Анна Фаер

       Я смотрела на спящего Макса.        Дима уехал с родителями на дачу, мне не сиделось дома, поэтому пришлось пойти к моему вечно сонному зеленоглазому другу. Мстислав сказал, что Макс ещё спит, но я настояла на том, что мне его срочно нужно увидеть и разбудить. И поэтому теперь я стояла у его кровати и прислушивалась к тому, что он говорил во сне.  — Анатолий, — сказал он сонно и перевернулся на другой бок. — Анатолий, Толя, Толик.        Он тревожно заворочался в постели, поэтому я решила, что его пора разбудить.  — Вставай! — крикнула я ему над самым ухом.        Он резко сел в кровати и принялся испуганно озираться по сторонам.  — Что с Толей? — спросила я, весело улыбаясь.  — Он исцарапал мне всё спину.        Я засмеялась, но Максу весело не было.  — Исцарапал спину и улетел в окно, — сказал он сонно.  — В окно? — я засмеялась почему-то ещё сильнее.        Не было ничего смешного, но моё настроение было на высоте, поэтому я смеялась даже без видимой причины.  — Да, в окно, — Макс сбросил с себя одеяло и стал натягивать джинсы, которые до этого лежали на стуле.        Наверное, для половины земного шара стул — это то же самое, что маленький шкафчик, на который можно сложить всю одежду на ночь.  — Что за чушь тебе снится? — спросила я.  — Не чушь. Детские переживания, — лениво объяснял он. — В детстве у меня была канарейка, и однажды она улетела в окно. Я тогда очень расстроился.  — Канарейка? По имени Анатолий?! Что за идиотское имя для канарейки? — меня пробирал смех.  — Нормальное имя.  — Страшно подумать, как ты назовёшь своих детей! Маленький Человечек? Лысый Младенец? — я хохотала и била себя по коленке.  — Я сейчас вернусь, — сказал мне Макс, предварительно закатив глаза.        Он ушёл, а я всё ещё тихо смеялась. Потом мне стало скучно, я принялась крутиться на его стуле с колёсиками. Мне и от этого стало скучно. Я взяла гитару, стоящую в углу. Попробовала играть, но получалось плохо, поэтому я быстро поставила её на место. Чем бы ещё заняться? Я бы, наверное, принялась за изучение содержимого его письменного стола, если бы он не вернулся с чашкой кофе и бутербродом в руках.  — Ты просто так пришла? — спросил он, перешагнув порог и закрыв за собой дверь.        Он закрыл дверь, и гитара с оглушительным звоном упала на бок.  — Как плохо ты её поставил, — сказала я, словно не играла на ней только что.        Макс даже не стал её поправлять. Он повторил свой вопрос.  — Ты просто так пришла?  — Ты сегодня занят? — спросила я многозначительно.  — Исходя из того, что ты сидишь здесь, то да. Правда, я пока ещё даже не подозреваю, чем именно буду занят.  — О, ничего особенного! Будем гулять! Дожди кончились, самое время для прогулок!  — Только этого мне не хватало.  — Доедай скорее, и пойдём! — поторопила его я.  — Я не хочу никуда.        Но его жалкие попытки откосить были сокрушительно разрушены моими словами. Я громко крикнула:  — Мы идём гулять сегодня и точка!  — Сдалась тебе это прогулка…  — Сдалась! Мне надоело сидеть дома. Хочу погулять. Я ведь не прошу, помочь мне завоевать мир или свергнуть правительство. Я просто хочу погулять.  — Свергнуть правительство и завоевать мир ты тоже не против, — заметил он.  — Конечно! И ты мне в этом поможешь! Но не сегодня, — я вспомнила про Диму. — Ужасно, что Дима уехал! Я уже скучаю! Может, устроим ему какой-нибудь праздник в честь возвращения? Ему было бы приятно!  — Такое чувство, будто он на год в другую страну уехал, а не на день на дачу.  — Я просто предложила. Ты доел? Пойдём! Пойдём скорее!        Мы спустились вниз. Я быстро застегнула пальто и повязала шарф. Когда я была уже готова, Макс только надел ботинки.  — Ты ужасно долго собираешься! Ужасно! А говорят, что это девушки…        Я не договорила. Кто-то позвонил в дверь, и я сразу же спросила у Макса:  — Это ещё кто?  — Это ко мне! — вбежал в прихожую Мстислав.        Он открыл дверь и впустил какую-то девчушку. Она была, наверное, ровесницей Мстислава.  — Привет, — привычно сказала она Мстиславу и Максу, а потом растеряно посмотрела на меня.        