Великолепная пятерка

(От первого лица) Драко Малфой. Я, как в любой другой свободный час, лежал и пялился в потолок. Да, то что я пережил сегодня, давало пищу для размышлений. Ну, во-первых, я не закатил истерику и не упал в обморок, когда увидел их вместе. И слава Мерлину! Не хватало еще, чтобы о моем состоянии знала вся школа. Хотя, мне все равно. Наверное, по мне не скажешь, что я здоров. А это значит (т. е. то, что я не сорвался), что я стал сильнее. Мой целлофановый мешочек с осколками не лопнул от ярости и обиды, наоборот, они вылились наружу. Следствием чего, собственно говоря, служила моя перебинтованная рука. Значит, я научился справляться со своими чувствами, научился их контролировать даже без зелья. Хотя, конечно, без него сегодня не обошлось. Во-вторых, она отвергла этого выскочку-с-БОЛЬШИМ-сердцем. Она сказала, что любит меня. И, черт возьми, это было приятно. Вакуум внутри снова стал теплее. Она не будет водиться с кем-то другим, она будет ждать меня! А это значило, уже в-третьих, что я не ошибся. Что доказывало, это уже в-четвертых, что я ее понимаю и люблю. Хотя, мне совершенно не нужны были доказательства моей любви к ней. Я знал это. Я чувствовал это каждый раз, когда смотрел на нее, и тогда, несколько месяцев назад, и сейчас. Самое сильное чувство за всю мою жизнь - любовь. И любовь именно к ней, не к матери, не к тем троим, по которым я скучал, насколько мог скучать, а именно к ней. Любовь до дрожи в кончиках пальцев, любовь, которая накрывала с головой, любовь, которая не позволила сломаться окончательно, любовь, которая заставляла надеяться, ждать. Любовь, из-за которой рвался этот чертов целлофанлвый мешочек, любовь, которая уносила меня далеко-далеко, когда я целовал ее. Любовь была одновременно самым лучшим и самым разрушающим чувством моей жизни. Но, как не пародаксально, именно любовь разрушила, но и она же и заставляла бороться, надеятся и жить дальше. Ну, как-то так. Вы спросите, когда я успел стать таким романтичным дурачком? Сам не знаю. Иногда странные мысли приходили мне в голову. Может, на этот раз, они пришли из-за того удовлетворения, которое я ощутил, когда, уже, кажется, в-пятых, ударил Томаса. Отчасти я сделал это потому, чтобы заткнуть ему рот, потому что, уже в-шестых, я не был папенькиным сынком уже больше года, а отчасти потому, что ОН клеился к НЕЙ, а ОНА была МОЕЙ. Он прикасался к ней, приобнимал за талию, и гадко ухмылялся. Он трогал ее. И все бы ничего, только она этого не хотела, а он не отставал. Наконец-то мне предоставился случай быть полезным и защитить ее. Но все мое довольство собой куда-то улетучилось, когда я вспомнил то, о чем он говорил. Она кричит во сне, ей снятся кошмары, она плачет. И все это из-за меня! ИЗ-ЗА МЕНЯ, черт возьми. Я хотел уберечь ее, но сделал только больно. Мерлин, как же все было просто еще несколько месяцев назад! Как же я не ценил нашу, тогда относительную, но свободу. Когда я мог обнимать ее, целовать, помогать. Когда мог делать ее счастливой, а не несчастной, как теперь. Наверное, она просто смирилась, и верила в лучшую жизнь потом, как и я. Потому что так было легче, так была надежда. И станет она реальной или нет, все зависело от нас самих.