Формалин / Formalin

Это неописуемое, странное и еле переносимое чувство пустоты. Неудивительно, что стоило мне вернуться в свою комнату, как оно тут же въелось в мою грудь, вызывая неприятные спазмы в животе. Мой дом и дом О’Брайена – два разных мира. Моя семья и семья О’Брайена – совершенно не похожи друг на друга. Я заставила себя покинуть комнату, чтобы убедиться, что матери нет, а отец заперся в кабинете. Понятия не имею, чем он там может заниматься, ведь даже свет не горит. Дело в том, что он не открывает шторы. Он не любит видеть мир, обвиняет реальность в его проблемах. В чем-то я его понимаю, но закрываться не собираюсь. К тому же, в последнее время отец часто покидает дом, что не может не удивлять. А ведь мы были обыкновенной семьей: мой отец читал мне свои сказки на ночь, готовил, убирался, в то время как мать – более рабочий человек – строила себе карьеру, которая рухнула, стоило им разойтись. Мы влезли в долги, как и отец, и теперь обязаны вновь выкручиваться вместе. Я не люблю воспоминания, какими бы они ни были, с чем бы они ни были связаны. Эти мысли, эти яркие картинки прошлого заставляют меня почувствовать «что-то». И это не радость, не тоска по прежним временам. Эта ненависть. Я ненавижу судьбу, если это её вина, ненавижу обстоятельства, если это их вина, ненавижу чувства родителей, если все дело в их непонимании. Меня с детства учила бабушка, что мне не стоит быть эгоисткой. Я все время плакала, когда мать уезжала в город работать, к тому времени они с отцом уже разошлись. Дело обстояло таким образом: мой отец уехал по работе, мать и бабушка присматривали за мной, после чего уехала и мать, говоря, что найдет отца и вернет домой. Но она нашла его лишь для того, чтобы развестись. Думаю, отец отправился на поиски вдохновения. Он не бросал нас. Повторю, что творческие люди – сложные личности. А мать просто бросила меня с бабушкой, уехав в город, чтобы начать свою карьеру. Она приезжала, как максимум, два-три раза в год, обещая, что вскоре заберет меня, но, думаю, если бы моя бабушка не скончалась, то она так бы и не выполнила свое обещание, ведь я могла серьезно помешать её работе. Мне кажется, всем известен тот факт, что женщине с ребенком трудно найти себе мужчину, так вот это и была та самая причина, по которой мать скрывала меня. Я не виню её. Мы толком не говорили об этом, и я не требовала объяснений и извинений, но знаю, что матери непросто. Она сейчас пытается нагнать все упущенное, и я не против. Мне её жутко не хватало. Хотя сейчас, мне не хватает бабушки, ведь, хоть мы и живем с мамой и папой вместе, я ведь об этом мечтала, но ничего толком не изменилось. Моя «солнечная» жизнь – это лишь плод моего воображения, это то, что я переношу на чистый лист, скрывая за разными «каракулями», чтобы никто не мог прочесть мои мысли. Никто не мог? Да, это странно, но, несмотря на то, что я все время ною, что меня никто не понимает, что мне нужна поддержка, когда кто-то начинает лезть мне в душу, когда кто-то каким-то образом смог что-то понять в моих рисунках, меня начинает тошнить. Меня пронизывает такая сильная злость, такая ненависть к этому человеку, что мне охота убить его, охота накричать, сказать, что мне противно его общество, прогнать… А после этого рыдать в подушку о том, что никто меня не понимает. Опираюсь руками на края унитаза. Этот вкусный завтрак покидает меня, полностью опустошая все внутри. Я не вызывала рвоту, оно само началось, и мне никак не проконтролировать этот процесс. Кашляю, давясь. Отвратительный запах, отвратительная ситуация, отвратительная я. Мне хочется вырваться, снять с себя невидимые оковы, которые сама себе прицепила. Поднимаюсь, подходя к зеркалу. Откуда, черт возьми, это чувство? Все же было нормально. Включаю воду. Да, было, до тех пор, пока я не вернулась сюда. Умываю