Мальчик… мой
В целом уже ясна кривизна дуги. Несколько непонятней сама дуга. Контур какой-то сбивчивый: то сверкнёт, то ни зги... Ну да, чай, не заблудимся, не тайга.
– Лёх! Я жду продолжения. Перехода к информационной части сообщения. Потому что моё имя Женька повторил уже раза три с разной степенью эмоциональности. Нас с ним разделяет пространство кухонного стола. Плющ на одной стороне разбирает накопившуюся за время его отсутствия официальную почту. А я – на другой пытаюсь перестроить схемы тренировок своих детей. И систематизировать собственную жизнь. Шоу уже сейчас, ещё даже до официального начала, прилично расшатало систему координат. И сложно предположить, что будет дальше. Отдавать свою группу Профессору, Олегу или Артуру хотя бы и на одну тренировку в неделю я категорически не согласен. А значит, утром и вечером, шесть дней в неделю я должен быть на катке. Идеальный вариант – быть на работе с утра до вечера. Но… на каждый день это невозможно. Теперь мне надо ещё и танцевать. И я пытаюсь решить, в какой из дней и чем именно пожертвовать. И так и этак выходит плохо… – Лёха!! – Что?! Я отрываюсь от своих бумаг просто потому, что чувствую – к изложению сути Женька не перейдёт, пока не убедится, что я его слушаю. Причём внимательно. – Ты пойдёшь на «Граммофон»? – Жень! Какой «Граммофон»? Ты не видишь, что я занят? – Так я тебя не сегодня зову! Это аж в ноябре! – Вот в ноябре и спросишь! – Не. Мне сейчас надо знать. – Значит, не пойду… – машинально отказываюсь я. На самом деле, чтобы ответить ему по существу, надо узнать дату, поднять график… сопоставить… подумать… – А на приём… – Жень! – я перебиваю его, не дослушав. У меня голова сейчас занята другими, насущными, вопросами. А все его приглашения могут некоторое время подождать. – Лёш, чё ты злишься? – Я не злюсь. Я занят. – Ты всегда занят! Ты можешь на две минуты отвлечься? – Чёрт, Жень! До ноября ещё уйма времени! Почему надо решать все эти вопросы именно сейчас? Ты видишь, я работаю?! – Я тоже работаю! И я не умею, как ты, решать всё накануне! Мне надо расписание составить! И ответить людям! Понимаешь? – Понимаю! Я-то причём? Составляй, отвечай! От меня-то ты чего хочешь? – Я хочу знать, пойдёшь ли ты со мной! У меня приглашения на два лица! Неужели не ясно? – Ясно. Считай, что я никуда не пойду. Потому что я не могу, Женя, как ты, на два года вперёд решать! Я, вон, на ближайший месяц график собственной жизни составить не могу! А ты требуешь, чтобы я тебе про ноябрь ответил! Откуда я знаю, что там будет? Я возвращаюсь к своим бумагам, планшету, графикам… с раздражением понимая, что уже выпал из процесса. Пытаюсь заново сосредоточиться. Максимально быстро въехать. Вернуться к мелькавшим в голове особенно удачным мыслям… Если впихнуть свои танцы сразу после утренней тренировки, то… – Лёх, – Женькин голос неожиданно снова вмешивается, сбивает, и я мгновенно теряю нить собственных размышлений. Если танцы – после тренировки, то… то что?! Чем это должно быть выгодней и кому? Чёрт! Было же что-то… что-то… – Лёх! – чуть более настойчиво повторят муж и… – Заебал… – отвечаю я себе под нос, но взгляд на него всё-таки перевожу. – Что? – Ничего… – спокойно отвечает он. Излишне спокойно. Видимо, услышал моё «заебал». И, типа, обиделся. Ну так… – А раз «ничего», то дай мне сосредоточиться! Дай мне, блин, моими делами заняться, Жень! Я понимаю, что всё бабло у нас в твоих делах, но… Блядь! Полчаса в этом доме может быть просто тихо? Полчаса! – словно в насмешку, мой телефон в этот момент издаёт характерный радостный звук, свидетельствующий о получении нового сообщения. И вслед за ним – ещё три подряд. – Вероятно, может, – издевательски-серьёзно сообщает мой муж и встаёт из-за стола. Начинает наводить порядок на своей половине, явно намереваясь свалить. – Прекрати! – сердито говорю я. И руки его зависают в воздухе, не успев пополнить аккуратную стопку бумаг очередной. – Прекратить что? – уточняет он. – Прекрати закатывать истерики, – уточняю я и наблюдаю, как демонстративно-гротескно расширяются его глаза. – Истерики? Я? – глупо переспрашивает Женька. Настолько глупо, что я не