Потерянные в полусвете

Господи, я так слаб Приди сюда, я позволю тебе заглянуть внутрь моего сердца, Потому что ты единственный, кого я ищу Я знаю, я медленный, но где бы я ни был, я иду Я слышу твои шаги эхом

Blindside - Midnight

      Полуденный жар давно спал, и земля, раскалённая за день, вновь остывала, благодарно принимая объятия прохладной свежести вечера. Яблони в аккуратном саду перед зданием детского дома перешёптывались, едва соприкасаясь листвой друг с другом, а пожухшая от зноя трава вновь тянулась ввысь, моля небеса о влаге. Маса тоже молил почти неслышно, уже по привычке, но без особой радости помогая природе обрести жизнь, помогая ей стремиться к свету, меркнущему для него самого с каждым днём всё сильней. Он наблюдал за новыми ростками и всё же продолжал улыбаться прекрасному таинству жизни, наслаждаясь краткой свободой даже в миг, когда зов был услышан. Он прозвучал совсем рядом, где-то между приютом детей, оставшихся без крова и семьи, и старым храмом, что приносил этому месту частичку светлой надежды и спокойствия.       Зов был похож на краткий плач — едва уловимый всхлип, что прозвучал несмело и тут же оборвался. Но ошибки быть не могло, потерянная душа затаилась где-то совсем рядом. И отчасти радостным казалось отсутствие Хиро — он не услышал этого зова, не пришёл на него так же стремительно, невольно даруя надежду на спасение юной ещё совсем не окрепшей души. В последнем Маса был уверен — он не мог не различить зов взрослого человека, успевшего повидать в жизни многое, и ребёнка, чувствующего больше многих, но не принимающего всерьёз почти ничего. И всё же… долгое отсутствие демона начинало казаться странным в миг, когда зов повторился более отчётливо. Маса не хотел признаваться в этом самому себе, но он привык к тёмному существу рядом с собой, и теперь отсутствие демонических речей в опасной близости, трепет собственного тела перед неизвестностью и всё, что порождал Хиро своим присутствием, казалось важными, но потерянными чувствами. Без Хиро Маса не ощущал себя тем, кем он до этого момента ещё являлся.       Но ангел всё равно следовал зову, подходил к окнам детского дома, пробегаясь взглядом по пустующим спаленкам, комнате отдыха, кухне, общей столовой… Вся обстановка здания делала его ещё более похожим на кукольный домик, слишком пустой, слишком тихий для детского пристанища. Слишком мёртвый. Но тишина объяснилась хором дружных голосов, что доносились со второго этажа. Маса позволил себе оказаться на подоконнике одного из приоткрытых окон, чтобы в следующий момент лицезреть прилежных учеников, ютившихся в учебном помещении, и они не сводили взгляда со своего учителя. Ангел так же повернулся к мужчине, прослеживая за влюблено-восторженными взглядами детей, и сердце его пропустило пару ударов, прежде чем зайтись тревожной мелодией учащённого темпа. Мужчиной в строгом, но небрежно одетом костюме оказался Хиро, он улыбался терпимо выкрикам воспитанников и поворачивался к доске, чтобы записать правильные ответы, и чёрные, собранные в хвост волосы слабо трепетали от касаний случайного ветра, залетевшего в класс.       Пальцы ангела непроизвольно сжали края деревянного выступа едва ли не до боли, трезвя и заставляя на следующем выдохе увидеть свою ошибку. Слишком худощав, не так высок и статен был учитель: его волосы не сверкали обсидиановой красотой, а точёные черты пусть и прекрасного, но спокойного лица словно бы и не умели выражать гнев. Мужчина был светел, и в улыбке его была лишь любовь: к детям, к своему же предназначению в этом мире. Прикрыв глаза на мгновение и успокаиваясь, Маса корил себя за столь глупое допущение — увидеть опостылевшего демона в обычном человеке. Он вновь попытался сосредоточиться на поиске, но сердце ещё какое-то время встревожено билось в клети рёбер, норовя вырваться на волю. Это была глупая, но слишком болезненная ошибка.       