***
Иваки был хорошим рассказчиком, а Като — чрезвычайно благодарным слушателем. Живой интерес и восторженность светились в золотистых глазах, воодушевляя говорившего. — Как жаль, что я не помню этого… — задумчиво протянул Ёдзи, когда в монологе наконец наступила пауза. Кёске ободряюще улыбнулся. — Ты вспомнишь. Обязательно вспомнишь, даже не сомневайся! Не отдавая себе отчёта, просто желая утешить, он нежно и мягко погладил кисть, лежащую перед ним на белой простыни. Но, перехватив недоумённый взгляд Като, резко отдёрнул руку. Чёрт! Как можно было настолько забыться! Надо приучать себя сохранять дистанцию. Находясь так близко, невозможно не желать прикоснуться, ощутить его кожу, его тепло. Теперь нельзя. Ничего нельзя. Только смотреть и говорить, но спасибо богам и за это! Щёки пунцово алели от неловкости. Иваки торопливо поднялся. — Мне, наверное, пора. Поздно уже — тебе надо отдыхать, — не поднимая глаз, пробормотал он. — Придёшь ещё? — молодой человек делал вид, что не замечает его смущения. — Конечно! Я буду приходить так часто, как смогу. Кёске, наконец, решился взглянуть на возлюбленного. Открытая улыбка, доброжелательный взгляд… Друг Като! Иваки почувствовал, что готов расплакаться.***
Иваки навещал Като практически каждый день, выкраивая время в плотном графике съёмок и разрываясь между студией и больницей. «Дружба» постепенно обретала «плоть и кровь», наполняясь полноценным общением и непритворной радостью от каждой встречи. Некоторые сдержанность и напряжение, поначалу сковывающие невольных заложников ситуации, постепенно ушли. Беседы становились всё более доверительными и откровенными. — Кстати… Всё хотел спросить, но забывал! А у тебя есть девушка? — Нет. — Странно! — Като недоверчиво оглядел Кёске с ног до головы. — Ты очень красивый, да ещё и известный актёр. Девчонки должны гроздьями на тебя вешаться! — Ты тоже очень привлекательный! — вернул комплимент Иваки. — Но подруги нет и у тебя. — Ну… — Като изобразил задумчивость. — Может, я расстался с ней недавно и ещё не встретил другую. А может, — он внезапно воодушевился, — я вообще, по жизни, бабник и ловелас, и не стремлюсь заводить постоянные отношения! — Скорее, второе! — пряча улыбку, подтвердил Кёске. — Фу-у… — шумно выдохнул молодой человек. — Слава богу! Такая реальность устраивает меня гораздо больше, — теперь он явно дурачился. Иваки опустил голову. Смогу ли я пережить эту «новую реальность»?***
Иваки постепенно посвящал Като в детали его биографии, тщательно отобранные и подвергнутые жёсткой цензуре, не содержащие ни единого намёка на их прежние отношения. Нелицеприятную правду о начальном этапе карьеры обоих вряд ли можно было оставить «за кадром»…***
— Порно?! Ну надо же! И мне это нравилось? — Като искренне, без притворства, был поражён. Иваки пожал плечами — он, и вправду, не испытывал уверенности в том, правильно ли понимал истинное отношение Ёдзи к данному занятию в тот период. — Не знаю. Но ты никогда не стыдился того, что делал. — Вот как… Занятно! Трахать красоток и получать за это деньги — неплохая работёнка! Пожалуй, я был бы не против попробовать себя в ней ещё раз. Задумчивый взгляд молодого человека «убежал» вдаль, словно прокручивая перед глазами соблазнительные картинки. Недвусмысленно-чувственная улыбка, исказившая губы, заставила Иваки передёрнуться. Ах, Като, Като! Каждое слово, как нож в сердце! — Ну, а ты? Тоже оттуда? — янтарные глаза с новым интересом смотрели на собеседника. — И я тоже… — признание явно далось тому нелегко… — Расскажешь? — неприкрытое предвкушение пикантных подробностей возмутило мужчину. Кёске вспыхнул. — Нет! Я не хочу вспоминать об этом! Ёдзи разочарованно вздохнул. — Счастливый! У тебя есть выбор…***