лицо, давя на глаза. Что мне делать? Насколько я помню, то последний урок, на который я могу успеть, ведет мистер Монтез. Мне не по душе идти к нему одной. Смотрю на свое отражение. Пойти к Дилану? Мне не хочется навязываться. Мне жутко охота поговорить с ним, посидеть в одной комнате, но, зная его характер, он может прогнать меня. Я боюсь достать его своим нытьем и присутствием. Но, что мне в таком случае остается делать? Что? Мать твою, что? Шлепок. Моя голова чуть повернута в бок, спутавшиеся локоны прикрывают красную от удара щеку. Мне нужно успокоиться и прийти в себя. Вновь поднимаю ладонь, готовясь повторить удар. Сжимаю в кулак. Так не пойдет. Отступаю к стене позади и опускаюсь на пол возле унитаза. Подношу руку к губам, приоткрывая рот. Кусаю кисть. Сильно вонзаю зубы в кожу, словно псина, желая разорвать её, позволив крови выплеснуться наружу. Мое лицо краснеет. Мычу, сильнее кусая, после чего убираю руку, чувствуя некое наслаждение. Прикрываю глаза, стараясь уловить это ощущение и запомнить его. На мгновение мне становится легче, но после все вновь повторяется, вновь внутри образовывается дыра, и я опять кусаю себя. Я живу с родителями. Мой отец очень хороший человек, который всегда поддерживает меня. Моя мать – женщина с нелегкой судьбой, которая пытается наверстать упущенное и сильно беспокоится о моем здоровье. Но им не понять меня. Не понять моих чувств. Им кажется, что все обо мне известно, как о личности, ведь моя улыбка практически не исчезает с лица на протяжении всего дня. Но это не так. Они совершенно не знают меня. Стук заставляет меня опомниться. Он вырывает меня из какого-то странного состояния, словно все вокруг было каким-то кино, за действием которого я наблюдала со стороны.. Хмурюсь, потирая лицо: я в комнате. Поднимаюсь с кровати и иду к окну, понимая, что кто-то стучит по стеклу. Неужели Дилан? Открываю окно, щурясь от света, что сочится из его комнаты. Уже вечер? Сколько же времени я пробыла в этом депрессивном состоянии? Смотрю на парня, который оперся руками на оконную раму: - Ты не ходила в школу? Я не сразу понимаю, что он говорит, поэтому реагирую медленно на его слова: - А, нет, я не ходила, - качаю головой, теряясь. – Ты чего-то хотел? – кажется, вопрос звучал грубо, ведь О’Брайен хмурит брови: - Хотел поговорить о Кэтрин. - О Петре? – уточняю, и Дилан закатил глаза: - Так, я могу войти? Я окончательно «просыпаюсь», уставившись на парня: - Д-да. Конечно, - отхожу от окна, освобождая место. Стоило Дилану начать перебираться, как дверь в его комнату распахнулась, и на пороге я увидела женщину в красивом костюме. Она с каким-то ужасом взглянула на Дилана, который уже перелез ко мне, оборачиваясь. С губ слетает вздох, когда женщина растерянно приоткрывает рот, а парень, словно не замечая её, закрывает мое окно, зашторивая его. Смотрю на О’Брайена, ожидая, что он сам объяснит, но парень лишь проходит к моей двери, закрывая её, предварительно выглянув в коридор. - Кто она? – спрашиваю, желая выглянуть в окно, но Дилан останавливает: - Не важно, - садится на мою кровать. Он ведет себя не скованно, словно у себя дома находится. Я же смущенно подхожу, опускаясь рядом: - Значит, Петра? Парень роется в карманах, вытаскивая оттуда смятую бумажку, которая оказывается фотографией. Я беру её, тут же узнав девушку, запечатленную на ней: - Это Петра. - Это Кэтрин, - поправляет Дилан. – Почему ты зовешь её так? - Я встретила её у автобусной остановки, и она так представилась мне, - пожимаю плечами. – О чем именно ты хотел поговорить? – поворачиваю голову, смотря на парня, который хрипло и как-то слабо отвечает: - Я думаю, что до тебя уже дошла вся суть. Я продолжаю вопросительно смотреть на него, отчего Дилан тяжко вздыхает: - Кэйли, Кэтрин уже как год мертва. Я подозревала это, но стоило мне убедиться, как