Ryan Star – Losing Your Memory
Люди всегда умели красиво описывать одиночество, но только не я. Мне трудно описывать то, с чем меня связала судьба. (с) Гарри Стайлс.
Тяжело вздыхаю и опускаю голову вниз для того, чтобы не смотреть на весь этот безобразный мир. На мою жизнь, которая сейчас приобрела серый и безликий цвет. Хочется встать и в полном одиночестве дойти до входной двери, подняться в свою комнату, распахнуть дверь и просто рухнуть на свою родную кровать, не сдерживая слёзы. Но даже если я этого сильно захочу, у меня это не получится, потому что я не смогу самостоятельно дойти до входной двери, подняться к своей комнате и рухнуть на кровать, сжимая в руках собственную подушку. Даже при самом сильном желании не смогу этого сделать, потому что я — инвалид. В больнице мне пытались вбить в голову то, что всё возможно исправить, надо только этого захотеть. Были моменты, когда я с ними соглашался и считал, что мне удастся преодолеть этот барьер и стать здоровым человеком с некоторыми депрессивными мыслями, но в большей мере я считал наоборот. Люди не видели моих ран и той боли, которая словно огнём горела во мне, сжигая всё то, что многие называют хорошими качествами. Ведь та невыносимая боль, которая горела да и горит внутри меня, понятна только мне и ей. Той, что так прекрасно меня понимала. Каждую ночь, лежа на больничной койке, я смотрел на звёзды, которые были такие же тусклые, как и в тот день. Мне так же хотелось дотянуться до них и сделать так, чтобы они сияли намного ярче, чем сейчас. Ночью мой маленький кошмар населялся монстрами из моих снов, от которых я не мог избавиться. Мне снились ужасные моменты аварии, голоса и та маленькая девочка в костюме приведения. Я понимаю, что эта не Джемма, но мне кажется, что она что-то важное. Что-то, что любила моя горячо-любимая сестра. Я плакал и пытался не спать, и не видеть этих ужасных снов. Старался делать вид, что могу жить и держать в себе те истерики, которые всегда вспыхивали, как только мистер Джонсон начинал говорить о том, что во мне ещё есть силы. Мне было невыносимо больно понимать, что все верят в меня, а я нет. Похоже, что я запутался в лабиринтах своей души, как какой-то незнакомец, который впервые туда попал. Как же мне хотелось каждую ночь раскинуть руки, встать с кровати и подойти к окну. Открыть его нараспашку и почувствовать тот холодный ветер, который бы бил меня по щекам. Хотел бы. — Вот ты и дома, Гарри, — слышу я ласковый голос Маргарет, и её руки ложатся на мои плечи. Я поднимаю голову вверх и вижу перед собой свой дом, на пороге которого никого нет. Обычно меня всегда встречала сестра, которая дарила свою прекрасную улыбку и толкала домой, говоря, что Маргарет приготовила удивительный ужин. Вспоминая это, я неловко улыбаюсь и вытираю слезу, которая катится по моей щеке. Мне хочется вернуть время назад, перелистнуть несколько страниц моей истории и сделать так, чтобы именно сейчас на пороге снова стояла моя сестра и звала в дом. Но, к сожалению, у меня этого не получится. Маргарет отходит от меня и подходит к двери, открывая её. Встаёт позади меня, кладёт руки на ручки инвалидного кресла и закатывает в дом, закрывая за собой дверь. Прикусываю нижнюю губу и осматриваю свой родной дом, ловя себя на мысли, что он совершенно пуст, как и тогда. Откидываю эти мрачные мысли и вцепляюсь руками в кресло, начиная им управлять. Ловкими движениями рук я привожу кресло в движение и отъезжаю от Маргарет, направляясь к большой светлой стене, на которой висят все наши общие фотографии. — Мне очень жаль, — неловко начинает Маргарет, сев напротив меня. — Но ты не должен отчаиваться, слышишь? — Красивая, правда? — не слыша её, спрашиваю я. — Да, красивая... Гарри, пойми, что... — Я отлично помню тот день, когда была сделана эта фотография, — перебиваю её я. — Мы тогда были на ежегодной весенней ярмарке, ели сахарную вату, катались на каруселях. Мы были счастливы в тот день и даже не думали о том, что до нас доберётся грусть, пока... — Ох, Гарри... — Помню, как в тот день Вы неожиданно начали плакать, а мы не знали, что случилось. Мы не знали, как Вас успокоить, стали Вас веселить. Но вместо того, чтобы сказать нам «спасибо», Вы начали ещё сильнее плакать, говоря, что наши родители попали на небеса. Что они... — пытаюсь закончить я, но не могу, так как к горлу подходит комок и мне становится плохо. Женщина поджимает губы и торопливо берёт меня за руку, поглаживая мои пальцы. Я пытаюсь не смотреть на неё, чтобы ещё больше не заплакать от её горьких слёз. Мне не хочется, чтобы из-за моей истории жизни плакал кто-то ещё, даже если это будет близкий мне человек. Слёзы других меня ранят намного сильнее, чем собственные, потому что в эти минуты я начинаю думать, что виноват в том, что человек, который сидит напротив меня, плачет. Чувствую свою вину за эти слёзы. Продолжаю смотреть на фотографии и ощущаю, как рука Маргарет убирает мои слёзы с лица. Я опускаю голову вниз и смотрю на её, пытаясь держать себя в руках. Кажется, что мир