I. C. G.

Договор – документ, составляемый и подписываемый определившимися парами после церемонии обмена браслетами. Содержит в себе общие положения, устанавливающие личности Доминанта и сабмиссива, их отношения и регистрацию оных. Особое значение в Договоре имеют два пункта: возможные проступки и наказание за их совершение (физическое или психологическое воздействие на сабмиссива со стороны Доминанта, способное причинить дискомфорт и убедить саба в дальнейшем не совершать подобных действий). Так же, в любом Договоре обязательно отмечается «стоп-слово» – термин или словосочетание, обычно не используемые в быту, произнесение которого в процессе «игр» или наказаний влечет за собой их немедленное прекращение при переходе воздействия Дома за грань терпимости сабмиссива. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, длинными пальцами не переставая теребить браслет на своем запястье, Йен Галлагер уже полтора часа стоял у обшарпанной стены, украшенной огромной наклейкой с серебристой звездой в центре, продолжая прожигать взглядом усатого мужчину в полицейской униформе, пообещавшего ему скорое освобождение Милковича из-под стражи. Рыжий парень был заметно раздражен и еще более заметно рассержен на своего саба, загремевшего в участок за драку: неожиданный телефонный звонок сорвал Доминанта с важной лекции, давая невзлюбившему с первых дней его профессору отличный повод отметить прогул, обещая выпускнику немалые проблемы при получении зачета. – Мистер Галлагер? – наконец, служитель закона поднял голову, оторвавшись от компьютера, на котором увлеченно что-то печатал все время, и подозвал Йена к себе. – Вот, распишитесь, пожалуйста, – протягивая рыжему стопку листов, только вылезших из принтера, проговорил мужчина, щекоча губы кустистым усами. – Обвинения мистеру Милковичу предъявлены не будут, но впредь прошу Вас не допускать подобного поведения Вашего сабмиссива. – Я постараюсь, – пообещал парень, забирая еще теплую бумагу. Дом подписывал документы не глядя, желая поскорее избавить себя от необходимости находиться в этом месте, а Микки – в камере, но несколько слов из протокола он, все же, глазами зацепил. Недовольно хмурясь и крепко сжимая зубы, Йен старался не показать закипающих внутри эмоций, сохраняя выражение относительного спокойствия на своем лице, не позволяя полицейскому распознать надвигающуюся на временного заключенного новую угрозу. – Спасибо, – кивнул страж закона, получив обратно подписанные документы, и отдал по рации распоряжение кому-то выпустить Милковича из камеры. – Ну, привет, – поздоровался с показавшимся в зале брюнетом Галлагер, не двинувшись с места, едва теперь сдерживая себя от того, чтобы прямо в холле полицейского участка не взорваться на провинившегося саба. И Доминант все никак не мог понять, как этому упрямому своенравному парню, носившему черный браслет на правой руке и его инициалы под ним, удалось нарушить чуть ли не единственное указанное в их Договоре правило. – Йен, – тем временем, Микки самостоятельно уже преодолел разделяющее их расстояние и остановился в шаге от Дома, виновато пряча взгляд где-то в районе пупка рыжего. – Пошли домой, – лишь ответил Галлагер, протягивая руку, проскальзывая указательным пальцем под браслет Милковича, ощутимо надавливая на выведенные на коже буквы, и потянул в направлении выхода, дернув достаточно сильно, чтобы намекнуть сабмиссиву о своей осведомленности о совершенном проступке. – Блять, Йен, он... – З-а-м-о-л-ч-и, – приказал рыжий, не желая слушать объяснения прямо здесь и сейчас, ловя себя на мысли, что не захочет делать этого и позже, а Микки был вынужден захлопнуть рот, подчинившись строгому приказу. – Спасибо, до свидания, – кивнул Галлагер, обернувшись к полицейскому, и поспешил удалиться из участка, волоча за собой саба за руку, с каждым шагом, приближающем пару к дому, еще больше закипая и злясь. Милкович знал, чем все это может закончиться, но все равно не смог устоять. И теперь он получит заслуженное наказание. – ... просто стоять и слушать? – закончил свой непродолжительный рассказ Микки, впечатывая и так разбитые костяшки правого кулака в стену, морщась от боли и досады, понимая, что объяснять свое поведение он вовсе не должен, но горящие зеленые глаза напротив требовали оправданий. – Видимо, прошлый раз тебя ничему не научил, да? – напомнил Галлагер парню о вынужденном