Нарния
Фантазий ваших прыть ни к чёрту не годна. Извольте объяснить, при чём тут "никогда"! Пускай не месть, не лесть, но что-то в этом есть? - Конечно, ваша честь, бесспорно, ваша честь...
Плечо. Это первое и, несколько длинных секунд, единственное, что я вижу. Женькино, еле-еле прикрытое футболкой, плечо… тесно прижатое к предплечью Бершанского. Взгляд фокусируется на этом месте так стремительно и объёмно, как будто я смотрю в подзорную трубу. И требуется приложить усилие, чтобы избавиться от воображаемого оптического прибора и оценить всю картинку. Целиком. Первый танцевальный зал, в дверях которого я стою, сверкает недавно вымытым паркетом и почти оглушает тишиной. Соня, у станка сосредоточенно выполняющая стандартные упражнения на растяжку, рассеяно улыбается и делает намёк на приветственное движение рукой в мою сторону. Я автоматически киваю в ответ. И возвращаюсь взглядом… к плечу… и не только. Женька с Денисом сидят на полу. На мой, ставший вдруг субъективным, взгляд, слишком близко друг к другу. Настолько близко, что у меня возникает сильнейшее желание взять Дениса Марковича за ворот его понтовой тренировочной водолазочки и вышвырнуть из зала. Придав ему такую начальную скорость и снабдив таким ускорением, чтобы всего этого хватило не только на стремительный пролёт вдоль всего коридора… но и на экстренное торможение лицом о металлическую дверь запасного выхода. И я бы, несомненно, так и сделал, если бы… к тому был хоть малейший повод. Хоть что-нибудь, кроме моего неожиданно субъективного мнения. Если бы это было не теперь, или если бы это был не Денис, я бы даже не заметил. Мне бы в голову не пришло воображать себе подзорную трубу. Потому что, если совсем уж честно, то ничего личного. Нормальный рабочий момент. Сидят двое. Слушают… что-то слушают в наушниках. Оба. Мне не видно, но я догадываюсь, что источником звука служит планшет Бершанского, лежащий у него на колене. И, судя по сосредоточенному выражению Женькиного лица, этим звуком, скорее всего, является музыка. Рабочая музыка. Ничего личного. Ничего… если бы не плечо. Сколько требуется? Вероятно несколько секунд. Целая вечность – для того, чтобы Женька среагировал на взгляд. Он чуть поворачивает голову и смотрит удивлённо-вопросительно. Слегка прохладно. Никакого тебе «Не смотри на меня так!», никаких «оплавленных волос». Ничего из того, о чём он так много говорил. Скорее… уже слегка подзабытое, но, видимо, более честное: «Ягудин, чё ты пялишься?» Или… более реальное: «Лёш, что тебе надо?» Я демонстративно прикасаюсь пальцами к собственному уху, и Женька послушно вытаскивает наушник. Один. – Что-то случилось? Хотел бы я услышать версию того, что, по его мнению, могло здесь случиться… Пожар? Наводнение? Локальное землетрясение? Что? – Нет. Я хотел сказать, что жду тебя. И буду у Ильи. Зайди к нему, когда закончишь. – Хорошо… – он кивает и тут же возвращает наушник на место. Прикрывает глаза. Аудиенция окончена. Я могу закрыть дверь. С обратной стороны. Эмоции и разум – есть две параллельные прямые. Никак не связанные друг с другом. Головой… я прекрасно понимаю, что в этом нет ничего обидного. Ничего демонстративного. Ничего вообще. Это нормально. Это его рабочие часы. Его и Дениса. И… здесь, в первом зале, такие правила. Нельзя врываться на тренировку к Бершанскому, если не случилось форс-мажора. Того самого пожара или наводнения, или карманного цунами, усиленного землетрясением. На самом деле, Бог танца ко мне весьма благосклонен. Даже не обратил внимания на моё появление. А ведь… я только вчера был свидетелем того, как жёстко он выставляет из своего зала лишних людей… Да. Я всё прекрасно