Дождь начинается

— Это ты, Лали-чан? — спросил Изуки. — Нет… Ты ведь уехала, я слышал звук отъезжающего автомобиля. И приехать так быстро ты бы все равно не могла. Значит, я не ошибся… Другой гость сегодня хочет посетить меня. Кагами остановился возле двери, не в силах войти. Рука в кожаной перчатке сжимала пистолет, пальцы онемели от напряжения — Кагами не чувствовал их. Он волновался, он буквально терял себя от переизбытка чувств, готовый рухнуть от напряжения. Впервые он осознал, как сложно ему взять и отобрать жизнь у человека, к которому когда-то он питал глубокое уважение и привязанность. Он и представить себе не мог, что прямо сейчас возьмет и убьет Изуки — но надежды у него уже не было. Его в любом случае будут ждать в штабе сегодня и с выполненным результатом, и он сам подписался на это дело. Кагами поднял носу, собираясь одним шагом влететь в комнату, но внезапно осекся и остановился — Изуки тихо смеялся в ожидании. — Я знаю, что ты здесь, Кагамин, — сказал он негромко, — Тебе не стоит прятаться. У тебя с конспирацией всегда было плохо. Помнится, я даже бранил тебя за это, если ты помнишь… — Помню, — ответил Кагами, входя в комнату. — Я все помню, Изуки-сан. Изуки сидел за небольшим столиком и перебирал старые бумаги — документы, пожелтевшие письма. Он изменился с их последней встречи — но и Кагами стал другим, поэтому они оба промолчали, изучая друг друга. Изуки отложил блокнот и знаком предложил Кагами сесть, но тот торопливо замотал головой из стороны в сторону. Сердце его трепетало в этот момент — казалось, еще чуть-чуть, и оно вырвется из груди. — Я не буду убегать, — пообещал тот, спокойно глядя на Кагами. — И сопротивляться не буду. Но ты это и так прекрасно знаешь, Кагамин. Тут тебя ждет спокойная работа. — Не называй это работой, — попросил тот. — Это не работа. Это мой долг. — Я знаю, — кивнул Изуки. — Жаль только, что Лали-чан увидит мое тело… Она хорошая девушка, добрая… Не хотелось бы пугать ее. Может, позвонишь в полицию раньше, чем она вернется? Пусть она запомнит меня кем угодно, лишь бы не куском тела… — Не говори так… — Кагами поднял руку, рассердившись. — Не делай вид, что тебе все равно. Это ты во всем виноват, Изуки-сан! Ты и Мидорима! Вы помогли главному мерзавцу, сыграли на его правилах, и вот результат… Что с нами всеми стало! Что стало?! — Я знаю, мой мальчик, — Изуки выглядел расстроенным, но голос звучал мягко. — И я знаю, что тебе пришлось подбирать за нами всеми, наводить порядок. Поверь, это именно то, что больше всего причиняет мне боль. Я не хотел бы этого, клянусь тебе! Я думал, что исправлю все сам, что верну верю в семью… Я проиграл. Это не снимает с меня вины, но я признаю свою вину. — Ты знаешь, что она чувствовала боль?.. — Кагами устало сел на кресло, сдвинув ноги. — Она была моей Анее-сан, я уважал ее. И когда я нацелился на нее, она улыбнулась, понимаешь? До такой степени она была недовольна своей жизнью, что была готова принять даже смерть из моих рук, лишь бы не видеть все это дальше… Я говорил с ней, я боялся, что она начнет просить пощады, но она не сделала этого. Я стрелял в женщину, которая благодарила своего убийцу, Изуки-сан. — Она любила Киеши до последнего вздоха, — Изуки внимательно посмотрел на Кагами. — Из-за ее любви, во имя ее любви все это и произошло. Она отдала свое сердце не тому человеку. — Она была всего лишь женщиной… — поправил его Кагами. — И теперь этой женщины нет. Я убил ее. Я убил и тех, кто были для меня старшими братьями. Я безжалостно отобрал их жизни. Ты знаешь, за что я убил их? Понимаешь? — За то, что они предали своего аники… — сказал Изуки. — Мы якудза. Мы знали, что этим все закончится. — Именно, — кивнул Кагами. — Но по этим же законам я первым должен был убить тебя… Именно ты сподвиг их на это, ты убедил их, что помогаешь Хьюге-сану, ты нашел правильные слова, сказал все так, как должен был сказать правая рука аники. Многие из них поверили именно тебе… На тебе ответственность за то, что произошло, ты виновен в этом. И теперь ты должен ответить тем же, чем ответили они все — жизнью. — Я знаю, — Изуки опустил голову. — Цучи, Кога, Митобе… Они были мне больше чем подчиненными. Я любил их, Кагамин. И тебя любил. И Хьюгу. Я знаю, что истинные намерения не оправдают результатов никогда. Знаю прекрасно. Пусть будет так, как ты говоришь. Делай то, что ты должен, и не оглядывайся назад. Я повторюсь — не буду сопротивляться или защищаться. У меня только один-единственный вопрос, на который ты можешь мне ответить… Во имя нашей старой дружбы, наших связей в прошлом… — Какой же? — Кагами устало опустил голову, глядя в пустоту. — Говори и покончим с этим. — Только один вопрос… — Изуки рассмеялся, бросая взгляд на заваленный хламом и бумагами угол — оттуда виднелся покрытый пылью детский сундучок с дурацкими наклейками, и