Three Days Grace – Last to Know
Когда город засыпает, то в наших сердцах загорается любовь, которая утром плавно переходит в ненависть. И поэтому я ненавижу утро. (с) Гарри Стайлс.
Как же хочется спать. Как же хочется просто жить и смотреть на красивых людей, не испытывая каких-то чувств, которые будто сковывают твои движения. Эта жизнь похожа на какую-то сложную игру, которую я постоянно проигрываю, но не могу из неё выйти. Каждый раз, проигрывая, я возвращаюсь к тому же, к чему и всегда. К боли. Это сводит с ума, и имел бы я выйти из этой игры, то давно бы вышел, но проблема в том, что меня каждый раз что-то останавливает, и я не могу понять, что именно. Но сейчас, сидя за обеденным столом, я не хочу ни о чём думать. Ни о чём, кроме её улыбки. Внимательно смотрю на неё. Она спокойно сидит передо мной и о чём-то разговаривает с Маргарет, и суть их разговора у меня не получается уловить. Я будто их не слышу, только смотрю на девушку и удивляюсь её красотой, которую раньше не замечал. Быть может, мне только кажется, но на данный момент всё замирает, и я наслаждаюсь всем этим. Миром, который медленно умирает и ей, которая неожиданно бросает на меня взгляд и улыбается, продолжая что-то говорить женщине. Мне кажется, что я полный придурок, который не может понять всей прелести этой жизни. — Так что ничего плохого вчера не случилось, — заканчивает девушка, внимательно посмотрев на меня. — Ведь так же? Я улыбаюсь и отвожу свой взгляд от неё, любуясь чем-то другим. Например, зеленоватой плиткой, которую Джемма выбирала так долго, что продавец не вытерпел и вручил её нам, говоря, что это его начало раздражать. — Гарри? — спрашивает меня Маргарет, и я трясу головой, отгоняя от себя любые мысли, которые крутятся у меня в голове. — Да, конечно, — хмурясь, отвечаю я, бросив взгляд на Лили. — Я вчера закрылся в своей комнате и уснул, видя нереальной красоты сны. — А разве ты вчера с Лили не играл в шахматы? Просто она рассказывала, как ты попросил её научить тебя играть в шахматы? Разве не так? — В шахматы? — удивлённо смотря на девушку, переспрашиваю я. — Ах, да, я просто задумался. Да, мы играли в шахматы. Но... если честно, я ничего не помню, так как был пьян. — Ты ничего не натворил, пока был пьян? — спрашивает Маргарет, отдавая свою тарелку девушке, которая встала из-за стола. — Я не помню, — почесав затылок, отвечаю я. — Помню только ту боль, которая сидела в моей груди и её, — показывая на Стюарт, говорю я. — Её и боль. Женщина тяжело вздыхает и тоже встаёт из-за стола, направляясь ко мне. Подходит к моему креслу и берёт меня за руку, поглаживая костяшки. Её рука очень тёплая, и мне хочется обнять Маргарет, говоря, что всё хорошо. Объясняя, что я ничего плохого не сделал и не причинил никому боли, кроме себя. Хочется её по-настоящему обнять и сказать всё, что творится внутри меня, но я не могу. Мне что-то мешает, и я убеждаюсь уже в который раз. Беру её за руку и преподношу её к губам, целуя. Вздыхаю и опускаю её руку, отъезжая от женщины. Я не хочу ей врать, но приходится, потому что не допущу, чтобы она знала всё то, что происходило вчера вечером. Не хочу, чтобы она боялась оставлять меня одного дома и куда-то уходить, думая о том, что я могу что-то с собой сделать и умереть, лежа на своей алой крови. Я не позволю своей боли вырываться наружу. То, что происходит внутри меня — только моё. Раньше я свободно мог говорить о том, что мешает мне наслаждаться жизнью и той порой, которой живу, а сейчас мне очень сложно. Невыносимо. Сложно говорить о боли каждый день, потому что ты думаешь, что начинаешь всем надоедать, даже если это не так. Тебе невыносимо