по коже пробежали мурашки. Действительно, я разговаривала с человеком, которого давно уже нет в живых? Само осознание этого заставляет рассудок мутнеть, поэтому верчу головой, выдавливая из себя: - Что с ней произошло? Дилан же вел себя спокойно: - Я не знаю подробностей, но помню, что за несколько дней до её смерти, она довольно странно себя вела, жаловалась мне на головную боль и боль в груди. Я советовал ей съездить в больницу, но она все отмахивалась. Кэтрин практически прекратила покидать дом после смерти её матери. - А с ней-то что случилось? – поднимаю брови. - Утопилась в ванной, - непринужденно отвечает, а к моему горлу подступает тошнота. В той ванной, в которой я изо дня в день моюсь, утопилась женщина? - А Петра? То есть, - вздыхаю, - Кэтрин? - Её нашли в этой комнате, - Дилан осматривается. – У неё был разрыв сердца. Какого черта он это все мне говорит? У меня и так уже нервы на пределе, а тут ещё и такие подробности выясняются. - А раньше ты не мог мне об этом сказать? – отвожу взгляд, хмурясь. - Раньше я вообще с тобой контактировать не хотел, - усмехается, на что я ворчу: - А чего сейчас-то? Повышенный интерес, потому что я живу в доме, где происходит черти что? Дилан закатывает глаза: - У тебя талант раздражать людей. - Мне ещё далеко до тебя, - отвечаю. – И вообще, мне нужно лечь спать пораньше, чтобы завтра пойти в школу, так что, если у тебя все, то свободен, - это совершенно не те слова, которые мне хочется ему сказать. Дилан молчит, смотря в стену, после чего выдыхает через нос, говоря: - Тебя не пугает то, что ты будешь спать в таком месте? Я взрываюсь: - Пугает! Ещё как пугает! – поднимаю голову, начиная жестикулировать руками. – Я превращаюсь в параноика, который подскакивает от каждого шороха. У тебя-то все в порядке. Ты ведь не здесь обязан спать, есть и вообще жить. - Почему бы вам не съехать? – спокойно интересуется. Я тру лоб, прикрывая глаза от усталости, которая вдруг начала давить на виски: - У нас плохо с деньгами сейчас. Пока не выплатим все долги, никуда не уедем. - Ясно, - коротко отвечает, шмыгая носом. - Ладно, я… - Как думаешь, - перебиваю, смотря на свои коленки. – Что убило Кэтрин? Дилан молчит, поэтому я продолжаю: - Думаю, в этом доме что-то живет. Оно её и убило. Мне кажется, Петра хотела предупредить меня, потому что я не так часто видела её, но в эти моменты она казалась мне какой-то опечаленной, - хмурюсь, поднимая глаза на О’Брайена, который так же смотрел на меня. - Я не могу на это ответить, - пожимает плечами, поглядывая в сторону окна. – И сам я не очень понимаю всего, потому что не могу полностью поверить в происходящее, но… - облизывает сухие губы. – Я могу только одним тебе помочь… Стук в окно. Я хмурюсь, смотря в сторону подоконника. Дилан шепчет: - Или же ты мне поможешь. Не понимаю, вновь оборачиваясь: - В смысле? - Могу я переночевать у тебя? Я приоткрываю рот, нервно ухмыляясь: - Ты. Хочешь. Переночевать. В этом. Месте? – поднимаю брови. – Это я так уточняю. Дилан недовольно цокает языком: - Выручка – я помогаю тебе, ты мне. Стук повторился, после чего послышался голос за стеклом. Я задумалась: - Эта женщина. Кто она такая? - Никто, - ворчит. - Ты собираешься переночевать у меня в комнате, в доме, где живет какая-то «хрень», лишь бы не возвращаться к себе, ведь там она. И ты говоришь, что эта особа – никто? - Кэйли, - грубо произносит мое имя, уставившись на меня. Я так же смотрю на него, и мой голос постепенно пропадает, а в горле пересыхает. Что ж, если ему не охота говорить, то ладно. В любом случае, мне не хочется ночевать здесь одной. Хотя, лучше было бы перекантоваться у него. Киваю, шепча: - По рукам, О’Брайен, - смотрю на щеколду. Дверь заперта, значит, мать и отец не смогут войти. Дилан последовал за моим взглядом, говоря: - Твои родители не войдут, а