Jaymes Young – I'll Be Good
Жизнь всегда сталкивает нас с невероятными трудностями, думая о том, что мы с ними справимся и без подсказок. Но проблема в том, что после прохождения этих трудностей мы умираем, понимая, что нас больше нет. (с) Гарри Стайлс.
— Мистер Стайлс, ещё одно усилие, — слышу я довольно неуверенный голос врача и пытаюсь разогнуть свою ногу, совершенно не чувствуя её. — Я не могу, — сжимая зубы, выговариваю я. — Не могу, понимаете? — Нет, не понимаю. Вы всё можете, просто сделайте ещё одно усилие. Я хватаюсь руками за края кровати и пытаюсь сильнее давить своей ступнёй на ладонь мистера Джонсона. Чувствую невыносимую боль в бёдрах и начинаю кричать, понимая, что эта ужасная боль скоро порвёт меня на части. Врач неловко улыбается и давит на мою ногу ещё сильнее, а я начинаю ещё громче кричать, потому что от этой боли мне некуда деться. Раньше я мог её не замечать, а сейчас она каждый день даёт о себе знать. И это невыносимо. Напрягаю руки и делаю последнее усилие, откинув голову на мягкую подушку. Выдыхаю, но не перестаю не чувствовать это ужасное ощущение, которое мешает мне спокойно выдохнуть. Кажется, что тысячу иголок воткнули в меня для того, чтобы я как можно лучше смог почувствовать свою некто смерть. Мне хочется плакать, но я не могу, так как во мне ещё есть мужское достоинство. И пусть я кричу о своей обжигающей боли на всю больницу, но плакать не буду. Это не для меня. Мистер Джонсон отпускает мою ногу и отходит от кровати, подходя к раковине. Моет руки с мылом и вытирает их полотенцем, не посмотрев на меня. Я пристально смотрю на него и жду хоть какого-нибудь простого и бессмысленного слова, но вместо этого получаю всего лишь тяжёлый вздох, который отдаётся во мне тяжкой болью. Скрещиваю руки на уровне груди и еле как сажусь на кровать. Боль продолжает напоминать о себе, что не даёт мне нормально жить. В данный момент я думаю только о ней и о ранах, которые появились на моём сердце. — Вы так и будете молчать, — пристально посмотрев на врача, говорю я, — или же Вы мне что-нибудь скажите? — Вы каждый день задаёте мне один и тот же вопрос, — улыбнувшись, начинает он. — Не находите ли Вы это забавным? — Увы, но не нахожу. Но... Если Вы находите забавным то, что я каждый день мучаюсь с невыносимой болью, тогда... — Гарри, — резко прерывает меня он, — я бы хотел Вам сказать о том, что боль уйдет, но я не могу Вам врать. — Зачем Вы меня здесь держите? — непонимающе спрашиваю я. — Зачем Вы каждый божий день проделываете со мной эти упражнения, если я навсегда буду прикован к инвалидному креслу? Врач тяжело вздыхает и отводит от меня взгляд, пытаясь не смотреть мне в глаза. В палате повисла гробовая тишина, и от неё мне хочется кричать. Я закрываю глаза и поднимаю голову вверх. В последнее время мне безумно хочется убить себя, чтобы никто со мной не мучился. Моя жизнь стала для меня просто существованием без той теплоты, которая жила внутри меня. Я чувствую себя машиной, которая просто перерабатывает кислород, но не живёт. Ведь если бы я умер, то кислорода для людей, которые нуждаются в этом, стало бы намного больше. Они бы жили. Каждый день в моей голове крутятся одни и те же мысли: «Вдруг, я занял чьё-то место. Место того человека, который хотел жить и дышать, понимая, что жизнь прекрасна?» «А вдруг я отнял кислород у своей сестры?», — каждый час спрашивал я у самого себя. Она любила жить и радоваться этому миру, а я нет. Она была важной частью Вселенной и часто говорила о своей любви, а я нет. Она умела справляться с трудностями, а я в это время просто мечтал, думая, что они обойдут меня стороной. — Поймите, Гарри, — вдруг начинает мистер Джонсон, — Вы должны