Формула-О (Formula Exol)

Конец света — это когда больше нет надежды. Просто нет.

Глава 12 — 2

Чонин слегка пожал плечами, прошёл мимо Ханя к двери, ведущей в сад, и прикрыл её. Хань после уставился на босые ступни Чонина, утопавшие в длинном ворсе ковра. Пялился до тех пор, пока не осознал, что Чонин уже стоит напротив него. Хань с трудом сглотнул, бессильно отметил, что собственное тело снова отреагировало на близость альфы, хотя никто об этом не просил, затем медленно поднял голову, чтобы посмотреть Чонину в лицо. В тёмных глазах цвета кофе застыл немой вопрос. Ну конечно... Хань ведь сказал, что разыскивал Чонина, но не сказал, зачем. Срочно требовалось придумать достойный повод, но этот повод, скотина такая, упорно не придумывался. В голову вообще никакие мысли не лезли, кроме одной. Что у Чонина полные губы изумительно красивого рисунка. Такими только и делать, что целовать или улыбаться. Использовать их для иных целей просто грешно. Но сейчас Чонин Ханю не улыбался. И не целовал. Впрочем... какого чёрта? Чонину можно, а Ханю нельзя, что ли? Вот ещё! Хань, поражаясь собственной смелости, тронул пальцами край белого полотенца. Мягкая ткань послушно соскользнула с узких бёдер. Хань сжал концы полотенца и накинул его на шею Чонину, плавно потянул к себе, заставляя немного наклонить голову. Ровно настолько, чтобы их губы соприкоснулись. Поцелуй начал Хань, а продолжил Чонин, перехвативший инициативу. Хань плотнее обхватил губами проворный язык, посасывая его и легонько касаясь кончиком языка собственного, поддразнивая и намекая, что хочет большего. Выпустив полотенце из рук, обнял Чонина и слабо застонал, ощутив прикосновение левой ладони Чонина к пояснице, а правой — к шее. Чонин медленно сдвинул правую ладонь выше, запустил пальцы в волосы Ханя, чуть сжал, притягивая к себе ещё ближе — так близко, насколько это вообще было возможно, и превращая без того глубокий поцелуй в нечто запретное и непристойное. Его быстрый язык двигался уверенно и настойчиво, откровенно. Так откровенно, что это уже само по себе походило на полноценный секс. Хань прикрыл глаза и откинул голову назад, подставляя шею под горячие ласки. Пылкие прикосновения, жар и влага, осторожность и жадность... Чонина, похоже, совершенно не беспокоило, что на светлой коже Ханя останутся выразительные следы, и что это непременно заметят другие, и что догадаются, как именно эти следы появились и в результате чего. — Ифань тебя прикончит... — с трудом выдохнул Хань, запутавшись пальцами во влажных волосах Чонина, но вопреки собственным словам сильнее откинул голову назад, чтобы Чонину удобнее было оставлять свои метки на изящной шее. — Пусть попробует, — пробормотал Чонин и продолжил делать своё "чёрное дело", правда, на пару секунд прервался, чтобы добавить: — И ты сам хочешь этого, я тебя не заставлял. — Первый раз не считается? — хмыкнул Хань, но тут же вновь тихо застонал, потому что Чонин куснул его за нежную мочку, а после лизнул кожу под ухом. — Почему же? Считается. Но тогда ты тоже этого хотел. — Зараза, — подумав, подытожил Хань и прикинул, как бы ему половчее избавиться от жутко неудобной в этот конкретный миг одежды. Прикидывал недолго, поскольку Чонин толкнул его в грудь ладонью, заставив рухнуть на спину. Испугаться Хань просто не успел, плюхнувшись спиной на кровать. Чонин быстро втолкнул колено между его ног, поймал запястья и прижал руки к жёсткому матрасу, облитому шёлком простыней. Натиск полных и упругих губ погубил на корню все ростки сопротивления и возмущения. И когда Чонин перестал удерживать Ханя за руки, тот сам ухватился за смуглую шею, лишь бы не позволить разорвать поцелуй. Чонин резким рывком задрал футболку Ханя, провёл ладонью по груди, чтобы в следующий