вот «оно»… Оно? Так теперь будет называть эту сущность? Прижимаю колени к груди: - Тогда ты выключай свет, ибо с кровати я не слезу, пока утро не наступит. Дилан молча поднимается, идя к выключателю. Не думаю, что ему не страшно, просто он не показывает это. Он вообще умело скрывает свои эмоции, какими бы они не были. В этом я завидую ему. Щелчок, и комната погружается во мрак. Дилан спокойно возвращается к кровати, и мои щеки начинают гореть: только сейчас понимаю, что спать придется в одной кровати с ним. Впервые рада, что темно. Дилан не увидит моего смущения. Парень забирается на кровать, когда я откидываю одеяло, прижимаясь к стене. Он ложится, удобнее располагаясь на моей подушке. Я тоже кладу на нее свою голову, хмурясь: - Эй, - шепчу. – Все-таки тебе не нужны очки. Ты прекрасно видишь. Дилан вздыхает, накрываясь одеялом, как и я: - Думай, как хочешь. Слабо улыбаюсь, кивая, после чего спрашиваю: - Какие у вас были отношения с Кэтрин? Дилан задумался: - Мы были друзьями. - Что-то не похоже. - У неё не было друзей, - перебивает. - Почему? Она мне понравилась. Не думаю, что у неё скверный характер. - Линк настроил всех против неё. - Этот гад меня раздражает. Дилан усмехается: - А то. Я хмурюсь сильнее: - Погоди, то есть, мать Линка – это мачеха Кэтрин. Получается, у Линка нет матери, если она утопилась. - Ты просто спец в выстраивании логических цепочек, - его сарказм очевиден. Это многое объясняет в Линке, но это не дает ему право вести себя, как последний кретин. - Кэйли, скажи… - начинает О’Брайен. Но я перебиваю: - Почему ты зовешь меня «Кэйли»? - Это одна из форм твоего имени, что не так? – не понимает. - Просто, меня так никто не звал, кроме моей бабушки, поэтому мне немного не по себе, - объясняю. - Тогда, присоединяюсь к твоей бабушке. Мне больше нравится то, как звучит без «н». - Моя бабушка умерла, так что, ты такой один остался, - улыбаюсь. - Соболезную, - ровно произносит, и я сразу понимаю, что говорит он это без чувств: - Да. Она была классной. Заботилась обо мне, пока мать работала. Мне её не хватает. - Это удивительно, - вдруг говорит Дилан каким-то растерянным голосом, заставляя меня беспокоиться: - Что именно? – смотрю на него, приподнявшись на локоть. - То, как ты говоришь о ней. Я не понимаю этого. - Может, потому что ты никого не терял? – предполагаю, вновь опуская голову на подушку. - Нет, терял, но… - заикнулся. - Но, что? – мне не хочется, чтобы он молчал, ведь мы с ним, наконец, установили контакт. Я могу назвать наши отношения «дружбой», и это радует. Правда, все между нами слишком неустойчиво, поэтому надо быть аккуратней. - Я ни с кем раньше об этом не говорил… Меня тут же передергивает, но мурашки бегут от приятного ощущения. Дилан ровно дышит, сглатывая: - Понимаешь, мои чувства и эмоции немного не такие. Они словно утрированы, понимаешь? Это очень злит, ведь я не понимаю многое из поведения людей, поэтому стал изучать все с помощью справочников, но так ни к чему не пришел, - теперь он приподнимается на локоть, открыто говоря со мной. – Я помню, как ты говорила о своих родителях. О том, что они разведены, и я помню выражение твоего лица. Мои родители тоже разведены, но я не чувствую подобного: не ощущаю печали, тоски, я не истощен морально. Единственное, что меня изводит внутри, так это чувство некой пустоты. Я переворачиваюсь на спину, продолжая внимательно смотреть на парня, который открывается мне. Он. Открывается. Мне. Он делится со мной чем-то, и это удивительно. - Даже Кэтрин? – спрашиваю шепотом. – Когда она умерла, ты ничего не почувствовал? Дилан покачал головой: - Нет, ничего. Я просто посмотрел новости, в которых рассказывалось о смерти её матери и её самой, после чего поужинал и лег спать, - вспоминает. – Больше ничего. Мне становится жарко. Я сглатываю, желая хоть как-то