Потерянные в полусвете

Но пока молитва звучит, Я своей души ветру не отдам. Снова и снова море смывает щит – Если сейчас уступлю, То не вернусь по следам, Волны, шутя, убьют...

Kanon Wakeshima - Suna no Oshiro

      «Сегодня ты богиня, а завтра — никто. Уличный мусор, дешёвка, за которую ни один здравомыслящий человек и гроша не отдаст. Сегодня ты сияешь подобно самой прекрасной ночной звезде, даришь всем ослепительные улыбки и способна управлять толпой преданных поклонников, как самой верной армией, но это всё лишь сейчас, на завтра ни один из них и руки не протянет, чтобы вытащить тебя из грязи, в которую ты упала, нечаянно оступившись», — терзаемая завистью молодая актриса едва ли не вслух оглашала мысли, предназначенные её более успешной коллеге, что стояла сейчас в компании многочисленных своих обожателей.       Взрослые и совсем юные представители мужского пола окружили её плотным кольцом, соблюдая почтительную дистанцию лишь в пару шагов. Они слушали её чрезмерно слащавые, пропитанные пафосом речи чуть ли не с открытыми ртами, не обращая внимания на скуку, кроющуюся за маской снисходительной благодати. Так же и она сама не спешила замечать их реальных лиц, за которыми крылось единственное похотливое желание — обладания молодым телом, возможностью поиграть с ним, окутать шелками лживой любви, а после выкинуть, когда на горизонте замаячит новая игрушка — только-только восходящая звезда.       — Не смей, тебе не нужна эта ложь, — Маса благоговейным трепетом собственного голоса коснулся молоденькой девушки, прятавшейся за кулисами. Её слава была ещё впереди. И зависть осыпалась с её сердца подобно яркому переливу блёсток — красивых, но таких дешёвых и бесполезных. Куда ценнее был тот первозданный свет, что продолжало хранить сердце, ещё умеющее мечтать и верить в добро.       — Вся жизнь — игра, а люди в ней — актёры, и ангелы — актёров этих слуги, а демоны? — Хиро спрятал лицо за поднятой с пола маской, растянутый оскал которой, как и миндалевидный разрез глаз, должны были напоминать веселье, да только демоническая сущность даже за блеском страз и вычурностью цветастых перьев продолжала оставаться тьмой. — А демоны… О, дивные создания!       — Их участь в одиночестве скитания, — едва ли не пропел Маса, так же не преминув коснуться одной из брошенных масок, поблёскивающие в свете далёких софитов. Они потеряли всякий интерес как для самих актёров, так и для постановщиков спектаклей: покрытые тонким слоем пыли, они ютились в уголке закулисья, разбросанные в вечной спешке. «Прошлый век», — могли бы сказать они, стремящиеся к новшествам, жаждущие извратить классику всё в новых и новых вариациях. Почти любовно проведя подушечками пальцев по слезинке, что выделялась на белизне скромной маски синевой аккуратных страз, Маса последовал примеру демона, пряча за ней лицо.       — О, да я гляжу, в тебе проснулся поэт, мой юный крылатый друг, — подходя ближе и сменяя одну маску другой — маской злобы, Хиро отчего-то становился смешон. Слишком уж банально изображали люди зло, совсем не походило оно на то — настоящее, сокрытое в алости нечеловеческих глаз. — Какие ещё тайны кроет от меня твоё больное светом сердце?       — И не друг я тебе, и тайна в моём сердце лишь одна — тайна любви, но её я тебе не могу раскрыть из-за твоего же скверного характера, просто неспособного принять, что счастье и свобода не в ненависти и презрении, — печальный голос Масы полнила надежда, она, как и небесная лазурь смелого взгляда, соответствовала выбранной маске. Странной игре, за которой было лишь ожидание.       — Мне кажется, ты ошибаешься мой юный… враг? — всё ещё соблюдая дистанцию, заскучавший Хиро отбросил созданные руками людей безделицы, куда больше продолжая ценить те маски, что люди носили всегда при себе — живые и правдоподобные, словно бы и не скрывали за ними ничего вовсе. — Вполне возможно, что наши понятия любви весьма отличны друг от друга и всего лишь… Но если ты поверишь и позволишь…       Хиро приблизился ещё на шаг. Маса с уверенностью мог сказать, что ничего особенного не произошло — никаких внешних изменений или же действий, кроме одного единственного шага и воздуха, будто бы покачнувшегося тяжестью разводимого в стороны занавеса.       — Позволить демону и лишнюю тираду — вот где порок губительнее яда, — Маса не узнал собственного голоса. Сила демона была крепка, он позволял почувствовать тёмное очарование даже ангела, убеждённого в светлой стороне как в единственно-верном спасении. Он не знал, на что ещё способен демон, и не горел желанием узнать, тем более когда зов повторился. Хиро тоже услышал его, а потому сплетаемая вокруг почти пойманной пташки сеть единым махом опала, дробясь с хрупкостью хрусталя.       