Когда тетради и ручки оказались отложены учениками в сторону, а доска опустела от многочисленных записей и правок, воспитатель вновь обернулся к слушающим его детям. В минуте благодарного молчания, казалось, он каждому уделял заботливый взгляд, задерживаясь на воспитанниках ровно настолько, чтобы окутать их такими недостающими теплом и любовью. Он уже начал что-то говорить, но Маса всё ещё пребывал в восторженном ступоре от этого единения, царящего в классе. Ни злобы, ни лжи, ни пороков — мужчина проповедовал о добре и ему внимали с благоговейным трепетом.       — По воле небес мы сильны. И все те страдания и боль, что выпадают на наш жизненный путь, лишь проверка, нам не будет дано более, чем мы можем преодолеть. И даже если кажется, что сил больше не осталось, это всё сомнения, рождённые тёмными силами — не больше. Мы сильны в своей вере. Небо верит в нас! Позволяет достойно пройти всё уготованное и принять путь к небесам, дарующим спасение и покой, — вещал он глубоким мягким голосом, возводя руки вверх с такой уверенностью, будто бы и сам уже успел найти путь к небесам и теперь окрылённым посланником вёл за собой других.       — Небо верит в нас, — задумчиво повторил Маса. Слова человека, несомненно, задевали струны и его души тоже, будили в нём тоску, но лишь только от того, что силой своей превосходили его собственную веру. Пустые слова неслышимыми звуками срывались с губ, вкусивших тьму. — Небо верит…       И даже если бы сейчас на Масу обрушилась кара небес, губительная и беспощадная, он был бы куда более счастлив принять её, чем это молчаливое бездействие и наблюдение. Только наблюдали ли за ним? Маса попытался ощутить нечто подобное, но не смог. Слишком долго его взгляд вместо небес возводим был к приспешнику тьмы. И даже сейчас, когда его не было рядом, Маса чувствовал на себе силу порождения зла, его клеймо. Его власть.       Ничего не изменилось. Учитель продолжал вещать о благе жизни, о её сокровенном даре и отличной возможности стать сильней перед следующим шагом на «великом Пути», уготовленном душам. Дети всё так же слушали его, а закат клонился к конечной линии на горизонте, скрывая яркость рождённых красок прочь. Ничего не изменилось, но… едва заметный толчок и взволнованное колебание воздуха заставили Масу лишиться последнего спокойного вздоха, сменяя его на сдержанный вскрик, что так и остался запечатан в горле болезненным комом.       — Ещё один сумасшедший? — спокойно поинтересовался Хиро, устраиваясь на подоконнике соседнего окна. — Как думаешь, а этот решит принести себя и детишек в жертву свету? Было бы здорово, если бы он вдруг перерезал всю эту ораву голодных и бесполезных ртов, и сам во имя ваших небес последует в ад.       — Ты… — «ужасен», — Маса недоговорил, помня, как оказывался воспринят его укор уже не единожды. — Он не одержимый и даже не псих, в его речах и в нём самом куда больше света, чем во всех душах, что ты успел присвоить себе, Хиро. Ты даже не слышишь, о чём он говорит.       — Не желаю слышать, — охотно согласился Хиро и шагнул в комнату, вальяжно прогуливаясь меж парт и выискивая себе подходящую жертву для искушения её тьмой. И пока никаких действий демоном предпринято не было, Маса вынужден был лишь наблюдать за ним, не имея сил оградить детей от надвигавшейся опасности, проходящей мимо них на расстоянии вытянутой руки. — Но зато ты многого не видишь. Веришь этим сладким речам, а они ведь даже лживей моих в разы. Неужели ты не замечаешь, что он не тот, кем пытается казаться, а эти дети…       Хиро смолк, когда напольные часы пробили девять, вечер захватывал дом в свою власть всё сильнее, пуская по стенам уже иные тени — готовые вот-вот срастись с сумерками в единое целое. Дети, хором