промочить горло, и поднимаю ладонь, аккуратно касаясь пальцами щеки парня. Тот не реагирует, поэтому я пересиливаю себя, спрашивая: - Сейчас тоже ничего не чувствуешь? Дилан молчит. Я сжимаю губы, дыша через нос, и медленно скольжу пальцами по его скулам к виску. Парень никак не реагирует, продолжая просто смотреть на меня. В темноте мне не видно его глаз, а так же мне не понять то, о чем он думает, но, если все то, что он мне сказал сейчас, – правда, то это многое объясняет: то, почему он не отвечает на побои, то, почему молчит, никак не реагируя на издевательства, то, что он не боится оставаться у меня дома, то, что он так спокойно лежит со мной в кровати, ведь даже его сердце спокойно стучит, а дыхание не сбивается. Это странным образом задевает меня. Значит, он ничего не чувствует ко мне? Он не видит во мне девушку? Касаюсь его волос, убирая руку: - Что ж, думаю, ты прав. Но, почему ты такой? – знаю, вопрос звучит неправильно, но никак иначе не могу его построить. О’Брайен ложится, просовывая одну руку под подушку, и смотрит на меня: - Я не знаю. - Думаю, ты просто ещё ни к кому толком не привязывался, вот и все, - объясняю. – Или же, в прошлом произошло то, что могло сильно пошатнуть твою психику, после чего ты закрылся? Дилан долго и мучительно смотрит на меня, не моргая, отчего становится жутко, но, наконец, прикрывает глаза: - Спи, завтра в школу. Вот же. «Отрезал». Но значит ли это, что я попала в точку? Дилан продолжает лежать с закрытыми глазами, а я не могу уснуть. Воздух вокруг становится иным: он тяжелеет. Душно. Аромат, что исходит от О’Брайена заполняет мои легкие. Этот запах такой же, как и в тот раз, когда я чуть ли не вывалилась из окна. Кажется, это было не так давно, но тогда я бы и подумать побоялась, что буду спать с ним в одной кровати. Так близко. Мне становится жарко под одеялом, но боюсь шевельнуться. Темнота вокруг стала гуще, отчего неприятные мысли вновь полезли в голову. Но все это как-то уходит на второй план, ведь мысль о том, что Дилан никак не реагирует на меня, немного печалит. Что могло с ним произойти? Что так изменило его? Что… Скрип. Я моментально прекращаю думать, прислушиваясь. Скрип повторился отчетливее. Это шаги. Это скрип половиц. Это Оно в коридоре. Мое дыхание сбивается. Страх овладевает моим разумом, но при этом сковывает движения. Скрип. Я теряюсь, шепча: - Д-Дилан? – касаюсь его плеча под одеялом. Парень глубоко дышит. Спит? Скрип. Я определенно сойду с ума. - Дилан, - дергаю его, но парень не реагирует. – Боже, - пищу, слыша знакомый звук. Щеколда. Она открылась. Словно кто-то рывком её сдвинул. Скрип двери. Мое тело немеет, а глаза становятся тяжелыми. Мои ногти впиваются в кожу Дилана, который продолжал спать. Но ещё более странный звук заставляет меня вовсе терять рассудок: такое ощущения, словно оно крадется. Крадется на четвереньках. Я слышу шорох. Оно уже близко, поэтому заставляю себя закрыть глаза, сильно сжимая веки. Все внутренние органы готовы выйти вместе с рвотой, что так просится наружу. Мне настолько хочется блевать, но я держусь. Мне ещё никогда не было так плохо. Холод. Он буквально за секунду пронизывает мое тело, а приятный аромат О’Брайена сменяется ужасной вонью, описать которую я не в силах. Голова идет кругом. Мое сердце замирает, когда вижу черные пальчики, что так ловко обхватывают плечо Дилана. «Мамочки», - произношу про себя, не в силах оторвать глаз от происходящего. Оно взялось обеими руками за плечо парня. Мое дыхание учащается, а в глазах все начинает плыть, когда я понимаю, что Оно медленно приподнимается на колени. Мои губы дрожат, а зубы стучат. Я вижу макушку темной головы, что продолжает медленно «выглядывать» из-за плеча. Мой рот раскрывается, а глаза готовы лопнуть от дикого давления в них. Оно выглянуло на половину. Я вижу пол его