Подарок для самого слабого

Северус мучился от неизвестности, молча пожирал Гарри глазами и, наконец, мысленно кляня себя на все лады и называя трусом, сделал все-таки те несколько шагов — открыл дверь, пересек коридор и тихо поскребся в дверь спальни Гарри. Ответа не последовало. Темпус подсказал, что скоро полночь, Гарри уже совершенно точно должен был вернуться от этих недоумков. Значит, он пошел в кабинет — он вообще любил проводить там время, видимо, привычка из будущего, как бы странно это ни звучало. Дверь в кабинет была открыта, и Северус, боясь передумать, быстро закрыл ее за собой и запечатал магией. — Привет, — Гарри поднял глаза от книги и посмотрел на него. — Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он, откладывая тяжелый том. Что ж, видимо, следить за выражением лица Северусу еще учиться и учиться. Он глубоко вдохнул, как перед прыжком в ледяную воду, сделал несколько быстрых шагов к дивану, сбросил с себя мантию и зажмурился, ожидая чего угодно: отказа, насмешки или требования одеться. — Что ты… — Гарри притянул его к себе, крепко обнял и погладил по волосам. — Дрожишь весь. Успокойся. Хороший мой. Северус прижался губами к его рту, жадно обнимая за плечи и все еще не веря, что Гарри отвечает. Уверенно, страстно, будто давно этого ждал и мучился, как сам Северус. Это было как падение с большой высоты — Гарри касался его шеи и груди, целовал, и от этого внутри разгорался самый настоящий пожар — хотелось всего и сразу, от былого страха и неуверенности не осталось и следа. — Ты мой, — словно в бреду шептал Северус, и, кажется, Гарри с ним соглашался. Хотелось вцепиться в него, оплести собой, срастись с ним в одно целое, оставить только себе, загрести под себя, самому раствориться в нем. Одержимость — вот во что превратилось удивление и восхищение Северуса за какие-то жалкие три недели. Обычная недоверчивость давала сбой — Северусу слишком хотелось верить, что и у него может быть что-то настоящее. Что-то, принадлежащее только ему. Глаза у Гарри стали темно-зелеными, их будто заволокло туманом. Голая грудь без единого волоска, чуть тронутая загаром — Северус испытал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда тот лег сверху, прижавшись кожей к коже. Северус о чем-то просил, метался как в бреду, теряя разум и волю от неспешных, нежных прикосновений, и наконец Гарри его услышал. Низ живота опалило жаром, в тело будто хлынула чужая магия широким, все сметающим потоком, и Северус задохнулся в ней, в нем, в Гарри. Выгнулся дугой, срывая горло в крике, и просто исчез. — Живой? — тихо спросил Гарри, целуя в шею. — Я… — голос сорвался, и Северусу пришлось выждать несколько секунд, приходя в себя. — Никогда даже не слышал ни о чем подобном. — Это называется идеальной магической совместимостью. Ее не принято афишировать. — У нас… всегда так? Гарри, усмехнувшись, перевернулся на бок и крепко прижал Северуса к себе. — У нас — всегда, но далеко не всем так повезло, поэтому хвастаться такими вещами не принято. — Теперь мне понятно, почему измена в магическом браке невозможна, — Северус с наслаждением коснулся губами горячей гладкой кожи на плече Гарри и продолжил: — Разве можно променять это на что-то другое? — Поэтому я и не хотел травить тебя собой. — Но теперь все равно поздно, верно? — Верно. И, боюсь, спасибо ты мне за это не скажешь. — М… ждешь благодарности? — Северус с удовольствием потянулся и потерся об него всем телом. — Ее еще нужно заслужить, верно? — Маленький вымогатель, — рассмеялся Гарри, снова переворачивая его на спину. — Кое-что не меняется, Северус, сколько бы лет ни прошло. — Я и почти в пятьдесят вынуждаю тебя к сексу? Старый козел… — Хм… — Гарри провел языком дорожку от плеча до самого уха и подул на нее. — С возрастом ты стал хитрее и все поворачиваешь так, будто это я одержимый гормонами маньяк, а ты весь такой серьезный занятый наукой, которому недосуг удовлетворять прихоти своего озабоченного супруга. — Я — козел, — с чувством сказал Северус. Гарри рассмеялся и сжал его сосок, заставляя застонать. — Мерлин, я готов этим двум