Като быстро шёл на поправку. Не за горами был тот день, когда он сможет покинуть клинику. Не считая так и не вернувшейся к пациенту памяти, по мнению медиков, тот практически полностью восстановился после полученной травмы, и ничто не препятствовало его возвращению к обычной жизни. Иваки с тоской понимал, что теперь количество их встреч значительно сократится. Ему не удастся слишком часто приезжать в дом родителей Като, находящийся за городом. А значит, и его шансы повлиять на исцеление возлюбленного многократно уменьшатся. Да и вернётся ли память вообще? Девяносто против десяти… В какой части этого соотношения окажется Като? Прогнозы были весьма туманны. Поэтому стоило ценить и оберегать ту близость и взаимную симпатию, что возникла между ними в последнее время. Не исключено, как бы ни больно было думать об этом, что именно они станут основой их взаимоотношений на долгие годы. Сердце Иваки обливалось кровью при мысли, что он может навсегда остаться только «другом» для Като. Никогда не познать больше силу и страстность его любви. Не почувствовать вновь столь желанную тяжесть и жар тела возлюбленного, не испытать сводящее с ума ощущение его присутствия в себе. Страшно было даже представить, во что превратится его жизнь без обожания и нежности Ёдзи. Без его ежеминутной, ежесекундной заботы и «не рассуждающей» преданности, ставших такими привычными и как бы само собой разумеющимися, что Кёске временами переставал замечать их, принимая как должное. И только теперь, лишившись всего, что незаметно, но постоянно, составляло его счастье, оставшись один на один со своими страхами, проблемами и переживаниями, он вновь осознал, как много значит для него Като! Что ему оставалось? Лишь терпеливо ждать и надеяться, что рано или поздно амнезия выпустит невинную жертву из своих коварных объятий. А до той поры стараться быть как можно ближе к любимому, наслаждаясь и находя утешение в тех дозволенных крохах его расположения, что тот способен будет уделить ему, как другу.***
Устроившись с ногами на подоконнике своей палаты, Като равнодушно вглядывался в сгущающиеся сумерки сквозь размытое ручейками непрекращающегося с утра дождя стекло. Настроение было под стать погоде. Скучные, монотонные больничные будни, как две капли воды похожие друг на друга и расцвечиваемые лишь яркими пятнами визитов родных и Иваки-сан, совершенно не способствовали поднятию духа и грозились вогнать в депрессию. После той страшной аварии, которая даже не сохранилась в его памяти, он остался жив и даже сравнительно невредим. Но накрывшая непроницаемым колпаком амнезия заставляла Като чувствовать себя беспомощным котёнком, вышвырнутым за дверь неласковой рукой злодейки-судьбы. Только врождённый оптимизм и жизнелюбие, мужественно не покинувшие своего хозяина, позволяли ему скрывать от окружающих, как мучительно протекает для него процесс нового самопознания в изменившихся реалиях. Каждое чувство, импульс, желание подвергались тщательному анализу, изучению, «примерке» к едва обретённому, интуитивному представлению о самом себе. Ведь сравнивать ему было не с чем: все мысли, образы, представления о собственной индивидуальности были вложены в его голову недавно и, по большому счёту, принадлежали будто и не ему вовсе, а тем, кто через личное восприятие открывал для него новый, пока чужой и незнакомый ему мир утраченного «Я» Като Ёдзи. И опять-таки ему сказочно повезло! В этом неосвоенном и полном загадок мире его встретили чудесные люди — любящая семья и близкий друг, лучше которых он не мог себе и представить! И пусть Като не помнил