Потерянные в полусвете

Твоя ложь, как эта тишина, Твои слёзы ничто не значат для меня... Ветер, воющий в окне, Любовь, которую не дашь, я сама возьму... Хоть и не заслуживаю, Но теперь ничего ты не сделаешь. Так что сон, застывший в твоей голове, Дорогая мама, будет только обо мне...

Akira Yamaoka - Room of Angel

      Ветер за окном становился всё мощнее, бросал сорванные листья в редких прохожих и собирал тучи над темнеющим вечерним небом. В его завываниях и стонах могла слышаться целая мелодия — прекрасная и завораживающая, если бы не была она такой печальной и пронзительной местами, тревожащей и без того разрывающееся страхом сердце. Единственное освещение крохотной кухни — окно ещё позволяло наблюдать за картиной тающего дня, тьма заполняла этот мир постепенно, будто бы неспешными глотками впитывала в себя черничный яд ночи: казалось, стоит выйти на улицу, и он липким страхом окутает с ног до головы, вползёт внутрь. Но это было бы в разы лучше, чем находиться здесь, здесь было страшнее.       Щелчок выключателя заставил вздрогнуть, а резанувший по глазам свет — быстро зажмуриться, чуть отшатываясь от низкого плотного мужчины, спешно протискивающегося внутрь неуютного помещения. Движения его были резки и поспешны: выкладывая на чистое полотенце перед собой пугающие металлические инструменты, он лишь изредка шипел, обжигаясь о горячую воду, в которой они до этого момента находились. «Стерилизация, — пояснил он, когда девушка робко поинтересовалась, долго ли ещё ждать, — ты же не хочешь сдохнуть от заражения?» Она не ответила, а мужчина — некогда хороший акушер, а ныне неизвестно кто — и не требовал с неё ответа. Получив конверт с нужной суммой, он не поинтересовался, откуда у молодой девушки, совершенно не похожей на дочку богатых родителей, такая большая сумма, он не спросил, имеются ли у неё какие-либо противопоказания, аллергические реакции на препараты и, в конце концов, не хочет ли она передумать. Ему было плевать. Продолжая подготавливать место для операции, он скрывался в другой комнате с подносом хирургических принадлежностей, бросая единственный презрительный взгляд на гостью.       Очередной порыв ветра вырвал девушку из растерянности: едва сдержав вскрик, она развернулась на громкий глухой стук о стекло — всего лишь птица, ищущая приют в человеческом тепле или же ставшая куклой в невидимых руках стихии, быстро скользнула вниз, исчезая. Сердце в очередной раз сорвалось на чечётку, едва не вырываясь из груди — расшатанные нервы давали о себе знать. Толчок. Девушка бездумно прижала ладонь к животу, начиная поглаживать его округлость, успокаивая. Толчок. Прямо в ладонь, так отчётливо, ярко, что нельзя было более внушать себе нереальность ощущений. Ребёнок внутри… он был жив, чувствовал тревогу матери и заставлял вспоминать о себе.       — Всё хорошо, — не отдавая отчёта собственным словам, прошептала она, последний раз касаясь растянутого края дешёвой футболки, а после отдёрнула руку, будто обожглась о тепло чужой жизни. Жизни, которую она не хотела дарить.       — Беги отсюда, убегай пока не поздно. Тебе не место здесь, — слова, раздавшиеся позади, не могли достигнуть слуха молодой женщины, но их сила, их настойчивость рождались новыми мыслями в голове, осознанием, что, может быть, можно попробовать иначе выдержать это испытание, отягощая себя бременем материнства, но избегая душевной тяжести, на какую обрёк бы свершённый грех. Девушка вновь смотрела в окно, и виделось ей, что посреди затягивающих небо туч, меж серого оскала многоэтажек виден просвет: солнце ещё режет слабым лучом надежды сгущающуюся тьму и может согреть хотя бы одного человека в этом мире. И, возможно, даже её — потерянную, брошенную, испуганную собственным выбором, уверенность в котором покачнулась в тот миг, когда рука Масы едва не достигла её плеча ободряющим жестом.       — Нет-нет, останься. Эта ночь требует крови и смертей, а я бы не отказался от столь редкого в наше время экземпляра, — девушка не была в состоянии слышать голоса Хиро, стоящего у окна, но всё равно отшатнулась назад, едва не налетая на ангела, находящегося за спиной. Трещинка на стекле, оставшаяся после удара несчастной птицы, с пугающим, но едва уловимым хрустом выросла, пуская по прозрачной глади ветвящийся рисунок. Дождь сотней крохотных лезвий располосовал тьму. — Маса, как думаешь, душа не родившегося ребёнка — это легенды или же правда?       — Он родится, и душу его ты не получишь. Это всё что тебе положено знать, демон, — Маса говорил ровно, не обращая внимания на заливший комнату торжествующий смех, но на лице его продолжало отражаться напряжение. Он изо всех сил пытался наполнить разум ступившей на опасный путь светлыми мыслями, надеждой на чистое будущее, верой в себя и свои силы, но та слишком крепко держалась за гнев и обиду, сковавшие её сердце изнутри толстым слоем льда. Маса не мог растопить его сам, а девушка даже не пыталась.       — Заходи, — грубоватый прокуренный голос из соседней комнаты дал знать о готовности врача и места для оплаченной процедуры. Но девушка осталась стоять на месте, разрываясь меж двух огней и не имея полной уверенности в правильности следующего шага: даже не зная о присутствии Масы рядом, она ощущала его воздействие, пыталась прислушаться и понять, но…       — Какой я неловкий, — протискиваясь мимо девушки, Хиро нарочито толкнул её в плечо, заставляя покачнуться и ещё на шаг оступиться назад. Шаг, который приближал не к спасению, а к свершению греха.       Желая повторить тот же приём и с ангелом, он оскалился, веселясь. Маса отступил, и в этом крылось гораздо больше смысла, чем могло показаться на первый взгляд. Пальцы девушки сжались в кулаки, ногти вонзились в ладони, а страх медленно превращался в ярость. Ей не нужно было это всё. Прошлое, обманчивое счастье, мерзкая ложь и измена: всё случившееся будто бы клеймило её этим ребёнком. Нежеланным и ненужным.       Она уже более уверено шагнула в тусклый свет гостиной, что превратилась сейчас в дешёвое подобие операционной: кушетка, устланная вместе с полом полиэтиленом, небольшая тумбочка, выкаченная из-за угла и заваленная теперь пустыми склянками из-под лекарств, которые бывший акушер на автоматизме отточенных годами действий набирал в шприцы. Холодно глянув на вошедшую, он кивком указал ей на стол приказывая снять всю одежду и накинуть на тело замызганную сорочку со старыми кровавыми разводами, что имелась у него для подобного случая. Свет в комнате затрепетал подобно испуганным мотылькам, когда Маса в отчаянии собственной бесполезности решительно двинулся к девушке.       — Стоп-стоп-стоп, — наслаждающийся ангельской растерянностью Хиро преградил путь, не позволяя миновать себя так просто. Его ладони едва ощутимой тяжестью коснулись плеч Масы, опуская на ангела и жар чужого ликования — злого и крепнущего с каждым мгновением всё больше. — Пташку мало учили на небесах? Ты не смеешь вмешиваться, тебе не положено останавливать людей напрямую. Нет.       — Ты ужасен, — в голосе Масы не было презрения, только лишь доля милосердного сочувствия, что заставляла Хиро морщиться и отстраняться от исчадия света, которое даже в череде непрекращающихся насмешек не забывало о своём предназначении и пыталось вселить в девушку надежду на иной выход из ситуации.       — Приму это за комплимент, — согнувшись в шутливом полупоклоне, Хиро скользнул в сторону, прислоняясь стене и готовясь к ужасному, но радующему его тёмное сердце зрелищу, когда гостья мрачного дома устроилась на кушетке, подставляясь под холодные руки врача, затянутые в белизну резиновых перчаток.       — Плод находится в перевёрнутом положении, медикаментозное вмешательство избавиться от него не поможет и приведёт к осложнениям. Кесарево, — тон мужчины, констатирующего факты, оставался спокоен, будто бы он, скучая, читал вырезку из журнала или же статью на одном из медицинских форумов. Без доли жалости или же сочувствия он ощупывал живот пациентки, ещё раз убеждаясь в правильности своего вердикта. Он не чувствовал на себе испуганного взгляда беременной, как и не желал воспринимать умоляющего голоса внутри себя — тщетных попыток Масы убедить в опасности подобной процедуры в практически домашних условиях. Акушер продолжал набирать новые шприцы, на этот раз с обезболивающим, как бы между делом бросая: — За трату незапланированных лекарств плата будет повышена.       — Но… у меня есть только это, — сняв с руки обручальное кольцо — единственную светлую память о счастливых временах, девушка протянула его врачу чуть дрожащими пальцами, едва не роняя на пол. Золотое с россыпью миниатюрных драгоценных камней, оно почему-то продолжало греть ей душу, но сейчас становилось ненужным, как и прочие воспоминания.       — Сойдёт, — брезгливо покосившись на украшение и спешно пряча его в кармане серого халата, мужчина заставил пациентку присесть и развернуться к нему спиной. Боль пронзила позвоночник краткой чередой уколов, но почти сразу же за ней по телу принялось разливаться онемение, что лёгким покалыванием вынуждало полностью перестать чувствовать нижнюю половину тела, но ещё иметь возможность ей управлять. Едва ли не силой уложенная на место девушка отвела взгляд от столика со скальпелями и прочей хирургической утварью. Гостья не могла знать, но, утыкаясь взглядом в темноту обшарпанной стены, она неосознанно смотрела и в глаза Масы, опустившегося на колени перед кушеткой.       — Ты ещё можешь передумать. Ты должна… должна быть сильной, — широко распахнутые глаза ангела искали в глазах напротив хоть долю понимания и надежды, но тяжесть век спрятала их за собой, и с тёмной завесы ресниц сорвалась пара скупых слезинок.       — Это так… трогательно, — притворства в голосе Хиро было в разы больше, чем попытки изобразить печаль. На этот раз он даже мог себе признаться, что представившийся ему выбор был непомерно сложен: любоваться опечаленным ангелом или же отдать предпочтение кровавой работе акушера, который, не дожидаясь полного действия анестезии, уже погрузил лезвие в живот. Острый металл без лишнего сопротивления вспарывал брюшную стенку, позволяя первым струйкам крови окропить бледную кожу. Девушка вскрикнула и сжала края кушетки, искренне надеющаяся, что боли не будет… она успела пожалеть о том, на что толкнула её слепая ненависть.       — Не ори, — холодно пригрозил врач, не отрываясь от своей работы. Горизонтальный разрез обрёл своё полное завершение, и теперь, аккуратно раздвигая мышцы, мужчина поспешно вытирал кровь, открывая обзор для следующего разреза. — Сама виновата, что затянула с этим делом до последнего. Ни одна больница не возьмёт на себя подобную работёнку. Грязную работёнку.       Девушка знала, потому как успела обратиться едва ли не во все гинекологические больницы города. Она старалась подавлять всхлипы, но более не сдерживала слёз непрекращающимися потоками, стекающими по её вискам. Теперь она смотрела в потолок и молилась. Даже понимая абсурдность собственных действий, никогда не верящая в бога, она молила у него о прощении, раскаиваясь и искренне ненавидя себя за свершившееся. Хиро мог почувствовать слетающие с её губ слова, морщился повторяемому имени и уже не был так рад, как радовался в самом начале — эта игра начинала утомлять. Но стоило второму разрезу достигнуть матки, как девушка перестала болезненно вздрагивать, вкладывая в свой последний выдох лишь слово благодарности.       — Оу, да я гляжу у меня сегодня двойное пополнение в коллекции! — Хиро даже отстранился от стены и вновь повеселел, когда врач запаниковал расслабленному состоянию пациентки. Нервничая, он пытался привести её в чувство, но всё отчётливей понимал, что бессилен, и страшные догадки терзали его душу — превышенный болевой порог и слабое сердце могли дать свои плоды, но верить в это не хотелось до последнего. Продолжая под нос умирающей девушки подсовывать окровавленную ватку с совершенно бесполезным нашатырём, он уже вызывал скорую, называя свой адрес. Страх за чужую жизнь был превыше страха за собственную участь, за наказание, последовавшее бы после. Мужчина терял надежду сберечь мать, но ребёнок в её утробе продолжал требовать спасения или же участи своей родительницы. Неосознанно мужчина выбирал первое, даже не чувствуя негодующего за его спиной демона. — Да как ты… Как ты мог?! Её душа должна принадлежать мне! Она же убийца, она хотела убить своего ребёнка!       — Но всё-таки смогла дать ему жизнь. Пусть и так, лишь в последний момент становясь настоящей матерью и осознавая всю любовь, таящуюся в её сердце, — вопреки случившемуся Маса улыбался. Пряча глаза за темнотой ресниц, он становился ещё прекрасней, будто бы светился изнутри, позволяя возникать перед собой картине ещё не произошедшего будущего. Бывший врач находил свой удел в тюрьме, а ребёнок — здоровый и крепкий — мирно лежал на руках медсестры, он видел Масу и улыбался ему той улыбкой, что без зазрения совести можно назвать ангельской в своей чистоте. — Думаю, я смогу замолвить за неё словечко на небесах…       — И после этого ты говоришь, что я ужасен? – ощерился Хиро, теряя всякий интерес к мужчине, заботливо прижимающего к себе младенца одной рукой и осторожно пересекающего пуповину второй. В его дверь уже звонили как никогда вовремя подоспевшие врачи. На пол с лязгом полетели ненужные более инструменты, позволяя освобождённым полотенцем сберечь новорождённого от холода. Он слабо дышал, и цвет его кожи был неестественен, он не кричал, как положено малышам при рождении, но он был жив. Направляясь к двери, мужчина уже не обратил внимания на хрустнувшие под ногами демона инструменты.       — Я спас и её, и ребёнка, — Маса оставался спокоен, даже когда расстояние между ним и Хиро не превышало одного шага.       — Ты только что убил человека, — прошептал Хиро уверенный приговор, чуть подаваясь вперёд к уху, сокрытому вьющимися прядками, однако тьма его холодных речей осталась незамечена. Но даже видя, что речи тщетны, Хиро не спешил прекращать свою игру, ангел, кем бы он ни был, казался слишком человечным, как и прочие его собратья, а значит — имел и слабые стороны, которые Хиро хотелось непременно найти. — Расскажи мне, каково это — бороться за человеческие жизни, но быть убийцей?       — Лучше ты мне расскажи, каково презирать людей и одновременно с тем зависеть от них так сильно? Ненавидишь их и в то же время так жаждешь их душ. Но твой хозяин не будет доволен, если ты разом заставишь целые города людей кануть в бездну кровавого порока. Он бросает тебе падших людей как кости для преданного пса, — Маса едва заметно поморщился блеску незапачканного скальпеля в руках Хиро. В сочетании с издевательской безуминкой его улыбки этот предмет только дополнял образ. Игриво скользящее меж пальцев лезвие отражало блики немногочисленных ламп, чем привлекало к себе невольно.       — Я свободен в своих действиях и могу доказать это прямо сейчас, — присутствие врачей в коридоре стало слышно отчётливей, топот их ног знаменовал поспешность, которая уже бесполезна была по сути. — Хочешь, здесь на три трупа станет больше?       — Не нужно, — Маса знал, что Хиро не сможет причинить вреда ни врачам, уносящим труп девушки, ни ему, но всё же глаза его чуть расширились в удивлении, когда едва уловимый звук разрезаемого лезвием воздуха прекратился у самой его шеи.       — Ты прав, слишком рано. Я с тобой ещё только начал, — ядовитые слова демона почти ощутимой хваткой обвивали шею Масы, но вместо ответных бессмысленных слов он улыбнулся Хиро. Без доли издёвки или попытки изобразить оскал, просто и искренне, как умеют только ангелы и непорочные в своей невинности младенцы. И очередное движение Хиро уже не было таким ловким, не ожидавший подобной реакции, он выпустил скальпель из рук, имея неосторожность пораниться им в попытке вновь поймать налёту. Алая полоса тут же проступила на подушечке указательного пальца, через мгновения превращаясь в цельную багряную каплю. — Скрепим наш союз кровью?       Маса скривился этой пошлости, ещё не в явном пренебрежении, но в полном неодобрении происходящего. Отвернувшись от издевательской ухмылки и победного смеха демона, он всё равно продолжал не видеть — чувствовать, как тот быстрым слитным движением собирал кровь языком, в притворстве или же в явном наслаждении прикрывая глаза. Маса понимал, что слишком задержался там, где нужен больше не был, он уходил, не ощущая больше необходимости в своём вмешательстве, и серебряный диск луны озарял разъяснившее небо чистым светом, даря надежду на обретение покоя. В эту ночь демоны остались голодны.