придуркам памятник поставить. Только ради того, чтобы услышать такое от мистер-я-все-всегда-контролирую-Снейп. Как же я тебя люблю. — Как? — задыхаясь, спросил Северус. Прикусив его сосок, Гарри ответил: — Больше, чем ты можешь себе представить. Больше, чем кто-либо когда-либо любил. — Какая самонадеянность, — фыркнул Северус, выгибаясь и подставляя под поцелуи шею и плечо. Он хотел сказать, что невозможно оценить глубину чужих чувств, но тут Гарри, сдернув с него белье, коснулся члена, и все разумные слова выдуло из головы горячим магическим вихрем. — О, Мерлин, — только и смог сказать он. Когда же, подложив ему под задницу подушку, Гарри скользнул вниз и вобрал его член в рот почти до основания, Северусу показалось, что он умер. Горячая, тесная влажная глубина, язык, медленно обводящий головку и ласкающий по всей длине, рука, сжимающая яички, с ума сводящие стоны Гарри, отдающиеся во всем теле сладкой вибрацией — все это сжигало его заживо, сминало и выворачивало. Он чувствовал себя куколкой, которой стало тесно в душившем ее коконе, и вот-вот она разорвет его, чтобы обрести свободу. Оргазм накрыл его, как огромная волна накрывает неосмотрительного купальщика, завертел, заставляя почти испугаться за свою жизнь. Но вот под лопатками глупого человека, спорящего со стихией, оказывается влажный песок, надежные руки обнимают, как самое дорогое, а вместо шума прибоя слышится: — Хороший мой, открытый, нежный, отзывчивый. Мой Северус… Хочется остановить Землю, разбить чертов артефакт, наплевав на все законы магии и жизни, на будущее, которое в таком случае никогда не наступит, и остаться здесь навсегда — на старом диване в обнимку с Гарри. Оставить его себе. Всего, целиком. — Я тебя люблю, Гарри, — получается сказать тихо, на самом краю сладкого забытья. — Люблю. *** С Блэком и Поттером что-то было не так. Северус, проснувшись рядом с Гарри и получив еще порцию ленивых утренних ласк, завершившихся самым приятным образом, был доволен собой и жизнью, а потому фингал под глазом Блэка он заметил только за десертом. Гарри, видимо, тоже обратил внимание на новое украшение холеной рожи наследника, потому что то и дело переводил задумчивый взгляд с него на Поттера. Оба придурка вели себя непривычно тихо, обходясь без своих обычных шуточек. Даже сели раздельно — в центре их живописной группы оказалось пустое место. Леди Вал еще накануне отбыла с визитом к какой-то дальней родственнице, взяв с наследников обещание слушаться Гарри. У Северуса не было совершенно никакого желания поддевать Блэка и вызнавать происхождение его «украшения». У Гарри, видимо, было свое мнение на этот счет, потому что, отодвинув чашку кофе и дождавшись, пока все закончат завтрак, он приказал: — Джеймс, Сириус, ко мне в кабинет. — Вот еще, — буркнул Блэк, складывая руки на груди. — Живо, — бросил Гарри, поднимаясь из-за стола. Северусу стало любопытно, но его никто не приглашал. Понадеявшись, что вечером ему все-таки удастся что-то вызнать, он отправился в лабораторию. Вызнать ничего не удалось. Поттер и Блэк, еще вчера напоминавшие неразлучников, казалось, избегали друг друга. Их смех стал искусственным, а шутки — еще более плоскими, чем обычно. Гарри тоже молчал, и на все вопросы Северуса отвечал, что это не их дело. И Северус перестал настаивать — какое ему дело до размолвки в сплоченных рядах гриффиндорских идиотов, если его экспериментальный состав вот-вот достигнет требуемого совершенства, а Гарри наконец перестал отгораживаться от него высоченной стеной? Правда, дальше уже знакомых ласк (Северус переставал что-либо соображать, когда Гарри к нему прикасался) дело не заходило, но зато можно было часами смотреть на спящего Гарри и мечтать о том, что чертов Резак как-нибудь сломается, и все навсегда останется так, как сейчас. Но время, их с Гарри время, истекало — артефакт, который еще месяц назад ни в какую не хотел сниматься, теперь ослабил свою удавку настолько, что можно было дотянуть его до носа. Не то чтобы Северус очень уж хотел его снять, но дураком и наивным мечтателем он не был — понимал, что рано или