миг потереть пальцами ноющий от возбуждения сосок. Хань задохнулся и от неожиданности, и от удовольствия. Чонин потёрся носом о его шею и хриплым шёпотом признался: — Впервые вижу такого чувственного бету... Хань честно хотел осадить Чонина парой резких слов, потому что всегда стеснялся собственной чувственности, но... Но забыл об этом и громко застонал — смуглые пальцы крепко сжали сосок, плавно потянули так, что удовольствие сплелось с приятной болью и стало намного острее, существеннее — до слёз в уголках глаз. Чонин склонился к груди Ханя и провёл по ноющему соску языком, приласкал и успокоил нежными касаниями, унял боль и оставил лишь наслаждение — чистое и незамутнённое. И спустя один удар сердца Хань снова хотел боли и остроты, жёстких прикосновений твёрдыми пальцами, чтобы потом снова вот так — языком и тёплой влагой до тихого блаженства... Чонин нетерпеливо задрал футболку выше, потёрся кончиком носа о вызывающе набухшую от несдержанных ласк вершинку соска, а затем сжал её зубами, прикусил до новой боли, прокатившейся по всему телу Ханя приятной волной, подстегнувшей его чувственность. Даже пальцы на ногах свело от пережитого только что удовольствия. Горячая ладонь прошлась по животу, накрыла ямочку в центре, чтобы после в неё мягко толкнулся кончик мизинца. Незамысловатое действие, но оно заставило Ханя выгнуться, чтобы прижаться к Чонину и сполна ощутить жар гибкого тела. Чонин оторвался от его груди, неохотно выпустив сосок изо рта, приподнялся и завозился с пуговицей и молнией, сдёрнул брюки к чёрту вместе с бельём и откинул в сторону, потом уселся на пятки и слабо улыбнулся уголками губ. Хань, жадно глядя на Чонина из-под полуопущенных ресниц, медленно развёл ноги. Если раньше это его смущало — перед другими, то теперь — перед Чонином — он сам хотел быть полностью открытым, хотел, чтобы Чонин смотрел на него, чтобы видел, насколько сильно он хочет и что он полностью готов. Его тело реагировало на альфу само по себе, пробуждая в Хане обычно спящую сущность омеги. С другими альфами Ханю приходилось использовать искусственную смазку, а с Чонином — нет. Ещё в прошлый раз, в отеле, его тело выделяло собственную смазку в нужном количестве, да и внутренние мышцы вели себя правильно. Так было и сейчас. Чонин смотрел на него, как Хань и хотел. Скользил взглядом по животу, набухшему члену, меж широко разведённых ног — к раскрывшемуся входу. Розовым кончиком языка по полным губам, огоньками желания в тёмных глазах, учащённым дыханием и капельками пота на висках и над верхней губой — всем этим Чонин будил в Хане уверенность в себе и в собственной привлекательности для альфы, для своего кумира на гоночной трассе, для "живой легенды". Он — "непроизводящий" — был желанным вопреки всему. И Хань просто от осознания этого готов был кончить прямо здесь и сейчас. И ещё от вида обнажённого Чонина. Умирая от восторга, он непрестанно, без устали, любовался узкими бёдрами, маленькими тёмными сосками на груди, широкими плечами, будто облитыми матово блестящей смуглой кожей, чёткими линиями ключиц, аккуратной ямочкой меж ними и сильной шеей, где длинные и гибкие мышцы были очерчены с непередаваемой красотой и завораживающей правильностью. После Хань терялся в резких чертах лица Чонина и не знал, на что именно ему больше всего хочется смотреть: на дерзкий подбородок или полные губы, на нос с хищной горбинкой или пушистые ресницы, на твёрдо вылепленные скулы или безупречную линию от подбородка до уха? Хань с трудом сделал глубокий вдох и протянул Чонину руку. Просто чтобы коснуться хотя бы кончиками пальцев, вновь ощутить жар смуглого тела. Чонин словно бы и не заметил его руку, тронул ладонью низ живота, едва ощутимо провёл по члену и сразу же обвёл края входа