прежде испытываемых чувств, то, что рождалось сейчас в его сердце, наполняло надеждой на новые, не менее прочные привязанности. Родители ему нравились, даже очень. Именно о таких родных мечтал бы он для себя, будь у него такая необходимость. Молодой человек чувствовал, что готов полюбить и принять их авторитет, даже если память никогда не почтит его своим возвращением. А сестрёнка — вообще чудо! И так похожа на него! Работа… Да, работы было жаль. Вряд ли он найдёт для себя более интересное занятие в этой жизни. Иваки так красочно и детально описывал захватывающий мир кинематографа, что Като, словно наяву, представлял себя одним из участников этого волнительного процесса. Иваки… Вот тут мысли Ёдзи привычно спотыкались о странно ёкающее сердце. Като невероятно льстило, что этот красивый и притягательный мужчина, звезда кино, умница и интеллектуал, называет себя другом такого, как он, явно не отягощённого столь высокими достоинствами. Каждый раз при встрече он испытывал необъяснимое волнение и почти мальчишеское желание произвести впечатление, показать себя с лучшей стороны. (Эх, ещё бы вспомнить — какая сторона у него лучшая!) Ему нравилось в Иваки всё. Его спокойная сосредоточенность и внезапно прорывающаяся эмоциональность. Взрослая умудрённость и неожиданная наивность, порой овладевающая им. Нравились руки, лицо, глаза, способные передать миллион эмоций, его улыбка, рождающая необычное тепло где-то внизу живота, заставляющая сердце ускорять обороты… Като вновь вспомнил не дающий ему покоя эпизод, произошедший в первый вечер их «нового знакомства». Когда ладонь неожиданно и так нежно коснулась его руки, обжигающая волна, словно жар от раскалённой печи, молниеносно прокатилась по телу. Удивление, вызванное столь необычным ощущением, видимо проступило на лице, вгоняя Иваки в краску. Тот явно решил, что приятелю неприятен такого рода тактильный контакт. Возможно, тут и было кое-что не совсем обычное… Насколько он понимал, парни, и правда, редко так открыто проявляют эмоции, утешая друг друга, если только они не… Стоп! Нет никаких оснований, кроме этого злополучного жеста, подозревать Иваки-сан в покушении на его мужское достоинство. Хотя сам Като не отказался бы… Не отказался бы от подобного покушения! Да что там! Он сам был на него способен! — Вот чёрт! — сбитая с толку неожиданными мыслями «жертва автокатастрофы» даже привскочила на месте от возмущения. — Что за ерунда лезет в голову? Видать, после травмы в голове не только информационный вакуум образовался, но и ориентиры от встряски слегка вектора попутали! Как он, стопроцентный натурал и бабник, если верить Иваки, может мечтать о… (Ладно, будем называть вещи своими именами!) близости с мужчиной? Да не просто мужчиной, а с лучшим и, возможно, единственным другом! (Ну других-то за всё это время пока не «нарисовалось»!) Это всё больничная скука и длительное воздержание спровоцировали неуместные фантазии. Как хорошо, что скоро его выписывают. Новые впечатления и лица заставят выкинуть из головы недолжные помыслы. Он найдёт себе девчонку, а может, и не одну, и после снятия сексуального напряжения сможет привести в порядок и душевное равновесие. Всё, Ёдзи, руки прочь от Иваки Кёске! Он для тебя друг, друг и только друг!!! Като схватил журнал с прикроватной тумбочки и принялся яростно листать его, стараясь отвлечься от смущающих образов. Однако спустя пять минут понял, что больше, чем чтение, его занимают шаги, звучащие за дверью. Он прислушивался к ним, надеясь уловить те, что вели именно к нему и именно того, кого он так хотел… увидеть. Да! Увидеть, чёрт побери, только увидеть! И ничего больше! Ты ненормальный, Ёдзи! Като в раздражении отшвырнул журнал. Он ждал Иваки.***