поздно все встанет на свои места: Гарри отправится в будущее, а он останется здесь, этого будущего ждать. От несправедливости на глаза наворачивались злые слезы, и с наступлением вечера он все крепче обнимал Гарри, опасаясь, что наутро может проснуться один. Тот, казалось, понимал, что чувствует Северус, старался постоянно быть рядом — в лаборатории, библиотеке, спальне, во время редких прогулок по мрачному саду. — Все будет хорошо, — говорил Гарри, но верилось с трудом. — Ты забудешь меня. Это к лучшему, — шептал он между поцелуями, и от его слов на губах собиралась горечь. — Мы встретимся снова, — обещал Гарри, а у Северуса сжималось сердце при мысли о том, сколько еще ему ждать. Когда бессонные ночи были позади, а чудо-зелье мягко опалесцировало в красивом витом флаконе, Северус без особого удовольствия осмотрел себя в зеркале и решительно толкнул дверь в комнату Гарри. Тот поднял глаза от очередного тяжелого тома и улыбнулся. — Я хочу, чтобы и ты был у меня первым, — не давая себе передумать, выпалил Северус и откинул одеяло со «своей» стороны кровати. Через секунду добавил ни к тому ни к сему: — Блэк с Поттером целовались в библиотеке. *** Гарри отложил книгу и сжал переносицу пальцами, как делал он сам, когда пытался собраться с мыслями. — Что? — Северус прижался к нему сбоку и положил руку ему на голый живот. — Ты вывалил на меня две даже по отдельности шокирующих новости и теперь искренне не понимаешь, чего я «завис»? — Вроде, профессиональные военные должны быстро осваиваться в новой обстановке и соображать, как… — Знаешь, одно дело, когда тебе в маг. рацию орут: «Прорыв в шестом сегменте» и тут же «Берем засранцев», и совсем другое — «Поттер с Блэком целуются, трахни меня, Гарри». — Часть с Поттером и Блэком можно пропустить, — чуть покраснев, ответил Северус. — Или мне попросить… настойчивее? — он опустил ладонь с живота ниже и сжал его член через тонкую ткань пижамных штанов. — Ты терпеть не можешь просить, — откинувшись на подушки, ответил Гарри. Северус фыркнул и, ощущая какую-то бесшабашность, прижался губами к его пупку, лизнул гладкую кожу и, решившись, потянул вниз резинку штанов. Он еще ни разу толком не видел член Гарри — забывал обо всем на свете сразу же, стоило им оказаться в постели или просто наедине. Их близость еще была для него чем-то экзотическим, волнующим и смущающим, к тому же, активные действия в основном исходили от Гарри. Северус же еще никогда… — Уверен? — только и спросил Гарри, перебирая его волосы. — Глупый вопрос, — шепотом ответил Северус, облизав губы. Член вызывал… восхищение. Большой, крепкий, шелковисто-упругий. Осторожно проведя по всей длине, Северус коснулся губами блестящей головки. Гарри тихо застонал и шире развел колени. Северус никогда не думал, что чужое удовольствие может так возбуждать. Приносить острое, чувственное удовлетворение. Наблюдая, как Гарри в кулак собирает одеяло и запрокидывает голову, он обхватил губами нежную плоть и обвел ее языком, заставив любовника хрипло, почти жалобно застонать. Он очень боялся сделать что-то не так, но, судя по реакции Гарри, все было более чем хорошо. А потому, осмелев, он принялся за него всерьез: крепко обхватывая губами, обводя языком и помогая себе рукой. Вкус не был противным, как втайне опасался Северус, хотя сам Гарри с большим удовольствием ласкал его подобным образом. Член в его руках мягко запульсировал, и Северус, лизнув по всей длине, постарался вобрать в рот как можно больше. — Ч-ш-ш, — Гарри осторожно отстранил его и пережал свой член у основания. — Подавишься с непривычки. — Откуда у меня возьмется привычка, если ты останавливаешь меня в самый интересный момент! — возмутился Северус, снова принимаясь за дело. — Се.в.