понимаю головой. И это никак не помогает снизить градус эмоций. Мне надо уйти. Развернуться и выйти. Закрыть дверь. Но я продолжаю стоять на пороге, ожидая… чёрт знает, чего. Хотя бы Женькиного взгляда. Другого. Не такого, какой достался мне только что. Знака. Натяжения связующих нитей. Тех самых канатов, которыми я к нему привязан. Сигнала. Улыбки. Для одного меня понятного шифра. Чего-нибудь. Транслирующего на любое расстояние, через любое время: «я твой». Мой. Женька неожиданно открывает глаза и коротко подпихивает Дениса плечом. От этого движения рукав футболки задирается ещё выше, но никто, кроме меня, не обращает на это внимания. Вместо этого Женька вскидывает руку и забавно перебегает пальцами, видимо, по краю планшета, изображая нечто танцевальное. Денис в ответ улыбается и картинно круглит глаза. Несколько секунд. А потом решительно выдёргивает из гнёзд обе пары наушников и легко поднимается на ноги. Зал наполняет музыка. Странный, невесомый, незнакомый женский вокал… – Жек, на мой вкус, это будет странно… – Предположим, у тебя нет вкуса, – Женька вытаскивает из ушей бесполезные наушники и тоже встаёт. Секунда. Он оказывается рядом с Денисом, собирает в ладонь тёмные пряди хвоста и слегка дёргает вниз. – Но это ничего. Мы его разовьём. Да, Сонь? Соня смеётся в ответ. А Денис улыбается слегка снисходительно и коротко качает головой. Я бы удивился… тому, что он умеет улыбаться. И тому, что его легко можно дёрнуть за волосы, как в первом классе понравившуюся девчонку. И тому… да чему угодно. Но я слишком удивлён этим коротким «Жек»… больше, чем откровенной фамильярностью собственного мужа. Никто и нигде не называет Евгения Викторовича «Жекой» без особого на то разрешения. Женей, Женькой, Плющом, Плю… как угодно. Он отзывается на любую версию, и ни одна из них не вызывает у него недовольства. Но Жека… это позволено только близким. Самым близким. Тем, кто неотъемлемая часть жизни. И я могу сосчитать таких людей по пальцам. Мог. Я мог. Имя всё ещё звенит в ушах болезненным эхом, но перед глазами уже возникает картинка реальности. Той, в которой я всё-таки несоизмеримо ближе к нему. Чем любой другой человек на этой планете, каким бы именем он его не называл. Женька изображает вальс. И, вероятно, для Дениса это действительно выглядит странно. А я провёл месяцы и месяцы в хореографическом зале, глядя на то, как Женька выстраивает и отбрасывает макеты программ. И вижу – за всеми этими недоразвёрнутыми ногами, скупыми движениями, чуть расслабленными руками, слегка смешной недоделанной хореографией – вижу то, что он хочет показать. И абсолютно согласен с мужем: если вычистить каждый шаг и жест, если уложить в такт и ритм… вокал идеально сольётся с движением. Подхватит и понесёт. Сделает вальс таким же невесомым, как женский голос, льющийся из планшета. – Нет, – абсолютно твёрдо говорит Бершанский. И мне хочется спросить у него: мальчик, ты слепой? Но Женька не нуждается в моей защите. – Да, – так же твёрдо отвечает он. – Мы будем это танцевать. Твоя идея ляжет именно в этот вокал. Ты просто не видишь, Дэн. – Жень, я всё вижу. И я сказал тебе: нет. – Не надо на меня давить, – даже как-то весело отвечает мой муж и протягивает руку в сторону Сони. – Софья Андреевна, окажите мне честь и позвольте ещё десяток раз пройтись по вашим ногам. Соня снова смеётся, но вкладывает свою ладонь в Женькину. Выражение лица Бершанского не предвещает ничего хорошего. И замечаю это не я один. – Дэн, упростись лицом. Вот это зверство меня не пугает, а тебе категорически не идёт. Пойди, заведи музыку сначала. Но учти, хорошо с первого раза у нас не получится. Будет плохо. И это ты должен