Тупик имени меня
Так я, не рассчитав опять прыжка, над пустотой вишу, держась за пустоту, - и мню себя союзником закономерности. Я трезв, я полон сил. Но пустота - сильней меня. Закономерность не весьма ясна, и тень отчаянья мрачит моё чело.
– Лёш! – Сашка цепко хватает меня за руку и настойчиво тянет в сторону от дверей танцевального зала, из которого мы только что вышли. Тренировка закончилась вместе с унизительно-вежливыми указаниями Бершанского, и я мечтаю просто отдохнуть. Тупо выдохнуть. Выпить чашку псевдокофе. Поболтать с кем-нибудь, кто найдётся в общей комнате. Или просто посидеть в тишине. Успокоить нервную систему. И совершенно не хочу – абсолютно – выяснять отношения с Александрой. Но она, к сожалению, явно именно на это и рассчитывает. – Саш, чего ты хочешь? – я останавливаюсь посреди коридора. Врастаю в пол, переставая подчиняться её направляющему порыву. Мгновенная вспышка злости заставляет почти силой выдернуть ладонь из её цепких, как клещи, пальцев. Меня до чёртиков вдруг одномоментно заёбывает вот эта общая тенденция последнего времени: ни по какому поводу и никогда не интересоваться тем, чего хочу я. Всё вокруг почему-то стремится вовлечь меня в абсолютно не естественное и не ясное мне движение. Начиная от людей – мужа, Дениса, Авера, Профессора, Ваньки, Сашки – и заканчивая, кажется, неодушевлёнными вещами… такими как машины, коньки и… даже титан в собственном бедре. И если с последними спорить совершенно бесполезно, то уж… – Хочу понять, что происходит! – Ну, так посиди, подумай, может, и поймёшь! Я-то тут при чём? – Хорошо… – голос её становится ледяным и колким, а выражение лица… не предвещающим ничего хорошего, – …я уточню: я хочу понять, что происходит между нами! – Между нами? А что, Саш, между нами до сих пор что-то происходит? Извини, я не в курсе. Мы всё ещё стоим друг напротив друга. Всё ещё посреди этого мудацкого общего коридора. Но теперь… энергетический заряд нашего «стояния» стремительно меняется. Последние слабые искры взаимного притяжения исчезают безвозвратно. Тают в воздухе. Растворяются вместе с эхом, оставленным моим голосом. – Ну, ты и козёл… – удивлённо и как-то… растеряно сообщает мне Сашка. Я успеваю отметить, что путь от «нахала» до «козла» занял приблизительно расчётное время. Стандартное. Со скидкой на обстоятельства… вполне себе. Можно собой гордиться. Потому что… хоть в чём-то я стабилен. А стабильность – известно чего признак. Вот только… глядя в Сашкины глаза гордиться не хочется. Впрочем, и извиняться не тянет тоже. Потому что… вроде как и не за что. Может, я и выбрал какие-то неудачные слова… может, добавил тону сарказма… может, вместе это всё и прозвучало вполне достойно этого самого «козла», но… – Сань, вот ты, вроде, нормальный человек. Разумный. Адекватный. Вменяемый. Так объясни мне, тупому… что конкретно ты хотела от меня услышать? – Правду, Ягз! – Какую, нахер, правду, Саня? Тебе-то я когда и о чём уже наврать успел? – меня, неожиданно для самого себя, аж переклинивает на этой её «правде». Нет, ну в самом деле, что это за нахуй? Где их всех этому учат? Откуда у них это единое на всех стремление к драматическим финалам? И почему, блядь, ты всегда остаёшься крайним? Собственно… – Может, это не я тебе что-то расскажу, а ты мне? Что, по-твоему, не так? – Что не так?! – я наблюдаю за тем, как она захлёбывается воздухом, подавившись собственным воплем, и продолжает уже каким-то