Дождь начинается

Мидорима не особо привык видеть Химуро Тацую подавленным — друг и правая рука Мурасакибары был старше всех них, хотя и выглядел свежим и юным, носил красивую одежду и в самых страшных моментах был собран и спокоен. Он ничего и никого не боялся, предпочитая самому решать проблемы своего кумите. Для него было важно нести бремя внешнего лоска — Химуро всегда говорил, что якудза стоят на вершине мира, и им пристало выглядеть хорошо и спокойно в любой ситуации. Этому искусству он обучал и Мурасакибару. Теперь Мурасакибары не было — все, что осталось, только рука. Мидорима сам привез ее показать членам своей поредевшей семьи, и единственный, кому он мог теперь понести свое горе, был Химуро. Он пару минут смотрел на бледные мышцы, на запекшиеся пятна крови, а потом взял в руки те самые часы и потрогал циферблат пальцем. Сомнения отпали тут же — Химуро признал свое. — Это рука Ацуши, — сказал он глухо. — Тут нет сомнений. Я узнал бы его руки из тысячи. — Значит, я потерял последнего брата… — Мидорима подавленно опустился в кресло, закрывая лицо руками. — Признаться, у меня еще была надежда, но теперь… Неужели это все? Неужели больше я не смогу ничего вернуть?.. — Я предупреждал его… Тебя предупреждал, — пожал плечами Химуро, доставая портсигар, закурив. — Но вы оба не хотели слушать, думали, что управляете ситуацией. А теперь получили результат. Это рука Ацуши. И ее не ампутировали, ее просто отрубили ему. Срез ровный. — Хватит… — Мидорима почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. — В семье объявлен траур. Мы похороним руку… останки похороним как положено. А дальше разберемся сами. Можешь говорить сейчас? Или дать тебе время? — Такао-кун со мной уже связывался, аники, — Химуро, наконец, поднял глаза, и в них не отражалось ничего. — И передал твои слова — чтобы я не лил слезы понапрасну. Так что говори то, что считаешь нужным, я все исполню. Выбора у меня все равно нет. — Дело не в выборе, — Мидорима сел ближе, положив руку на подлокотник кресла Химуро. — Мы время не можем терять. Траур и боль и так с нами, они останутся с нами до конца… Но нужно найти того, кто убил Мурасакибару, отомстить ему и продолжить дело нашего друга. Иного финала у нас нет, нам только это остается. Пойми и прими это, другого варианта нет, и… — Я понимаю, — сухо отозвался Химуро. — Ты прав. Что мне делать? Начать собирать улики? Или заняться делами насущными? Предприятия работают и так, клубы в нас тоже не нуждаются. Но я буду контролировать их, об этом можешь не беспокоиться. — Я попрошу тебя о другом, — сказал Мидорима. — Такао найдет мне убийцу, и я обязательно тебя приглашу, когда найду его. Ты фигура заметная, Химуро-кун, тебя опознают везде. Если начнешь копать, люди сообщат кому нужно. Я не могу потерять и тебя, поэтому оставайся в тени, работай с делами Мурасакибары. И еще об одном попрошу тебя… Если, конечно, ты в состоянии сделать что-то. — Проси, — кивнул Химуро. — Теперь мне торопиться некуда. Помогу, сделаю все, что получится. — Я попрошу тебя покопать, что связывало раньше Мурасакибару и Киеши Теппея, — серьезно сказал Мидорима. — Только тебе и могу такое поручить… Не потому что другие не справятся, а потому что у меня есть серьезные причины полагать, что Киеши Теппей нам далеко не друг. Они не враждовали, насколько я знаю, но и дружбы между ними не водилось, так ведь? — Соперничали просто во всем с того еще времени, — Химуро отвернулся к окну, вспоминая. — Но я попробую найти что-то еще. Как найду информацию, сразу же позвоню вам, идет? — Идет, — сказал Мидорима. — Это серьезно, Химуро-кун. Вот только знать обо всем этом никто не должен. Считай, что это мое личное задание тебе… — Займусь сразу же, — заверил его Химуро, непривычно согласный на все на свете. — Оставь это мне, положись на меня. Он остался сидеть, приподнявшись и поклонившись своему аники на прощание. Выглядел он холодновато, непривычно равнодушно, и Мидорима стало неприятно видеть самого стабильного и сдержанного человека в семье в таком виде. Дойдя уже до самой двери, он обернулся, с минуту всматриваясь в лицо Химуро, пока, наконец, не решился спросить. — Могу я что-то лично сделать для тебя, Химуро-кун? Любая сумма, любое направление, быть может, тебе стоит взять перерыв и отдохнуть достаточно? Скажи мне, что ты хочешь, и я постараюсь сделать для тебя все… — Я хочу, чтобы ты вернул его ко мне, — помолчав, сказал Химуро, впервые глядя прямо в глаза своему аники. — Сможешь ты его вернуть? Живым и невредимым? — Нет, — опустил голову Мидорима. Взгляд Химуро был ледяным в то утро, немигающим, равнодушным — но даже ему не удалось скрыть это форменное безумие, эту боль, которую, казалось, можно было потрогать даже пальцем. — Тогда, прости… — пожал плечами тот. — Значит, увы, помочь ты мне не