сделать из плохо – хорошо. На секунду мне кажется, что сейчас произойдёт локальный взрыв. Потому что вот так, на вид, Денис совершенно не собирается «упрощаться», а даже как будто напротив, слегка «усложняется». Такого выражения лица и я-то не способен был от него добиться. Но… у Женьки несомненный талант. Исключительный. И я им почти горжусь. И с удовольствием бы посмотрел на то, как выглядит вышедший из себя Бершанский. Просто для того, чтобы убедиться в том, что такое бывает. И с ним бывает такое, что он не способен держать себя в руках… Но в следующее мгновение происходит нечто ещё более интересное. Соня отпускает Женькину руку и… обнимает Дениса. Что-то успокаивающе говорит ему куда-то в шею. Строго и серьёзно заглядывает в глаза. Он обнимает её в ответ. Коротко прижимает к себе. Целует в макушку. И… отпускает. Идёт включать музыку. – Алексей Константинович, может, вы уже, наконец, закроете дверь с той стороны? Или вас не касаются общие правила? Я на автомате, и потому безропотно, подчиняюсь металлу в голосе Дениса. Делаю шаг назад и закрываю дверь. Ощущения при этом такие, словно это дверь шкафа, ведущего в Нарнию. И искренне удивляюсь: для чего я так долго пялился на жизнь в этой волшебной стране, если вход туда… запечатан наглухо? За пять минут наблюдений я получил такое количество информации, выстроил столько версий происходящего за этой дверью, что они требуют немедленного уточнения. Незамедлительного. Я, кажется, первый раз в жизни до конца понимаю, что ревность не выражается чувством беспокойства и раздражения внутри. Я чувствую себя так, как будто провёл несколько последних месяцев в длительной командировке разума. На выселках собственного сознания. В глобальной сердечной коме. И возвращение ощущается процессом болезненным. И даже страшным… Сложно сказать, чего именно я так испугался. Имени? Прикосновения плеча к плечу? Улыбок? Женькиной свободы и фамильярности? Неожиданно реального Дениса? Наверное, всего этого вместе. Даже лёгкого прикосновения губ Бершанского к Сониной макушке… которая в моём воображении легко, по щелчку пальцев, заменяется на другую… смешивается с миллионами других возможных прикосновений. Возможных там… за дверью в Нарнию. И я хочу понять: почему? Для начала: почему Соня? Google на запрос «Софья Ямпольская» выдаёт несколько страниц бесполезных ссылок. Переходя по которым, я узнаю только, что Соня активно занимается с детьми. И целых три пары под её руководством подают надежды в категории Дети-1. Текущие детские соревнования не вызывают у меня никакого интереса. Я хаотично пролистываю бесконечное количество страниц. До тех пор, пока не становится очевидным, что стоит изменить запрос. «Софья Ямпольская и Денис Бершанский». Я на несколько секунд зависаю пальцами над экраном планшета, прежде чем нажать значок поиска. Фамилия Дениса многократно увеличивает количество результатов. Но и они, на первый взгляд, кажутся мне бесполезными. Снова Соня со своими детьми, и Денис среди членов жюри. Это – объединяющий их максимум. Всё, что способен сообщить мне Интернет. Моего терпения хватает на двадцать девять страниц бесполезных ссылок. И я уже готов выключить планшет и забыть о своих идеях… когда передо мной открывается страница какого-то заброшенного танцевального сайта. Последним новостям, опубликованным в верхней части страницы, – в этом году исполнилось пять лет. Но меня интересуют ещё более старые сообщения… С экрана планшета, из 2008-го года, на меня смотрит Соня. Боевой раскраски макияж, вызывающее платье и неприлично юный возраст даже могли бы сбить меня с толку… заставить сомневаться. Но подпись под фотографией подтверждает