Анна Фаер

      Стук из-за зеркала становился громче с каждым новым разом. Там что-то есть. Что-то белое, как снег, что-то хрупкое и слабое, что-то с чёрными длинными волосами. Что-то похожее на девушку из популярного фильма «Звонок». И мне страшно.        Я проснулась среди ночи. Мне понадобилось всего секунда, чтобы сообразить, где я нахожусь. Я была у себя дома, в гостиной. Видимо, заснула, когда смотрела телевизор перед сном. И именно из-за этого я теперь лежу на диване, перед шкафом со старинным зеркалом на задней стенке.        Мне страшно. Понимаете, это был не такой страх, как обычно. Обычно я не понимаю, чего я боюсь. А тут мне ясно. Мне ясно, конечно, что это просто игра моего воображения, но ещё мне ясно, что всё-таки я не одна в этой комнате. Я не понимаю, как это может быть вообще возможно. Я прекрасно осознаю, насколько всё нереально, но при этом я верю в то, что из-за стекла за мной наблюдает кто-то.        Мне холодно. В комнате так холодно. Это оно принесло с собой холод. В тот вечер на мне была тёплая рубашка, которую я так и не вернула Максу, я была под толстым пуховым одеялом. И я замерзала. Мне было холодно. И я верила, что холод не отступит. Холод не отступит никогда, даже когда я умру, мне будет холодно. Холодно. Так холодно.       Я знаю, что это из-за белого существа, которое живёт в зеркале. Оно появляется здесь из-за меня. Оно бы спало там, за зеркалом, тысячи лет, но оно не может: я мешаю.       Когда случаются панические атаки, то иногда я как-то странно дёргаюсь. Ну, знаете, я не контролирую свои движения, я, если уж на то пошло, ничего не контролирую. Так вот тем вечером, когда мне было так страшно, и я пыталась затаиться под одеялом, у меня не получалось. Я постоянно шевелилась. Больше всего у меня дёргалось плечо. Это происходило непроизвольно. И хуже всего было то, что у меня из-за этого громко хрустели кости, а ещё напрягались мускулы руки. Поэтому то, что спало за зеркалом, теперь и проснулось. Ведь ему нечем похрустеть, ему нечего напрячь. Оно завидует мне, оно меня за это ненавидит.        Я лежала под одеялом с закрытыми глазами, но я прекрасно знала, что происходит в комнате. Я даже видела картинки у себя в голове. Я видела, как оно проходит в глубине зеркала. Оно никогда не поворачивается лицом ко мне. Мне ужасно страшно, но я жду, когда оно обернётся. Но оно не оборачивается ко мне. Никогда. Оно ходит из стороны в сторону и всегда с каждым новым разом становится всё ближе к грани между зеркальным миром и моей гостиной.        У меня похолодели и вспотели пятки: оно вышло из зеркала, оно ходит по комнате. Я слышу шаги. Вот они становились у меня над диваном. Сердце бешено колотится, мне страшно пошевелиться, но плечо дёргается, и кости хрустят, и оно злится. Да, оно ужасно злится.       Я знаю, оно стоит прямо над диваном. Я чувствую, как оно присело на край. Оно смотрит. Смотрит отовсюду. Смотрит из-за занавески, смотрит из-за шкафа, смотрит из-под дивана и кресел, смотрит из-за зеркала.        Я повернулась на бок. Я повернулась лицом к стене. Я не хочу, чтобы оно смотрело, но оно будет. Бледное, совершенно как лист белой бумаги, лицо находится прямо перед моим. Главное — не открывать глаза. Пока я их не открою, оно ничего не может мне сделать.        Я затаилась. Я старалась даже дышать тихо, только вот плечо всё ещё иногда дёргалось и все мускулы на руке напрягались. Оно злится. Злится, что мои кости могут хрустеть, а мускулы могут напрягаться. Оно меня за это ненавидит. Но пока я не открою глаз, оно просто не может ничего сделать. Да. Таковы законы.        