Зов последовал так же размыто, как и в прошлый раз. В месте, где люди привыкли играть метания меж светом и тьмой, сразу определить источник истинного призыва было невозможно, приходилось смотреть им в глаза, искать среди обладателей затемнившихся душ и их масок — столь правдоподобных, что и увидеть обман сразу становилось почти невозможно. Их ложь выдавал лишь блеск страз — настолько сильный, что готов был ослепить своей дешевизной. Маса огорчался этой нелепости представления, чувствовал, что слишком уж вжились в многочисленные роли люди, почти потеряли себя в желании стать известней, но они ещё были светлы. Даже подстраивая мелкие козни своим коллегам, они не ступали на тот путь, где Хиро и его собратья с радостью бы распахнули для них свои объятия.       Слишком ярко — так хотелось определить ангелу всё происходящее. И дело было даже не в массивных драгоценных люстрах, развешанных под потолком, и не в кричащих цветах нарядов и макияжа актёров и не во всей роскоши здания, где музы находили приют. Дело было именно в яркости плещущих эмоций: восторг — наверняка испытываемый по большей части зрителями, пришедшими на спектакль, волнение — присущее каждому актёру, задействованному даже во второстепенной роли, желания убийства у двоих — и те вызваны лишь заученными ролями. Депрессии, истерики, безудержное счастье… столько неискренних, но необходимых для игры чувств таилось в людях за кулисами, что Маса пропадал в этой цветастой гамме, не понимая, как найти лишь одного человека, по-настоящему жаждущего его помощи. В очередной раз спеша по лабиринтам здания и едва не врезаясь в молоденьких девушек, торопящихся куда-то, он остановился, с подозрением поглядывая на Хиро, беззаботно курящего прямо в коридоре. Прислонившись спиной к выкрашенной в светлые тона стене, он задумчиво разглядывал плывущие вверх клубы дыма, затягиваясь вновь, а после неспешно стряхивая пепел прямо на пол.       — Как успехи на светлой стороне? — не удостоив ангела взглядом, он всё так же разглядывал потолок, увитый серым недолговечным рисунком. Маса мог бы сказать, что демон казался расстроенным, если бы не приподнятые в подобии затаившейся улыбки уголки губ.       — Достаточно хорошо, чтобы говорить о чистоте людей, работающих здесь. Все они — люди искусства, им в равной степени дозволенно играть и добро, и зло, — не ведая о том, что успел найти в этом загадочном месте демон, Маса отвечал ему честно, не смея говорить иначе, но и в излишние подробности его не посвящал.       — А вот и нет, — улыбка Хиро стала заметней, когда, в очередной раз затянувшись, он потушил окурок о стену, выдыхая дым прямо в лицо идущей мимо него дамы средних лет. В походке её, как и в каждом движении, было нечто вальяжное, едва ли не обозначающее её клеймом актрисы, уже получившей своё признание, не мимолётную вспышку славы, а именно заслуженный и нерушимый статус.       — Здесь нет никого, способного переметнуться на твою сторону где-то, кроме как на сцене, — ещё более уверенно заявил Маса вопреки своей растерянности, в которой он улавливал взгляд Хиро, провожавшего женщину до двери по левую сторону от него.       — Ты забыл, Маса. Забыл, что есть такие чувства, как зависть, жадность и… ревность, — усмехнувшись очевидности собственного замечания, Хиро смолк, довольствуясь криками той самой женщины, которая ещё недавно проходила мимо него с осанкой царицы и пафосом богини. Она громко ругалась, отчитывая кого-то, и уже этих криков было достаточно, чтобы понять — её возлюбленный рискнул прямо в перерыве меж действиями спектакля ублажить одну из молоденьких актрис.       Маса лишь ужаснулся тому, что полуобнажённой девушкой, выбежавшей из гримёрки, оказалась именно та, что ещё не так давно была убеждена им в неправильности зависти. Он отступил в сторону, не желая столкнуться с ней, и поражённо оглянулся, буквально чувствуя, как ожившим ульем загудел весь театр. Актёры с трудолюбием пчёл разносили новые сплетни из уст в уста, дополняя, приукрашивая, перестраивая на свой лад, в котором не было уже и намёка на правдивость.       — Видишь, ты перестраиваешь их в оном месте, а они обретают свободу в другом. Это то же самое, что сражаться с ветряными мельницами, — подначивая ангела к отчаянию, Хиро скрывал, что сумел уже убедиться в этом на собственном опыте — подстроив неуклюжее падение дамы на своего партнёра по роли, он обрёк её на признание, за которым последовала неожиданная взаимность. Брезгуя ссорой, переросшей в крепкий союз двух сердец, он всё меньше понимал этот странный, дышащий своими непонятными законами мир под названием театр.       