считаю нужным отвечать. Просто продолжаю его разглядывать с излишне-пристальным вниманием. – Считай, что прекратил. Он забирает свой ежедневник и поворачивается ко мне спиной. – Куда ты собрался? – Не на Луну, к твоему сожалению, а всего лишь в соседнюю комнату. Соблюдать тишину. Можно? – К моему сожалению? Объясни мне, Жень, что происходит? Что это сейчас было, и как я, по-твоему, должен отреагировать? Мне надо кинуться тебя убеждать, что я о твоих полётах на Луну не мечтаю, и вообще несказанно рад, что ты так надолго дома подзадержался? Или что? Ты какой реакции ждёшь? – А не пофиг тебе, чего я жду? – А должно быть? – Это тебе видней. – Блин, Жень! Ну чё за маразм, а? Давай так: я не мечтаю о том, чтобы ты исчез. Я очень рад, что ты дома. И всё такое… но мне очень, очень-очень, от слова «пиздец как», надо работать. И меня слегка заебали твои мудацкие обиды. Мне, вот прямо сейчас, – немного не до них. Поэтому, если тебе очень хочется, иди в соседнюю комнату, лети на Луну, или на Марс, или в иную Галактику… и посиди там спокойно, а самое главное – тихо. Ближайшие полчаса. А потом я приду и буду весь в твоём распоряжении. И ты сможешь выносить мне мозг хоть до утра. Договорились? Полчаса, Жень. Это же не много? – Нет, конечно. Что ты! Можешь не торопиться. У меня как раз будет время понять, чем конкретно я тебя настолько заебал, что ты мне сообщил об этом аж два раза за последние пятнадцать минут. – Да пошёл ты на хуй! – Угу. Штаны снимать? – Так. Я понял. Тишины не будет. Хорошо… – я тоже встаю из-за стола. Сгребаю свои бумаги и швыряю их, вместе с планшетом, на барную стойку. Типа, кладу на место. Листки разлетаются, а планшет с подозрительным звуком врезается в стакан с Женькиными карандашами. Я бросаю на него короткий взгляд, и внутри поднимается новая волна раздражения. – Ну, давай! Я внимательно тебя слушаю! Можешь высказаться! Прям всё, что наболело! По пунктам! – А я не хочу с тобой разговаривать, Яг. С тобой невозможно разговаривать. Ты либо занят, либо орёшь. Вот как сейчас. И я вообще не понимаю, что происходит. Что с тобой происходит. Что не так? Может, я тебе просто надоел? В этом всё дело? – Надоел? Ты? Да как ты, блядь, можешь надоесть, если тебя никогда нет! Ты когда последний раз дома-то был, Женя? Месяц назад? Два? Напомни-ка мне! – Шесть недель, напоминаю. Причём, три последние из них я как раз дома. Да? – Сорок два. Не передёргивай, Жень. Ты же всё прекрасно понял. – Понял. Но не так уж прекрасно. Поэтому уточняю: суть твоего возмущения в том, что я много работаю? Редко бываю дома? Ладно… и что ты предлагаешь? Что я должен сделать? Бросить работу и сидеть дома? За твои штаны держаться? – За свои держись! – огрызаюсь я. – И делай, что хочешь. Что хочешь, Женя, делай. – А ты? – Что – я? – Тоже будешь делать, что хочешь? Так? В этом вся тема? – он спрашивает спокойно, но я вижу побелевшие кончики пальцев, вцепившихся в ежедневник. – Хотя… ты же так и делаешь. О чём это я? – Как? – Как ТЫ хочешь! Я, Лёх, хотя бы пытаюсь советоваться! Пусть даже у меня плохо получается, но я пытаюсь! А ты у нас самостоятельный! Ты, блядь, всё сам решаешь! – Что – всё? – спрашиваю я, хотя сам прекрасно знаю ответ. Снова Cooper. Снова, снова и снова. Бесконечно. – Cooper – всего лишь машина! И я тебе уже сказал: машина эта была моя! И у меня были причины её продать! – Точно! Ты же говорил! Я только забыл, какие такие причины! Что ты понимаешь под этим словом? Я уже придумал ответ. Уже вдохнул и открыл рот, чтобы его озвучить. Я уже подготовился к новому витку скандала. Я… смотрю на него и неожиданно вижу… По ощущениям, это что-то похожее на включённый в тёмной комнате свет. В знакомой комнате. То есть… я и в темноте знал, где именно и что находится. И ориентировался прекрасно. И… Но именно сейчас я вдруг вижу, какие у него глаза. Не руки, уже почти смявшие стопку приглашений. Не линия рта. Не пульс на виске… Взгляд. Чёрт! Для него это действительно важно… Важнее, чем я себе представлял. Чем я ожидал. Похоже, он был привязан к этой машине больше, чем я. Точно так же, как я привязан к этой – его – квартире. И для него это не