Я постаралась выровнять сбившееся дыхание. Я постаралась успокоиться.        Фаер, возьми себя в руки! Это просто очередная паническая атака! Тебе нужно позвать родителей, тебе нужно пойти в ванную и умыться холодной водой. Выпить лекарство, в конце концов! Но никак не лежать тут и бездействовать.        Я, сделав над собой огромное усилие, открыла глаза. Передо мной был стол, а за ним ненавидимый мною старинный шкаф. Перед лицом у меня ничего не оказалось. Но я готова поклясться, что за столом стояло что-то чёрное. Сейчас оно исчезло, но оно там было! Оно просто присело! А теперь, наверное, ползёт к дивану по полу и улыбается своими острыми зубами!        Я снова закрыла глаза. Я не знала, что мне делать. Оно ведь убьёт меня! Убьёт, если я ничего не сделаю! И самое ужасное в том, что никто никогда мне не поверит, если я решу рассказать. Если оно меня и убьёт то, все решат, что умерла я своей собственной смертью. Никто не догадается, что меня убило оно. Кроме меня его никто не видит. Что-то из зеркала могу видеть только я одна. Оно может стоять прямо перед кем-то другим, а его никто кроме меня не заметит.        У меня затекла рука. В ладони, особенно в кончиках пальцев, начало больно покалывать. Больно. Мне больно. Во всей руке больно покалывает. Но я не буду шевелить рукой, пускай и дальше покалывает.        Я боюсь высунуть руку из-под одеяла потому, что мне её обязательно пожмут. Пожмут, поверьте. Мёртвая и холодная рука того, кто вышел из зеркала. Но страшнее всего то, что если я руку из-под одеяла не высуну, то оно не станет ждать и само заберётся ко мне на диван. Оно ведь ненавидит меня. Оно завидует, что я живая, а оно уже нет. И оно злится. Злится из-за этого. Именно злость разбудила это существо из зеркала.        Я лежала, накрывшись пуховым одеялом и зажмурив глаза. По телу бегала крупная дрожь. Я чувствовала, как что-то холодное и враждебное сидело у меня на груди. Оно смотрело мне в лицо. Оно дышало. Но я не открывала глаз. Я не открою их, пока не придёт кто-нибудь. Утром меня станет будить в школу мама. Я буду лежать с закрытыми глазами до утра, если понадобится. Но я не открою глаз, нет, не открою. Я знаю правила игры, в которую играет это существо. Я всё о нём знаю.        Вы даже не представляете, как вам повезло из-за того, что вы никогда не чувствовали ничего подобного. Я лежала и выдумывала всё то, что я знаю об этом существе. Именно выдумывала. Я выдумывала и верила. Я схожу с ума? Меня это пугает больше всего. Мне кажется, что я схожу с ума.        Всё было ужасно. Я ощущала удушье и боль в грудной клетке. По мне бегала крупная дрожь, и я чувствовала, как рубашка прилипла к спине из-за выступившего пота. И, казалось, утро никогда не настанет и ужас никогда не закончится. Но потом я почувствовала, что тяжесть, лежавшая на моей груди, резко куда-то исчезла. Я ещё не могла ничего понять, как почувствовала, как что-то мягкое и пушистое забралось на меня и скрутилось клубочком.        Это был Райман. Мой милый Райми! Он замурчал тихонько, и я поняла, что это его тихое мурлыканье прогонит всё, что меня так пугало. Я высунула из-под одеяла затёкшую и дрожащую руку и стала гладить котёнка, лежащего на мне.       Мне становилось лучше. Мне становилось легче. Я открыла глаза. Увидела гладильную доску и утюг. До чего же утюг страшный! Я резко села в кровати, поэтому Раману пришлось спрыгнуть на пол. Утюг такой страшный! Я спустила ноги на пол и стала нащупывать пятками тапочки. Я очень боялась, что из-под дивана появится бледная, почти белоснежная, рука и ухватит меня за ногу. Но ничего такого не произошло потому, что на полу сидел Райман и вылизывал свою лапу, а потому умывался ей.        