Доверие.

Гнев неожиданно отхлынул от лица и оставил за собой только понимание и вину, все с большей тяжестью давившую на заведенное сердце. Люциус опустился рядом с сыном, встречая его взгляд немым укором, будто бы спрашивая у обоих, чего они добились этой сценой. И мягкой тканью манжета стер с лица, на котором разлился алый контур его собственной ладони, ненужную влагу. Мальчик поймал коснувшуюся его руку и вдруг прижал ее к своей груди. Отец ощутил биение взволнованного сердца под ней и обнял юношу, а тот послушно уткнулся в его сильное плечо, словно был маленьким ребенком. Нежные губы невесомо коснулись горячей от гнева кожи. Мужчина медленно повернулся в их направлении, чтобы поймать своими и сомкнуть в глубоком и горьком поцелуе. Юное тело в его руках неожиданно дрогнуло и прижалось ближе, будто боясь, что если его вдруг попытаются оттолкнуть, не удержаться и снова рухнуть на опостылевший пол. Губы мужчины коснулись саднящего следа на щеке и боль, казалось, в одночасье отступила. Тонкие руки обвили шею Люциуса, и на секунду тому показалось, что он не удержит юношу, рвавшегося к нему за тем головокружительным чувством, приносимым ему, когда их дыхание смешивалось и становилось будто одним на двоих. Сладкая иллюзия будоражила сознание, а желание стремилось усилиться до невозможного. Умелые пальцы пробежали по выгибающейся им навстречу спине, плечи невольно опустились, а голова откинулась назад, подставляя шею под неожиданно приятные укусы, уже тронувшие белизну точеных плеч красными отметинами зубов. Драко горячо выдохнул и едва успел закусить губу, чтобы не застонать от удовольствия, приходившего к нему разве что весьма эфемерно и в фантазиях, и этот жест откровенного желания не мог ускользнуть от Люциуса, чьи руки медленно спускались ниже, чтобы запустить пальцы под плотно сидящие брюки и прижать бедра юноши ближе, едва не сажая на себя. Мальчик почувствовал желание мужчины и против воли нетерпеливо заерзал на нем. Еще секунда, и сильная рука зарывается в волосы, вынуждая больно запрокинуть голову, чтобы наградить соблазнительные ключицы болезненными поцелуями, дразнящими невыносимое возбуждение. Терпеть ласки стало буквально невозможно, и Драко ощутил какое-то мучительное облегчение, когда его наконец-то грубо бросили на пол, который ощутимо холодил теперь уже обнаженную кожу спины. Он не успел проследить за тем, как Люциус навис над ним, сильнее, чем следует, прижимая его запястья, заведенные над головой, к шероховатым доскам. Колено оказалось меж разведенных ног, оказывая необыкновенно приятное давление на напряженную плоть. Драко рванулся в попытке высвободить руки из стального захвата, но все было тщетно. И когда Люциус уловил вдруг это его движение, словно издеваясь, пальцы его разжались, выпуская запястья, а губы припали к оголенной, мелко вздымающейся от частого дыхания груди, принимаясь ласкать ее кожу. Драко в одночасье утратил жалкие остатки контроля над собой. Мысли кончились, не начавшись. Наверное то, что сейчас происходило между ними, и есть чистое, истинное, единственно-верное определение безумия… Но в таком случае оба были готовы пожертвовать разумом прямо сейчас. Одежда покидала тела, временами с пронзительным треском швов, движениями резкими, быстрыми, иногда точными и знающими, когда Люциус лишал юношу последней ткани на теле, а иногда ложно-уверенными, когда это делал сын. Сомнения смешивались с невыносимым желанием, и антиподы эти уничтожали друг друга раньше, чем здравый ум посмел предпринять попытку к лидерству в разразившемся хаосе чувств. Юношу оторвали от пола и… Облако… Нет, кровать мягко прогнулась под тяжестью опустившихся на нее обнаженных тел, сплетающихся меж собой все крепче и страстнее. То, что сейчас казалось обманчиво-юным даже для плотских утех, не уставало выгибаться и вжиматься в постель, сминая нежно-голубые простыни. Наверное, стоило поблагодарить эти стены за то, что им было под силу поглотить все до единого стоны, на которые не скупился Драко, когда изнутри его впервые заполнило разрушительно-прекрасное удовольствие, тесно переплетающееся с девственной, естественной болью, только украшавшей происходящее с ним сумасшествие. Люциус не смог надолго позволить юноше свободу действий, и вскоре непослушные руки Драко снова оказались прикованы стальной хваткой теперь уже к мягкой и теплой постели, нежели к холоду пола. В какой-то момент мужчина просто не смог сдерживать себя больше, и осторожные, точно пробные и ласковые толчки перешли в резкие удары внутри, приносящие столько же боли, сколько и удовольствия, которое Драко и Люциус сейчас делили на двоих… И Драко сдался первым, чувственно прогибаясь и выкрикивая нечто неразборчивое, но явно задуманное как имя отца. Бедра юноши тогда же напряглись и оказались крепко сжаты, и последнюю сладкую дрожь он разделил вместе с тем, кого безумно любил. Кажется, сомнения в собственных чувствах наконец-то покинули Драко, и от этого убеждения стало одновременно страшно и сладко, будто бы он только что еще раз пережил эту божественную бурю эмоций, вынуждавшую его секундами ранее едва не ломать спину. На смену ему и сопроводившему его потрясению пришла всепоглощающая слабость. Он еще раз слабо потянулся навстречу к отцу, чтобы коснуться его губ нежным и коротким поцелуем.