мелочь. Не глупость. И уж явно – не повод для скандала. Он воспринимает это как-то иначе. Видит за этим моим поступком что-то большее. То, чего там нет, и в помине не было. А я… – Жек… – я обхожу стол. Подхожу к нему. Вытаскиваю у него из рук бумаги, ежедневник, телефон… всё лишнее. Бросаю всё это куда-то в компанию к своему планшету и… обнимаю его. Притягиваю к себе, не обращая внимания на явное сопротивление. Лоб в лоб. Глаза в глаза. И, на всякий случай, прижимаю кулаком затылок. Чтоб не сбежал. – Мне действительно нужна новая машина. Не мог же я вечно на нём ездить? Ну, ангел мой… ну что ты себе придумал, а? Он вздыхает. И обнимает в ответ. Прижимается всем телом, совершенно точно, как ребёнок. Мне даже кажется, что он сейчас уткнётся мне в плечо и разрыдается. Но… конечно нет. – Я понимаю, Алёш… Но зачем было его продавать? Просто… купил бы новую… Неужели ты не понимаешь? Конечно, это машина… Но она – наша… Да если бы не он… не это колесо… мы бы вообще… – Дурачок… – я целую его и улыбаюсь. – Жек, ты правда думаешь, что «мы бы вообще»? Ты думаешь, всё дело в колесе? Именно в нём? Да куда б ты от меня делся? Мальчик мой… Какой ты дурной у меня… И как я тебя люблю… – Лёх… – Нет уж, подожди. Я говорил тебе, что Cooper надо продавать. Где-то полгода назад. Просто так. Между делом. Вспоминай… – Я помню… но это были просто слова. Мы же ничего не решили. И… я же и тогда предлагал его оставить. Я… – Ты. А я говорил тебе тогда и сейчас повторю: это не рентабельно. Даже старый – он стоит денег. Но я не продавал его специально, Жек. Никаких усилий к этому не прикладывал. Покупатель сам нашёлся, и сам предложил хорошую цену. Так бывает. Это случайность. И то, что тебя в этот момент не было в Питере – тоже случайность. Ничего кроме. Понимаешь? Я не планировал от него избавиться, и мне тоже было жаль с ним расставаться. Но это машина. Она должна ездить, а не стоять в гараже в деревне, дожидаясь, пока у нас возникнет желание поностальгировать. Прими хотя бы это за аргумент… И… не сомневайся, что я всё помню и так… на какой бы машине я не ездил. Я всё помню. Веришь? – Ага… – Женька улыбается мне в губы. – Верю, сам болтун… – Иди тогда… надевай пижаму! – А ты? – А мне правда надо поработать… честно! Если я сегодня не составлю графики… завтра Профессор закатает меня в асфальт перед школой. В назидание, так сказать… Ты ж его знаешь… – Ну да… Я так соскучился, Лёх… У нас вообще когда-нибудь будет время? Или секс теперь тоже надо включать в график? – Это сейчас в мой огород прилетело? – Не… В общий… – Тогда – не знаю. Но представляю себе: «Евгений Викторович, вы примете участие в нашем хитросделанном новомодном шоу?», «А когда? Пятого сентября? К сожалению, никак не могу… на эту дату у меня уже запланирован длительный сексуальный марафон. Семейный…» – Длительный? Марафон? – Женька смеётся и шутя хлопает меня ладонью по заднице. – Пойду-ка я надевать пижаму… а то сейчас погрязну в фантазиях, и графики твои… сам понимаешь, где окажутся. – Иди… – я отпускаю его. Смотрю, как он обходит барную стойку. Уходит в гостиную… оборачивается ко мне… улыбается… И больше всего на свете хочу сейчас на всё забить. И хер бы с ним, с Профессорским гневом. Но… у меня дети. У них на горизонте сезон. И им нужен план. А мне расписание… – Лёх, – Женька возвращается обратно, чуть-чуть не дойдя до дверей спальни, – у тебя в пятницу вечером что? – Вроде ничего… или… Это послезавтра? – Ну, если сегодня среда, то пятница – послезавтра. Ага. – Не умничай! Умник! Послезавтра вечером – у меня танцы. – Это у меня тоже. А после? – После… ничего. А что? – Пойдём с нами кофе пить? – С вами – с Царями? – Не умничай! Умник! – мгновенно передразнивает он. И тут же уточняет серьёзно: – Со мной, с Соней и с Денисом. Хочешь, Сашку возьми. – С Денисом… это с Бершанским что ли? С Денисом Марковичем? Я что-то пропустил? – Пока нет. Но если откажешься – можешь… – Женька строит забавную рожицу, прикусывает губу и округляет глаза. Я смеюсь. – Шантаж? Да он меня бесит неебически, Жек. Я не знаю, как ты с ним собираешь кофе пить… а я б, по своей воле, на одном поле с ним бы… – Не надо заканчивать