Я встала, слегка пошатываясь. Остановилась над столом, где лежала раскрытая книга. Я посмотрела на буквы, которые ещё ничего для меня не значили и не складывались в слова. Мне снова стало немного страшно. Вы замечали, какая жуткая буква «е»? Это очень страшная буква. В любом случае, она меня напугала, и я быстрым шагом пошла вон из этой ужасной комнаты. Хуже всего было, когда пришлось повернуться к зеркальному шкафу спиной. Но я это как-то пережила.        Через тёмные от ночи комнаты я выбралась на кухню. Там я налила себе стакан ледяной воды и осушила его залпом. Я сидела в тёмной кухне и смотрела на светящийся циферблат часов на плите. Пол пятого. Летом в это время было бы светло. Но сейчас уже зима. Самое начало зимы.        Я ещё немного посидела на кухне, а потом пошла в спальню к родителям. Пусть дадут мне моё лекарство. Обычно я не пью его, обычно я не рассказываю им, когда у меня случаются панические атаки, если они сами не заметили их. Я просто не хочу тревожить родителей лишний раз. Но сейчас у меня просто не осталось сил. Я устала от всего. Я просто хочу выпить таблетку и снова уснуть.        Мне даже хотелось просто взять моего мишку, Роки и Раймана и, ничего не спрашивая, забраться в кровать к родителям, и уснуть там. Тогда я бы чувствовала себя в полной безопасности. Но нет. Я растолкала маму и рассказала, что только что было. Она хотела казаться спокойной, но я же видела, как она начала волноваться. Она даже не смогла открыть упаковку таблеток с первого раза, так у неё дрожали руки.        В тот день я не пошла в школу. Наверное, единственный плюс от того, что у вас бывают панические атаки, это то, что временами родителям будет становиться жаль вас, и они, может быть, устроят вам неожиданный выходной. Но, поверьте мне на слово, оно того не стоит. Весь пережитый ужас, кошмары, которые невозможно остановить…        Это ужасно.        Но, впрочем, когда настал день, когда солнце заискрилось на первом снеге, моё привычное бодрое состояние вернулась ко мне. Я выпила апельсинового сока, поиграла с котёнком, который теперь стал для меня героем, и начала смотреть сериал. И параллельно вязать шарф. В сериале невероятно много серий, так что мне кажется, что шарф получится длинным. Но мне-то без разницы, я его не для себя вяжу.        Во второй половине дня у меня зазвонил телефон. Это был Алекс. Звал гулять, и я, конечно же, с огромной радостью согласилось. Совсем не хотелось оставаться дома. После сегодняшней ночи мне просто необходимо было хоть как-то отвлечься.        Мы встретились с Алексом недалеко от парка. Он рассказывал, как улизнул с пар и как рад, что я не в школе. Я улыбалась ему, когда он стал предполагать, почему же парни в школе, а я сейчас гуляю вместе с ним. Он остановился на версии, что я такая же ужасная прогульщица, как и он сам. Я возражать не стала. Обычно я не стесняюсь говорить о своих панических атаках, но сегодня я почему-то решила никому ничего не рассказывать.        Мы проходили мимо маленькой новой церквушки, которую поставили в конце этого лета. Там сейчас шло какое-то служение. Я никогда не верила в бога. Даже когда была глупым ребёнком, я всегда сомневалась в том, что бог может существовать. Но сейчас я остановилась. — Я хочу зайти туда, — сказала я Алексу.  — Ты серьёзно? Или дурачишься? — он смотрел на меня весёлыми, смеющимися глазами.        