осипшим, но не менее яростным, голосом: – Ты спал со мной! – И что? Остался должен? – Чтоооо ты сказал?! – Да ничего! Я что, тебя заставлял? Или я тебе жениться обещал? Или ты не знала, что я уже… замужем?! – я понимаю, что ору. И от этого понимания… внезапно теряю весь запал к дальнейшему скандалу. Мне вдруг становится невыразимо жаль и её… и себя… Нас обоих, но по отдельности. – Шурик… – я пытаюсь взять её за руку, но она дёргает плечом и отступает назад, избегая прикосновения. – Прости меня, Сань… Если я заставил тебя поверить во что-то… не знаю, в общем… Я не хотел тебя обидеть. И уж точно не хотел, чтобы всё закончилось именно так. Чёрт! Да ты хорошая девчонка. Молодая, красивая, умная. У тебя будет ещё всё. А я… – я смотрю ей в глаза. И говорю правду. Ту, которую она так хотела, – …я ЕГО люблю. И если тебя это утешит, то мне уже сейчас так плохо, как ты в самой своей ужасной мести и придумать бы не смогла… – Ух ты! Может, пожалеть тебя?! Мне вот любопытно, где же была эта твоя «любовь»,ещё пару недель назад? Чё ж ты мне тогда про неё не рассказывал? – А вот это не твоё дело, Саш! – О! Ну, конечно! Это тоже… ЕГО дело! Извини, блин! Но вот я бы на его месте, с тобой бы… – Ты НЕ на его месте! – очередное deja vu замыкает очередной виток. И очень хочется верить в то, что уже финальный. – Да и… в принципе, Шурик, если не хочешь иметь дела с козлами… то и сама не стремись никогда чужих мест занимать. Неблагодарное это дело… Затрат «мильон», а результат – сомнителен… – Спасибо! Я вот сейчас себя счастливой почувствовала от того, что мне этого ЕГО места не досталось! Правда! Да и он, если не совсем уж дурак, не станет на нём задерживаться! Тем более… Лёш, ему тоже есть кого на ТВОЁ место «примерить»! Или для тебя это новость? То, что ему теперь тоже можно… и уже НЕ теоретически! – Нет. Не новость. И я тебе уже сказал: не старайся. Не сможешь ты ничего такого придумать, чтобы мне сделалось ещё хоть немного хуже, чем было вчера или есть сейчас. Но тебе-то хоть чуть стало лучше? Или скажи ещё что-нибудь. Пока есть такая возможность. Хочешь? – Единственное, чего я хочу, Яг, это свалить отсюда. Домой. В Москву. И больше никогда в жизни тебя не видеть и не слышать. – К сожалению, Саш… Ты сама прекрасно знаешь, танцы я отменить не могу. Даже если бы хотел этого так же, как ты… а я, понятное дело, не только этого не хочу, а и вообще… ни за что на свете отсюда не «свалю». До тех пор, пока здесь мой муж… Но даже если бы хотел… Моя тренерская зарплата таких кульбитов не позволяет выделывать… у меня просто нет столько бабла, сколько стоит неустойка за невыход на паркет. – А ты у мужа попроси! – Ну да… у мужа есть. Ты права. Можешь сама у него попросить… Потому что я не буду, Сань. Я за свои удовольствия привык сам расплачиваться. – А ты не боишься, что я, правда, попрошу? – Нет. Не боюсь. Проси. Телефон дать? – Спасибо! У меня есть! – Даже так? – на мгновенье мне реально становится любопытно: у неё действительно есть Женькин номер? И если есть, то… для чего? Собиралась сдать меня в любом случае? «Здравствуйте, Евгений, я уже пару месяцев сплю с вашим мужем»? Или… На самом деле, мне пофиг… сейчас это не имеет значения… а вот… – Саш, а почему ты не сказала мне про Соню? Ну вот, кажется, и мне удалось её удивить или смутить, или даже… испугать. Во всяком случае, впечатление именно такое. – Про какую Соню? Я усмехаюсь. – Про Ямпольскую. Ты же