***
Томас задумчиво крутил в руках телефон и исподлобья поглядывал на не менее озадаченного Ньюта, смотрящего на него как-то слишком обреченно и загнанно. После этого телефонного разговора на кончике языка осталось неприятное послевкусие, а на грудь давило, как обычно бывает, когда смешивается отчаяние, неловкость и сумбурные мысли о возможности собственного идиотизма. В общем и целом, Хорхе, которому как раз звонил Томас, был прав. Седоватый, умный и расчетливый мужчина, нашедший себя в нише журналистского дела умел задавать правильные вопросы и заставлять человека чувствовать себя полным кретином, осознающим, что не догадался задать подобное самому себе. Хорхе был умен и критичен, всегда думал наперед и в пользу собственной выгоды, чем невероятно бесил Томаса, но все же вызывал невольное уважение. Первое, что спросил журналист, это было «Ты сам это видел?». Отрицательный ответ Хорхе воспринял ироничным хмыком, еще раз выслушав сбивчивые объяснения звонившего ему парня о том, что у них документы и признание очевидца, он перекрыл одним лишь высказыванием, что бумажки-свидетели это, конечно, хорошо. Но такое дело требует во-первых, третьего независимого источника, а во-вторых информации в реальном времени. И пока таковую не представят, он не будет рисковать своей задницей и карьерой ради дела, которое может оказаться полной лажой, потому что все это — очень сильно смахивает на здоровую такую фальшь, приправленную перцем брехни. И слишком хорошо все складывается. «Вот если бы ты лично удостоверился, что же это, черт возьми, было, я бы без раздумий пустил этот сюжет по всем каналам», — в конце добавил Хорхе и отключился, даже не дослушав возмущенные вопли в конец взбешенного такой пофигистичностью Томаса. Немного побесившись, перекурив все то что, что ему было сказано, Эдисону пришлось все же признать, что мужчина был прав. На данный момент у них были документы отданные хрен пойми кем, хакнутые каким-то неведомым пацаном, который был хрен пойми где; бывший сослуживец, который пусть и был хорошим парнем, но война — это такое дело, где каждая личность может измениться за считанные секунды, а крыша поехать на север без предупреждения. И если бы Хорхе не доверял Томасу, то послал бы еще на первых словах, а так… А так у них есть зацепка. Осталось только убедить Ньюта очередной раз поставить на кон все, что у них есть ради правды. Иначе кто, если не они? — У тебя есть вертолет? — задумчиво спросил Ньют, теребя кожаный браслет на руке и уставившись серьезным взглядом в пол. Томас, успевший его неплохо изучить, знал, что это выдает крайнюю степень британца с головой, от чего только понятливо усмехнулся, вынырнув из своих мыслей, когда блондин подал голос. — Найдем, — делано беспечно бросил Томас, вставая с кресла, — не думаю, что это будет так же сложно, как придумать, почему мы завтра не выйдем на работу, — поймав понимающую полуулыбку Ньюта, брюнет продолжил, — или не менее актуальная проблема, волнующая меня сейчас даже больше, чем очернение имен моральных уродов. — Я просто не представляю, что может быть хуже этого, — помрачнел Ньют и с готовностью камикадзе посмотрел на напарника, — но все же рискну узнать, что это может быть. Томас вопреки всем ожиданиям закинул голову и громко расхохотался, разбивая накопившееся напряжение на мелкие осколки и заставляя уголки губ Ньюта нервно дернуться. — Жрать я хочу зверски, вот что! — сказал Томас и, услышав облегченный вздох Броуна, а следом сдавленное шипение «напугал, с-сука» и, интуитивно почувствовав, что задница сейчас будет бита близлежащей подушкой, спешно ретировался на кухню, со смехом вызванивая первую попавшуюся пиццерию, чтобы впихнуть в себя пару тысяч калорий нездоровой еды. Ньют же остался стоять в комнате буквально чувствуя, как становится легче дышать.***
Шум и грохот в вертолете были почти невыносимыми, а разговаривать можно было только жестами, ибо сорвать глотку ровно через пол минуты никто особым желанием не горел. Впрочем, никто из них двоих и, тем более, пилота, на задушевные разговоры не были настроены. Особенно сейчас, когда паника сухим комком засела где-то в глотке и не хотела никуда проходить. Кровь шумела в ушах, а адреналин застилал белой пеленой глаза, заставляя крепче сжимать ствол автомата и стараться не броситься на стену в попытках выскрести себя из этой летающей консервной банки. Томас смотрел на Ньюта, сейчас замотанного по самые уши в камуфляжную форму, с тяжеленными берцами на тонких, как будто у недокормленного подростка, ногах; на светлые волосы, сейчас отливавшим грязным золотом и растрепанные сухим, обжигающим высокие скулы, ветром волосы; на пронзительные темные глаза, сейчас