Алекс, как и я, был слишком умён, чтобы верить в бога. Но между нами было всего одно отличие. Я не верила в бога и всё тут. А он буквально потешался над всеми глупостями, которые делают религиозные фанатики. Такого парня опасно приводить в церковь.        Мы с ним неумело перекрестились у двери и тихо вошли внутрь. Стало теплее. Никто нас не заметил, никто даже не обернулся, чтобы посмотреть, кто вошёл. Батюшка что-то говорил нудным голом, люди иногда повторяли и крестились. Я ничего из этого не делала, только внимательно за всем наблюдала.        А потом Алекс выкинул одну штуку, которая очевидно не понравилась батюшке, заметившему нас, но зато ужасно понравилась мне. Алекс, зевнув, достал из кармана пачку сигарет, опустил её назад и медленно положил в рот тонкую сигарету. А потом, зажав её между губ, прикурил от церковной свечи. Я смотрела восхищённо. Батюшка, который как раз закончил читать молитву и замолчал, посмотрел на Алекса растеряно и даже шокировано.        А что Алекс? Он взял сигарету в руку, выпустил дым и сказал насмешливо, глядя в глаза ошарашенному священнослужителю:  — Спасибо за огонёк, — после этого мы вышли на улицу.        Я не могла найти подходящих слов, поэтому сказала только: — Это было круто.       Что-то в этом поступке задело меня. Что-то, не понимаю что, понравилось мне безумно. Алекс вырос на несколько сантиметров. Не на самом деле, конечно. Он вырос в моих глазах.        Мы шли в направлении моего дома. Говорили о всякой чепухе, говорили об обыденных вещах, и мне совсем не было скучно. Алекс даже об обыденном говорит интересно.  — Я рад, что пришла зима, — улыбнулся он мне. — Я очень люблю зиму.  — Холодно, — я подула на покрасневшие ладошки.        Я так спешила увидеться с Алексом, что совсем забыла о том, что теперь на улице уже не просто прохладно. Теперь уже по-настоящему холодно. А я забыла варежки.  — Пойдём, — он свернул в большое здание, мимо которого мы проходили.        Я не понимала, что он делает, но потом мне стало ясно. Мы подошли к автомату с тёплыми напитками. Он выбрал себе горячий шоколад, а потом спросил у меня, чего я хочу.  — Чай без сахара.        Он удивился. Это понятно, там был отличный выбор, а я выбрала просто чай без сахара.  — Почему?  — Да ведь это недорого.  — Глупая, — он усмехнулся. — Скупой всегда платит.       Теперь усмехнулась я.  — Сам ты глупый, это не так говорят. Скупой всегда платит дважды. Так правильно.        Алекс выбрал горячий шоколад, как у него, и сказал:  — Нет. Я сказали именно так, как надо. Скупой платит всегда. Никак не дважды.       Мы выпили горячий шоколад, погрелись немного в здании и вышли на улицу.       Незаметно мы пробирались к моему дому. Мы шли через пустой заснеженный парк.  — Пойдём туда! — Алекс указал на озеро.       Когда мы дошли до него, он спросил: — Как думаешь, лёд ещё тонкий?  — Конечно.  — Пройдёмся? — у него на лице заиграла улыбка. — Так ведь он тонкий.        Алекс неуверенно поставил ногу на прозрачный и искрящийся на ярком солнце лёд. Ничего не произошло. Он осторожно прошёлся немного.  — Если что-то случится, то это будет твоя вина! — я пошла за ним.       Мы медленно шли к центру озера. Сначала было страшно, а потом это казалось простой прогулкой. Но всё-таки лёд был ещё очень тонким.  — Колотится сердце? — спросил у меня Алекс.  — Немного, — честно ответила я.  — Это хорошо. Без такого было бы ужасно скучно.  — Думаешь?  — Да. Уверен, что без страха жизнь была бы скучной. Нужен риск! Всегда нужен риск! Всегда нужно делать что-то совершенно новое.  — Делать то, что пугает?  — Конечно! Страхом нужно наслаждаться. Мне иногда кажется, что наслаждаться можно всем. Даже когда мне бывает больно, я стараюсь наслаждаться моментом. Нужно получать удовольствие от каждой секунды своей жизни.  — Даже когда страдаешь?  — Именно.  — А когда из-за тебя кто-то страдает, тогда ты тоже получаешь удовольствие? — спросила я, внимательно глядя на лицо Алекса.        Его взгляд на какую-то долю секунды стал задумчивым, а потом просиял. У него на лице появилась жёсткая улыбка.  — Да. Когда из-за меня кто-то страдает, а у меня всё нормально, я легко могу получать удовольствие от этого.       Ужасный человек? Возможно. Но зато твёрдый блеск в глазах и жестокая улыбка невероятно ему к лицу.  — Ты любишь делать больно другим, а ещё ты любишь, когда больно тебе. Это какой-то садомазохизм… — сказала я задумчиво.        Он сильно рассмеялся и выдавил сквозь смех:  — Может быть, может быть!        А потом что-то треснуло. На ледяном теле льда появился длинный шрам.  — Алекс?! — мой голос сразу же стал испуганным.  — Что? — он был абсолютно спокоен.  — Трещина! Ты разве не видишь?  — Вижу.        Я не понимала, чего это он такой спокойный. Мы, наверное, провалимся сейчас под лёд, а он даже глазом не повёл, когда треск раздался снова.  — Нужно что-то делать! Мы ведь утонем! — я начинала паниковать.  — Успокойся, — сказал мне Алекс. — Получай от происходящего удовольствие.  — Какое к чёрту удовольствие? — я паниковала.  — Фаер! — сказал он как-то властно, и я внимательно посмотрела в его совершенно спокойное лицо. — Просто наслаждайся моментом. Делай это всегда. Делай это даже тогда, когда, казалось бы, это невозможно. Жизнь — хаос. Нельзя уйти от хаоса, поэтому нужно стать им.        Может, этот парень и стал хаосом, в это я готова поверить, но у меня на плечах относительно здоровая голова. И инстинкт самосохранения приказывает мне спасаться.  — Я не понимаю. Давай уйдём, — сказала я тихо.  — Нет. Будем стоять здесь, пока ты не поймёшь.  — Что? Что мне нужно понять?  — То, что нужно научиться наслаждаться каждой секундой. Тебе нужно научиться быть счастливой.  — Счастливой?! — я вдруг закричала на него яростно. — Это невозможно! Невозможно быть счастливой, когда вот-вот провалишься под лёд! Ты совсем кретин?        Он не стал отвечать. Смотрел на меня и довольно улыбался. Я замолчала тоже. Не понимаю, что этому психу от меня нужно!  — Говори дальше, — подсказал он.  — Невозможно быть счастливой в такой ситуации. Вообще, мир такой, что быть счастливой невозможно, — я стала увлекаться и забывать о том, что под моими ногами лежит лёд с огромной трещиной. — Невозможно быть счастливым в тех условиях, которые нас окружают. Зачем вообще жить, если невозможно быть счастливым?        Этот вопрос повис в воздухе.  — Ответь, — Алекс уже смотрел на меня серьёзно и не улыбался больше.  — Ради плебейского счастья. Ради счастья недалёких и глупых людей. Но, чёрт, это даже не счастье. Тут просто понятие используют и всё. Понятие отдельно от того, что оно значит. Разве стоит жить ради того, что эти глупцы называют счастьем? Знаешь, они ведь всё называют этим словом. Когда выходит фильм, который ты ждал целое лето или когда-то перед тобой любимая книга и много вкусностей. Разве это счастье?  — Да. Это счастье, — наконец сказал Алекс. — Не рой глубже. Хватит.        Но нет. Если есть лопата, то почему же я не должна рыть дальше?  — Нет! Нет, я не согласна! Это не есть настоящее и благородное счастье!  — Есть. Счастье во всём.        Он медленно начал подходить. Ко мне. Несколько раз, когда лёд начинал угрожающе трещать, ему приходилось останавливаться. Когда Алекс, наконец, добрался до меня, он взял меня за руку и тихо сказал:  — На счёт три бежим к берегу. Раз, два, три.        