хочет меня испытать, что он надо мной издевается, принося боль в мою жизнь. Раньше я мог справиться с ней и не обращать особого внимания, но сейчас, когда на моём сердце появились глубокие раны, мне всё сложнее и сложнее сдерживать свои порывы. Ещё секунда, и я не выдержу. — Я обещаю тебе, что всё будет хорошо, и ты справишься, — дрожащим голосом говорит она. — Вы не можете обещать мне того, что не в силах сделать. — Мы сделаем это, слышишь? — Как? — еле сдерживаюсь я. — Это невозможно. — Вера, — восхищенно начинает женщина, — и только вера поможет нам побороть это, точнее тебе. Если ты будешь верить в то, что сможешь встать и пойти, то это случится. Ведь, вспомни, ты сам это говорил, — смотря на меня, говорит она. — Помнишь? Помнишь вечер того дня? Ты сам тогда говорил, что веря в хорошее, мы и придём к хорошему. Сам говорил Джемме, которая была просто разбита, что надо набраться сил и жить ради них и себя. Так разве ты забыл свои слова, Гарри? Я опускаю взгляд и снова привожу инвалидное кресло в движение, отъезжая от неё. Внутри меня появилась пустота, которая не имеет границ. Кажется, что она заполонила всего меня, что она давит с невероятной силой. Я помню свои слова и тот день, но сейчас во мне нет той силы, которая была тогда. В тот день рядом была сестра, которая нуждалась в помощи, и я был её спасителем. А сейчас... У меня нет своего спасителя, который бы вытащил меня из этой дыры. — Ладно, — неловко выговаривает Маргарет и подходит ко мне, видя то, что я уже подъехал к лестнице, ведущую на второй этаж, — пока ты был в больнице, мы оборудовали весь дом, а так же и эту лестницу. На ней также остались ступень, и появилась горка, чтобы тебе можно было легче подниматься. И да... Я подумала о том, чтобы нанять тебе... — Хорошо, — нервозно перебиваю её я, въезжая на эту маленькую горку. — Тебе помочь? — Не надо, я сам. Она прижимает руки к себе и смотрит на меня. Я пытаюсь не показывать вида, что мне трудно подниматься, так как кресло, так и тянет вниз. Чувствую, как женщина будто берётся за ручки кресла и пытается помочь, но я мигом отмахиваюсь, злобно оборачиваясь на неё. Меня считают беспомощным человеком, и это начинает меня раздражать. Бесит то, что я должен подниматься по этой горке вместо того, чтобы спокойно встать и ногами пройти по этой лестнице. Что мне придётся минут пять добираться до своей комнаты, когда я мог всего лишь за секунду уже быть на её пороге. Я добираюсь на второй этаж и подъезжаю к комнате Джеммы. Открываю дверь и въезжаю, осматриваясь по сторонам. Всё стоит на своих местах. Всё так же, как и было в тот день. На столе аккуратно сложены стопки книг, над рабочим столом всё так же висят фотографии нашего старого полароида. Добираюсь до окна и останавливаюсь, смотря на то, что за ним открывается. Погода сегодня на удивление тихая и это меня пугает. Я тяжело вздыхаю и внимательно смотрю вдаль, пытаясь что-то рассмотреть. Но вот что я не знаю. — Я решила, что в её комнате надо оставить всё так, как есть, потому что... — Потому что она может вернуться, — перебиваю её я. — Она может вернуться… — Ох, Гарри, — тихо говорит она и вдруг её голос меняется. — Тебе что-нибудь принести? — Не надо. Лучше оставь меня. — Но... — Оставь меня! — вырывается из меня, и я слышу, как Маргарет закрывает дверь. Тяжело вздыхаю и опускаю голову вниз, пытаясь не смотреть вперёд. Всё, что происходит во мне именно сейчас, в это время — пугает меня. Кажется, что жизнь потеряла какой-то смысл, что жить я уже не могу. Вера, которой я всегда доверял — исчезла, и мне кажется, что её никогда и не было. Люди придумали для себя какие-то странные фетиши, которые бы объясняли всё на этой планете Земля и верят в них. Придумали какие-то странные слова, чтобы как можно ярче описывать всю ту боль, которая бурлит в их теле. Смотрю на свои руки и достаю из кармана фотокарточку. Сколько раз я пытался понять и вспомнить кто это, у меня ничего не получалось, потому что я не знаю эту девочку. Кажется, что эта фотокарточка что-то важное, то, что нельзя упустить, потерять. Хочется верить в лучшее, но я не могу, потому что раны дают о себе знать. Я бы поверил в то, что могу снова начать ходить, но, кажется, что в мире больше не существует такого человека, который бы мог меня в этом убедить. И пусть я каждый день продолжаю делать эти упражнения, от которых мне хочется кричать, я всё же не верю в свою «жизнь». Я закрываю глаза и кладу фотокарточку обратно в карман, пытаясь о ней забыть. Жаль, что человечество не придумало ещё такой таблетки, съев которую, ты бы смог забыть всё на свете. Даже своё имя. Так было бы проще, но люди не ищут лёгких путей, они привыкли идти по тяжелым путям, расходясь в разные стороны. Что мне нужно сделать, чтобы снова поверить в эту жизнь и вернуться к своему счастливому пути? Полюбить всё это или смириться, ожидая чего-то худшего? Каждый день я задаю себе вопросы, на которые не могу найти ответа. Так зачем я это делаю? Ведь сложно верить в то, чего не принимаешь. Верить в себя.