верить в то, что через некоторое время Вы поднимитесь из кресла и пойдёте только вперёд. Что Вы сможете преодолеть эти трудности и начать такую же прекрасную жизнь, какая у Вас и была. Вера — это главное, что может помочь Вам. — Вера? — удивлённо спрашиваю я. — Так почему эта чёртова вера не спасла Джемму?! Она любила жизнь, говорила о ней, как о чём-то прекрасном, но почему эта вера на неё не подействовала?! — в истерике начинаю говорить я. — Может, Вы ещё к вере добавите и любовь?! — Любовь и вера — неотделимые понятия. Верьте в то, что Вы будете ходить. — На моём сердце появились огромные раны, и они кровоточат. А Вы говорите о вере? Почему Вы не спасли её? Почему Вы спасли меня, а не Джемму?! Почему?! — на взрыве говорю я и чувствую, как слёзы бегут по щекам. Мистер Джонсон быстро хватает меня за руку и смотрит мне в глаза. Я не могу на него смотреть, потому что противные слёзы мешают мне. Боль не даёт мне сил для нового вдоха, она будто заблокировала всё хорошее во мне. Хочется улыбнуться и сделать новый рывок, но я не могу, потому что раны на моём сердце не дают мне вырваться из объятий боли. Я не могу от неё убежать, потому что мои ноги потеряли способность ходить. Я инвалид, у которого разбито сердце. И его уже не спасти. Чувствую, как острая игла входит под кожу, и я быстро замолкаю, не прекращая плакать. Жидкость из капельницы медленно бежит по трубке и попадает ко мне прямо в вену. Закрываю глаза и чувствую, как мистер Джонсон продолжает держать меня за руку, спокойно поглаживая мои костяшки. — Гарри, Вам больно, и я это понимаю. Но найдите в себе хоть немного силы для того, чтобы выбраться из той ямы, в которую вы сами себя и вгоняете. — Мне страшно... — Не бойтесь, — с улыбкой говорит он. — Бояться надо только смерти, но не жизни. — Моя жизнь уже похожа на самую ужасную смерть. — Ошибаетесь, — тихо выговаривает врач. — Отдохните. Он отпускает мою руку и улыбается, поворачиваясь к двери. Я прикусываю нижнюю губу и смотрю ему вслед, чувствуя какое-то спокойствие. Но мне кажется, что скоро оно покинет меня, как только успокаивающее в капельнице закончится. И от этого мне хочется плакать, крича о своих ранах, которые хочется забыть. — Мистер Джонсон, — тихо говорю я. — Как Вы думаете, она хочет, чтобы я жил? — Не знаю, — не обернувшись, отвечает он. — Всё зависит от Вас, а не от неё. — Она мне сейчас так нужна... — Я знаю, Гарри, знаю... Врач отпускает голову вниз и скрывается за дверью, оставляя меня наедине со своей болью. Всё перемешалось, и я уже не могу понять: где я, а где этот ужасный крик внутри меня, который не даёт мне покоя. Мы всегда с сестрой говорили о том, что жизнь способна нас удивлять, но я не думал, что меня она удивит вот так. Если бы она была рядом, если бы её не забрали небеса, то я бы верил во всё, и даже в проклятую любовь, которая никогда мне не помогала. Которая всегда меня убивала. Всё, что мы любим, рано или поздно уходит от нас, но я не думал, что от меня уйдёт она. Казалось, что лучше человека нельзя было придумать. Всё то, что происходит со мной сейчас, Джемма бы назвала дешёвым сериалом, который она не любила смотреть. Я герой её нелюбимых сериалов. Поворачиваю голову влево и замечаю, как возле меня лежит всё та же фотокарточка, на которой изображена маленькая девочка в костюме приведения. Я хмурю брови и еле как дотягиваюсь до неё рукой. Подношу её к лицу и переворачиваю, видя все те же слова, но их уже можно разобрать. — Твои раны — мои раны, — вслух читаю я и улыбаюсь, прикладывая фотокарточку к своим губам. Целую и закрываю глаза, понимая, что через несколько секунд я упаду в мир снов и иллюзий, где моя сестра ещё со мной. Где я — человек.