Just let it be

- Эй, парень, ты как? Вставай-ка! Удивительно, что именно с этих простых слов всё началось. Именно с какой-то из больших перемен, с растолканной компании обозлённой шпаны, с грязного кафеля и потёртых светлых стен школьного туалета. С протянутой ладони, с выбитых стёкол очков, синяка под глазом и разбитой губы. С кофейно-карих глаз, полных слёз, отчаяния, какой-то детской надежды и, в то же время, недоверия, с дороги до медпункта. Ты тогда показался мне совсем мелким. Так оно, впрочем, и было - только восьмой класс, пятнадцать лет, в то время как я учился последний год и готовился переступать порог совершеннолетия. Мы вообще оказались полными противоположностями друг друга. Если меня одноклассники любили и даже уважали, ты был тем самым "изгоем". Догадаться нетрудно - когда я спросил, за что те ребята невзлюбили тебя аж до подлянки в туалете шестеро на одного, ты только пусто пожал плечами, а в глазах помутнело тяжёлой печалью. Если я вытягивал учёбу только на "кое-как", ты являлся круглым отличником. Ну и, конечно, если я был голубоглазым шатеном, то ты походил на маленького грачонка - кареглазый брюнет, вечно растрепанный, со смуглой кожей и тонким голосом, ниже примерно на голову. Робкий и какой-то запуганный - даже на жест помощи ты отвечал опасливо и неуверенно, точно переступая через самого себя. Уже на этом нам стоило бы расстаться, но, должно быть, "сказочный добродетель" меня ещё не отпустил и я, подхватив тебя под руку и прижав к себе за пояс (тебя слегка передёрнуло), повёл в медкабинет, наплевав на любопытные взгляды окружающих. Тогда я почему-то не думал, что меня могут засмеять или завалить вопросами. Зато чувствовал лихорадочный озноб, прошибающий тебя насквозь, видел распахнутые глаза и расширенные зрачки, точно в непроглядной темноте - разбитые очки так и остались лежать на холодном кафеле. Слипшиеся от слёз ресницы, набухающий под глазом синяк, струйка подсохшей крови, стекающая по подбородку, спутанные, торчащие во все стороны волосы и слабая, неверная походка. Знаешь, тогда ты показался мне ещё и до жути хорошеньким. Может быть поэтому, доведя тебя до нужной двери, ещё и дожидаюсь, пока не выйдешь, просто чтобы узнать твоё имя. "Руслан". Что ж, тебе идёт. Пожимаем руки. Разумеется, не для того, чтобы лишний раз коснуться тебя. Хотя когда твои холодные тонкие пальчики смыкаются на моих, отчего контраст - моей широкой ладони и твоей, хрупкой, обтянутой нежной гладкой кожей - проступает ещё более явно, сердце заходится, словно у озабоченного мальчишки. Потом распрощались, разошлись по занятиям. И я сжимаю руки в кулаки, точно так получится удержать твоё тепло. Вздрагиваю от собственных мыслей, будто возвращаясь в эту реальность только сейчас. Пьянишь ты не хуже дешёвого алкоголя на подростковых вписках, чертёнок… Мы не могли сдружиться. Это было бы бессмыслицей. Вообще-то, друзей из общего количества просто знакомых я выбирал достаточно расчётливо, и ты на эту роль не подходил ни по одному параметру. Но в этот же день я увидел тебя после уроков в школьном дворе у ворот, снова в окружении, видимо, одноклассников. Такие сцены нередко мелькают в американских фильмах о нелёгкой жизни подростков-неудачников, и честно говоря, вживую я такое наблюдал впервые. Сам ты был бледнее мела, взгляд панически метался в поисках пути к отступлению, а руки крепко прижимали к груди какую-то книгу. Те же посмеивались, переговаривались, периодически подталкивая тебя в плечи, заставляя вздрагивать. Я и сам себя не понимал в тот момент. Просто бросился навстречу, прогремев самой суровой нотой из всех, что имел, что-то банальное, но действенное, вроде "а ну отвалите от него". На голос обернулись все, включая тебя. Вот тогда-то я и понял, что солнышко. Никогда и ни у кого больше глаза не наполнялись таким блеском - милое смятение и радость пополам с облегчением - при виде меня. Ничего сложного в том, чтобы разогнать уродов дважды не было, но ты смотрел на меня чуть ли не как на храброго рыцаря в сияющих доспехах, заставляя хотя бы на пару мгновений ощутить себя, чёрт возьми, невероятно особенным. - Проводить тебя до дома? - спрашиваю тихо, заправляя пару выбившихся прядей тебе за ухо, немного наклоняясь. Ты улыбаешься смущённо, пряча взгляд и кивая. Ты вообще не был разговорчив до поры до времени. В тот вечер не обронил ни слова. Ни когда я аккуратно стянул с твоего плеча рюкзак, закидывая уже на своё, ни когда взял тебя за руку, и мы вместе неспешно зашагали по мощёной светло-серым кирпичом дорожке. Только когда мы дошли до подъезда ты, мимолётно оглядевшись и вскочив на носочки, обхватил меня за шею, шепнув короткое "спасибо" и неловко мазнув по щеке губами, отчего потребность дышать и нормально воспринимать