— Небось, без ума от радости, что скоро вырвешься на свободу? Иваки с улыбкой наблюдал за Като, который, по-турецки скрестив ноги, сидел на кровати, проводя ревизию книг, журналов, дисков и прочей мелочи, накопившейся у него за два месяца пребывания в клинике. — Ещё бы! — сверкнула белозубая усмешка. — Если б не ты, я тут с ума сошёл бы от скуки. Спасибо, моя добрая Шахерезада, что скрасил своими сказками унылые будни больничного страдальца. Кёске нахмурился. — Это были не сказки! — Всё равно! Твои истории звучали ни чуть не хуже её волшебных фантазий. До сих пор не могу поверить, что это действительно происходило со мной! Хм, не можешь поверить… А что бы ты сказал, узнай вторую часть этих историй? — А чем ты собираешься заняться? — стараясь не увязать в собственных мыслях, перевёл тему Иваки. — Пока побуду дома, разберусь, на что я годен. — Не хочешь вернуться в кино? — Хочу, как не хотеть! — всё та же озорная улыбка, но глаза совершенно серьёзны. — Но, увы, не знаю, смогу ли я вновь стать актёром. Вот пересмотрю свои прошлые работы — глядишь, не память, так хоть талант проснётся. Если он у меня есть, конечно! — Есть, не сомневайся! — горячо подтвердил Кёске. — Кстати, твои фильмы я бы тоже хотел увидеть. Привезёшь? — С удовольствием! — Иваки был приятен его интерес. — А когда ты приедешь? Кёске задумался, припоминая своё расписание. — Следующие две недели меня не будет в городе. Выездные съёмки. Как только вернусь — обязательно навещу. — Две недели? — в голосе Като звучало разочарование. — Это очень долго! Я уже привык видеть тебя чуть ли не каждый день, — золотистые глаза сверкнули смешливыми искорками. — Не знаю, была ли у меня такая привычка в прошлом, но теперь она, однозначно, сформировалась! Иваки нервно сглотнул. Была, Като. Ох, как была! В палату заглянула медсестра, напоминая, что через пять минут Ёдзи-сана ждут на осмотре. Пора было закругляться. — Ну что, Иваки, жду тебя сразу по возвращении! — произнёс Като, с неудовольствием ощущая, что слишком сильно и остро сожалеет о предстоящей разлуке. Неожиданно захотелось, чтобы Кёске, как тогда, при повторном знакомстве, протянул на прощание руку. Просто коснуться, ничего более! Словно прочтя его мысли, Иваки раскрыл ладонь навстречу. — До свидания, Като! Береги себя. Молодой человек с жаром обхватил тонкую кисть, удерживая её чуть дольше необходимого. — И ты тоже, Иваки-сан! — Като неохотно разжал пальцы, жадно вглядываясь во внезапно заблестевшие чёрные глаза. «Беги! — скомандовал себе Иваки, чувствуя, как закипают непрошеные слёзы. — Этот Като не поймёт твоих рыданий». Вновь появившаяся сестра очень вовремя прервала затянувшееся прощание. Шагая следом за стройной девичьей фигуркой, нарочито покачивающей обтянутыми белым халатиком бёдрами, Като совершенно не замечал демонстрируемых ему прелестей. Все его мысли занимало сомнение. Что это было — обман зрения, или он видел слёзы в глазах друга?***
— Иваки-сан. Мать Като окликнула его почти у самых дверей клиники, за которыми ждало спасительное нутро собственного автомобиля, где можно будет дать волю разрывающим душу эмоциям. — Иваки, послезавтра мы забираем Като домой. А его вещи… — Да, Ёмико-сан, я понимаю. Сегодня же соберу всё и доставлю к вам, — Кёске крепился из последних сил. Женщина печально вглядывалась в опущенные веки и тщетно скрываемую дрожь подбородка. — Он вернётся, Иваки, обещаю! — тихий голос был полон сочувствия и утешения. Мужчина обречённо кивнул. Сдержаться не получилось. Горячие капли чёрным крапом украсили серые лацканы пиджака. У него отнимали Като!