Маса промолчал. Не зная, что делать в подобной ситуации — стоит ли покидать это место или же бороться с первыми попавшимися в неприятности людьми, он самым благоразумным находил не терять из виду Хиро, а тот же заскучал на последней части спектакля. Когда все коридоры опустели, демон направился в иной зал, где малая сцена была ветха и неприметна: долгое время не встречавшая гостей, она оказалась заброшена точно те маски в тёмном мире закулисья. Нелепо застывшие декорации и наполовину поднятый занавес привлекали демона куда больше, чем обычные люди, возомнившие себя чёрт знает кем и решившие играть для других людей — таких же смертных, выбравших для себя светлый или же тёмный путь, но никак не заплутавших в мире, где ждали бы их Хиро и Маса.       Пробегаясь взором по разбросанным вещам, Хиро выбирал для себя лишь одну — массивную плеть, совсем не похожую не прочие бутафорские предметы. Плетёная из тёмной кожи ребристая рукоять приятной тяжестью ложилась в руку, многочисленные хвосты при малейшем движении шептались порочными голосами не причинённой боли и услады. Хиро улыбнулся своей находке как старому другу, а Маса, неотступно следовавший за демоном до этого момента, невольно сделал шаг назад, признавая в плети не более чем орудие пытки. Половица под его ногами предательски скрипнула.       — Вся жизнь — игра, а люди в ней — лишь пешки, улыбками укрывшие усмешки, — Хиро повёл плечами, будто бы сбрасывая с себя тяжёлый груз чужого взгляда, пропитанного пустым сожалением и чем-то, похожим на презрение, не получившее полной силы. — Я в ней король — безумный, но всевластный, плетущий козни нитью страстной…       — Ты лишь ловкач. Ищейка дьявола и шут, по чьей спине так часто плачет кнут, — слова ангела были тихи, но какой же остротой невидимых иголочек вонзались они в тёмное сердце демона! Он скривился ангельским речам, всё так же пропитанным сочувствием и сожалением: чувствами, которые были ему не по душе. Раздражённый непозволительной дерзостью ангела и голодом, что могли удовлетворить лишь новые падшие души, Хиро резко развернулся, замахиваясь. Острые язычки плети лизнули воздух у правой щеки Масы, но не задели его, продолжающего стоять ровно с гордо приподнятой головой.       — Чего ты боишься, Маса? — склоняя голову набок и продолжая выискивать в безмятежности ангельского лица хоть единый намёк на страх, демон не ждал искреннего ответа, но всё равно любопытствовал тому, что мог бы ответить ангел.       — Прозрения, — задумавшись лишь на секунду, огласил Маса. — Боюсь понять однажды, что такие, как ты, Хиро, не найдут выхода из тьмы. Так и останутся гнить в ней на бесконечно долгий срок.       Ещё один щелчок, и плети окончили свой обжигающий танец близ левой руки ангела, едва не коснувшись её. Но Маса продолжал стоять прямо, и лишь взгляд его наполнила печаль, будто бы в противоположность растущему гневу демона. Он позволял обходить себя по кругу, рассматривая, разрешал Хиро чувствовать себя хищной птицей, кружащей над будущей жертвой — уже выбранной, но недостаточно уставшей для единственного смертельного броска. Маса прятал за своим интересом к компании Хиро безрезультатные попытки найти зовущего, когда душа человека — женщины или же мужчины более не звала так сильно, сливаясь в своей мольбе в десяток подобных стенаний. Третий щелчок у самого затылка он и вовсе пропустил, прикрывая глаза и прислушиваясь в последний раз. Это место окутывал сумрак — разрушаемый и вполне преодолимый по собственной воле, он как обязательная часть декораций окружал сам театр, куда люди приходили посмотреть на чужую игру — на чужую ложь, желали проникнуться ей и ненадолго поверить в творимое перед ними действо, так похожее на жизнь.       Когда ангел открыл глаза вновь, он уже не ощущал рядом присутствия демона. В зале стояла такая тишина, что можно было услышать, как пылинки ударятся друг о друга, оседая. Он ещё некоторое время уделил обманчивости этого места, а после, мысленно одарив его и его обитателей благодатью, скрылся в ярких красках растущего вечера, несущего за собой на редкость спокойную ночь. Маса не знал, что эти люди умели играть и спокойствие, даже когда почти убивали друг друга, даже когда яд растворялся в вине, приготовленном для празднования успешного выступления. Улыбки становились всё лживей, а похвалы всё больше пропитывались нотками издёвки. Маски рассыпались к полуночи. И только лишь молитва новоявленного кумира поневоле, любимица тысяч зрителей, продолжала звучать в душе тихой мольбой — надеждой на спасение.