И мы побежали. Я смотрела только вперёд, только на землю и, наверное, хорошо, что я делала так потому, что я чувствовала, как под моими пятками проламывается лёд, и всё за моей спиной превращается в место возможной катастрофы.        Как только мы добежали до берега, я сразу же упала в снег. Алекс тоже.  — А теперь сердце колотится? — спросил он у меня с какой-то сумасшедшей радостью в голосе.  — Конечно! У тебя, будто бы, нет?  — И у меня, — признался он. — Я счастлив.        Я вдруг широко открыла глаза.  — Кажется, я тоже. Но нет. Нет. Я не уверена.  — Счастье как здоровье: если оно налицо, его не замечаешь.  — Удачно подмечено.  — Это Булгаков. Цитата, — усмехнулся он.  — Не смей бросаться цитатами! — вдруг сказала я с жаром. — Это только для Макса!  — Когда знаешь его всю жизнь, то поневоле наберёшься от него всякого, — стал оправдываться Алекс.        Ну, да, он прав. Макс для Алекса, это как Дима для меня. Они ведь тоже дружили с самого детства. Правда, в отличие от меня и Димы, они едва не потеряли друг друга.        Мы лежали в снегу, тяжело дышали и были счастливы. Мы ведь, может быть, убежали от самой смерти!  — Так ты счастлива? — спросил Алекс.  — Да, а ты?  — Я, — он запнулся. — Я буду по-настоящему счастлив, когда мы сделаем мир лучше. А сейчас, как ты выразилась, я чувствую просто плебейское счастье. Просто счастлив, что спас свою шкуру.  — Да, нужно сделать мир лучше.  — Революция.  — Война с системой.  — Бунт.  — «А» значит анархия.        Мы просто бросали друг другу какие-то глупые слова, которые делали нас по-настоящему счастливыми. Только Алекс понимает, как сильно я хочу изменить мир. Ведь он хочет этого так же сильно, как и я. Он так же сильно одержим этой идей всемирного счастья, как и я. Мы с ним влюблены в революцию, которой ещё не было.        Но которая будет обязательно.  — Небо такое величественное, — сказала я вдруг совсем неожиданно.  — Что? — Алекс не успел переключиться на ход моих мыслей.  — Небо. Просто посмотри на небо.        И мы лежали на снегу, рядом с нами было озеро с провалившимся льдом, а над нами повисло величественное небо. И мы смотрели на него, и я уверена, что оба мы думали о том, что мир, который находится под этим небом, нужно срочно спасать. И этим займёмся мы. Обязательно.        И всё было так тихо и спокойно, пока над нами не появился Дима.  — Вставай! Ты же простудишься! — сказал он мне громко.        Пришлось подниматься на ноги.        Алекс сел, недовольно посмотрел на Диму.  — А за меня ты не беспокоишься? Я не простужусь?  — Вставай, — Макс протянул ему руку, и Алекс тоже поднялся на ноги.        У Димы с Максом уже кончились уроки. Шли себе домой спокойно, а тут мы с Алексом. Неожиданно, наверное.  — Что вы тут делаете? Почему тебя не было в школе? Почему лёд на озере треснул? — забросал меня вопросами Дима.        Дальше мы шли вчетвером. Да, нам вчетвером по пути. Да. Димины вопросы так и остались без ответов, но зато мы с Алексом наперебой начали говорить о том, как нужна революция и о том, каким же прекрасным был бы новый лучший мир.        Мы с Алексом были совершенно счастливы, ведь рассказывали мы о том, что занимало всё наше существо. Диме почему-то было весело, а Макс выглядел так, словно он готов застрелиться, лишь бы не слушать меня и Алекса.        Но всё-таки я знала, что глубоко в душе каждый в этой компании понимает всю важность того, о чём так легко и весело мы с Алексом постоянно говорим. Все понимают важность, и все мечтают об этом.        Все.