лица. Это похоже на тень. Мне не разглядеть глаз, рта, носа. Ничего из этого. Просто черное лицо. Но я знаю, чувствую, что Оно смотрит на меня. Оно видит меня. Оно резко выглядывает полностью, быстро приблизив свою морду к моему лицу. Грудь пронзает дикая боль, сердце сжимается, а голова раскалывается от вони. Я замираю. Поток мыслей останавливается. С губ слетает «последний» вздох, а сердце сжимается с большей силой, но боль не заставляет меня корчиться. Я вижу. Вижу его глаза. Эти глубокие, черные, словно бездна, глаза. В это мгновение все темнеет, и я чувствую, как Оно хватает меня за плечо. Его холодные пальцы сильно впиваются в кожу, заставляя крик вырваться. - Кэйли! Я кричу, распахивая глаза. Мое тело дрожит от холода, а ледяной пот покрывает лицо. Мои плечи болят, ведь хватка не ослабла. Вот только картинка перед глазами иная: Дилан садится на кровати, заставляя меня подняться. Он сильно сжимает кожу моих рук, тряся меня: - Кэйли! Проснись! Я качаю головой, с ужасом осматриваясь по сторонам: слишком много темных пятен. Они повсюду, и в каждом я вижу его – эту сущность. - Нет, нет, нет, - шепчу дрожащим голосом. Мои глаза широко распахнуты, а зрачки носятся по комнате. - Эй, - Дилан шепчет. – Кэйли, посмотри на меня, - дергает за плечи, заставляя повернуть голову в его сторону. - О-оно было здесь… - шепчу, корчась. Мои глаза заполняются соленой жидкостью: - Дилан, оно приходило, Дилан… - Тише-тише, - парень сглатывает, облизнув нижнюю губу. – Тише. Кэйли, здесь никого нет, - кивает в сторону двери. – Смотри, она заперта. Никто не приходил, - его голос ровный. – Давай, приди в себя. Это был сон. Его руки скользят по плечам к шее, после чего останавливаются на моих щеках. Он заставляет меня смотреть на него, не давая поворачивать голову в разные стороны. - Эй, все хорошо, я здесь, и, - заикается, - и больше никого, не бойся. - Но Оно было здесь, - слезы начинают течь по щекам. Я всхлипываю: - Дилан, мое сердце, оно, - корчусь, хватаясь за грудь. – Больно, Дилан. Парень хмурится: - Так, тише, дыши, Кэйли, дыши, - шепчет. – Успокаивайся. Все в порядке. Мое сердце ноет. Оно так сильно пульсирует, что, кажется, вот-вот разорвется на куски. Кэтрин умерла от разрыва сердца, так может… Нет, я не хочу думать об этом. Мне становится только хуже. Сгибаюсь, прижимая обе руки к груди, и дышу. Дилан убирает локоны волос с моего лица, чтобы видеть его выражение: - Так, ни о чем не думай, хорошо? Я закрываю глаза, слушая стук своего сердца. Бешеный ритм. Дилан медленно укладывает меня обратно на влажную подушку, ложась рядом. Он трогает мой мокрый лоб: - Тебе холодно? Я киваю, не открывая глаз. Мне страшно видеть темноту. О’Брайен накрывает меня, двигаясь ближе, отчего на мгновение мое сердце замирает. Я чувствую, как его рука скользит по моему плечу к талии: - Это был сон, - повторяет. Его аромат вновь заполняет ноздри. Не могу открыть глаза, но, коснувшись носом его шеи, понимаю, как близко мы лежим. Дилан ровно дышит, шепча: - Этого я тоже не понимаю… Молчу. - Я не могу понять твоего страха, - заканчивает, и его ладонь скользит к моей спине, полностью прижав мое влажное тело к его. Я прекращаю отрывисто дышать. Мое сердце бьется так же быстро, но уже не от страха. Приоткрываю глаза, видя не темноту, а только ключицы О’Брайена. Тот продолжает поглаживать мою спину, шепча: - Интересно, какого это - чувствовать страх? Сглатываю, дыша через нос. Моя рука медленно и неуверенно касается его шеи, когда я прячу её под подушку. Другую руку прижимаю к груди, пальцами касаясь своих губ. Дилан закрывает глаза, устало вздыхая. Его сердце бьется так же ровно, как и раньше. Этот парень, возможно, не умеет чувствовать, как другие, но именно его присутствие меня успокаивает. Не думаю, что смогу выспаться, но подремать в его объятиях – это нечто.