мои догадки: «Поздравляем Дениса Бершанского и Софью Ямпольскую с золотыми медалями Первенства Мира по латинской программе среди Юниоров-II». Я несколько раз читаю надпись, прежде чем снова посмотреть на снимок. И теперь не на Соню. В длинном, тощем, улыбающемся до ушей мальчишке трудно опознать Дениса Марковича Бершанского образца года 2022-го. Даже на сто процентов зная, что это он. Короткие, кудрявые, торчащие во все стороны волосы, подкрашенные сияющие глаза, по-детски крупные передние зубы, открытая улыбка, и рука, крепко сжимающая Сонину ладошку. Стоп-кадр прошлой жизни… У Дениса Бершанского есть собственная страница в Википедии. И я заново перечитываю всю имеющуюся там информацию. Всё бесконечное перечисление его медалей и титулов. Бессчётное количество побед. И с фотографии на этой странице на меня смотрит вполне себе настоящий Денис. С партнёршей. Анной Сумерневой. Википедия заново сообщает мне, что Денис Маркович Бершанский родился 27 апреля 1992 года в Москве в абсолютно непростой семье двух выдающихся математиков. Что танцами он начал заниматься с пяти лет, но первых ощутимых результатов на этом поприще добился только в шестнадцать, выиграв Первенства России и Мира по обоим видам спортивного танца среди юниоров. Что само по себе являлось грандиозным достижением. Далее следует загадочный перерыв в карьере. На протяжение полутора сезонов Денис Бершанский не участвовал ни в каких соревнованиях и вообще исчез из поля зрения танцевального мира. Вернулся в спорт только в 2010-ом и, проигнорировав провальные пророчества профессионалов, сразу выиграл с новой партнёршей всё. В России, в Европе, в Мире. И следующие шесть лет они не проиграли ни одного соревнования, в котором участвовали. Стали абсолютными чемпионами. Легендами спортивного танца. И после сезона 2016/2017 завершили карьеру, так ни разу и не уступив своих титулов. Никому. Кроме этой скудной информации страничка пестрит ссылками на видео танцевальных турниров и интервью профессиональным изданиям. Сообщает о том, что в 2018-ом Денис, при поддержке СТСР, основал школу спортивного танца. И успешно руководит ею по настоящее время. А кроме того, с 2020-го года является судьёй категории WDSF. И по сей день остаётся абсолютным чемпионом, чьи достижения и рекорды поистине уникальны. Википедия умалчивает о Софье Ямпольской. Оставляет её безымянной партнёршей детских лет. Загадочной тайной. Видимо, относит к личной жизни Бога танца. Информация о которой ограничивается сексуальной ориентацией. Да и то, видимо, потому что о ней просто, ясно, серьёзно и однозначно Денис Маркович сообщил в первом же интервью после «возвращения». То есть… в восемнадцать лет. И за всё время, прошедшее с этого словесного каминг-аута… ни одной фотографии или статьи, подтверждающей наличие хоть каких-нибудь близких отношений хоть с кем-нибудь. Всё это я уже знаю. Прочитал сто лет назад из банального любопытства. Просто чтобы понять, что именно так восхищает неугомонную, живую Сашку в прохладно-отстранённом Денисе. И почему именно он так понадобился Аверу, что тот готов прогибаться под него по поводу и без. Прочитал – и понял. Медали и титулы говорят сами за себя. Нельзя отрицать очевидное: он гений и легенда. Бог танца вселенского масштаба. Самоуверенный козёл с таинственной личной жизнью. Влюблённый в моего мужа. Подсунувший ему в пару свою сильно бывшую партнёршу и действующую, судя по тому, что я сегодня увидел, боевую подругу. Я не знаю, не понимаю пока, какие мне стоит сделать из всего этого выводы. Чего стоит по-настоящему бояться, а что можно просто выкинуть из головы. Сейчас как будто ничто не имеет значения, кроме