рс… — невнятно простонал Гарри и выгнулся, пытаясь то ли оттолкнуть Северуса, то ли притянуть его еще ближе. Во всяком случае длинные волосы юного исследователя оказались намотанными на внушительный кулак. Горло обожгло пряно-соленым, и Северус от неожиданности закашлялся. Сперма потекла по подбородку, попала на щеку и волосы. Гарри притянул его к себе, целуя. Очищающее прокатилось по телу теплой волной, и Северус тут же забыл о досадной неудаче: возбуждение захлестнуло его с новой силой. Он задыхался, отчаянно стонал, выгибаясь под руками и губами Гарри, кожа стала такой чувствительной, что, казалось, он вот-вот умрет от переизбытка чувств. Накативший оргазм вышиб дух, в глазах потемнело. Очнулся он на широкой груди, мерно вздымавшейся под его щекой. Гарри гладил его по волосам, и в этом движении было столько нежности, что на глаза наворачивались слезы. Северус всегда был слишком чувствительным, и обидное прозвище, данное ему мародерами, было отчасти заслуженным. — Очнулся? — голос Гарри звучал у него в груди причудливым эхом, как раскаты далекого грома. — Да, — хрипло отозвался он. — Как тело переносит такие перегрузки раз за разом? — Ты просто еще очень молод, Северус, а оттого воспринимаешь все острее и ярче. Когда-то, до магического совершеннолетия, я тоже раз за разом вырубался под тобой, сидел на твоей магии, как на галлюциногенных зельях, дурел от одного вида твоей шеи, рук, обнаженной кожи. С ума сходил по твоим губам, мог часами просто смотреть на тебя. — А я? — Ты старше меня, к тому же жизнь научила тебя скрывать эмоции, не показывать слабость. Потому поначалу мне казалось, что ты терпишь меня, как неизбежное зло, как милого, но надоедливого щенка, постоянно впутывающегося в неприятности и портящего дорогие ингредиенты. Но потом я подхватил какую-то хитрую магическую лихорадку и сквозь бред услышал тебя. В твоем голосе было столько нежности и страха, что я сначала не поверил в то, что слышу именно тебя. Мой бесстрашный, несгибаемый Северус умолял меня потерпеть, называл ласковыми прозвищами, чего с ним… с тобой отродясь не бывало. И тогда я понял. В этом весь ты — снаружи камень, внутри огонь. Как алтарь Блэков. Северус слушал и не верил, что это все о нем. Он был готов называть Гарри ласковыми прозвищами с утра до ночи, ходить за ним хвостом или же молча молиться на него. Он не ощущал себя ни бесстрашным, ни несгибаемым, ни хладнокровным. Скорее — рабски зависимым от своего красивого, магически сильного и невероятно сексуального любовника. И он сильно сомневался, что когда-нибудь это изменится. Сколько бы ему ни пришлось пережить, вряд ли он когда-либо сможет ровно относиться к Гарри. Наверное, он просто научится скрывать чувства. Или начнет стесняться их, как позорной слабости. — Я… я тебя люблю, Гарри. Тебя невозможно не любить. И никогда, слышишь, никогда это не изменится. Ни через двадцать, ни через тридцать лет. — Я верю тебе, — Гарри подтянул его выше и поцеловал. — Я знаю, что мы любим друг друга. — Так ты… выполнишь мою просьбу? — вернулся к интересующей его теме Северус. — Я не уверен, что это хорошая идея, — Гарри обнял его крепче и, завернув в одеяло, пресек протесты поцелуем. — Полноценный секс с проникновением — печать, магическая метка, которую невозможно убрать ни одним известным мне ритуалом. Ты… пожалеешь о том, что мы связаны. Даже не будешь знать, отчего у тебя не складывается с другими. — Я не хочу других, — упрямо возразил Северус, выворачиваясь из плотного кокона, в который упаковал его Гарри. — Я хочу тебя. Хочу быть твоим. — Двадцать лет, Северус. — Мне наплевать. Ты мой, а я… я твой. Если хочешь, конечно, — менее уверенно закончил он. — Хочу, — Гарри провел кончиками пальцев по его губам. — Очень хочу. Но ты всегда говорил, что потакать собственному эгоизму… — Хорошо, полезно и правильно. Если даже ты сам не потакаешь своим желаниям, то какого черта надеяться, что кто-то другой возьмет их в расчет? Здоровый эгоизм — основа жизни нормальной личности. Гарри рассмеялся и прижал его к себе. — Изворотливость — основная черта слизеринца, верно? — Верно-верно. Давай же, Гарри. Давай, сделай меня полностью своим. Он потерся о него всем телом и через мгновение оказался прижатым к постели. Гарри целовал его, одновременно стягивая с них обоих пижамные штаны. Как ему удавалось с таким стояком оставаться многозадачным — Северус не понимал. Еще через минуту он перестал понимать вообще что-либо.