наверняка знала, что она танцевала с Бершанским. И знала, что они дружат. Так почему не сказала? – А должна была? – Понятия не имею. Это ты мне скажи. – Да что сказать-то?! Ну, танцевали они! Так это триста лет назад было. Когда Бершанский пешком под стол ходил. А ты меня спрашивал, с кем он спит! При чём здесь Соня?! – Ни при чём, видимо… Только знаешь, что интересно, Шурик? Я ведь и правда никогда, ни разу, ни единым словом тебя не обманул… – О! Круто! Давай, перекладывай с больной головы на здоровую! Долго думал? – Неа… вообще не думал. Больше того, и не собираюсь об этом думать. Мне и без того есть чем голову занять. Просто, Саш… ты либо пойди, реально денег у моего мужа попроси… либо давай просто примем тот факт, что нам некуда сейчас друг от друга деться. Осталось совсем немного, но осталось. Давай не будем друг другу нервы трепать? Я ж не прошу тебя меня любить. Всё, о чём я прошу, – нейтралитет. А иначе мы оба с ума сойдём. – Я подумаю… – отвечает Сашка и разворачивается на месте. Ставит точку. Собирается уйти. Даже отходит на несколько шагов, и я почти уже готов выдохнуть напряжение разговора, когда она всё-таки оборачивается и уточняет: – Насчёт твоего мужа – подумаю. Это она меня, типа, пугает. Хотя… это ей, пожалуй, стоит бояться. Мне-то уже едва ли станет хуже. И я об этом честно – снова честно! – предупредил. А вот ей… любой разговор с Женькой обойдётся не так безболезненно, как со мной… Но… пусть попробует. Если захочет. *** – Привет! Женькин голос заставляет вздрогнуть. Выдёргивает из медитативной задумчивости. – Привет… – я отвечаю и провожаю его глазами. Наблюдаю за тем, как он пересекает гостиную и исчезает в спальне. Прислушиваюсь к доносящимся оттуда звукам, в надежде на… какое-то продолжение. На какой-нибудь «лишний», ничего не значащий, вопрос. Хотя бы даже: «Чего не спишь?» Но сегодня явно придётся обойтись тем, что уже было сказано – «приветом»… Во всяком случае, в ближайшие полчаса. Я слышу, как закрывается дверь ванной, и возвращаюсь к планшету. К отснятому за сегодняшнюю тренировку видео. К работе… Я на бесконечном повторе гоняю в плеере Ванькину комбинацию. Таращусь в экран. На самом деле даже не пытаясь сосредоточиться на том, что вижу. Вместо этого продолжаю слушать Женьку. Звук льющейся воды. Звяканье стеклянных дверок шкафчика в ванной. Неопознанные со стопроцентной достоверностью шумы. Все вместе свидетельствующие о том, что он вытирается, одевается, запускает стиральную машину, выходит из ванной комнаты, возвращается в гостиную, на кухню… шумя водой, стуча дверками и звякая посудой теперь в непосредственной близости от меня… Я продолжаю упорно таращиться в экран. И снова вздрагиваю, как испуганная лошадь, когда он спрашивает: – Чай будешь? – Буду. – Какой? – Такой же, как ты. – Я «сено» буду… – Ну, и я с тобой… Женька удивлённо хмыкает куда-то в недра открытого холодильника. Ну да. «Сено»… это чай вообще без чая. Набор какой-нибудь травы, залитый кипятком. Я это не пью. Не пил. В обычной жизни. Так что ему есть от чего хмыкать… Но и сам он… тоже. Так основательно углубился в холодильник, что я вполне могу ответить таким же удивлённым звуком. Что, интересно, он там хочет найти? Чтобы что-то из холодильника достать… надо предварительно туда что-нибудь положить… это ж простой логический закон. Даже как будто аксиома… – Бутерброд будешь? – С чем? – заинтересовано спрашиваю я. Неужто логические законы