продолжительном отпуске два года назад, когда свободный в то время еще сабмиссив решил отстоять свою честь в неравной схватке с какими-то имбицилами. – Или давно не читал ограничения? – скрипнув зубами, поинтересовался Дом, понимая, что запомнить всего три правила – не такая уж непосильная задача. – Мы включили это в Договор, Микки, ты сам согласился оставить этот пункт и поставил под ним подпись, – рычал он, подходя ближе к брюнету, глядя в голубые глаза, еще больше раздражаясь отсутствию в них сожаления и раскаяния. – Я не позволю каким-то малолетним уебкам пиздеть в мою сторону, – продолжал настаивать на своем Милкович, понимая, что рыжий прав – он нарушил условия, и будет вынужден понести наказание – но признавать своей ошибки сабмиссив не хотел. – А я не позволю тебе махать кулаками где ни попадя, а потом лежать в больнице со сломанными ребрами и пробитой головой! – терпение Дома лопнуло вместе с застежкой браслета Микки, за который рыжий ухватился и сильно дернул в порыве гнева, вновь вспоминая распластавшегося на больничной койке брюнета, избитого группой каких-то отморозков, приверженцев теории «повсеместного Доминирования», когда его саб, превозмогая боль противостояния приказам, осмелился кинуться в рукопашную, отстаивая свои права на свободное передвижение и вольность. Сломанные кости и сотрясение мозга стали немалой платой за разбитые носы и скулы радикалов, оставивших бессознательное тело брюнета в темной подворотне, обильно сдобрив вытекающую из ссадин и ран кровь слюной, тихо шипя тому в ухо, что он – всего лишь домашнее животное. – Я могу постоять за себя, – прорычал Милкович, сжимая кулаки, вновь заводясь от нахлынувших воспоминаний. – Но у тебя для этого есть я, – бросил ему в ответ Галлагер, вновь хватая его руку и поднимая выше, взглядом горящих злостью глаз указывая на три буквы на запястье. – Я твой Доминант, Микки, если ты вдруг забыл об этом. Но, если моя помощь и защита тебе не нужна... – замолчал на несколько секунд рыжий, – что ж, я освобожу тебя от своего общества, раз ты так хочешь, – выдохнул Йен, разжимая пальцы, проследив взглядом движение ладони брюнета, безвольно повисшей вдоль тела. – Йен, – кажется, до сабмиссива начинал доходить смысл сказанных парнем слов, а осознание того, какое именно наказание из обозначенных в документе выбрал Дом для него, вынудило снизить тон голоса. – Нет, – прохрипел Милкович, пытаясь ухватиться за руку рыжего, но тот не позволил. – Месяц, – лишь выдохнул Галлагер в ответ, разворачиваясь и удаляясь на кухню. – Ах, да, – вспоминая один немаловажный момент, обернулся уже в дверях Йен, – трогать себя запрещено, – и вышел из комнаты прочь. Три недели спустя. Микки Милкович уже сто тридцать семь раз в своей фантазии успел сжечь злоебучую папку с Договором, проклиная тот день, когда неосмотрительно оставил свою подпись под самым спорным пунктом, обещающим сабмиссиву долгие дни мучений от незаинтересованности в нем его Доминанта. А рыжий, как ни в чем ни бывало, продолжал игнорировать брюнета, не раз уже успевшего раскаяться и пообещать Йену впредь не совершать необдуманных поступков, когда ластясь и стелясь перед своим парнем он вновь получал отказ, вынужденный с опущенной головой плестись спать на раскладное кресло, из последних сил сопротивляясь воле Дома, пока тот не шептал в темноту «у-й-д-и». Галлагер поддерживал физическую стабильность саба короткими приказами и внимательно следил за его состоянием, но уступать и отменять наказание не собирался: с улыбкой наблюдая за утренними мучениями Микки, рыжий провожал взглядом прихрамывающую фигуру до дверей ванной и вновь напоминал о запрете самостоятельного удовлетворения, лаская слух громкими криками стоявшего под струями ледяной воды парня. Но Милкович не сдавался: он знал, что от отсутствия секса в их паре страдает не только он, и продолжал совершать все новые попытки соблазнить своего Дома всеми возможными способами, проверяя выдержку Йена на прочность, забыв учесть лишь одно – Галлагеру дрочить никто не запрещал – и, признавая поражение в очередной раз, Микки едва терпел боль в звеневших уже громче Нью-Йоркского симфонического оркестра яйцах, прислушиваясь к тому, как в душевой кабине ласкает себя рыжий. – Кажется, ты кроватью ошибся, – усмехнулся Галлагер, наблюдая за сабмиссивом, забирающимся на их совместное спальное ложе в очередной