указательным пальцем. Хань непроизвольно дёрнулся и прикрыл глаза. Его дыхание стало хриплым и ещё более частым, чем до этого. Он почти задыхался от желания близости. И такого с ним никогда прежде уж точно не случалось. Никогда и никого он не хотел настолько сильно и одержимо. Он поймал Чонина за запястье и почти что отшвырнул горячую руку в сторону, подавился стоном и едва удержался от того, чтобы свести ноги. — Прости... — громким шёпотом и с усилием выдыхал слова, — не могу так... слишком... слишком... Хань умолк, потому что Чонин крепко сжал его бёдра и резко притянул к себе, заставив вскрикнуть одновременно и от неожиданности, и от обжигающего прикосновения напряжённого члена, легко проскользнувшего меж ягодиц, растянувшего вход и заполнившего Ханя. Чонин убрал левую руку с его бедра, ухватился за предплечье почти грубо, дёрнул к себе так, что Хань вскинулся с кровати и через миг сидел у Чонина на коленях, бросив ладони на широкие плечи. Хань задыхался, ощущая в себе твёрдый ствол, инстинктивно сжимал ногами узкие бёдра крепче и неотрывно смотрел Чонину в глаза. — А теперь? — хрипло спросил Чонин. — Тоже слишком? Хань перевёл взгляд на его губы, облизнул собственные, слабо кивнул и едва слышно попросил: — Поцелуй меня... Чонин поцеловал. И не один раз. Утонувший в желанных поцелуях Хань сам приподнялся, скользя по члену Чонина вверх, чтобы потом медленно опуститься вниз и прижаться ягодицами к жёстким мышцам, вновь приподняться и опуститься резче, и снова, и ещё, пока это не стало напоминать быстрый и грешный танец. Но это было так сладко и непривычно — самому выбирать собственный ритм при сексе с альфой. И ещё слаще потому, что Чонин ему это позволял и не пытался помешать, лишь послушно продолжал целовать и поддерживал, помогая двигаться и быстро насаживаться на крепкий член. Хань разочарованно застонал, когда ноги задрожали от слабости и немного онемели от нагрузки. Ему было мало. Чонин увлёк его на простыни, прижал собой и вновь задрал сползшую за это время футболку вверх. Жадно целовал и покусывал кожу на груди и животе, тревожил соски частым дыханием, губами и пальцами, касался то нежно, то грубо, сводя с ума игрой на контрастах. Потом Чонин перекатился на кровати, не выпустив Ханя из объятий. Хань ловко оседлал его, потёрся животом, приподнялся, уперевшись руками в матрас, окинул голодным взглядом и принялся осыпать шею и грудь поцелуями, собирать капельки пота со смуглой кожи языком. Потом они снова перекатились по кровати, пока не рухнули на пушистый ковёр. Хань провёл пальцами по тёмным волосам Чонина и улыбнулся, когда в спутанных прядях вдруг обнаружился бело-розовый лепесток цветка вишни. Выглядело здорово. Правда, полюбоваться на это долго не вышло — пришлось громко стонать после нового переката уже по ковру, потому что закончилось это тем, что Чонин вновь заполнил его собой и принялся целеустремлённо вбивать в пол, толкаясь в его тело быстро и несдержанно. Хань не смыкал веки и смотрел Чонину в лицо. Он мечтал о поцелуях, но Чонин явно желал слушать его отрывистые громкие стоны, потому и не тянулся к губам. И в тёмных глазах Чонина Хань читал откровенное и неприкрытое желание, а это компенсировало поцелуи с лихвой. Когда из-за быстрых и сильных толчков чувства Ханя окончательно смешались в яркий и сладкий призрачный ком в центре живота, даря непривычную и сводящую с ума лёгкость, он неожиданно упёрся ладонями Чонину в грудь. Заставил замереть. Вокруг плыл густой аромат — коктейль из запахов цветов и их тел, а тишину нарушало сдвоенное тяжёлое и неровное дыхание. — Погоди немного... — с трудом прошептал Хань, пристально глядя Чонину в лицо. Кончиками пальцев тронул влажные пряди на висках, скулы, коснулся горбинки на носу, повторил