это предложение! Он нормальный мужик, Лёх! Вполне адекватный! Ну и, в конце концов… это же не с ним, а со мной. Пойдём! Ну… пожалуйста… С Соней познакомишься… Да и вообще… – Что вообще? Вообще, это дурацкая какая-то идея… может, это ты никуда не пойдёшь, а? – Ну, Алёш… я уже пообещал. Мы уже договорились. Ну, пожалуйста! – И этот человек обвинял меня в том, что я с ним не советуюсь? – Лёх… – Я шучу, Жек. Пойдём, ладно. Заценим этого "Бога танца в полевых условиях". Посмотрим, где ты там нашёл адекватность. Но если мы вцепимся друг другу в рожу непосредственно в процессе пития – я не виноват. Попрошу занести в протокол это прямо сейчас. И после чтоб без разборок. – Я тебе не Илюша, чтоб разборки устраивать, – Женька улыбается, укладывается грудью на стойку, протягивает руку и дёргает меня за футболку. Заставляет подойти ближе. – Я тебя люблю, Лёх… Поцелуй у него выходит неуклюжим и каким-то до обидного коротким. Я второй раз за вечер думаю о том, чтобы забить… на работу. Серьёзно так думаю. Обстоятельно… – Ладно… я пошёл. Не буду тебе мешать… а то ты сейчас всё бросишь, а завтра меня проклянёшь… – С чего ты взял? Что я готов всё бросить за один только твой поцелуй?… – А ты б лицо своё видел, солнце моё… – А ты б видел своё… – Гляжусь в тебя, как в зеркало… – очень громко, очень фальшиво и очень… смешно… – …до головокружения… – Пижама, Жек! – кричу я, когда он скрывается за дверью в спальню. – Графики, Лёх! – прилетает мне в ответ. Насчёт получаса я, конечно, откровенно врал. Когда я, наконец, свожу весь свой хаос в относительно стройную рабочую систему… в такую, которую можно показать Алексею Николаевичу, пусть не с гордостью, но хотя бы без стыда… часы на варочной панели показывают удручающие три часа ночи. И ещё двадцать две минуты в довесок. И это говорит о том, что времени на сон опять ни черта не осталось. Уже совсем скоро мои не проснувшиеся дети притащатся на утреннюю тренировку. И хорошо было бы… постараться выглядеть хоть на чуть-чуть, но бодрее их… Я встаю из-за стола и мгновенно чувствую, как затекли не привыкшие к такой «работе» мышцы. Оказывается… чтобы так долго просто сидеть на заднице, тоже нужна некоторая тренировка… Я вяло разминаю плечи и спину, попутно обдумывая необходимость навести на столе порядок. Собрать бумажки. Убрать планшет. Вымыть чашки и турки из под кофе. Поставить на зарядку телефон… Телефон. Блин! Только теперь я вспоминаю о том, что мне кто-то что-то писал. Ещё в самом начале вечера. Точнее – ночи. Тогда, когда ещё Женька был здесь… Женька… Мысль о нём заставляет тут же забыть про сообщения… и про порядок… про всё… Просто выключить на кухне свет и отправиться в спальню… Он, конечно, спит. Уютно замотавшись в одеяло. Обняв подушку. Почти уткнувшись в неё лицом. И эта картинка вызывает во мне… какое-то почти ненормальное чувство нежности. То есть… я сто тысяч раз видел его спящим… но всё равно. Бывают какие-то моменты… секунды… мгновения… когда всё ощущается как будто в первый раз. Как будто ничего ещё не было. Да и сейчас ничего нет. Как будто… у меня есть только здесь и сейчас… только эта конкретная ночь. Как будто где-то там его всё ещё ждёт Яна… и эта его жизнь, отдельная от меня… Настоящая… А всё, что есть у меня, – вот эти короткие мгновения. Отдельные ночи. Сумасшедшие встречи. И неизбежные расставания… Я раздеваюсь. Ложусь. Отбираю у него край одеяла. Обнимаю. Поправляю сбившуюся пижаму. Легко целую в доступный для этого затылок и… никак не могу отделаться от этого чувства. Настолько яркого, что оно мешает уснуть. Словно… уснув я потеряю время. То время, которое мог бы быть рядом… – Лёш… – он говорит, всё ещё уткнувшись лицом в подушку. Которая скрадывает и без того невнятные звуки его сонного голоса. – Уже утро? Я скорее догадываюсь, чем на самом деле слышу, о чём он спрашивает. – Нет ещё, Жек. Ночь. Спи… – шепчу ему в затылок и снова целую, убаюкивающе мягко. – Хорошо… – отвечает он и разворачивается. Укладывается на меня. Обнимает в ответ. Опутывает своими руками-ногами… так, как будто у него их не по паре, а по десятку, как минимум… Плющ… ну да… исключительно ядовитый… Мой…