этого, сказанного между делом, «Жек»… и мимолётного поцелуя Сониной макушки. Но я не могу понять, не могу сориентироваться, насколько всё это по-настоящему важно, потому что сам я… выпал из собственной жизни и пока не представляю, как и когда вернусь обратно. Вот сейчас ясно только одно… Женька едва ли готов мне в этом помочь. За четыре дня, прошедшие с того момента, как… он вернулся из Аргентины… он ни разу даже не попытался выяснить отношения. Не считая самой первой ночи, когда он просто не пришёл ночевать… все остальные дни… не происходило ровным счётом… ни-че-го. И с каждым днём эта «тишина» всё больше натягивает мне нервы. Прорастает между нами прозрачной прочной стеной. Мешает дышать, думать и спать по ночам… Но, тем не менее, он мой муж. Я… люблю его. И найду какой-нибудь выход. Потому что где-то он обязательно есть. Вот примерно об этом я думаю, разыскивая Илюху в дебрях строящегося павильона. А ещё о том, что Сашка мне соврала. Тогда, в день нашего знакомства, она сказала, что не знает никого, кто бы имел «доступ к телу»… То есть… обманула. Она ведь не могла не знать про Соню. Она знала, но соврала. Почему? – Да похуй мне, кто именно виноват! – Илюхин голос, наконец, сообщает мне примерное его местонахождение. И я иду на звук, старательно обходя горы искусственного паркета, бобины кабеля, валяющиеся на полу прожекторы и перевёрнутые ряды будущих кресел. Всё это, так же как и работающие вокруг люди, явно напоминает о том, что до первого съёмочного дня осталось всего ничего… – Чтобы завтра тут всё горело! Или всех уволю к ебеням! – Хочешь, я сам могу всё поджечь? Прямо сейчас! Надо? – спрашиваю я, ловя за рукав несущегося мимо меня разъярённого Авера. – Смешно тебе?! – Илюха так резко останавливается и разворачивается, что мне мерещится начинающаяся драка. Я торопливо выпускаю из рук его одежду и отступаю на шаг. – Не особо. А ты чего такой нервный? Кто это тебя так? И куда ты так несёшься? – Всё! И все! – Авер нервно выдыхает и совершает попытку улыбнуться. – Привет, Лёх! Я вообще-то бежал, чтоб мужа твоего не пропустить. Ты ему сказал? – Сказал. И можешь не бежать. Они ещё минут сорок будут танцевать. А потом ещё переодеваться и отмываться. Так что… я успею напоить тебя успокоительным кофе. – Кофе не поможет. Но пошли отсюда. Или я точно кого-нибудь придушу. У Илюхи в кабинете всё так же неуютно, как в самый первый день. За несколько месяцев работы здесь ничего не изменилось. Авер даже личным чайником не обзавёлся. И я сложно и с наслаждением матерю его всю дорогу из общей комнаты отдыха, где стоит кулер, до двери его кабинета, потому что мне приходится тащить в руках два пластиковых стаканчика с кипятком. – Высказался? – спрашивает Илюха и с грохотом ставит на стол жестяную банку с Нескафе. – Не устраивает? Купи чайник. От его манёвра кипяток из стаканчиков переливается через край, и на столешнице образуются две мелкие лужи. – Придурок, я хотел здесь сесть! – беззлобно огрызаюсь я. – Ничего, на стул сядешь. – Тогда и чайник – сам купишь. А то… нашёл спонсора! – Не напоминай! – страдальчески вздыхает Илюха. – Не надо вот… про спонсоров, строителей, продюсеров, контролёров… Дай отдохнуть. Хоть пять минут. Так я заебался! А сейчас ещё Женя твой… – А что, кстати, Женя? – я с готовностью хватаюсь за это имя. Потому что продюсеры и спонсоры меня не волнуют. Так же, как и чайник, по большому счёту. А вот что снова понадобилось от Женьки… – Женя, Женя… – выговаривает Авер, старательно разглядывая кофейную бурду в своём стаканчике. – Забей. – На кого? На мужа? – спрашиваю я с непритворным возмущением и тут же получаю в ответ: – А ты ещё не забил? – Илюха