Солдаты будущей войны

      Дин едва понимает, что происходит, когда Сэм заталкивает его в номер и усаживает на стул. Чувствует приставленное к губам прохладное горлышко бутылки и послушно раскрывает рот, глотает льющуюся из бутылки обжигающую глотку жидкость. Виски приглушает боль, и это проясняет мысли. Отчасти. Достаточно, во всяком случае, чтобы разобрать слова гневной тирады брата:       — …какого чёрта ты вообще сунулся туда без меня, придурок…       Дин скалит зубы в ухмылке:       — Нужно было оставить всё тебе, не так ли? Ты всегда был жадиной, Сэмми.       Вместо ответа Сэм вливает ещё несколько глотков, стаскивает с брата куртку и рубашку, убирает замотанную чуть выше локтя окровавленную тряпку и, не жалея содержимого бутылки, дезинфицирует рваную рану. Дин кривится и шипит ругательства сквозь зубы.       Без лишней суеты Сэм находит на дне сумки иглу, моток шёлковых нитей и прочую медицинскую дребедень, стерилизует инструменты. Вооружившись всем необходимым, он немного походит на маньяка, особенно с этими торчащими во все стороны патлами и сосредоточенным выражением лица.       — Из тебя вышла бы неплохая швея, Саманта, — комментирует «штопку» Дин, смотря мутным взглядом куда-то поверх макушки брата. Снова шипит, когда игла прокалывает кожу.       — Заткнись, — огрызается тот, не отвлекаясь от дела.       Охотник устало прикрывает глаза, чувствует он себя отвратительно — не самая лучшая охота за месяц, но что поделаешь. Повезло ещё, что мимо ресепшена они прошмыгнули, не вызвав переполоха.       Похоже, Дин успевает задремать или впасть в какого-то рода забытье, поскольку совершенно не помнит перевязку — кажется, Сэм только сейчас обрабатывал его рану, но вот теперь он расталкивает его, чтобы дать обезболивающее, и помогает добраться до постели. Особого приглашения Дину не нужно: он проваливается в глубокий сон, едва снова закрывает глаза.       — Дин!       Именно так начинается его утро: с первыми лучами солнца и надоедливым младшим братцем вместо будильника.       — Старик, дай поспать, — бурчит он, не размыкая глаз. Переворачивается на другой бок и утыкается носом во что-то жёсткое. Непонятно во что, но точно не в очередную провонявшую сигаретным дымом подушку (запах другой, однако не менее гадкий), да и продавленного матраса под ним больше нет. Только какая-то… трава, похожая на солому, но слишком жалкая для таковой. Весь сон как рукой снимает: — Какого?!       Забыв про ноющую головную боль, сухость во рту и пострадавший давеча локоть, Дин вскакивает на ноги и грозит рухнуть тут же, когда все «послевкусия» вчерашней славной охоты окончательно просыпаются вместе с ним. Охотник старается игнорировать всё это, ошалелым взглядом окидывая дыру, в которой они с братом каким-то неведомым образом оказались.       На первый взгляд — ничего сложного. Старый деревянный сарайчик в изрядно плохом состоянии и, кажется, близкий к тому, чтобы рухнуть и похоронить под своими обломками неудачника, которому не повезёт оказаться здесь в этот миг. Половина сарая отгорожена кривыми ветками и превращена тем самым в подобие загона, в котором с немым любопытством взирает на чужаков тощая и облезлая коза. Теперь понятно, откуда этот отвратительный запах, зря Дин на постельное бельё грешил спросонок.       Рассеянным движением он смахивает налипшую на щёку сухую траву, разбросанную по грязному полу, едва ли не умоляет:       — Сэм, пожалуйста, скажи, что это твоё грёбаное обезболивающее виновато.       — Хотел бы я, чтобы оно было так, — вздыхает брат; на лице — затравленное выражение.       На автомате Дин проверяет оружие и находит лишь спрятанный на лодыжке нож — не густо. Зря он в куртке спать не лёг; да и спасибо мелкому, что хоть футболку с джинсами додумался не снимать. И даже ботинки оставил, а сам вынужден в носках щеголять.       — Есть идеи, где мы? — задаёт Дин самый закономерный в сложившейся ситуации вопрос.       — Ни малейшего понятия, — качает лохматой головой Сэм. Из волос выпадают травинки. — Может… ферма какая-нибудь?       — Бедновато как-то для фермы, не находишь? Только если это не Мексика.       Коза протяжно блеет, будто выражая своё несогласие.       — Ты вообще молчи, — огрызается на неё Дин и идёт к выходу из этого злачного места. Но, не успевает он толкнуть рассохшуюся дверь, как та открывается сама, а на пороге появляется девочка. Светловолосая и тощая, лет десяти или чуть старше, в старом штопаном платьице и с ведром в руке, которое, вероятно, в разы больше, чем способна дать молока коза в загоне.       Девчонка так и застывает, держа одной рукой дверную ручку; немая сцена длится около минуты. А потом Сэм пытается прервать гнетущую тишину:       — Эм… привет.       Девчонка, словно опомнившись, роняет ведро и убегает прочь, крича:       — Китнисс! Китнисс!       — Сэмми, злодей, ты зачем детей пугаешь? — хмыкает Дин и выходит наружу, на свежий воздух.       Из покосившегося дома рядом выскакивает темноволосая девушка чуть постарше. Дин успевает заметить, что надетая на ней потёртая кожаная куртка велика ей на приличное число размеров, прежде чем в него летит кухонный нож — бросок сильный и точный, охотник едва успевает увернуться. Человеку без такой скорости реакции пришлось бы туго.       — Какого чёрта?!       Девушка, не разменивая слова на объяснения, поднимает с земли камень и тоже швыряет его в Дина. Тому только и остаётся, что припасть к земле и вытащить свой нож.       Кажется, вид оружия куда более внушительного, чем её, отрезвляет чокнутую незнакомку — она отступает назад. Шипит:       — Проваливайте.       — Эй-эй, спокойно, Сара Сандоваль[1], — Дин медленно поднимается и выставляет свободную руку ладонью вперёд в попытке продемонстрировать свои благие намерения. Он надеется, что это, а также разделяющие их добрые полдюжины шагов окажутся достаточным аргументом. — Мы с благими намерениями, — на всякий случай уточняет он.       — Мне плевать, с какими вы намерениями, выходите и проваливайте отсюда. Иначе я позову миротворцев и скажу, что вы пытались украсть козу моей сестры.       — Не самое преступное, что я делал в своей жизни, — парирует Дин.       — Зато точно самое последнее, — с уверенностью заявляет девушка, и по её лицу видно, что она не блефует.       Сэм спешит вмешаться:       — Послушайте, мисс, произошло досадное недоразумение…       — Конечно, два здоровых городских лба грабят вдову шахтёра из Шлака, недоразумение досаднее некуда! — зло восклицает девушка и хватает ещё один камень. На сей раз увёртываться приходится Сэму. — Проваливайте, повторяю в последний раз!       — Или что? — Дин не может удержаться от язвительного тона.       — Или вот что, — слышится незнакомый мужской голос откуда-то сбоку, после чего охотник снова отправляется отдыхать, только теперь с любезной помощью чего-то твёрдого и увесистого, приложенного по маковке.       Постепенно он начинает различать голоса — глухие, что-то неразборчиво бормочущие, они лишь усугубляют и без того отвратительное самочувствие. Далеко не сразу удаётся настроиться на нужную «волну».       — …он будет в порядке, не переживай, — успокаивает кого-то женщина. — Только шишка большая останется, и может быть небольшое сотрясение, поэтому пару дней ему лучше отлежаться. Прим, подай чистые бинты, я сменю ему повязку.       Разлепив веки, Дин видит над собой смутный силуэт светловолосой женщины, и на мгновение ему кажется, что это мама. Однако, проморгавшись и присмотревшись как следует, он с сожалением понимает, что это не Мэри Винчестер.       — Сэм, — зовёт он, еле шевеля языком в пересохшем рту, и пытается подняться.       Вместо худой — они все здесь такие худые? — женщины над ним на мгновение нависает брат, давит рукой на грудь, укладывая его обратно на старую продавленную кровать:       — Не вставай.       — Какого чёрта здесь происходит? Где эта чокнутая?       — Я бы поспорила, кто из нас чокнутый, — слышится голос девушки откуда-то за линией обзора.       — Китнисс! — тут же укоряет её женщина. — Будь вежливой, у нас гости.       Девушка фыркает, явно выражая несогласие, но едких комментариев с её стороны больше не поступает. Девочка — Прим — приносит бинты, и женщина — очевидно, её мать (а заодно и этой чокнутой, названной в честь стрелолиста) — ловко накладывает новую ровную повязку взамен кривой перевязи Сэма, сделанной накануне вечером. И причём делает это лучше многих квалифицированных врачей, протирающих штаны в городских больницах.       — Вы врач? — не удерживается Дин от вопроса.       — Мои родители были аптекарями, — неопределённо отвечает она. — Всё, можешь подниматься, только осторожно.       Однако Дин её не слушает и садится привычным резким движением, из-за чего пострадавшая голова мстит ему колючей вспышкой боли:       — Ч-чёрт.       — Порядок? — справляется Сэм дежурным тоном.       — Ага, — отзывается Дин, осторожно ощупывая громадную шишку на затылке. — Это кто меня так?       — Я, — в комнату с выцветшими обоями, в которой они все сейчас находятся, заглядывает темноволосый парень, подтянутый, но не менее тощий, чем Китнисс, Прим и женщина-аптекарь. — Мне надо идти, — он обращается уже к Китнисс. — Увидимся на площади, Кискисс.       Китнисс, вытирающая полотенцем волосы, кивает; Дин замечает, что она умылась и сменила брюки и куртку на голубое платье до колена. Прим хватает со стола кружку и, едва не расплескав её содержимое, бежит к парню:       — Спасибо, Гейл.       Гейл улыбается как-то по-отечески, хотя он сам едва ли старше двадцати лет, и ерошит распущенные волосы девочки:       — Зови в любое время, — забирает кружку и уходит.       — Твой бойфренд, Кискисс? — усмехается Дин, глядя на Китнисс, хотя Гейл больше бы сошёл за её кузена — такие же тёмные волосы, жёсткие черты лица и внимательные серые глаза. Может, он и есть кузен, кто знает. По отцу: на мать и сестру Китнисс похожа гораздо меньше.       — Не лезь не в своё дело, — огрызается та и уводит Прим в другую комнату, прихватив с собой белую блузку и тёмную юбку.       Женщина-аптекарь собирает свои нехитрые лекарства (если таковыми можно назвать баночки с явно самодельными мазями) и приспособления и тоже уходит, оставляя Дина и Сэма одних в комнате.       — Мужик, что происходит? — вполголоса интересуется Дин, осматривая помещение более внимательно. Захудалый домишко, по всей видимости, давно не ремонтировали как снаружи, так и внутри, и даже самая дешёвая ночлежка из всех, в каких Дин бывал за всю свою жизнь, кажется теперь вполне приличной на фоне этого экземпляра бедности. Как они вообще тут живут?! Мебель ещё ничего, жиденькие цветочки в вазе стоят и даже какие-то фотографии висят на стене, но из окон в холодный сезон, небось, жутко сквозит, а обои с серым от времени рисунком того и гляди отвалятся от стен вместе с хлипкой штукатуркой. Куда бы их ни занесло, они определённо не в Штатах. И, скорее всего, не в наугад предположенной Мексике.       — Я всё уладил, — так же негромко отвечает Сэм. — Наплёл им, что мы заблудились и хотели укрыться в сарае, думали, что он заброшенный, так миссис Эвердин тебя ещё и осмотрела. Убедиться хотела, что Гейл тебя не зашиб.       — Откуда он вообще взялся, этот Гейл?       — Его Прим на подмогу позвала, пока Китнисс в нас камнями кидалась.       — Что у них за имена такие странные? Мы вообще где?       Сэм пожимает плечами:       — Знал бы — сказал. Но не могу спросить, не то тебя снова веткой приложат.       — Как смешно, Саманта, — закатывает глаза Дин.       Миссис Эвердин приносит им таз с тёплой водой, маленький кусочек мыла и щётку для волос, братья умываются и приводят себя в порядок. Спустя несколько минут в комнату заглядывает Прим:       — Мама зовёт вас обедать, — и эти простые слова поднимают Дину настроение как ничто другое за этот злосчастный день.       Однако длится душевный подъём недолго: ровно до того момента, как он видит скудное убранство стола. Чёрствый хлеб из плохого зерна и немного козьего молока; всего этого слишком мало даже троим. Ещё что-то готовится в печи — судя по запаху, рыба, — но, очевидно, это отложено на потом.       Неудивительно, что они все такие худые. Им обычной утренней порции Дина хватило бы на целый день за глаза.       — Я, пожалуй, просто воды попью, — говорит он и выразительно смотрит на брата. Сэм понимает мысленное послание — или сам думал о том же — и тоже просит только воду.       Китнисс окидывает их обоих холодным взглядом, но в то же время чувствуется одобрение, исходящее от неё. Возможно, только что они растворили весь неприятный осадок от недавнего столкновения. Или большую его часть.       После завтрака семейство ещё пару минут сидит в гнетущей тишине, пока миссис Эвердин не смотрит на часы и встаёт с тихим:       — Пора.       — Вы куда-то собираетесь? — спрашивает Сэм.       — Сегодня жатва, обалдуи, — чеканит Китнисс.       — Жатва? — переспрашивает Дин, чувствуя, что что-то упускает. — Праздник урожая? — судя по тому, что все они переоделись в чистенькое и прилично выглядящее, сегодняшний день какой-то особенный.       Во взгляде девушки без труда читается стойкое презрение; Дин едва сдерживает себя, чтобы не фыркнуть — как с ней, всё-таки, сложно!       Естественно, ни о каком ответе речи идти не может: Китнисс — сумасшедшая, с ней лучше лишний раз не связываться, Прим почему-то выглядит слишком напуганной, а их мать будто и не слышала. Дин не решается спросить ещё раз, да и Сэм, похоже, тоже. Сами по ходу дела разберутся.       — Не думайте, что если вы свалились на нашу голову невесть откуда, Жатва вас не касается, — говорит Китнисс у выхода, когда братья и не думают следовать за ними. Приходится идти, хотя лучше бы им с Сэмом дали немного времени осмотреться, понять, куда их на этот раз черти занесли, а главное — каким образом.       Почему-то Дин только сейчас замечает, что его брат больше не ходит босым, а где-то раздобыл ботинки, причём вида весьма сносного.       — Прим одолжила отцовскую обувь, — поясняет тот.       — И её сестра даже оставила тебя в живых? — не без иронии спрашивает Дин. Судя по тому, как напрягается спина идущей впереди Китнисс, вопрос звучит достаточно громко.       Сэм предпочитает сделать вид, будто вопрос был риторическим. _________________________ [1] Персонаж Сальмы Хайек в комедийном вестерне «Бандитки» (2006), отлично метает ножи.