Мне хватило недели.

- Не льсти себе, Альфред, - усмехается Брагинский, закидывая ногу на ногу. - Да? А что мы так покраснели? - беру узды в свои руки, - Правда щечки поджигает? - Если я и покраснел, то только от жары, - Россия с вызовом смотрит на меня, хитро улыбаясь. - На улице дождь. - А я такой горячий. Ясно, колода у меня не простая, готовая играть независимо от моих действий. - Позвать мишку, чтобы твой пыл охладил? - мило улыбнувшись, обращаюсь к России. - Ох, а кишка не тонка? - Нет, не тонка, - откашливаюсь, демонстративно складывая руки на груди, - АЛЬФРЕД! АЛЬФРЕД! На улице послышался ответный рык зверя. Стоит ли описывать выражение лица России? Его нахальная улыбочка моментально сменяется гримасой ужаса, не качественно смешанным с удивлением. Давненько я не видел такой палитры. - Ой, а теперь ты бледный, Ваня, - встаю с дивана, - Остыл? - Откуда ты знаешь? - шепчет Брагинский, не отводя от меня взгляд. Что же я творю? Но назад пути уже нет. Америка, ты выбрал опасную тактику: либо вознесешься, либо утонешь. - Какая разница, - хмыкаю, - Может ты объяснишь мне, как так получилось? - Ты о чем? - О том, что твой мишка стал моим тезкой. Как, Россия, как ты осмелился назвать своего огромного, грубого медведя моим именем? - Это запрещено? - едва дыша, шепчет русский. - Нет, мне интересно, что двигало тобой в тот момент? - внимательно смотрю на собеседника, - Когда ты купил медведя? - Давно. - Это не ответ, Иван, - делаю акцент на его имени, - Назови год. - 1991 год, - Россия закрывает лицо ладонями. - Когда произошел распад. - Да. У русского голос почти не живой. Еще немного и он тут коньки отбросит, не оставив завещания. - Я не понимаю, а причем тут я? - сую руки в карманы. - Не знаю. - Я люблю тебя. - Что? - Ты сказал мне это пять минут назад на своем родном языке. - И что дальше, - Брагинский поднимает на меня взгляд. Мне хочется умереть от этих глаз. Какие они красивые, но сейчас безжизненные. Сколько в них боли и страха. Чего он-то боится, это мне надо бояться, ведь не с картами, а с огнем играю. - Иван, ты ничего не хочешь мне сказать? - не отрываю от него взгляд. - Смотря, что ты хочешь услышать. - Правду, - сдержанно отвечаю, хотя в груди бушует ураган, морские волны омывают скалы, с которых хочет сброситься моя выдержка - Правду? Ты хочешь слышать правду? – тихо говорит русский, - Альфред, мне правда еще никогда удачи не приносила, и тебе не принесет. - Я говорил с Генералом Морозом, он сказал, что ты мог убить себя. Это так? - Все могло быть, - Брагинский тихо вздыхает. - Ты бы не стал убивать себя только из-за распада, - констатирую я, но тут же получаю словесную пощечину. - Откуда ты знаешь, что бы я стал делать, - Россия опускает глаза, - Ты не знаешь, какого это - терять всех, кто тебе дорог. Ты не знаешь, как это - видеть безразличие. Ты не чувствовал ту боль, что чувствовал я. От меня уходили, меня не любили, а я был готов им под ноги жизнь бросить. Я делал это, а об меня вытирали подошвы. Все и всегда, Америка, разве это не повод умереть? Я не знаю, что ему ответить. Я не знаю, как это - остаться одному. Я не могу разделить и понять эту боль, но ведь я завел это разговор не ради этого. - Безответная любовь. - Что? - Моя безответная любовь, не так ли? - приподнимаю одну бровь, нацепляя на лицо маску заносчивого ублюдка. - Я не принимаю любовь. - Потому что она не от меня, - делаю шаг в его сторону. Ох, хотел бы я сейчас выпить. Россия не смотрит в мою сторону. Его опущенные плечи, голова - все говорит о том, как ему тяжело. Мне хочется его успокоить, но гордость не позволяет, мы же с ним воюющие страны, которые внешне ненавидят друг друга. Но на самом деле все не так. - Иван, - еще шаг, - Это ведь правда? - Убирайся, - почти безжизненно говорит Брагинский. - Ты одна из сильнейших стран, а не можешь ответить мне на вопрос, - еще шаг, - Скажи мне правду. - Убирайся, Америка. - Альфред. Зови меня так, - подхожу в плотную к парню. - Убирайся. - На улице дождь,- вздыхаю, - А ты такой горячий. Наклоняюсь к Брагинскому. - Уходи, я прошу тебя, - с мольбой обращается ко мне Россия, но уже поздно. Туз у меня в руках. - Нет, я обещал Белоруссии всегда быть с тобой, - касаюсь ладонью его щеки. - Что ты несёшь? - выдыхает Брагинский, поднимая на меня взгляд. - Правду. Его губы. Тонкие, но такие привлекательные. Они притянули меня к себе, словно магниты. Но в отличие от магнитов, они теплые и нежные. Одно легкое прикосновение к ним - и мою крышу сносит за сотни километров от этой планеты. Провожу языком по нижней губе, слегка задевая зубы. - Америка, - выдыхает мне в губы Россия. Что я творю? Стыд-то какой! А ложки... Я целую вора – врага - Россию. Кошмар. Но, черт, пусковой кран уже сорван, и отступать мне некуда. Пускаю пальцы в запутанные волосы России, усаживаясь ему на колено. Тот не отстаёт в действиях и опускает руки мне на талию, норовя залезть под футболку. - Иван, какой ты нетерпеливый, - на мгновение оторвавшись от этих сладких губ, шепчу я, но после возвращаю к шее Русского, спрятанную под плотную ткань шарфа. - Я семьдесят лет терпел, - русский залезает под футболку, проводя руками вверх по спине, - Больше не намерен. Тем более, ты сам напросился. Отвечаю ему засосом в шею, от которого Иван негромко вскрикивает. - Полегче, самец, - усмехается Россия, перехватывая мои губы очередным поцелуем. Его руки безбожно скользят по моему торсу, якобы случайно задевая соски. Чувствую, как печаль, нахлынувшая на него вместе с воспоминаниями, отступает на второй план. На первый выдвигаюсь неразумный, творящий сумасшествие я. Стягиваю с его шеи надоедливый шарф и бросаю его в какой-то угол. Надеюсь, Россия потом найдет свой постоянный атрибут образа. Не разрывая поцелуй, пытаюсь стянуть с него пальто. Россия продолжает терроризировать меня ловкостью своих рук. Его холодные пальцы теребят мои соски, заставляя меня выгибаться, сидя у него на колене. Внезапно вся идиллия рушится от несвоевременного звонка в дверь . Мы с Брагинским синхронно замираем, а нежданный гость продолжает назойливо трезвонить. - Мне надо открыть, - приподнимая меня, чтобы встать, говорит Россия. Встаю на ноги, отпуская Россию к двери. - Что за черт, - тихо бурчу я себе под нос. Щелчок замка. - Привет, Ваня, я забыл у тебя свои перчатки, представляешь? НЕНАВИЖУ.