в перьях, гербах и прочем придворном великолепии. Сдержанно поклонившись Хаулу, он торжественно зачитал принесенный указ, очень длинно и цветисто излагавший простую вещь: Хаул за неподобающее поведение изгонялся из столицы на неопределенный срок с предписанием выехать в течение суток. Хаул недоуменно спросил: — За какой проступок король отправляет меня в ссылку? — Я не уполномочен давать объяснения, — напыщенно проронил герольд и церемонно направился к двери. Хаул был озадачен. Что он такого сделал? Может, раскрылось его жульничество во время жё-де-пом? Или поведение на концерте, когда он выскочил на сцену, кому-то показалось неприличным? Он задумчиво отмокал в ванне. Ничего себе начало дня! Вдруг в дверь ванны постучал Майкл и сообщил, что Хаулу принесли записку от миссис Дингл. Хаул поспешно вылез из ванны. Может, она что-нибудь ему объяснит? В записке было лишь одно слово: «Приезжайте». Мут вышла Хаулу навстречу. — У меня была сестра. Правда, что король изгоняет вас из столицы? — Да, правда. Но я не понимаю, что произошло. — Августина сказала, что королеве стало известно, как вы при помощи чар завладели ее сердцем, вырвали у нее признание и пытались склонить ее к дальнейшим отношениям… Хаул слушал ее, онемев от изумления. Мут поймала его ошарашенный взгляд и спокойно сказала: — Так и думала, что это неправда. Но что вы сделали с Августиной, раз она решилась на такую низкую клевету? — Ничего… Сначала она мне нравилась, а потом мне стало скучно… Она мне призналась в чувствах, а я… — Я могу поговорить с королем: он отменит свое решение. — Нет, Мут… пожалуй, не стоит. Здесь все-таки замешана честь женщины, первой фрейлины ее величества. Если все раскроется, ей будет очень… неловко. И потом, вряд ли кто-то, кроме вас, поверит мне охотнее, чем ей. — Есть разные способы доказать правдивость и невиновность. Существуют очень сильные чары, создаваемые при помощи алмаза, магнетита и сапфира. Их используют для восстановления справедливости и уличении в обмане… — Нет, не стоит… Лучше мне уехать. Честно говоря, я даже рад такой возможности. — Но, Хаул… я хотела пригласить вас стать восприемником моего сына, который родится в апреле… Впрочем, я собиралась уехать в имение к матери. Это недалеко от Портхавена. Там, в церкви, мы и крестим младенца. Вы не будете против? — Это большая честь для меня, Мут. — Тогда ждите приглашения. У вас ведь есть домик в Портхавене. Не так ли? Хаул кивнул. — Долго вам собираться? — Да мне совсем не нужно собираться. Я в одну секунду могу исчезнуть из Кингсбери. — Вот и замечательно. Тогда останьтесь у меня до вечера. Будете занимать меня умными беседами. Нам ведь предстоит теперь надолго расстаться. *** Ближе к вечеру радостный Хаул вернулся в замок. — Ты не собираешься перемещать кингсберийский вход? — поинтересовался Кальцифер. — Да нет, зачем? Думаю, летом все уладится. Я сказал Мут про королеву, так что месяца через три-четыре путь в Кингсбери будет для меня снова открыт. Но, Кальцифер! Ты представляешь? Я совершенно свободен от всяких там лекций, званых обедов и великосветских приемов! Даже не верится. Надо это отпраздновать. Майкл, пойдем на каток? Возвратившись с катка, Хаул решил проведать Мари. В Кардиффе было мирное время чтения сказок на ночь. Мари выскочила ему навстречу и завизжала от восторга. Она вскарабкалась на дядю и принялась теребить его волосы, что-то радостно бормоча про принцев и эльфов. Видно, кто-то читал ей сказку про Дюймовочку. Меган, увидев брата, фыркнула: «Крашеные волосы! Ужасно легкомысленный цвет. Ты как барышня». И отправила Хаула читать Мари книжку. — Про Дюймовочку? — Нет! Мати, какая книська! — Мари притащила большую тяжелую книгу про животных с яркими картинками. — Там дазе есть каконы. — Кто? — не понял Хаул. — Вот, памати, акуля. Она такая касивая, как ты! — Да что ты говоришь, Мари! — засмеялся Хаул. — Да! У нее такие зюбы! А исё есть либа килпитеед. И камнеед, и матласоед. А это какон! — Мари показала изображение большой ящерицы. — Нет, Мари, к сожалению, это не дракон. Тут написано, что это агама. — Да, агама. Она игает гаммы. Они посмотрели книгу до конца. Мари спрыгнула с кровати и схватила палочку от игрушки-каталки. — Дядя Халю, давай, ты будесь злой какон, а я буду с тобой сязятя! — Нет, Мари, я не хочу быть злым драконом. — Тогда я буду злой какон! — радостно закричала Мари. — Сязяйся! Видись, огонь! И Хаул стал с ней сражаться. Это было очень шумно и весело. На их топот и смех прибежала Меган: — Хаул! Ты с ума сошел? Вечером нельзя играть в такие игры: Мари перевозбудится и не будет спать. И посмотри, что вы сделали с комнатой! Ну-ка быстро наведи порядок. А я пока дам Мари теплого молока, — Меган подхватила пищащую Мари на руки и понесла на кухню. Хаул махнул рукой и мгновенно навел порядок. Через несколько минут в комнату со смехом вбежала Мари, за ней шла грозная Меган. — Вот! Что я говорила? Как ее теперь укладывать спать? — Я уложу, — предложил Хаул. — Ты уложишь, это точно, — хмуро отозвалась Меган. — Ну попробую, хочешь? Меган ушла, махнув рукой. Мари бушевала: — Я какон! Я злой какон! — и дышала пламенем. — Иди сюда, злой дракон, — позвал Хаул. Он взял Мари на руки, выключил свет и пустил летать по комнате маленькие разноцветные огоньки. — Даже очень злые драконы спят по ночам. Огоньки мелькали и переливались, сплетаясь в узоры, как в калейдоскопе, превращаясь в движущиеся картинки. Это были очень хорошие сонные чары, немного облегченный детский вариант. Пестрые драконы укладывались спать на своих сверкающих сокровищах, принцессы ложились в шелковые постельки под балдахинами, эльфы и феи засыпали в цветах, птицы — в гнездах. А Мари сладко засопела на руках у Хаула. Он осторожно переложил ее в постельку.