Дождь начинается

Аомине уже две недели находился под домашним арестом — и Сакурай был единственным человеком, кого ему удавалось увидеть. Спокойный и сдержанный помощник Момои навещал его раз в день — по утрам — привозил еду, иногда газеты и книги, которых, впрочем, Аомине не читал. Разговаривать им, в принципе, было не о чем — на упрямые вопросы Аомине Сакурай почти не отвечал. Практически все свое свободное время он молчал и лишь иногда осведомлялся, все ли есть у Аомине и не нужно ли ему что-то. — С хуя ли вы все считаете меня инвалидом, а? — злился Дайки. — Я все еще ваш босс! И твой, и Сацуки! — А… Вы об этом? — уже в дверях как будто очнулся Сакурай. — К сожалению, эти вопросы уже неподвластны вам, Аомине-сан. Сразу после вашего ареста аники перепоручил наш район Вакамацу-сану. Теперь мы зовем временным вакагасирой его… — И что? — Аомине потерял терпение. — Как будто это помешает мне выйти отсюда и натянуть вам обоим язык на жопу! Вакамацу сосунок, и титулы ему не помогут. Сообщи аники, что я осознал свою вину и все такое. Не жалей приятных слов, Сакурай. Передай, что я хочу его увидеть. Пусть позволит мне поговорить с Сацуки хотя бы, если у него не будет времени, и… — Я вас понял, — сказал спокойно Сакурай — и Аомине вдруг понял, что его поступки принесли много зла и бед не только ему самому или придурку Кагами, но и его подчиненным — и они имеют полное право презирать его за слабость теперь. — Разрешите откланяться, — нарочито вежливо кивнул Сакурай и вышел. Аомине сплюнул ему вслед — пацан слился, и сложно будет сделать из него снова подобострастного и вежливого Сакурая, которого он так ценил. — Теперь у мальчишки отросли злые яйца, и он будет меня морозить, — зло сказал Аомине. — А Тецу умер. И никто не пытается даже найти его убийцу… Если бы Акаши позволил бы мне заняться этим делом… Он злился и как-то незаметно пережил вторую свою неделю заточения, Сакурай возил ему пиво, пиццу и покупное бенто, иногда обед из ресторана на углу, его любимого, однажды привез ему и его любовницу — Майко-чан, с которой удалось хотя бы немножко развлечься. Но грудастая модель не была как обычно мила и весела, она ласкала его машинально и с оглядкой — Аомине сразу понял, просить ее передать что-нибудь или помочь ему бежать бесполезно, Акаши уже сделал ей внушение. Третья неделя прошла незаметно, четвертая принесла ему много горя и вымотала его морально. И к началу второго месяца заточения Аомине начал привыкать к своему одиночеству и тишине. И именно тогда его и навестила Сацуки. Красивая, в новом розовом с белым костюме, на высоких каблуках — и в новом амплуа — в роли подружки вакагасиры Вакамацу. *** — И ты согласилась? — спросил он ночью, когда измотанные бесполезным долгим сексом они курили, бросая пепел на кровать. — А что было делать, а? — Момои разозлилась. — Ты натворил бед, Дай-чан! Из-за тебя и меня высылают из Токио. — Аники не просто так делает это… — Аомине лежал на спине, чувствуя, как в нем просыпается злость и ненависть. — Он хочет, чтобы я спустил на тормоза гибель Тецу. И простил ублюдкам нападение на Кисе. — Ки-чан поедет с нами, — сказала Момои. — Так он сказал. Но имелось в виду другое… Кисе стало хуже на этой неделе. Он в коме уже несколько месяцев. Он, скорее всего, уже не выйдет из нее — так думают врачи. И когда он умрет… — Заткнись, — зло процедил Аомине. — Он сильнее, чем кажется. Очнется еще. Они редко занимались любовью — любви, впрочем, и не было. Для них секс был почти как инцест, друг друга они воспринимали словно родственники, и для обоих морально проще было иметь интимные отношения на стороне. И лишь в особенные моменты, когда крышу сносило от боли или проблем, они трахались зло и изнурительно, без эмоций и чувств, чтобы просто не свихнуться или не убить кого-нибудь. Эдакий анти-стресс. Глупо и по-ребячески, но помогает. — Что тебе дает Вакамацу? — спросил Аомине. — Кроме того, что трахает тебя, конечно? — Защиту. Деньги… — пожала плечами Момои. — У него особо фантазия не работает. Хочет сделать меня своей женщиной. Но я была женщиной аники, у меня положение повыше сейчас. Зато если меня вышлют… — Он для тебя шанс остаться в Токио, да? — рассвирепел Аомине. — Лживая ты сука, Сацуки! Ты уже простила им всем гибель Тецу? Ты уже забыла, как работала на меня?! Ты готова пойти на что-то угодно, лишь бы твои цели воплотились в жизнь? — Готова, — не задумываясь, сказала девушка. — А почему я должна думать иначе, Дай-чан? Этот мир принадлежит мужчинам. Но вы им не умеете пользоваться. Я найду ему лучшее применение. Я все-таки женщина. Она села и закурила снова. Разозлилась на него за его малодушие, подошла к окну и распахнула их настежь. Холодный ночной воздух ворвался в комнату. Аомине закрыл глаза, чувствуя, как усталость наполняет его тело. — Прости, — выдавил он из себя. — Все из-за меня. И Кагами. Мы натворили с ним дел. И Тецу мертв теперь. Я виноват перед всеми вами, но, какого черта, меня держат тут и не позволяют мне исправить то, что я сделал. Я все еще могу сражаться. И могу победить. Момои вернулась на кровать, села рядом, не стесняясь своей наготы. Ее ладонь легко легла на его голову — так пастор благословляет заблудшую душу. — Он отсылает тебя не для того, чтобы наказать, Дай-чан… — сказала она мягко. — Он бережет тебя… Кисе был первым. Тецу погиб. Ты — следующий в их очереди. Он боится за тебя. И хочет сберечь тебе жизнь, пока сам не найдет решение этой проблемы. К тому же ты спасешь Ки-чана, ведь у тебя к нему теплые чувства. Тебе он доверяет Кисе и тебя самого. Такой он человек, наш аники. Она посмотрела в ночное окно и улыбнулась — мудро и глупо, как святая или умалишенная. — Но он сейчас один… — сказала она. — Я должна буду помочь ему. Для этого мне нужен Вакамацу. И еще один человек… — добавила Момои, перед глазами вертелся яркий образ улыбающейся Рико. — Я помогу ему вернуть нам было величие, — пообещала она. — И верну тебя домой. Таков мой долг, как его единственной дочери. — Сацуки… — Аомине посмотрел на нее внимательно. — Ты стала мудрее… Тебе идет. Но не думай, прошу тебя, что его сыновья будут сидеть на месте, пока ты творишь свое правосудие. Я не подчиняюсь подобным приказам. Я вообще действую так, как считаю нужным. Он улыбнулся ей и закрыл глаза — перед глазами плыли разноцветные круги и клубы дыма от горящей машины.