из вечеров. – У меня все кости от этого чертового кресла уже болят, – пробубнил Микки, устраиваясь на захваченной с собой подушке, долго пылившейся в шкафу за ненадобностью раньше, ведь Милкович спать предпочитал исключительно на груди своего Дома. – Мик, можешь даже не пытаться, – рассматривая затылок своего парня, отвернувшегося от него и улегшегося на бок, подогнув ноги, а задницей красноречиво потеревшись о бедро рыжего, прохрипел Йен, понимая, чего именно добивается брюнет. – Неделя еще, – напомнил он, отодвигаясь от саба, не желая вновь прогонять его с кровати, и перевернулся на живот, отворачивая голову в противоположном от Милковича направлении. Уснуть Микки так и не смог: всю ночь проворочавшись на мягком матрасе в поисках успокоения и удобного положения, сабмиссив томно вздыхал и рычал, чувствуя рядом тепло своего Доминанта, умиротворенно посапывающего за просмотром красочных сновидений, не желая освободить своего парня от незаслуженного, по его мнению, наказания и, наконец, трахнуть его, подарив долгожданную разрядку измученному воздержанием организму. – Блять, – прохрипел Милкович, в первых лучах рассвета рассмотрев десяток коричнево-оранжевых пятнышек на бледной спине Галлагера, почти полностью прикрытой одеялом. – Да ну, нахуй, – выдохнул он, резко переворачиваясь на бок, нависая над спящим на животе Йеном, опуская пуховую преграду ниже, сменяя тепло покрывала теплом своей ладони, нежными прикосновениями скользя вдоль позвоночника Дома, лаская кожу, сменяя пальцы губами, когда рука достигла шеи. – Мик, что ты делаешь? – сонно пробормотал рыжий, не открывая глаз, чувствуя нежные поцелуи на коже где-то в области восьмого позвонка. – Галлагер, харэ ломаться уже, – прошептал сабмиссив, прикусывая кожу на знаменитом своей чувствительностью участке тела своего парня, зализывая следы зубов языком после. – Я все понял, осознал, ладно? – освободившейся рукой скользя вниз, пересчитывая ребра рыжего, проговорил Милкович, выдыхая тихое признание на ухо еще не до конца проснувшегося Йена, прихватывая губами мочку и втягивая ее в рот. – Я не собираюсь отменять наказание, – ответил Дом в подушку, чувствуя, как настойчивая ладонь саба сдвинула одеяло еще ниже, добираясь до резинки боксеров, а нетерпеливые пальцы уже успели пробраться под нее. – Уверен, ты передумаешь, – улыбнулся Микки, понимая, что не очнувшийся еще окончательно от сна рыжий не стремится остановить его, а вновь затвердевший в трусах член, умоляющий об освобождении, не позволит так просто сдаться. Взяв Галлагера за плечо и потянув на себя, брюнет перевернул Дома на спину, тут же блокируя возможное сопротивление своим телом, забираясь на него сверху, даже не подозревая о том, что сопротивляться рыжий даже не планировал. Йену всегда нравилось то, каким покладистым и нежным может быть Милкович, когда ему что-то нужно, да и поиздеваться лишний раз над провинившимся сабом парень был не против. Заслужил, все-таки. Наклоняясь, скользя наполненной спермой мошонкой по низу живота Дома, устраиваясь на твердом уже, толстом органе Галагера задницей, даже через два слоя ткани белья чувствуя тепло члена своего любимого человека, Микки вновь вернулся с поцелуями к шее рыжего, аккуратно посасывая кожу и оставляя влажные следы. Надежда на то, что сегодня затея удастся, появилась в голове брюнета тогда, когда на своих боках он почувствовал крепкий захват широких ладоней, а до слуха его донесся первый сдавленный стон Йена, не сумевшего сдержать внутри возбуждения от трения в паху и ласки языка на шее. – Я не буду тебя трахать, Микки, – повторил Доминант уже не так твердо, окончательно убеждая в правильности выбранной стратегии саба, уже спешившего с поцелуями ниже, увлажняя бледную кожу груди и живота рыжего, продвигаясь к заветной цели, нетерпеливо подергивающейся в черных боксерах Галлагера. Резинка трусов оцарапала нежную кожицу едва ощутимым прикосновением, заставляя Йена чуть вскинуть бедра, чтобы помочь Милковичу освободить себя от белья, капитулируя перед настойчивыми пальцами, готовыми разорвать уже мешающую ткань, признавая поражение в первом бою. Но не в войне в целом. А сабмиссив облизнул губы и переступил коленями по матрасу, размещаясь между ног своего парня, желая одержать победу в споре давно проверенным способом. – Зря ты это затеял, – усмехнулся рыжий, замечая в голубых глазах настрой на