хочется всё рассказать, поделиться своими бессмысленными снами, которые снятся тебе каждую ночь, поговорить о тех цветах, что растут на заднем дворе, но ты не можешь этого сделать, потому что тебе постоянно кажется, что это лишнее. Что ты лишний. И все эти дурацкие разговоры — просто бессмысленная болтовня, которая забирает слишком много времени от жизни. Глупо считать, что у каждого человека есть определённый счётчик времени, где считается каждая секунда, и ты не вправе её тратить на что-то не нужное. Глупо, но я в это верю, ведь жизнь слишком глупа. Чем больше времени протекает мимо меня, тем всё больше и больше я думаю о том, что могу ещё сделать. О том, что я сделал, что у меня получилось, а что не вышло. Эти цифры сводят меня с ума, а раны, которые до сих пор никак не могут затянуться на моём сердце, всё больше напоминают о себе и дают понять мне, что времени совсем мало. Я чувствую всё это всем организмом, всей душой, что хочется выть, не обращая ни на кого внимания. Но то, что происходит со мной сейчас — необъяснимо. Она. Лили, девушка, которая удивляет меня всё больше и больше, заставляя думать о ней по утрам, которые я так не люблю. Смотря на неё, внутри меня всё взрывается, как однажды, когда я слушал грустную песню о любви и смотрел «Железного человека». Странные ощущения. Она вызывает во мне бурю эмоций, среди которых я путаюсь и не могу разобрать того, что доминирует среди них. Это похоже на какой-то лабиринт, где много извилистых путей, но нет одного, короткого и понятного. Да, я много раз говорил, что не люблю короткие пути, но здесь всё по-другому. Любовь — это не вечное чувство, она быстро уходит и за ней приходит боль, которой так много в моём сердце, что от этого хочется кричать не своим голосом, сочиняя прекрасные песни о не прекрасных вещах. Слышу, как кто-то звонит в дверь, и поднимаю взгляд, оборачиваясь и смотря вдаль. Маргарет быстро подходит к двери и открывает её, видя перед собой мистера Джонсона. Он оббегает взглядом весь дом и останавливает взгляд на мне. Мужчина улыбается краем рта и кивает в сторону женщины, отходя от неё. И всё повторяется. Это похоже на какую-то старую киноплёнку, которая постоянно крутится в моей голове. И я больше не хочу быть главным героем этого фильма. Но судьба не спрашивает меня о том, чего мне хочется. Она задаёт свои ориентиры. — Добрый день, мистер Стайлс, — подходя ко мне, начинает говорить врач. — Как Ваше самочувствие? — Всё хорошо, — спокойно говорю я, отъезжая от него. — Вы же это хотите услышать? — Я не понимаю Вас. — Думаю, что Вы именно это хотите от меня услышать, мистер Джонсон, — начинаю я, приводя кресло в движение. — Не думаю, что Вам снова понравится слушать про то, что всё это мне не нужно. Что я потерялся и не хочу, чтобы главным чувством, которые ко мне испытывают люди, была жалость. — Нет, Гарри, — достаточно тихо говорит он. — Я хочу услышать правду, а не то, что мне бы действительно хотелось. — Всё нормально, сэр. — Всё хорошо? — Да, — на выдохе отвечаю я, — но вот только, — начинаю я и разворачиваюсь, поднимая на него взгляд, — вчера я почувствовал что-то странное... Я не знаю, как это объяснить, но вчера я на несколько секунд почувствовал свои ноги, будто они снова были со мной. Это покажется полным бредом, но я ощущал их примерно две-три секунды, и я не знаю: нормально ли это или это всего лишь сбой моего головного мозга? Мистер Джонсон с удивлением смотрит на меня, не осознавая того, что сейчас услышал. Он оборачивается назад и смотрит на Маргарет, которая стоит возле него и пытается понять. Все они удивлены, и только она, Лили, спокойно стоит недалеко от меня и