перестали работать? И в этой – новой – жизни не только я начал пить сомнительные напитки, но и холодильник – самостоятельно производить еду? – С сыром. Ну да… – Во-первых, ему сто лет, и я категорически не рекомендую его есть… А во-вторых, конструкция бутерброда подразумевает хлеб. Его в доме нет. – Тогда просто… чай. Я наблюдаю за тем, как он отправляет несчастный сыр в мусорное ведро. Как достаёт с полок свои банки с травой. Заварку. Два разных заварочных чайника… и думаю о том, что сам-то я ужинал. Что вообще, в принципе, я уже давно… так давно, что это стало почти привычкой… ужинаю с Профессором. Даже Татьяна Николаевна, кажется, смирилась с этим фактом и молча увеличила порцию… Так что я ел. Позавчера, вчера, сегодня… – В фарфоровом – чёрный. В глиняном – «сено»… – Женька ставит передо мной оба чайника. Один из них, очевидно, специально для меня. То есть… он мог бы не заморачиваться. Я же сказал, что готов выпить то же, что и он… я же… – У меня печенье есть овсяное. Будешь? – я спрашиваю и наблюдаю за тем, как он… думает. Это всего несколько секунд. Пара мгновений. Но он абсолютно точно думает. Прежде чем согласиться. – Давай! – наконец отвечает он. Пока я хожу за печеньем, которое в сумке. Которое я покупал совсем не для него. И ни для кого конкретно вообще. А просто в качестве «взноса» в общую копилку на работе… и всего-лишь забыл выложить… Женька успевает разлить чай и сесть… на противоположной от того места, где сижу я, стороне стола… и это первое, что я отмечаю, возвращаясь… Ничего не меняется. Общая, до оскомины благостная, картинка нашей жизни сохраняет завидное постоянство. Почти статичность. Настолько идеально-сбалансированную, что и придраться-то не к чему. Абсолютно. Мы не спорим, не ругаемся, не предъявляем друг другу претензий, не пытаемся подраться… По факту, мы не делаем ничего. Жизнь течёт по заведённому кругу. Ровно и спокойно. Вот только, кажется, вовсе… где-то между нами. Не собирает, не склеивает, не подталкивает нас друг к другу, а наоборот… размывает связи, увеличивая расстояние. Разделяет нас. Разводит по разным берегам. Или… по разным краям стола… для начала… – Женьк, посмотри Ваньку, а? Всё равно ничё не делаешь… а мне взгляд нужен со стороны совсем. В смысле… свежий. Не замыленый. "Твой," – мысленно добавляю я и так же – мысленно – показываю жизни «fuck», наблюдая за тем, как Женька передвигает чашку и чайник, открытую, ополовиненную уже, упаковку с печеньем на мой край стола… и пересаживается сам. Ближе. Близко. Невозможно… Жизнь отвечает на мою маленькую победу ударом прямым, сильным и точным. Без всяких предупреждающих об опасности сигналов. Ясно и просто: хотел – получи. Меня переклинивает в одно мгновенье и так… что ничего другого во мне просто не остаётся. Вообще… Я даже не залипаю на нём. Не зависаю. И не разглядываю. Я смотрю в планшет. Выстраиваю логическую цепочку из разрозненных кусков сегодняшней и вчерашней тренировок. Думаю, что показать сначала, а что потом… правда думаю… а потом чувствую лёгкое, невинное, почти незаметное, совершенно – я уверен – случайное соприкосновение… бедро к бедру… За одну секунду я весь сосредотачиваюсь на этой близости. Все другие ощущения, не участвующие в процессе, становятся бесполезными… просто отключаются… забирая с собой свет, звук, разум… всё. Остаётся только тепло его бедра, согревающее моё… и ничего кроме… в целом мире – ничего кроме… для меня… И