решительные действия, прекрасно зная, что именно собрался делать Микки, давая возможность тому надеяться на успех задумки, но заранее обрекая его на провал следующей фразой: – Себя все равно ты трогать не будешь, – приказал он, разводя колени в стороны, предоставляя брюнету больше пространства, закрывая глаза и сминая затылком подушку в момент, когда головку его члена увлажнил горячий язык, а налившиеся и увеличившиеся в размерах яички ухватили дрожавшие пальцы. Переводя дыхание от продолжительных манипуляций с достоинством любовника, собирая стекающую по стволу слюну, Милкович прошелся языком от корня до небольшого отверстия на вершине, особое внимание уделив чувствительной складке, соединяющей крайнюю плоть с головкой, зная, насколько нравится его партнеру подобная ласка, и вновь заглотил массивный орган, опуская голову ниже, проталкивая его в горло. – Микки, черт, – чувствуя членом горячие стенки глотки, простонал Галлагер, едва сдерживаясь от того, чтобы не податься навстречу, зная, что подобное действие с его внушительными размерами может быть опасно. Но его сабмиссив был не из робкого десятка: выгибая спину, он нырнул глубже, скользя головкой внутри горла, задержав дыхание до тех пор, пока покрасневшими и влажными губами не соприкоснулся с рыжими волосками паха, а перепачканным слюной подбородком не встретился с наполненными спермой яичками, вызывая легкий ответный толчок члена внутри себя, убеждающий в том, что Дому это нравится. А ему еще как нравилось. Ведь Йен готов был уже уступить Милковичу и как следует оттрахать саба, решившего добить его нервные окончания попыткой сглотнуть вместе с членом во рту, заставившей Галлагера громко вскрикнуть и попросить брюнета двигаться, чувствуя приближение оргазма, не желая так быстро прощаться с этими ощущениями, но данное самому себе обещание выдержать обоюдную пытку наказанием не позволяло капитулировать. Брюнет тем временем решил сменить тактику и, выпуская достоинство своего парня изо рта, сосредоточил свое внимание на обтянутых мягкой кожей яичках, лаская их языком и посасывая, втягивая внутрь и вновь отпуская, а еще влажный ствол, не успевший забыть тепла его глотки, начиная надрачивать рукой. Вот только неприятная резь в собственных яйцах и нестерпимая тяжесть на грани болевого порога внизу живота не позволяли Микки насладиться процессом, заставляя крепче сжимать свободную руку в кулак, изо всех сил сопротивляясь долгожданному оргазму, не раз уже пытавшемуся прорваться сквозь приказ Дома, но не сумевшему осуществить желаемого. Сильно жмуря глаза и сводя бедра, Милкович вновь вернулся к члену рыжего, понимая, что продолжать мучать себя он дальше не может, а стонавший и рычавший наверху Галлагер не планирует как-то помочь ему во вновь возникшей проблеме. – Сука, блять, – прохрипел сабмиссив перед тем, как вновь заглотить толстый орган. И даже самому себе он не смог бы ответить, кому именно предназначались эти слова: то ли его упрямому как стадо баранов Дому, крепко стоявшему на своем и не желающему прощать Микки его проступок; то ли самому себе, вновь решившему попытать удачу и вымолить это самое прощение утренним минетом, лишь еще больше издеваясь над собой и обезумевшим уже от воздержания организмом. Ускоряясь, наращивая темп и глубину проникновений, Милкович заглатывал член, скользя по чувствительному органу языком, изредка царапая нежную кожу зубами, когда, увлекшись, чуть сводил затекшую челюсть, и вновь раскрывал рот шире, ныряя к основанию ствола, ощущая раздраженными стенками горла каждое движение головки внутри, а собственным воспаленным и ноющим стояком – нестерпимую боль, отдающуюся в каждом уголке измученного тела, особенно сильно ощущаемую в паховой зоне, но надежды на то, что любимый сдастся, не терял. А Йен, уже не способный соображать здраво, вскидывал бедра навстречу, трахая рот своего парня глубоко и сильно, хватая Микки за волосы и уже самостоятельно контролируя его голову, насаживая ее на свой ствол или, наоборот, заставляя отстраниться, чувствуя первые порывы простаты сократиться, не желая заканчивать сладкую пытку. – Блять, – выдохнул Дом, когда в очередной из сильных толчков вглубь рта сабмиссива он ударился яйцами о его подбородок, окончательно лишаясь возможности контролировать себя, позволяя члену освободиться, наполняя горло своего парня горячей спермой, оседающей на