с необычайным упорством смотрящим куда-то туда, сквозь железный пол вертолёта; на пальцы в черных перчатках, подрагивающие от нервов и решимости и просто понимал, что если [когда] они выживут, он обязательно скажет все, что за долгое время накопилось внутри. Ньют обязан все знать, потому что это не честно, отдавать всего себя и не получать ничего взамен. Он должен знать, что Томас беспечный придурок, но положит жизнь ради своего напарника, ради друга, ради свой первой настоящей… — Блять, — панически заорал пилот, судорожно нажимая на все кнопки, до которых дотягивался, — блять, это что вообще такое? — в голосе мужчины отчаянно прослеживалась неприкрытая паника, что заставило парней разом подскочить и кинуться ближе к лобовому стеклу, чтобы прояснить обстановку. — Что происходит? — изо всех сил заорал Томас, пытаясь понять, что творится на радаре, но видел лишь какую-то муть, не поддающуюся расшифровке. — Кто-то перехватил управление вертолетом. Мы снижаемся, — заорал в ответ пилот и еще яростнее застучал по кнопкам, попутно пытаясь настроить частоту, чтобы послать хоть какой-то сигнал помощи или, в розовых мечтах, получить хоть какой-то ответ на животрепещущий вопрос «какого хера происходит?». Мужчин накрыла паника, когда окончательно отказали все системы, на прощание издав очень мерзкий и не предвещающий ничего хорошего писк, и они, как на радиоуправляемом вертолётике размером «один к одному» стали спускаться прямо посреди пустыни. Из-за поднявшегося вихря песка и пыли, Томас лишь примерно различал силуэт метавшегося, как тигр по клетке, Ньюта, и пытался прикинуть, что вообще могло пойти не так и кому это могло понадобиться. Но результаты его аналитической процедуры никак не могли радовать. К моменту, когда вертолет все же приземлился, Томас успел наглотаться такого количества песка, что можно было не завтракать ближайшие месяца четыре, а залепленные тем же самым мерзким песком глаза, как бы он их не зажмуривал, помешали ему достойно среагировать на грубую силу, когда его скрутили и вышвырнули на землю. Дело было плохо. Первое, что увидел Томас, когда все же откашлялся и продрал глаза, это наспех сооруженный военный лагерь, сплошь и рядом заставленный ящиками с контрабандой и газом. А еще палящее солнце и того, кого видеть хотел меньше всего на этом свете, — Галли Бетраера. За те годы, что они не виделись, Галли не похорошел. Скорее, стал более уродливым, чем мог бы быть. Рассеченная бровь, некрасивый продолговатый шрам на щеке, искаженная презрительная ухмылка и совершенно безумные глаза — вот что из себя представлял старый знакомый, бросивший Томаса в самое пекло ада из осуждения и презрения. Галли возвышался над Эдисоном, упиваясь своим превосходством и даже не пытаясь скрыть это. — Рад снова встретиться, ублюдок, — выплюнул Галли, когда Томаса рывком подняли с земли, заломив ему руки за спину и обшаривая в поисках оружия, — ты не представляешь, как долго я ждал, чтобы увидеть тебя такого. Униженного и размазанного. Томас не ответил, лишь сцепил зубы и упрямо смотрел в лицо, которое так хотелось разбить. Превратить собственными кулаками в кусок мяса и остановиться только когда тот издаст последний хрип и умрет, корчась от боли. Не дождавшись ответа, Галли перевел взгляд на валяющегося поодаль Ньюта, слабо пытающегося отбиться от крепкой хватки огромного бугая, который отпихивал ногой уже безжизненное тело пилота, с явным удовольствием наступая на кисть и слыша треск костей под ногой. — А вот и наивный сердобольный инострашка, — хохотнул мужчина, коротко распоряжаясь, — связать, им займемся потом. На первое у нас сладкая месть, — он повернулся к стирающему в пыль зубы Томасу и, скрестив руки на груди, сказал, — прежде чем я тебя пристрелю, не очень дорогой друг, я бы хотел объяснить, где ты прокололся. — Просто застрели меня и избавь от своей мерзкой рожи, — прохрипел Томас, делая попытку вырваться из захвата, на что держащий его человек лишь сильнее заломил пленнику руки и, кивком подозвав еще одного, крепко завязал руки и ноги теперь уже и Эдисону, заставив рухнуть на землю как мешок с картошкой, после чего презрительно пнув, отошел на пару шагов, предоставляя боссу разбираться с жертвой самостоятельно. Галли критически осмотрел раскинувшийся перед ним вид, после чего хмыкнул, и кивком отправив пару людей в шатер, наконец, заговорил. — Видишь ли Томас, — протянул мужчина, — ты воплощение всего того, что я ненавижу. Такой весь правильный идеалист, преследующий свою сраную голубую мечту о мире и демократических ценностях. Ты всю мою жизнь мешался под ногами, сам того не понимая отправляя все мои планы прямиком к чертям, — Галли сузил глаза, — тебя