Мы ещё не были знакомы, но она мне уже понравилась. Обычная такая девчонка, только с веснушками. А я, знаете, очень люблю веснушки. Людей с веснушками не так уж и много, поэтому я считаю их особенными. Тем более, когда веснушки такие яркие и весёлые, как у неё.  — Привет! — сказала я ей, улыбнувшись, и подмигнула Мстиславу: — Это твоя девушка?        Он весь вспыхнул, а потом сказал надменно:  — Она мне такая же девушка, как Макс тебе парень.  — А с чего ты взял, что я не её парень? — вмешался вдруг Макс.  — А разве нет?  — Но ты же не знаешь ничего наверняка, — говорил Макс и улыбался божественно.  — Так она его девушка? — спросила девчонка с веснушками как-то разочарованно.        И мне сразу стало понятно, что брат её друга нравится ей гораздо больше, чем сам друг.  — Стоп! — я развела руки в стороны. — Макс мне не парень! Я бы вообще выбрала Мстислава, если бы я обязана была выбирать! Но я не обязана. Пойдём уже, — я потянула за собой Макса, застёгивающего на ходу свою длинное пальто.        Мы вышли на свежий воздух. К моим ногам бросился Фаер.  — Фаер! — сказал Макс.       Я на него внимательно посмотрела, пёс тоже внимательного на него посмотрел.  — Блин, ты не представляешь, как это круто, — расплылся в улыбке Макс.        Ничего. Я даже не стала кричать и возмущаться. Я уже привыкла к подобному.  — Давай возьмём его с собой! Пусть тоже прогуляется! Ему ведь скучно сидеть всё время во дворе, — сказала я, почёсывая у Фаера за ухом.  — Можно, — пожал плечами Макс.        Мы вышли на улицу. Фаер шёл рядом с Максом. Я думала, что он начнёт радостно бегать по округе, а он вместо этого не отходил от хозяина не на шаг.  — Куда пойдём? — спросил Макс, зевнув.  — А куда ты хочешь?  — Если я укажу одно направление, то ты обязательно выберешь другое.  — Какой я всё-таки монстр в твоих глазах!  — Так куда мы идём?  — В парк! — сказала я и решительно зашагала вперёд.        Мы говорили о разных неинтересных вещах, но самой неинтересной темой была школа.  — Я не хочу в школу! — сказала я горячо. — Ужасно не хочу! В последний раз я была там, когда орала о свободе. Помнишь? Я ещё оделась ужасно и вела себя отвратительно.  — Помню. Только не понимаю, почему ты об этом вспомнила.  — Как ты не можешь понять? Это же просто! Мне стыдно будет смотреть в глаза одноклассникам. А как мне вести себя с учительницей? Боже, я так переживаю!  — Зря.  — Думаешь? Сомневаюсь, что они все уже забыли про мою выходку! Очень сомневаюсь!  — Они не забыли. Но прошло слишком много времени, чтобы предавать этому какое-либо значение. Это прошлое. Это ушло.  — Нет, — я не хотела с ним соглашаться. — Прошлое не ушло. Оно будет напоминать о себе. Я не хочу возвращаться в школу!        А потом, когда мы зашли в парк, у меня появилось какое-то задумчивое и меланхоличное настроение.  — Я не люблю прошлое. Не люблю даже говорить о нём, — но я всё равно говорила. — В прошлом нет ничего хорошего. Как не посмотри, всё плохо. Хуже всего вспоминать что-то хорошее. Когда такое вспоминаешь, начинаешь грустить о том, что старые времена уже не повторятся. А когда вспоминаешь что-то плохое, то грустно от того, что это с тобой было. У прошлого одни только минусы.  — Нет.  — Да!  — Нет, — упрямо повторил Макс. — У прошлого есть и свои прелести. И это очень узколобо, когда на явление смотрят с одной стороны. Я уверен, что всё двойственно.  — Да? Ну и в чём, по-твоему, прелести прошлого?  — По-моему? Я не знаю.  — Так что же ты тогда говоришь тут всякое?!  — Я знаю, в чём видели плюсы прошлого другие люди. Оскар Уайльд как-то в одном своём романе писал, что вся прелесть прошлого в том, что оно прошлое. Я согласен. Конечно, я понимаю это иначе, но всё же.  — А как ты это понимаешь? — спросила я заинтересовано.  — Когда я думаю о прошлом, я рад, что это прошло и теперь мне ничего не нужно делать. Когда наша прогулка станет прошлым, я буду рад, что свободен и могу посидеть у себя в комнате в полном спокойствии.  — Какой ты скучный.        Фаер, виляя хвостом, побежал куда-то в сторону.  — Пойдём за ним! — предложила я.  — А тропинки здесь зачем?  — Плевать на тропинки! Будем ходить по газону, будем нарушать порядок! Давай следовать за Фаером!  — Нужно было взять поводок. — Нет! Нельзя сажать собак на поводок! Они ведь должны быть свободными!  — Это моя собака. Она мне принадлежит. Ты о какой-то свободе говорила?  — Она тебе не принадлежит. Она не может никому принадлежать!  — Ты говоришь так, будто речь не о собаке, а о человеке идёт.  — Ну и что? Просто это больная тема для меня! Ладно! Можно сделать так, чтобы человеку принадлежала собака. Это животное. Они не понимают, — у меня внутри всё закипело. — Нет! Даже они понимают, что есть свобода! Невозможно взять и оседлать дикую лошадь! Потому что у неё внутри есть дух свободы, даже если ей свяжут ноги! А люди? Мы же гораздо умнее какой-то там лошади! Мы должны ценить свободу ещё сильнее! А посмотришь вокруг — и больно становится. Сплошные офисные собачки и послушные безобидные кролики. Люди несвободны!        Макс посмотрел на меня своими изумрудными глазами. Мне показалось, что эти глаза пропускают рентгеновские лучи и видят меня всю насквозь.  — Уж что-то слишком сильно тебя волнует тема свободы. И ведь, что самое странное, тебе самой свободы хватает. Тебя особо никто не ограничивает, — сказал он задумчиво.  — Я просто не могу принять, что какая-то важная кучка лордов управляет всеми человеческими жизнями, как куклами. Они сделали из нас пешек для своих игр. И мне это не нравится! Плевать я хотела на этих лордов!  — Ладно ещё Алекс, — произнёс Макс задумчиво. — Он, по крайней мере, понимает, что к чему. А ты, кажется, не особо даже понимаешь, кто твои враги. Ты не особо даже понимаешь, как твою свободу убрали. Но самое удивительное, что, даже не понимая ничего, ты на инстинктивном уровне стремишься её вернуть.  — Я всё понимаю!  — Ну, да, — ответил мне Макс безразлично.        Мы прошлись немного молча. Фаер куда-то убежал. Под нашими ногами уже был мох, укрытый коричневыми из-за проливных дождей листьями, а не жёлтый от осени газон. Парк в нашем городе расположен так, что он незаметно переходит в лес. Иногда, даже сложно понять, где кончается парк, и начинается лес.  — Мне опять снились эти сны, — сказала я ему зачем-то.        Ему я рассказываю всё то, что меня тревожит. Мне почему-то кажется, что только ему и следует рассказывать мои переживания. Он никогда не осудит, он никогда не станет поучать. Он просто выслушает и, может быть, кинет какую-нибудь цитатку, которая всё мне объяснит.  — Я так ненавижу, когда они мне снятся. Эти ужасные сны. Я снова не знала, куда мне нужно идти, я снова бесцельно блуждала, и, в конце концов, я поняла, что выхода мне не найти.  — И всё?  — Нет. Потом мне приснился ты. Говорил что-то очень важное. Такое простое и в то же время гениальное. Но я ничего уже не помню. Но, знаешь, тогда мне стало легче. Тогда я успокоилась.        Он ничего не ответил. Только кивнул и улыбнулся уголками губ. Я снова начала говорить:  — Ужасно не хочу умирать. Я ведь понимаю, что все эти сны связаны с тем, что я не хочу умирать. В смысле, я готова к физической смерти, но я не хочу умереть, как личность. Как личность я хочу жить вечно. Хочу, чтобы обо мне помнили. Но ведь для того, чтобы меня помнили, я должна что-то сделать. Сделать что-то важное. Мне кажется, я могла бы стать известной. Всемирно известной. Как думаешь, я бы могла? Только честно! Говори честно!        Макс посмотрел на меня внимательно своими глазами-рентгенами.  — Любой бы мог. Нужно только понимать, что делать.  — А что нужно делать. Что нужно, чтобы стать великим?  — Нужно сделать что-то новое. Настолько новое, чтобы это всех шокировало.  — Мир, где всем хорошо, — это что-то шокирующее, — я загнула палец.  — Ещё нужно быть исключительной личностью. Только таких запоминают. Как минимум половина из всех известных музыкантов, известны из-за своего эпатажного поведения, а не из-за музыки.  — У меня есть камень Роки. Думаю, это сойдёт за эпатажное поведение, — я загнула ещё один палец.  — А ещё нужно давать людям именно то, чего они хотят.  — Все хотят быть счастливыми, — загнула я третий палец.  — И, кончено, нужно уметь нравиться людям.  — Я нравлюсь людям?  — Не знаю, — пожал плечами Макс.  — Я нравлюсь Диме и тебе, а вы ведь тоже люди, — я загнула четвёртый палец. — Что-нибудь ещё?  — Это всё.  — Я могла бы! Видишь! — я показала ему руку с загнутыми пальцами. — Я могла бы быть великой!        Но я вдруг остановилась на месте.  — Но я не буду.  — Почему?  — Из-за снов, — я поправила волосы. — Я ведь не знаю, что мне делать. Я не знаю, чему посвятить свою жизнь, не знаю, какой путь выбрать. Я бы стала великой, если бы понимала, в какую сферу мне завернуть. Но я не понимаю. И я умру неизвестной. Обо мне не будут помнить.        Фаер залаял где-то недалеко. Нужно было идти к нему. Но я стояла на месте. Макс сказал, что нужно посмотреть, чего лает Фаер. Я не ответила. Всё ещё стояла как вкопанная.  — Нужно идти, — повторил Макс.  — Ты понимаешь? Я умру и всё. Не останется никакой памяти. Будто бы меня и не было никогда.  — Разве я могу помочь? Я хотел бы, но тут никак не помочь.        Что за чушь! Всегда можно помочь, всегда! Даже сама попытка оказать помощь уже является помощью.  — Макс, — у меня задрожал голос, и он это почувствовал.  — Что? — видно было, что он встревожился, но просто этого не показывает.  — Можешь мне кое-что пообещать?        Он не отвечал: думал. В итоге кивнул.  — Пообещай мне, что если я умру слишком рано и ничего не успею добиться, ты сделаешь всё для того, чтобы моё имя не умерло и жило вечно.        Он помолчал. Потом улыбнулся мне одними глазами и сказал:  — Обещаю.        Его глаза всё ещё улыбались, а лай Фаера становился всё громче и громче. Макс уже забыл о своей собаке, он смотрел на меня внимательно, а потом попросил:  — А ты можешь мне кое-что пообещать?  — Конечно! — заверила я. — Что?  — Обещай, что не умрёшь слишком рано.        Какой хитроумный план! И всё-таки Макс ужасный ленивец! Ведь если я не умру рано, то ему даже не придётся ничего делать. Но я сказала, что пообещаю, поэтому пришлось сказать ему:  — Обещаю. Обещаю, что ты умрёшь раньше меня.        Он рассмеялся:  — Звучит, как угроза, — а потом он очнулся вдруг. — Пойдём, Фаер лает!        И мы пошли. Оказалось, что Фаер лаял на какую-то картонную коробку.  — Глупый пёс! Ко мне! — но Фаер не отозвался на команду.        Макс подошёл и стал оттаскивать его за ошейник.  — Это просто коробка, приятель. Что с тобой?  — Он не глупый пёс! — вдруг догадалась я. — Он пёс-герой!        Я посмотрела в коробку. Так и думала! Забившись в угол, там сидел маленький чёрный котёнок. Я взяла его на руки и прижала к себе.  — Смотри, кто это! — сказала я, когда вернулась к Максу.        Фаер уже не лаял, он дружелюбно махал хвостом и стоял рядом с нами.  — Котёнок! — так глупо и по-детски воскликнул Макс, что я не смогла сдержать радостной улыбки.  — Он так дрожит! Замёрз, бедняжка!        Макс сразу же расстегнул пальто, сунул котёнка под него и тут же запахнул. Из-под его воротника выглядывала испуганная и мяукающая физиономия.  — Пойдём скорее домой! Его нужно отнести в тепло! И накормить! Пойдём! — стала торопить я Макса.        Он ускорил шаг. Мы шли домой самым коротким из всех возможных путей. Обсуждали, что будем делать с нашей находкой. Решено было, что я оставлю его себе. Родители не будут против. Более того, моя мама уже давно хотела, чтобы у нас был кот. И вот теперь он будет!  — Назовёшь его как-нибудь?  — Конечно!  — Сомневаюсь, что ты справишься, — Макс ухмыльнулся.  — Это ещё почему?  — Из тысячи кличек тебе придётся выбрать одну единственную. Это то же самое, как выбрать свой жизненный путь.  — Уж поверь, я найду, как его назвать!  — Ну-ну, — Макс был уверен, что я не смогу.  — Вот увидишь, у него будет отличная кличка!  — Конечно.       И в этом «конечно» ничего не было от настоящего «конечно».       Мы остановились у меня перед домом. Попрощались. Я с восторгом забрала из-под его пальто согревшегося котёнка и принесла его домой. Родители, конечно, удивились, но обрадовались. Мы напоили нашего нового питомца молоком, и я унесла его к себе в комнату. Сразу я просто смотрела на него и никак не могла насладиться тем, что у меня теперь есть замечательный чёрный котёнок. Вообще, думаю, мне нравятся коты. Я уверена, что коты — это славные и благородные животные.        