стенках глотки брюнета, едва не захлебнувшегося от неожиданности, уже через мгновение резко вскочившего с кровати и скрывшегося за дверью ванной комнаты, громко матерясь и рыча. Дрожавшие пальцы остервенело крутили кран холодной воды, надеясь избавить своего хозяина от адских мучений, обещая изнеможенному телу ледяной душ, обычно легко справляющийся с подобной задачей, но сегодня не способный прийти на помощь. Собирая холодные капли макушкой, обезумевшим взглядом прожигая до сих пор стоявший колом член, Милкович впервые задумался о том, чтобы произнести вслух заветные два слова, но гордость, еще трепещущая в предсмертных судорогах честь, и невиданное упрямство не позволяли Микки сказать Дому «стоп». Никогда не говорил прежде, и не скажет сейчас. – Мик, с тобой все в порядке? – услышал сабмиссив голос рыжего через дверь ванной, когда, не получив желаемого от ледяного душа, он решил отвлечься чисткой зубов и сборами на работу, надеясь, что мысли об известняке помогут утихомирить, кажется, уже круглосуточное возбуждение члена, которого не касался никто так долго. – Да, – ответил брюнет, посмотрев на себя в зеркало, соврав, конечно. – Ты тут уже тридцать минут, – оповестил его Галлагер, дергая ручку, входя в небольшое помещение, находя своего ссутулившегося над раковиной парня, мелко трясущегося, едва сохраняя равновесие, чтобы не упасть. – Мик, я предупреждал тебя, – останавливаясь за спиной брюнета, обхватывая его талию руками и размещая подбородок на плече, прошептал Йен, чувствуя вину за происходившее с его любимым, но зная, что виноват во всем лишь сам Милкович. – Хочешь отменить наказание? – в лоб спросил рыжий, разворачивая саба к себе лицом, заглядывая в голубые глаза, находя там желанное признание и скрытую мольбу. – Всего два слова, Мик, – конечно, Галлагер уже сейчас был готов снять свой приказ, но довести первое наказание за весомый, на его взгляд, проступок до логического завершения он был должен. Так требовал Доминант внутри него. С этим когда-то согласился саб в теле Микки. – Нет, блять, – освобождаясь от объятий, прорычал Милкович, продолжая упрямиться, покидая ванную, едва переставляя ноги из-за болевых ощущений в паху и мошонке, направляясь к шкафу, чтобы одеться. – Ты в таком виде на работу пойдешь? – поинтересовался Йен, догоняя своего парня, указывая взглядом на заметную выпуклость в трусах брюнета, пытающегося запихнуть торчавший член в джинсы, никак не желающие застегиваться. – Пойду, – проворчал сабмиссив, наконец, справившись с молнией и пуговицей. – Или хочешь помочь мне с этим? – задал он свой вопрос, поднимая глаза на лицо напротив, скользя взглядом по конопушкам и встречаясь с зелеными глазами, улавливая в них призрачный намек на возможное спасение. – Нет, – но, расценив молчание рыжего за отказ, ответил сам себе парень, скрипнув зубами, натягивая футболку и двигаясь к выходу, в дверях услышав едва различимое в спину: – Можешь кончить, Микки, – тихо прошептал Галлагер, закрывая глаза, понимая, что, возможно, совершил сейчас страшную ошибку, больше не имея сил смотреть на мучения своего парня, замершего в десятке метров от него, прокричавшего что-то бессвязное в потолок, спуская в трусы как малолетний школьник.

***

– Сучонок, специально ждал, пока я оденусь? – во второй раз выходя из ванной за это утро, спросил заметно повеселевший Милкович, поправляя чистую пару боксеров, уже не так обтягивающих свое содержимое, подходя к успевшему одеться рыжему, останавливаясь буквально в шаге от него. – Я же говорил, что ты не выдержишь и отменишь свое чертово наказание, – усмехнулся Микки, поправляя ворот рубашки Дома. – Кто сказал, что я его отменил? – улыбнулся в ответ Галлагер. – Мы просто начнем отсчет дней заново, – проговорил он, сокращая остатки разделяющего их расстояния. – И, да, ты снова переезжаешь спать на кресло, – целуя поджавшиеся в негодовании губы своего парня, добавил Доминант и отстранился, спеша уйти из дома до того, как сабмиссив поймет смысл его жестокой шутки, но обернулся в дверях, чтобы бросить через плечо, подмигнув: – И, не забудь, дрочить тебе запрещено. Закрывая за собой входную дверь, Йен думал о том, что никакой Договор не сможет контролировать их странные отношения. Ведь Микки никогда не научится следовать правилам. А он не доведет ни одного наказания до конца, не сумев устоять перед своим строптивым сабом.