улыбается, ловя мой взгляд на себе. Мы будто не похожи на других. Мы люди, для которых это странность, а не какая-то долгожданная новость. Для меня почувствовать свои ноги на несколько секунд — это очень странно, потому что я знаю, что никогда не смогу встать и пойти вперёд. Я вынужден сидеть на месте и наблюдать за жизнью, временем, которое просто проходит мимо меня. Это невыносимо. — А, Гарри! — наконец, почему-то восхищённо начинает говорить врач, подойдя ко мне чуть ближе. — Это же о многом говорит. Вы понимаете это? — О чём это говорит? О том, что я псих? — Нет, ни в коем случае, — будто успокаивая меня, отвечает он. — Если Вы уже начинаете чувствовать свои ноги, если Вы уже их ощущаете по несколько секунд, то это значит, что у Вас есть все шансы на то, чтобы подняться из этого кресла, понимаете? Вы просто не понимаете, какой же это прорыв! — Значит, если это прорыв, Вы будете использовать меня как подопытную крысу? — усмехнувшись, спрашиваю я. — Откуда у Вас такие мысли? — Я просто смотрю слишком много научно-фантастических фильмом, мистер Джонсон. Он улыбается и берёт меня за руку, как бы сжимая её в рукопожатии. Делает один шаг назад и наклоняется, хлопая меня по плечу. Его действия не понятны мне, но я вижу то, как он счастлив. Как улыбка не сходит с его губ, и он что-то ищет в своём портфеле, доставая какой-то листок и что-то начиная писать на нём. — Продолжайте делать все упражнения, принимать лекарства и главное, — посмотрев на меня, говорит он, — верьте в себя. — Это сложно, поверьте мне. — Знаю. И даже очень хорошо. — И как же мне преодолеть эту не веру в себя? — Не знаю, — улыбаясь и протянув листочек Маргарет, отвечает он. — Попробуйте просто довериться себе и тем чувствам. Я имею в виду довериться не боли, а чему-то другому. Я улыбаюсь и слегка киваю, снова бросив взгляд на Лили, которая продолжала стоять на том же самом месте. Она приятно улыбается и неожиданно отворачивается от меня, направляясь к лестнице и поднимаясь на второй этаж. Ответ на тот вопрос, что же всё-таки происходит внутри меня, могла бы мне дать только Джемма, говоря прекрасные вещи, которые иногда мне помогали. Говоря одну простую и глупую фразу. »Это жизнь, и ты её чувствуешь».***
Открываю глаза и заезжаю на задний двор, чувствуя приятный холодный ветер, который ласкает кожу. Жмурю глаза и поворачиваю налево, видя всё те же качели и луну, которая так красиво сияет на ночном небосклоне. Звёзды, словно хлебные крошки, рассыпаны на тёмном небе, и это зачаровывает меня. Я люблю тихую ночь за её загадки, которая она пытается скрыть. Люблю за эту свободу, что включает тебя в свои объятья и тебе не хочется вырываться из неё. Люблю, и этим всё сказано. У каждого человека в жизни случается что-то странное, то, что не поддаётся никаким объяснением. Моей странностью стало сердце, которое стучит в моей груди. Оно болит, страдает и хочет вырваться наружу, но не может, потому что я не могу от него избавиться. В этом мире всё слишком сложно и нельзя просто взять и выкинуть часть себя. Даже ту часть, которая рвётся на куски. Поднимаю голову вверх и внимательней смотрю на луну, которая сейчас так ослепляет меня, что вызывает улыбку на моих губах. Смотря не неё, я вспоминаю свою сестру и те разговоры, которые заходили у нас именно тогда, когда нам не спалось, и мы выходили на задний двор, любуясь луной. Джемма постоянно улыбалась, а потом плакала, дотрагиваясь пальцами до своих порезов, которые она тщательно скрывала под длинными рукавами. Она смотрела на это тёмное небо и начинала говорить о каких-то странных вещах, значения которым я никогда не придавал, потому что считал, что это не