все время несло в какие-то сраные дебри нахрен никому не нужного правосудия. Ты срывал мои многомиллионные контракты, убивал моих партнеров, сажал за решетку моих подчиненных. Ты огромная заноза в моей заднице, Эдисон. Томас поморщился, раздумывая над тем, где же все же прошла эта грань, между хорошим убийцей и умалишенным маразматиком, которым стал Галли. — Кроме меня еще есть толпа народу, которые борются за все эти идеалы, — вслух сказал Томас, бесстрашно поднимая глаза на идиота, возомнившего себя центром мира, — я выполняю свою работу, и не мои трудности, если твои идеалы не совпадаю с моими. — Да посрать, — расхохотался Галли, — я вырежу всю вашу шайку, один за одним, потому что мне омерзительны ваши попытки спасти это каличное, прогнившее человечество, заслуживающее только то, что они сейчас получают — пулю в голову и кандалы рабства. Эта масса настолько тупа, что не замечает лажи перед своим носом, предпочитая хавать все то, что им преподнесут специально обученные скармливать говно люди. И ты идиот, если борешься за них. Впрочем, — мужчина хмыкнул, — не сильно отличаешься от них же. Это надо было поверить, что малолетка может достать такие документы. Идиот. Впрочем, Арис тоже неплохо так повеселился и вполне морально удовлетворён результатом. — Что? — опешил Томас, успевший уже открыть рот, чтобы заорать, чтобы Галли наконец заткнулся и перестал вливать в его уши свои псевдо маргинальные рассуждения. — Именно то, что слышал, — донеслось сбоку от Томаса и тому пришлось скосить глаза, чтобы увидеть восемнадцатилетнего тощего паренька, яростно смотревшего на него, — прежде чем ты сдохнешь, я сломаю тебе каждую кость, чтобы ты ощутил то, что чувствовала она, когда ты ее бросил. — Кто «она» и что тут вообще происходит? — взорвался Томас, бессильно пиная воздух и понимая, что еще чуть-чуть и он самонейтрализуется на силе горения по той простой причине, что его окружают одни сумасшедшие идиоты, явно решившие разобрать его мозг по кусочкам, — что за хуйню вы оба несете?! — Тереза, — заорал Арис, со всей силы пиная в бок ногой лежащего на земле Томаса, — я любил ее, а ты, гребаный ублюдок, разбил ей сердце. Я видел, как она страдала, я видел, как ей было плохо, как она каждый вечер напивалась и как ей пользовались. И все из-за тебя, эгоистичный мудак, — Томас очередной раз сцепил зубы и дышал через нос, перенося тупые удары, градом сыпавшиеся на него от разъяренного малолетки. Это было в крайней степени абсурдно. Галли неспешно приблизился к тяжело дышащему Арису и, положив руку ему на плечо, отшвырнул его подальше от своей жертвы. — Как ты понимаешь, мальчик безответно влюблен, — насмешливо произнес мужчина. — Не знаю, что ты там натворил, Томас, но он очень сильно жаждет твоей смерти. Впрочем, мне это только на руку. — Какие же вы тут все психи, — продышавшись, выдавил из себя Томас, открывая глаза и заходясь в судорожном кашле, — из-за какой-то бабы связаться с этим подонком? — он перевел взгляд на растерянного Ариса, глаза которого тут же снова вспыхнули яростью, — это блять даже не смешно. — Ах ты… — Арис снова попытался кинуться к Томасу, но тут его уже перехватил один из солдат, грубо оттащив и кинув на землю. Галли презрительно проследил за этой сценой и удовлетворённо кивнул. — Уймись, карапуз. Думаю, тебе хватит и того, что ты увидишь, как он сдохнет. А с тобой, — Бетраер перевел взгляд на брюнета, — мы еще не закончили. Ты ведь даже не знаешь самого главного. Я знал, что твоему дружку нужен будет второй источник, чтобы начинать чесаться и Бен, ох, бедный старик Бен, подходил на эту роль как нельзя лучше. Видишь ли, его не один раз хорошенько приложило. Да так, что после последнего раза у бедолаги образовались провалы в памяти. А уж дальше было дело за малым: внушить ему, что он причастен ко всему этому, выковырнуть наружу его обостренное чувство вины и просто ждать, когда его совесть загрызет настолько, что он, как истинный герой, станет жертвой «во имя правды». — Галли расхохотался, — Как же я люблю этот дешевый героизм. — Ну ты и мудак, — выплюнул Томас. — Насквозь прогнивший, слетевший с катушек мудак. Но ты никак не поймешь одного — таких как я много. И если не я, то кто-то другой найдет тебя, поймает и с огромным удовольствием отправит гнить в тюремную камеру. Галли усмехнулся, дернул плечами и насмешливо посмотрел на Эдисона. Затопившее радужку безумие сейчас изо всех сил прорывалось на волю, отчего Томасу стало вдруг очень страшно. — Да мне посрать, — бесцветно сказал Галли, возводя курок и направляя дуло пистолета прямо в голову распростертого перед ним мужчины, — Прощай, Томас. Я не буду скучать. Раздался оглушающий выстрел.