ржёт, но, видя моё выражение лица, тут же стирает улыбку. – Да ладно! Чё ты? – Ничё, – серьёзно отвечаю я, удерживая Илюхин взгляд. – А ты объяснись. – Да ладно тебе, Лёх. Я пошутил. Это сейчас самая трендовая шутка. – Какая именно? – пружина нервного напряжения у меня внутри стремительно сжимается. И я уточняю, потакая своему желанию выплеснуть уже эту эмоцию хоть куда-нибудь. Хоть вот на Илью. Который моментально серьёзнеет лицом и становится внимателен взглядом. – Что ты на него забил… – он говорит и тут же примирительно поднимает руки и уточняет: – Я шучу. Я знаю всё. Это шутка. – Что ты знаешь? – ещё более спокойно спрашиваю я. А сжатие пружины достигает критической отметки. – Да чего ты, Лёх? – удивлённо вскидывается Авер. – Я ж сказал: это шутка. Если что, то извини! Хотя, на прошлой неделе ты на такие шутки не обижался… На прошлой неделе… Да… Пружина внутри разжимается вхолостую. И я заставляю себя выдохнуть и расслабиться. Илюха здесь ни при чём. – На этой неделе не надо так шутить. И вообще… Я допиваю свой кофе в тишине. Чувствую, что Авер разглядывает меня с некоторым беспокойством, и его желание задать вопрос настолько осязаемо, что его руками можно потрогать. Так же, как моё нежелание отвечать. Я сминаю пустой стаканчик, и неприятный звук ломающегося пластика словно рвёт тишину на части. Заставляет меня самого вздрогнуть и заговорить. Просто… чтобы не молчать. – Так чего ты бесился? Ты так и не сказал… – Да… – Илюха тоже словно выходит из ступора и обречённо машет рукой, – всё как обычно. Ничего не работает. Никто ни за что не отвечает. И никто ни в чём не виноват. Электронику для табло не привезли. Один экран грохнули с подъёмника и расхерачили в хлам. Подложку под паркет положили не ту… Вчера, суки, положили, а сегодня догадались, что она не подходит! Теперь всё обратно сняли! В процессе у трёх панелей выломали крепления, и их обратно класть нельзя. Менять надо. А где я им новые возьму за ночь? Но кого это ебёт? Никого… – он вздыхает и усмехается. – Дальше будешь слушать? Или достаточно? – Да давай уж! Кто тебя ещё выслушает? – Да уж… Но на самом деле, всё херня! Это всё херня! Знаешь, что главное? А главное то, что мне вчера позвонил Зайцев и отказался! То есть он, блядь, приносит свои извинения, согласен оплатить все положеные по контракту неустойки, но у него изменились обстоятельства! У него – обстоятельства! А мне – что делать?! За полторы недели до съёмок! Что мне делать?! Самому хвататься за микрофон?! Что?! – Так. Стоп. Во-первых, какие полторы недели? Мы разве не в эту среду снимаем? Во-вторых, забей на Зайцева – я тебе сразу говорил: не связывайся с танцорами, – и пригласи… Марата пригласи! – мне неожиданно самому нравится эта, пришедшая в голову только что, мысль. Башаров действительно идеальный вариант для безвыходной ситуации. Да и вообще… Марик разбавит наше печальное, нервное общество своим искромётным пофигизмом как нельзя более кстати. – Полторы – потому что съёмки перенесли на следующую среду, и я сегодня вам как раз сказать хотел. А Башаров – не вариант. – Почему? – искренне удивляюсь я. – Да сам подумай! Если он свободен, то тебе не откажет! Да даже если и занят… И потом, ты ж его знаешь! – Знаю! – жёстко перебивает меня Илья. – И поэтому – нет! Забудь об этом, Лёх! Сказать, что я удивлён, – это не сказать ничего. Оно, конечно, понятно – Марик не лучшая фигура, не самая, скажем, кристально-светлая и прозрачная. Не самая простая. Но… блин! Мы все его знаем! Он свой! И он профессионал! Вот так, сходу, я не могу придумать ни одного такого же сумасшедшего, который ввяжется в проект за неделю до старта, не имея о нём понятия! И