так важно для неё, да и для меня. Каждый раз, когда мы смотрели на луну на заднем дворе, она рассказывала одну и ту же историю про луну, которая когда-то не была одинокая. «Знаешь, почему луна такая одинокая? — постоянно спрашивала сестра, а я постоянно говорил, что не знаю, даже если знал ответ. — Просто когда-то она любила». Эта фраза всегда была мне не понятна и удивляла, потому что мои представления о любви были слишком малы, чтобы по-настоящему понять эту историю. А сейчас, вспоминая всё это, мне не терпится начать кричать и плакать, говоря, что я самый глупый человек на земле. Выдыхаю и оборачиваюсь назад, видя недалеко от себя фигуру девушки, которая спокойно стоит возле дверей и смотрит вперёд, наслаждаясь, толи красотой луны или просто смотря на меня. Я хмурюсь и привожу кресло в движение. Она продолжает стоять на одном месте и куда-то смотреть. Но даже в полной кромешной тьме я смогу увидеть черты её лица и глаза, которые с каждым новым днём кажутся мне всё прекрасней и прекрасней. — Что ты тут делаешь? — на не таком большом расстоянии от неё спрашиваю я. — Просто не спится, и я решила подышать свежим воздухом. А ты? — А я здесь просто так, — слегка улыбнувшись, отвечаю я. Она кивает и делает несколько шагов вперёд, подходя ко мне чуть ближе. С её губ сходит улыбка, и это разочаровывает меня. Я не понимаю, почему и из-за чего, но её улыбка так же радует меня, как улыбка моей сестры или мамы, чей образ я почему-то плохо помню. Знаю, что она была в моей жизни. В моей жизни была любовь, которая потом, как по волшебству исчезла, оставив за собой только пыль и нечёткие образы. — Гарри, — неожиданно начинает она, делая ещё один шаг ко мне, — что тебе снится? — Ты о чём? Я не понимаю тебя... — Ты кричишь по ночам, плачешь во сне. Что тебе снится? — Это слишком личное. Я не могу тебе это рассказать, потому что не хочу, чтобы ты чувствовала мою боль. — Я люблю боль, — коротко отвечает она. — И поэтому режешь себе запястья? — Каждый человек чувствует свою боль по-разному. — И ты чувствуешь её так, проводя лезвием по руке?! Девушка опускает взгляд и садится на траву, закрывая глаза. Поднимает голову вверх и улыбается. Её лицо озаряет свет луны, который так красиво падает на её ключицы. Смотря на неё, я вдруг вижу Джемму, которая мелькает у меня перед глазами. Я встряхиваю головой и снова смотрю на неё, видя, как черты лица Лили снова размываются, и передо мной появляется сестра, которая опускает свою голову и открывает глаза, смотря на меня и улыбаясь, не поднимаясь с земли. — Я прошу тебя, не вспоминай об этом, — голосом Джеммы говорит она, и я чувствую себя сумасшедшим. — Это не ты, — тихо говорю я, внимательно смотря на неё. — Это голос в моей голове. Эта боль, которая не даёт мне покоя, но это не ты. — Будь спокойным, Гарри, — нежно говорит она и встаёт с травы, делая шаг ко мне. — Живи. Я снова закрываю глаза и трясу головой. Открываю и вновь вижу перед собой Лили, которая наклоняется к моему лицу и мягко целует в щёку, оставляя на ней свой поцелуй. Девушка на минуту замирает и смотрит мне в глаза, пытаясь скрыть свои слёзы, но у неё это не получается. На её губах снова появляется улыбка, а я вновь и вновь не могу понять того, что происходит. Внутри меня так тихо, что это начинает мне нравиться. Если раньше я считал, что каждый день похож на предыдущий, то сейчас это не так. Я раз за разом открываю в себе всё новые горизонты, которые порой меня удивляют. Справиться с этой болью, мне не дано, но я могу её контролировать, вспоминая какие-то милые моменты с сестрой и странные разговоры. Вспоминая жизнь. Мы — всего лишь птицы, летевшие над бездной.