поэтому… …я накрываю его колено раскрытой ладонью и слегка сжимаю пальцы, поглаживая. Он застывает на несколько мгновений… не думает, как это было с печеньем, а просто… перестраивается. Отвлекается от разговора, планшета, фигурного катания, Ваньки, остывающего чая… сосредотачивается на ощущениях и с лёгким выдохом подчиняется моей ладони… закрывает глаза… почти незаметно расставляет чуть шире ноги… не двигаясь навстречу… но приглашая… …я не смотрю на него… во всяком случае, не разглядываю, пытаясь угадать реакции… не считываю информацию с линии губ, ресниц, морщинок на лбу, пульса на виске… я просто слушаю… всем собой… поверхностью ладони, которая перемещается с колена вверх по внутренней стороне бедра… очень мягко… едва касаясь… не кожи, а тонкого трикотажа надетых на нём спортивных штанов… …я не прислушиваюсь специально… я просто сам становлюсь радаром… антенной, улавливающей малейшие, едва заметные, сигналы… чуть изменившееся дыхание, чуть вздрогнувшую мышцу, чуть сдвинувшееся в мою сторону плечо… все эти «чуть» и «слегка», мгновенно складывающиеся в единую картинку, когда рука моя медленно, постепенно, но уверенно добирается до верха и накрывает член… …я почти физически чувствую его возбуждение… как оно накрывает его такой же медленной постепенной волной… созвучной движениям моей руки… неторопливой, приторно-сладкой истомой, тягучим густым мёдом, расплавленным солнцем, заполняет тело… замещает собой кровь в венах… размывает мысли… сносит барьеры… …не стон… скорее вдох, чем выдох… его… короткий звуковой сигнал полной капитуляции… и движение… очевидное… явное… ко мне… членом в руку… губами в губы… взглядом в глаза… …мальчик мой… …мой… …чуть горьковатые от дурацкого «сена» губы… чуть сладковатое от печенья нёбо… горячий от чая… сумасшедший от близости… прикусывающий… вылизывающий… отвечающий… и тут же раскрывающийся… отдающийся… жаркий… жадный… он… или я… …руки под футболками… мои и его… позвоночник, вплавляющийся в пальцы… мой… солоноватая на вкус впадина ключицы… шершавый подбородок… откинутая голова… натянувшаяся на открытом горле тонкая кожа… пульс, выстукивающий по губам… его… пульс… по моим губам… …хочу тебя… …всего… …целиком… …вот такого… …любого… …тебя… …всегда… …сейчас… …кожа… гладкая, тёплая, разрисованная множеством веснушек и родинок… стальной каркас мышц под ней… твёрдый, чёткий, знакомый до каждой впадинки, рисунок рёбер… тёмные круги сосков… светлые, чуть отливающие рыжим золотом, волосы… вокруг и над… дрожащая ямка солнечного сплетения… поцелуй… ожидание… как долго… как давно… как… …ещё поцелуй… и ещё… сотни… тысячи… миллионы раз… я скучал… я чуть не умер… я не дышал без тебя… я не умею дышать воздухом, который не пахнет лаймом… я ничего не умею без тебя… я… …твой… …и я лучше всё-таки умру сейчас, чем стану торопиться… нет… …влажные волосы… у него на макушке… тёплые у самых корней… прохладные на кончиках… горячее дыхание… поцелуи на предплечьях… моих… его поцелуи… руки на бёдрах… мои… на его… …погладить, надавить, прижать, притянуть… заставить шагнуть ближе… ткнуться лицом в живот… кончиком носа, губами, ресницами, шершавой щекой, языком… расплавить сталь мышц под кожей… чувствовать, как она дрожит и выгибается… принимает иную форму… перетекает огненной лавой по следу, оставляемому моими поцелуями… и впитывать, впитывать, впитывать… вспоминать, набираться, наполнять себя до краёв, до верха… и через край… …одной только