не просто ввяжется! А въедет с бешеной активностью и успеет каждого достать до печёнок, но будет готов! Через неделю он будет готов взять микрофон и тащить всю эту хрень на себе! – Илюх, скажи честно, у тебя есть другие варианты? – У меня нет. Но это не значит, что Башаров – вариант. – Марат его зовут. И он не просто вариант, Илюха! Он твой спаситель! Звони ему! Прямо сейчас! Или я позвоню, – я демонстративно достаю телефон и открываю записную книжку. – Лёх, мне не нужен здесь Марат! – Илюху даже слегка передёргивает на последнем слове. – Мне только его здесь не хватало! В этом вселенском бардаке и без него… – Так я и говорю! С ним будет реально лучше! Чего ты боишься? Что он запьёт? Так он сейчас не бухает, вроде. Ну, контрактом его зажми, чтоб ни вправо, ни влево! Да и вообще… блин, ну вы ж друзья! Попроси просто! Он для тебя… – Заткнись, Лёх… Сейчас заткнись, пока чего-нибудь не наговорил… такого…. – Авер достаёт из кармана собственный телефон. В отличие от меня, до сих пор листающего список контактов, он обходится двумя движениями пальцев. Не глядя, тычет в экран и подносит телефон к уху, не отводя от меня взгляда. Мне кажется, что этим взглядом он готов меня убить. И я не очень понимаю причины. Вопросительно вскидываю брови. Но Илюха только качает головой в ответ и открывает рот, чтобы что-то сказать… и в этот момент на том конце снимают трубку… – Привет… – говорит в телефон Авер и отводит глаза. Отворачивается от меня. Отходит к окну. И мне отчего-то становится неловко. Настолько, что я торопливо сметаю со стола стаканчик с остатками недопитого им кофе и иду за новым. Выхожу в коридор и прикрываю за собой дверь. Прежде чем вернуться, я минут десять треплюсь ни о чём с оказавшейся в общей комнате Мирославой. Обсуждаю какую-то дребедень по-поводу переноса съёмок и ожидаемого судейства. В отличие от меня, она знает всех судей в лицо. И некоторых откровенно побаивается. Я с любопытством и чувством морального удовлетворения слушаю о том, что какая-то, «самая главная» в нашем жюри, тётка терпеть не может Дениса Марковича. Считает его «выскочкой». И совсем не видит в нём «Бога». Выслушиваю все сложности, которые возникли у Мироси с Ромкой с костюмами. Утешаю её тем, что у нас с Сашкой всё то же самое. Только ещё хуже. Даже рассказываю в ответ пару историй про тренировки у Бершанского и его невозможный характер. Заставляю её покраснеть и рассмеяться. Но в конце концов наливаю в два стаканчика кипяток и иду обратно. В кабинет. Илюха стоит у окна. Примерно так же, как я его оставил, только уже не разговаривает по телефону. Но даже не оборачивается на звук, когда я захожу и снова замысловато матерю его за отсутствие чайника. Я развожу кофейную хрень и отпиваю половину жидкости из своего стаканчика прежде чем снова нарушить тишину: – Ну как переговоры? Что Марик? – Нормально. Переговоры – нормально. И Марик – нормально. Послезавтра прилетит. Илюха снова надолго замолкает, как будто проваливается куда-то в себя. Так и не поворачивается ко мне лицом. Таращится в окно, словно там… – Я не понял, Авер, где моё «спасибо»?! Я уж не говорю про премию! – Спасибо? Да я вот стою, смотрю в окно, и думаю: как я повёлся?! О чём я, блядь, думал?! – он резко разворачивается, возвращается к столу и смотрит на меня сверху вниз. Так смотрит, что мне почему-то под землю провалиться хочется. – Ты не представляешь себе, Яг… какой я, с твоей подачи, себе пиздец устроил! Это, блядь, просто в голове не укладывается! – Да чё ты, Илюх? Я вообще твоих загонов сейчас не понимаю, если честно! Я б радовался на твоём месте! Марик во всю эту мутотень хоть жизни добавит! Хоть будет на кого