сможешь. Единственное, что все еще заботит меня теперь, это месть за Ацуши. Если вы не найдете того человека, его найдем мы, и тогда взыщем сполна за ту темноту, в которую они погрузили нас. А потом я уйду, аники, я уйду навсегда. Без Ацуши мне нечего делать тут. — Это твое решение? — Мидорима с сожалением посмотрел на Химуро, но мудро решил не торопиться раньше времени. — Хорошо. Потом, когда все кончится, у нас будет время обсудить все и принять решение. А пока я попрошу тебя — раскопай истинные причины ненависти Киеши к Мурасакибаре. Это очень поможет мне… И твоему боссу тоже поможет. *** Дом, в котором жил теперь Изуки, был крошечным и неприметным — никто, глядя на него, и не сказал бы, что тут живет именитый якудза. Кагами хорошо помнил его прежний дом — аккуратный и красивый в традиционном стиле. Тогда была жива мать Изуки, красивая женщина, которая называла сына уважительно и готовила самый вкусный в мире чай. Она была стройная и высокая, и сын ее был безупречно похож на свою мать, такой же стройный, с такими же правильными чертами лица. Среди всех в Сейрин Изуки больше других пользовался интересом и успехом у женщин, ему больше пристало бы быть музыкантом или актером, но никак не якудза, никак не криминальным авторитетом. Кагами любил тот прежний дом — но теперь в нем никто не жил. Мать Изуки умерла в самом начале этой истории, когда он еще искал истинных убийц, напавших на Кисе, сердце прихватило, и за пару минут ее не стало, а ее любимый сын переехал сначала в поместье Хьюги, поближе к своему аники, а потом, когда аники исчез, а Рико стала единственным источником власти, он выбрал это простое неприметное жилище в полупустом районе. Тут было просто и спокойно, тихо и хорошо, как описывалось в отчете, и одинокому мужчине, у которого были причины скрывать свое истинное местоположение, сложно было найти место лучше этого. Но Кагами теперь понимал, почему на самом деле Изуки выбрал это место. Просто отсюда не было видно ни районов Сейрин, ни мест, где жили его братья, ныне все погибшие. Изуки явно хотел спрятаться от той действительности, что охватила его с головой, и сделал все правильно на самом деле. Кагами точно знал — единственным, кто до конца не принял форменное безумие, творимое руками Киеши, был Изуки, и ценил это. И вот теперь его послали, чтобы он убил его. Сложно принять, что Хьюга согласился с таким планом. Изуки был единственным, кто всегда был на стороне Хьюги, он обожал своего аники, соглашался с любым его решением. Но Изуки умрет теперь — и Хьюга не поможет ему, и Кагами сделает это собственными руками, как и было оговорено. Разве что только чудо поможет ему — или не чудо, но ему придется поставить машину, надеть перчатки, взять оружие и… Дверь в дом отворилась и оттуда вышла миловидная девушка с простым лицом, одетая как горничная. Значит, как и сказано в отчете, прислуга у Изуки есть, и она одна. Девушка болтала с кем-то по телефону, чирикала как птичка, смеясь заливисто. В руках у нее были ключи от машины и продуктовая сумка — небольшой старенький форд стоял напротив дома. Понятно, Изуки не ставит сюда свою машину — его наверняка привозит и увозит водитель, чтобы не оставлять много следов. На девушке был милый передничек под курточкой, волосы были собраны в пучок. Скорее всего, она уже влюблена в своего хозяина и втайне мечтает, что однажды он заметит ее, и они заживут правильно своей семьей. Была бы поумнее — догадалась бы, почему ее босс живет уединенно, но вокруг него много опасных мужчин в деловых костюмах, но юной девочке, приехавшей с провинции, это не нужно. Живет в своих грезах, как когда-то жил сам Кагами. Кагами не хотел вредить ей — дождался, пока она сядет и неуклюже перестроившись, уедет подальше отсюда. Только потом он вышел из машины и аккуратно прошел к дому, излишняя предосторожность — камер тут все равно не было никаких. Он нашел дверь для прислуги — девушка пользовалась центральной, впрочем. Дверь не была заперта, замок был испорчен, его заменяла крошечная «собачка», которую Кагами легко открыл проволокой. Осторожно войдя в коридор, он сразу понял, что в этом доме живет Изуки — повсюду лежали книги, много книг, некоторые из них были ему знакомы по прежним временам, это была личная библиотека Хьюги. А на небольшом трюмо стояла игрушечная собачка — игрушка сына Рико. Изуки, видимо, скучал по ребенку и считал себя виновным в его пропаже. Выбора не было теперь. Кагами сделал глубокий вдох и осторожно вошел в дом. Оглядев кухню и старенькую ванную, он вошел в пустой зал, где на татами всюду были разложены книги. Хозяина дома тут не было — и единственное место, где он мог быть, это должна была быть спальня на втором этаже. По скрипучей лестнице, стараясь не шуметь, Кагами легко поднялся наверх, пока, наконец, не услышал знакомый голос.