маленькой, прозрачной, блестящей, тягучей, идеальной каплей… медленно сползающей, скатывающейся вниз с тёмно-розовой, влажной, раскрытой вершины… оставляющей горьковато-солёный вкус на языке, приправленный бархатно-нежным дрожащим прикосновением и коротким стоном… не моим… …не торопиться… целовать… медленно… снизу вверх… едва касаясь губами… почти невесомо… каждый миллиметр… каждую выступающую вену… по всей длине… замереть под венчиком… обхватить ладонью… ради пары движений… ради новой идеально-прозрачной капли на самом верху… и чуть наклонить… уложить на язык… наслаждаясь вкусом и тяжестью… слегка прихватить губами… лизнуть… обхватить плотнее, прижать к нёбу… сдвинуться вниз… и выдохнуть… звук… любой… заставить воздух вибрировать в горле… сжиматься… обнимать и покалывать… …и закончить с играми… совсем… просто отсосать… почти грубо… почти жёстко… глубоко… и быстро… растеряв весь вкус… оставив только ощущения… свои собственные… позволив новым каплям втираться, впитываться сразу в заднюю стенку горла… минуя все вкусовые рецепторы… не видя, не чувствуя, но точно зная, что каждая новая – чуть менее прозрачная, менее солёная, но более крупная, более вязкая, более терпкая… настоящая… моя… как и он сам… мой… до самого дна… до последнего стона и неосознаваемых уже движений… просто мой… …и к чёрту секс… …дело вовсе не в нём… – Лёх, ты вообще меня слушаешь? Или я сам с собой разговариваю, да? – Женька отвлекается от планшета и поворачивает голову. Я ещё не здесь. Я вообще нигде. И даже если бы очень хотел… и очень старался… не сумел бы собрать лицо в нечто приемлемое. В нечто такое… что можно принять хоть за что-нибудь кроме… Но я не успеваю захотеть. И не успеваю постараться… Остаюсь собой. Тем, который нигде… который вот прямо сейчас ещё стоит на коленях и… надо думать, совершенно прекрасен… Настолько, блядь, невъебенно прекрасен, что выражение Женькиного лица словно размывается в мареве этой «прекрасности», вздрагивает и распадается на сотню эмоций. Как в калейдоскопе – на десятки отдельных деталей, мгновенно собирающихся в единую картинку осознания... ситуации. Мне-то что? Я всё ещё готов на колени… достаточно только намёка. Взмаха ресниц. Закушенной губы. Или дрогнувшего зрачка. Чего-нибудь… прямо сейчас… – Ладно… – медленно говорит он. И вслед за этим исчезает прикосновение. То, которое реально было… бедра к бедру… – Я, пожалуй, спать… спокойной ночи… – и уже из-за барной стойки добавляет: – Посуду завтра вымою… Да иди ты нахуй со своей посудой! Хотя… это скорее не он, а я… и не нахуй… а мимо… Я ещё очень долго – несколько часов – почти до утра сижу на кухне. Ничего не делаю. Вообще. Даже, кажется, не думаю. Не могу найти темы для обдумывания. Я просил намёка. Одного. И прямо сейчас. Его и получил… Тот, кто наверху, почти никогда не задерживает исполнение моих желаний. И никогда не добавляет ничего лишнего. Всё исполняется точно и полно. До последней точки в «листе заказа». Любой каприз… И мне, кажется, пора перестать «капризничать»… Женькино обручальное кольцо тускло поблёскивает на дне бокала. Словно спрашивает: какого намёка тебе ещё было надо? Какого такого намёка из тех, что не содержатся во мне? Чего ты, блядь, не понял с первого раза? О чём ты думал и куда тебя понесло? Захотелось помечтать? Ну и как? Помечтал? Теперь мечтай о том, чтобы тебя не выпнули из общей постели к чертям собачьим… мечтать дальше в гордом одиночестве…