Вот говорят, коты — эгоисты. Я не знаю, кто это придумал, но мне невыносимо хочется словить этого подлеца и отрезать ему язык. Он видимо не знает, каково это, когда тебе без причины становится тоскливо, и ты ненавидишь весь мир и себя в первую очередь. Бывает такое, поверьте, и только кот, который вдруг запрыгнет к вам на колени и замурчит что-то на своём кошачьем языке, может вас спасти. Не спорю, есть и такие коты, которые пройдут мимо вас раз с десять, чтобы показать то, что им не важно, как вам плохо. Но так сделают лишь очень дурно воспитанные коты.        Мне захотелось читать, но ещё я хотела потратить немного времени на моего пока ещё безымянного питомца. В итоге, он уснул у меня на коленях, пока я читала книгу. Роки смотрел на нас внимательно со стола.        Так приятно читать с котёнком на коленях! Мне было удивительно хорошо и спокойно! Если у вас на коленях спит кот, то ваши мысли никак не могут быть тревожными. Коты навевают спокойствие. А я нуждаюсь в спокойствии. Возможно это не случайность, что его спасла именно я. Он нуждался во мне, а я нуждалось в нём. Мне всегда нужен был кот, который бы меня успокаивал.        К вечеру котёнок проснулся и принялся изучать комнату. Надвинулась ночь. Это была одна из тех ясных осенних ночей, когда на небе нет ни облака, а звёзды видны удивительно ярко. На небе весела луна цветом в золотистую фольгу, которой упаковывают иногда шоколад. В такие ночи, особенно когда на небе толстопузая золотая луна, а не свежий серебренный месяц, мне становится немного грустно.        Я привязала к ниточке фантик из-под конфеты и начала шуршать им прямо перед носом котёнка. Тот уставился на него внимательными глазами. Зелёными! Чёрт возьми! Я только сейчас заметила, что у этого котёнка глаза совершенно зелёные! Не знаю с чем их можно сравнить! Их можно сравнить, разве что, только с изумрудными глазами Макса. Я потрясла перед ним фантиком, а он устало зевнул и ушёл к тёплой батареи.        Меня вдруг осенило. Я растворила окно и принялась швырять в окно Макса камнями. Бедный Роки. Он не должен этого видеть.        Макс открыл.  — Макс! Райман! Райман!  — Что?  — Райман! — повторила я с восторгом.  — Что Раймон? Чего ты хочешь?  — Я назову его Райман!  — Кого? — Макс, кажется, совсем не понимал, о чём я говорила.  — Котёнка! Ведь он так на тебя похож! У него глаза зелёные! Не жалкое подобие, а по-настоящему зелёные! И ведь его шерсть чёрная, как и твои волосы! А когда я начала с ним играть, он зевнул и, развернувшись, ушёл спать! Это кошачий вариант тебя!  — Ты просто мстишь мне из-за того, что мою собаку зовут Фаер, — улыбнулся мне Макс.  — Нет!        Подул сильный ветер, и я поняла, что замёрзла. Я взяла ветровку, лежащую на кровати, и накинула её.  — Холодает. Зимой мы не сможем так разговаривать, — сказала я.  — Точно, — согласился Макс.  — Можешь мне сыграть что-нибудь?  — Тебе разве грустно?  — Да. Немного грустно.  — Ладно, — он добродушно улыбнулся, как всегда улыбается мне Дима, и ушёл за гитарой.        Вернувшись, Макс уселся на подоконник, бросил на меня выжидающий взгляд. Я молчала. Он вздохнул и спросил:  — Что тебе сыграть?  — Ту самую песню. Без названия.  — Самая худшая песня из всех, которые я умею играть.  — Может быть, но зато её написал ты сам, а не кто-то другой.        Он расплылся в довольной улыбке.        Кончилось тем, что Макс играл эту песню снова и снова, пока я не почувствовала, что мне не так уж и грустно. Я спустилась с подоконника. В этот момент подул сильный северный ветер.  — Спокойной ночи и до следующей весны, — поёжившись от холода, сказала я.        Нам придётся воздержаться от таких разговоров целую зиму.  — До весны, — усмехнулся Макс.        Я закрыла окно. Мне больше не было грустно.        Присев на пол, рядом с маленьким, задремавшим котёнком, я тихо сказала:  — Спокойной ночи, Райман. Уверена, что ты будешь хорошим котом.