хоть что-то у организма отпала сразу. Отстраняешься даже неприлично быстро, и, исчезая за железной дверью, хихикаешь, просияв на прощание и быстро бросив "квартира тридцать пять, класс - восьмой «В»". Ладно. Хотя я бы нашёл тебя и так. Обязательно нашёл бы. Тянулись дни. Я просыпался на час раньше, чтобы успеть забежать за тобой, откуда мы вместе шли к школе уже пешком. Старался подходить к тебе на каждой перемене, после занятий провожал до дома, даже если количество уроков у нас не совпадало - либо я ждал тебя, либо ты меня. Я подносил твою сумку, мы брались за руки, и, пока никто не видел, ты обнимал меня за шею и дарил по лёгкому поцелую. Пару раз даже чмокнул в губы, при этом заливаясь краской. В те дни я засыпал с глупой, но исключительно счастливой улыбкой на лице. Ты был действительно чудесным. Самым настоящим солнышком, лучиком света в пасмурном питерском небе. И во всей моей жизни. Никогда не обходилось без слухов. Уверен, тебя донимали точно так же. Совершенно незнакомые с чувством такта люди. Каждый буквально считал своим долгом без капли стыда и напрямую вопросить: "А кто тот парень? А вы пара?". А я молчал. Да. Пара. Пара друзей, позволяющих себе чуть больше, чем все остальные. Мы были абсолютно разными. Наши имена смело можно было заносить в словарь антонимов. Полные противоположности. Единственное, что нас связывало - мы оба считали себя натуралами. Какая ирония. Просто я не мог без тебя, а ты не мог без меня. Поэтому мой уход из школы ничего не значил. Мы созванивались каждый вечер, по выходным мотались друг к другу в гости, либо погулять вместе в городе, и завели общее дело. Снимали и выкладывали разные игровые видюшки под одинаково глупыми псевдонимами. Это даже приносило отдачу, да и нам нравилось. Возможно, иногда я слегка увлекаюсь с этим вот "нам". В ютуберских дуэтах такое нормально: нет Викмана без Пумбы, точно так же, как и Пумбы нет без Викмана. Но уж больно часто это выходит за рамки сети. И, знаешь, понимаю, что вполне оправданно. Понимаю, когда наигрываю на гитаре, не напрягаясь вовсе, какой-то простенький мотивчик несколько раз, позволяя тебе запомнить получше. Ты же неотрывно, по-детски внимательно, с искренним интересом, наблюдаешь за моими пальцами, легко перебирающими струны. - Запомнил? - спрашиваю я, закончив. Ты решительно киваешь, я аккуратно передаю тебе инструмент. Разумеется, ты не запомнил. Мучаешь гитару минуты три, пытаясь вытянуть что-то похожее, а после, оставив ту в покое на некоторое время, складываешь руки на груди, цокнув языком и протянув наигранно капризно: - Да нифига! Покажи ещё раз! И я вновь устраиваю инструмент на коленях, терпеливо отыгрывая всё ту же мелодию. Потому что каждый раз, когда мы передаём её друг другу, наши пальцы слегка соприкасаются, а ты, несмотря на скудноватые успехи в обучении, улыбаешься тепло-тепло. За окном догорают последние лучи заката, он сегодня прекрасный - яркий и ясный, какого давно не было. Но не до него сейчас. Твой взгляд этим вечером согревает куда ощутимее. Дуешь на потёртые с непривычки подушечки пальцев, бурча что-то вроде "больно-то как". Откладываю гитару в сторону, подсаживаюсь ближе, забираясь на диван с ногами, как и ты, оказываясь ровно напротив. Беру твои запястья в свои ладони, принимаясь то бережно разглаживать покрасневшую кожу, где чётко проглядывались неглубокие следы от струн, то просто обводя костяшки, любуясь твоими изумительно длинными пальцами и тонкими дорожками синеватых вен, уходящих под закатанные рукава рубашки. Руки у тебя красивые - тут хоть натурал, хоть нет. Ты замираешь. Кажется, даже перестаёшь дышать. А всё-таки что-то от того робкого мальчика, избитого в школьном туалете, в тебе осталось. Робкого мальчика, так легко открывшегося мне… В следующее мгновение уже едва не кидаешься на меня, посмеиваясь высоко, чуть пискляво, но ни разу не противно. Обхватываешь руками крепко, почти жадно, насильно заваливая на спину. Нависаешь надо мной с неприкрытым торжеством, ловя взгляд. Выдерживаешь паузу в пару секунд и целуешь - легко, коротко, отрывисто, мимолётно. И, понятное дело, краснеешь, а я прижимаю тебя к груди, вздохнув. Да, наедине - не на камеру - ты всё тот же. Ёрзаешь недолго, устраиваясь удобнее, прикрывая глаза. Глажу тебя по волосам - специально приподнимаешь голову, довольно жмурясь, подставляясь. Какая же ты прелесть… Аккуратно прихватываешь запястье, прижимаясь к ладони щекой. - Я люблю тебя, - вздыхаешь. - И я тебя, солнышко. Хмуришься едва заметно. На запись наверняка бы стал возмущаться, хотя, разумеется, ты совершенно не против. Друзьями мы быть никак не могли - настолько разным людям практически невозможно сойтись. А вот влюбиться друг в друга с самой первой встречи - это всегда пожалуйста.