очертания губ. "Только не влюбляйся, Хань. Не смей. Не будь таким идиотом, потому что это самая глупая вещь на свете — влюбиться в альфу с разбитой истинной парой, в альфу, помешанного на болидах и гонках, в альфу из Империи Антарес. Потому что Империя Антарес — это как другой мир. Не будь таким придурком, Хань. Не смей влюбляться в него. Красивых людей вокруг полно, а жизнь у тебя всего одна. Я не могу. Просто не могу. И не должен. Как бы это ни было хорошо и прекрасно, он не для меня..." Чонин поймал его пальцы, без конца касавшиеся полных губ, мягко поцеловал один палец, другой... И это было нечестно. Потому что просто нечестно. Руки Ханю ещё никто и никогда не целовал, а руки гонщика всегда чересчур чувствительные. — Что?.. Что-то не так? — шепнул ему на ухо Чонин и прижался губами уже к коже под ухом, согревая и обволакивая томной лаской. — Нет. Просто возьми меня, — слабым голосом попросил Хань и обхватил руками Чонина за шею, притягивая к себе и умоляя о продолжении. Он честно не собирался влюбляться, хотел лишь остановиться на классном сексе. И только. Наверное. Уснуть после всего он так и не смог. Сначала просто лежал на боку, оперевшись на локоть, и рассматривал лицо спящего Чонина. Во сне тот казался непривычно спокойным и открытым. Резкие черты обретали намёк на плавность, а в уголках губ будто таился намёк на улыбку. И ещё Чонин во сне выглядел самым обычным и простым, совсем не таким, как на трассе и в другое время. Хань даже решился погладить его по голове, отводя со лба чёлку и кончиком пальца повторяя рисунок бровей. Чуть позднее Хань завернулся в тонкое одеяло и принялся бродить по комнате, пока не нашёл среди завалов книг и чертежей на столе голоснимок в простой светлой рамке из дерева. На снимке ярко улыбался Чонин и обнимал другого парня, прижимавшегося спиной к его груди. У Шунь. Скорее всего. Хань невольно протянул руку и взял снимок, поднёс ближе к глазам, придирчиво разглядывая омегу Чонина. Тот был не просто красивым, а ошеломляюще прекрасным. Хань никогда не интересовался семьёй Ифаня и не видел его брата, а зря. Ифань, конечно же, считался красивым альфой, но его брат поражал воображение. Изысканные и правильные черты, выразительные голубые глаза, очень светлая кожа и седые волосы. Седые полностью. Красивого серебристого оттенка. И У Шунь потрясающе смотрелся рядом с Чонином. Хань никогда не видел настолько контрастной и красивой пары. От осознания этого и от вида голоснимка в груди больно защемило. Если у Ханя и были призрачные мечты, то теперь они почили окончательно и бесповоротно. При всей своей привлекательности Хань не мог похвастать теми же очарованием и безупречностью, что отличали У Шуня. Даже не верилось, что Чонин захотел оказаться с Ханем в одной постели, если раньше делил её с таким совершенным омегой. А ведь Хань даже не омега, а всего лишь бета, который ничего не мог предложить Чонину. Вообще ничего. Совсем. Полный ноль. Хань с трудом сглотнул и осторожно поставил голоснимок на место, обернулся и с горьким сожалением полюбовался на спящего Чонина. Когда разбиваются мечты, это всегда больно. Хуже того, это похоже на катастрофу. Катастрофу всего для одного конкретного человека. Но катастрофа от этого не становилась менее значимой, пусть даже Хань твердил себе как заклинание неустанно: "Не смей влюбляться в него. Не смей! Не будь идиотом, Хань — он не для тебя". Хань понуро оделся и бесшумно выбрался в коридор, отыскал дорогу обратно и заперся в своей комнате. Долго лежал на кровати, глядя в потолок, а потом принял окончательное решение — больше никогда. Хватит. Лучше, чем было, для него уже невозможно. Без вариантов. Просто потому, что невозможно. Просто потому, что он Хань и бета, а не У Шунь и не омега.