Кагами поймал его взгляд, полный нежности и сожаления. — Всего один… — повторил Изуки, не в силах сказать или сделать хотя бы что-то. — Они живы и находятся в безопасности, — сказал Кагами. — Иногда они проказничают, и отец сердится на них, но им ничего теперь не угрожает. Вероятно, он увезет их заграницу, когда все кончится… Девочка часто вспоминает мать, но сын о ней уже забыл. Это все? — Живы… — повторил за ним Изуки с облегчением. — Храни их бог… Храни тебя бог, Кагами. Спасибо тебе. Он выпрямился, закрыв глаза, положив руки на колени. Кагами с сожалением посмотрел на бумаги, на вещи, оставшиеся лежать на своих местах, достал пистолет и перезарядил его. — Прости меня, Изуки-сан, — негромко сказал он, прежде чем выстрелить. *** Вакамацу не верил в судьбу и никогда не пытался соперничать с кем-либо. Он был по жизни лучшим, и он отлично это знал. А еще он знал, что никто кроме него самого не сможет исправить ошибки, совершенные в прошлом. К примеру, если ты желаешь справедливости — добейся ее сам, а если желаешь возмездия — работай в этом направлении. В себя он верил больше, чем в бога или в аники, а еще он верил в Момои. Он почти любил ее. Сначала она была просто целью, потом стала избавлением от боли. Красивая и резкая, острая, как тысячи ножей, она была жизненно необходима ему, и он старательно строил мосты, которые помогли бы стать ближе к ней. Когда Момои выбрала его в любовники, он поверил, что она прочувствовала его чувства и приняла их — ведь женщины это именно те существа, которые видят тебя лучше, чем ты сам, но лишь когда она принесла ему приглашение на свадьбу с самым ничтожным из всех живущих на земле, он понял — Момои выбрала расчет, Момои решила жить здесь и сегодня, Момои запуталась, и его долг помочь ей понять себя. Он встречался с ней много раз — ее брак помехой не был. Иногда приходил сам, и она прогоняла его, иногда же она писала сама в надежде, что он будет проезжать мимо, и каждый раз, врываясь в ее аккуратный мир, он удивлялся, насколько же сильно Момои потеряла ориентир во времени, запуталась и не желала возвращаться, не желала хотя бы быть честной с самой собой. Ее же беременность стала для него надеждой, огнем в темноте, весточкой… Он искренне поверил, что единственным, кто сможет стать отцом для ее ребенка, является он сам — и посчитал это даром божьим, словно судьба взяла и расставила все по своим местам. У них будет ребенок, значит и будущее у них есть. А за будущее Вакамацу привык бороться, таковы правила. После разговора в больнице у постели Аомине, он больше не сомневался ни в чем. Вернулся домой, поел, поспал немного, но мысли постоянно путались, и он потерялся в них. Принял душ, надел чистую одежду, выпил кофе, черный и безвкусный, как и его собственные мысли. Попытался просчитать, что будет, когда он все-таки сделает то, что задумал, но потом отмахнулся от всего. Просто сидел у телевизора и ждал, ждал условного сигнала от судьбы, ждал того самого толчка в спину. Ждал. Зазвонил телефон. Это был Такао, прихвостень, но умный, в целом, парень. Вакамацу, в отличие от многих других, к Такао ненависти не испытывал. Скорее, просто не понимал его, но неприязни не чувствовал, даже и не пытался найти. — Мурасакибара-сан убит, — сказал он. — Аники будет собирать всех вечером для заявления. Будут члены родственных семей, союзники. Ты руководишь подразделением, как вакагасира, обязан прийти и помочь ему. — А ты? — тупо спросил в трубку Вакамацу. — Ты где? — Я ищу убийцу… — усмехнулся Такао. — Личное задание от аники. Не треплись с кем попало, Вакамацу-кун. То самое время настало. Мы в полном кризисе, убит наш вакагасира… — Я могу быть следующим, да? — спросил Вакамацу, и тут же быстро сказал. — Я тебя услышал, Такао. Спасибо тебе. — Береги себя и Момои-сан тоже береги, — почему-то сказал Такао и отключился. Тот самый сигнал к действию, которого ждал Вакамацу, был услышан им ровно в восемь вечера. Он сделал звонок, который должен был сделать — Аомине уже перевезли в другую клинику. Никому он не скажет, куда увез своего бывшего босса — Вакамацу не доверял Аомине никому на свете, кроме себя и Момои. Там не будет столько охраны и столько врачей, зато Аомине там в полной безопасности. Если он и умрет, то только потому, что сам того захочет, остальным решать вопрос о жизни Аомине, Вакамацу не позволит, малы еще. Он сел в машину, подъехал к ее новому дому и набрал ее номер. Она вышла в домашней одежде — как и положено жене якудза — на ней была юката, сверху накидка, на ногах — оби. — Ты с ума сошел? — спросила она, — Маюзуми приедет через полчаса, он убьет меня, если узнает… — Ничего он больше не узнает, — сказал Вакамацу. — Мы уезжаем, Сацуки. — Куда? — глухо спросила она, не понимая ничего. — Куда? — Далеко отсюда… — сказал он, заводя машину. — Чтобы никогда больше не вернуться.