прощаясь с учителем, заспешили к выходу, едва не касаясь в созданной толчее порождения зла и минуя его лишь им самим известным образом — верой в свет. Не забывая одарить мужчину взглядами, полными нескрываемого уважения и тепла, они убегали из класса, и лишь один медлил, склонившись в попытке завязать ботинок, который в подобном и не нуждался вовсе. Зов повторился. Маса отчётливо слышал его и теперь был уверен, что именно этот мальчик взывал к нему, прося о помощи. Ангел не понимал, о какой тревоге и спасении может идти здесь речь, но всё же вдохнул в юное сердце долю решительного спокойствия, видя, что Хиро так и остался не заинтересован ребёнком, с куда большим интересом рассматривая стеллажи с книгами в дальней части класса.       — Учитель? — робко позвал задержавшийся, подходя к столу преподавателя с тетрадкой, зажатой в руке. Пальцы второй, свободной, безостановочно теребили край светлой рубашки, показывая никуда не девшееся волнение, отступившее ровно настолько, чтобы продолжить говорить. — У меня остались некоторые вопросы по сегодняшнему уроку, могу я к вам подойти?       — Да, конечно, — не отрываясь от составления отметок в журнале старшего класса, учитель выдвинул из-под стола ещё один табурет, предлагая ученику присесть рядом, оказываясь по левую руку от него самого. Открытая тетрадь зашуршала смятыми листами, а сбитое дыхание заглушил его голос.       — Предложения. Здесь и здесь, — он указал на неровные закорючки собственного почерка, не отводя глаз от задумчивого, но безучастного лица мужчины, — я не совсем уверен и…       — Так, ещё раз, что тебе непонятно? — учитель наконец оторвался от составления нужных записей и повернулся к ребёнку, вначале устремляя взгляд на почти пустые листы тетради, а после — изумлённо — на самого юношу.       Когда вместо каких-либо пояснений губ воспитателя коснулся робкий и совсем неумелый поцелуй, глаза его в удивлении расширились ещё больше. Совершенно не готовый к подобной выходке, учитель ещё не смел противиться обвившим шею рукам и повторному поцелую, более настойчивому, заставляющему тело предательски отреагировать на столь неожиданную ласку. Хохот Хиро заставил порыв безумного ветра громыхнуть стёклами открытых окон, разбив одно из них своей силой. Часть осколков осыпалась на пол. Иные остались на подоконнике близ Масы — слишком шокированного, чтобы хоть как-то отреагировать на них. Ворвавшаяся в помещение свежесть вечера вовсе не была спасительной. Она душила своими холодными лапами, пробиралась вглубь сердца, тисками вырывала тепло из его самых глубин.       — Вот он твой свет, Маса. Глупый, лживый и пропитанный похотью не меньше тьмы, — прокомментировал первым случившееся Хиро, всё ещё продолжая веселиться, но даже не оборачиваясь к паре, где учитель в изумлении отстранялся прочь, не сводя глаз с застенчивой улыбки воспитанника.       — Что ты…       — Знаете, учитель, мне ничуть не стыдно. Вы ведь сами учили нас, что любовь — это светлое чувство. Нельзя стыдиться любви, — прижимая палец к губам учителя, мальчишка и сам льнул к нему, в горящих восторгом свершённого поступка глазах читалась неприкрытая любовь. — Я не стыжусь признавать своих чувств и прошу их принять хоть единожды.       — Ты ещё слишком юн, — учитель сглотнул вмиг ставшую вязкой слюну, эта провокация и речи демона, звучащие в голове, были сильней голоса здравого смысла — голоса ангела, который молил о послушании, о верной надобности образумить мальчика, чья маленькая ладонь уверенно легла на бедро, скользя всё выше.       — Я достаточно понимаю, чтобы желать вас, — переложив останавливающие его руки взрослого к себе на поясницу, ученик забрался на колени к мужчине, продолжая осыпать его шею неумелой чередой поцелуев, а подрагивающими от волнения пальцами скользить по неподдающемуся замку брюк.       — Что же ты ничего не сделаешь, ангелочек? — не упустил возможности уколоть светлого демон. — Или же ты не имеешь сил повлиять на любовь? Она ведь так слепа и невинна, не правда ли?       — Я… — Маса действительно не мог ничего сделать, душа юноши верно следовала светлым намерениям, но тьма всё равно обволакивала её с лёгкостью вечерних сумерек — плавно и неотступно. Он не смел запрещать мальчику любить, но на взрослого человека повлиять ещё мог, заставляя того отстраняться от воспитанника, уходить прочь, извиняясь и рассыпая слова о неправильности юношеского порыва так растерянно. Он позволял учителю сбегать, спасая собственную душу от греха, и позволял оставить растерянного мальчика одного.       Но мальчик… слишком привык к тому, что учитель, его любимый учитель, всегда прав. А потому тяжёлым ударом накрыло его разочарование отказа. Он не понимал. Не мог усвоить, в чём же ошибся, и почему учитель оставляет его во тьме, если любовь — свет? Терзаемый вопросами, которые некому было более задать, мальчишка всхлипнул и направился к окну, где ещё совсем недавно сидел ангел, теперь же замерший перед потерянным в попытке и его вернуть к свету.       — Господи, разве я виноват, что люблю его всей своей душой? — юноша не мог почувствовать стоящего перед ним небожителя, но, задавая вопрос во тьму, смотрел именно на него, заставляя светлое существо теряться. Слова человека и его самого ранили слишком сильно.       — О, эта боль отвергнутого юного сердца! — Хиро горестно заломил руки и скользнул на подоконник к мальчишке, едва не соприкасаясь с ним плечом. — Горечь утраты от не обретённого сменяется злобой, а та, не находя выхода, — отчаянием. Как же легко эти души сами вершат свой путь! Ещё несколькими мгновениями назад влюблённый мальчишка, а через пару жарких вдохов разочарованный человек. Что мне с ним сделать, Маса? Может, заставить его выпрыгнуть в окно?       — Не нужно, — ангел одними губами молил о пощаде, видя, как задумчиво скользит взгляд ученика вниз на вымощенную камнем дорожку перед окнами дома. Он не мог достучаться до сердца горящего печалью, ощущая, как сила его собственных слов минует юношу.       — Тогда, может быть, устроим небольшое кровавое представление? — продолжая прожигать ангела взглядом и насмешливостью улыбки, Хиро легонько подтолкнул к ноге юноши один из острых осколков стекла, что всё ещё покоились рядом.       — Нет, прошу, — словно в полубреду, Маса видел, как уверенно ребёнок сжимает в руках опасный предмет, и его бледную ладонь оплетают первые алые лозы боли. Боли совсем не заметной наравне с той — внутренней, что крепла от близости сына тьмы всё сильней. Мальчишка даже посмел примериться к другой руке, обозначая линию пореза едва ощутимым касанием.       — Знаешь, чем хороши дети, Маса? — Хиро уже поднял руки над ребёнком, его пальцы с паучьей ловкостью скользили над головой отчаянного влюблённого, он, точно кукловод, предрешал каждое следующее движение, что забавило его не меньше беспомощности Масы. — Они гораздо меньше сомневаются в правильности своих решений.       — Стой! — взмах рук демона прервался за мгновение до того, как блеснувшее остриё осколка вонзилось бы в открытую шею потерянного. Всё повторялось. Маса не смог сдержать испуганного выкрика, когда внутри столько противоречивых мыслей сжигали его совсем не праведным огнём. Мальчик, ещё не свершивший смертельный удар, замер. Испуганно роняя осколок из пораненных пальцев, он с изумлением смотрел на собственную кровь и… мог поклясться, что слышал голос перед собой — вскрик, самый отчаянный и прекрасный из всех, что ему доводилось когда-либо слышать. Метания ангела ещё были сильны, он мог ошибиться в своём выборе, но слова, предназначенные Хиро, уже оставались облечёнными голосом. — У меня есть предложение к тебе…