смотреть! Кроме Плющенко! – от последней фразы я просто не могу удержаться. Почему-то вот именно сейчас вспоминается «римский император». И уж больно у Илюхи трагический вид. – Жизни… От вас мне жизни мало. Ещё и он добавит. Знаешь, Лёх… Что я должен знать, видимо, останется тайной навсегда. Потому что стук в дверь не даёт ему договорить. – Заходите, кто там? – устало спрашивает, Илья. – Привет! – Женька заходит внутрь и моментально заполняет собой всё свободное пространство. Оттесняет Авера куда-то в дальний угол Вселенной. Не физически, конечно. Но Илюха с его проблемами словно перестаёт существовать. Я разглядываю собственного мужа, пытаясь угадать по влажным следам на его футболке, как давно он вышел из душа. И разгадка этого ребуса занимает меня до крайней степени. Потому что лучше пытаться угадать время, чем провалиться в размышления о том, что душевая здесь общая. И то, что Бершанский не моется в ней одновременно со мной, не значит, что… – Парни, слушайте… – неуверенно начинает Илья, и я мгновенно переключаюсь на напряжение в его голосе. Он сказал «забей»… и, кажется, я зря его послушался. Надо было заранее выяснить, что ему надо. Чтобы быть готовым. Чтобы… – я понимаю, что это наглость. Если вы меня пошлёте, я не обижусь… Илюха снова замолкает, наткнувшись на Женькин прохладно-микроскопный взгляд, и мне хочется встать и пнуть его, чтобы вывести из стопора. Но с этим прекрасно справляется мой муж: – Мы тоже не обидчивые. Что там у тебя на этот раз? Илюха щурится, как-то ломается лицом и словно извиняется передо мной взглядом, прежде чем сказать: – Съёмки перенесли на неделю. Но ты, Лёш, уже знаешь. Так что это я тебе, Жень, говорю: снимать «пилот» будем не в эту среду, а в следующую. И… перед съёмками я прошу вас снять кольца. До меня доходит не сразу. А когда доходит, я буквально задыхаюсь от ярости. Значит, забей?! Кроме очевидной наглости этой «просьбы» по содержанию, Авер умудрился ещё и так сформулировать, что даже у меня осталось впечатление, будто мы с ним это уже обсудили. И вопрос только в Женьке. Я непроизвольно, неконтролируемо сжимаю кулаки. Боковым зрением вижу, как Жека кривит губы в усмешке, и оставляю за ним право первого слова. Пусть он пошлёт Илюшу на хер. Он пошлёт, а я добавлю. От себя. Лично. – Хорошо. Это всё? Или что-нибудь ещё? – Нет. Спасибо! Жень, Лёш… – Авер пытается выразить в каких-то словах степень своего счастливого недоумения. Перебегает взглядом с меня на Женьку и обратно, словно не может поверить. Но Плющу откровенно пофиг Илюхины благодарности. Так же как и моё болезненное недоумение. – Если это всё… – он многозначительно смотрит на дверь. – Пока, Илюх. – Пока… – всё так же растеряно отвечает Авер уже Женькиной спине. Только в дверях мой муж оборачивается и обращает, наконец, на меня внимание: – Ты идёшь, или остаёшься? – Иду, – торопливо отвечаю я, а Женька равнодушно кивает. – Я пойду, вещи заберу. У машины встретимся. – Сука ты! – выдыхаю я, как только за Женькой закрывается дверь. – Какая ж ты скотина, Авер! Я внезапно чувствую себя так, как будто этот выплеск забрал все имеющиеся в наличие силы. И физические, и моральные. Нет сил не то что на скандал… а даже на простой разговор. Поэтому я молча собираюсь с силами, встаю со стула, к которому, кажется, прирос навсегда, и иду к двери. Не о чем говорить… – Лёш! – Илюха загораживает дорогу, и я послушно останавливаюсь. Нет сил. И нет средств сдвинуть его с места. – Да ты чего?! Что опять?! Я ж сказал: можете меня послать! Я ж не настаивал! Не о чем говорить. Я выхожу из ступора и просто обхожу Авера по широкой дуге. Молча. И внутренне усмехаюсь: такой опыт у нас уже есть.