Volens nolens

АУ "Ветров Зимы", в котором Оша и Давос застряли на Скагосе, а люди Мандерли успели забрать с собой Рикона и Лохматика. ______________________________________________________________________ Снаружи бушует стихия, свирепствуют боги, гоня тяжелые буруны на стены их прибежища. Оше все равно, на сегодняшний вечер её верховный бог – дело. Она не маленькая кисейная леди, чтобы плакать над судьбой, и не шибко разбирается в реснотах чести, чтобы отнестись к себе с омерзением. Ей плевать, что в ее каюте, на ее койке сопит один из людей Моржового короля, один из пятерых, которых она должна ублажать. Боги, наверное, долго смеялись, когда она осталась на Скагосе с Сивортом, человеком, который собирался украсть у нее Маленького лорда. Они смеются и теперь – сквозь штормовые порывы ветра слышится гортанный хохот. Теперь она собирается подарить вору Сиворту что-то полезное. Какова насмешка! Но ведь он мог не помогать ей выбираться с острова. Для этого им пришлось вместе бежать из становища Местных людоедов, вместе выживать, а потом вместе обратиться к одному из Высоких лордов за помощью. Моржовый король собирался покинуть остров, и они договорились о местах еще для двоих на корабле. За это ей пришлось продать себя, как шлюху. Честная плата, на самом деле, если учесть, что у них не было ничего ценнее. Ей плевать, что после каждой ночи упертый лорд Сиворт смотрит на нее так, словно она оскверняет своим пороком древних богов. Нет, богам плевать на людские пороки. Боги для того и закрывают глаза, чтобы не видеть пороков людей. Шило и игла из костяного рога со Скагоса ─ лучшее, чего она может пока просить у богов. Но работа хорошо идет, особенно после хорошей ночи. Тут грубым мужичинам с Острова людоедов не откажешь – в постели они проворнее любого северянина или одичалого мужа. Она напевает, тихо и гортанно, не беспокоясь, проснется ли скагосец ─ от еще одного развлечения перед сном грех отказаться. Мужчины идиоты, коли считают, что это они насилуют женщин. Ей ничего не стоит оседлать даже могучего Магнара Скагоского, такого большого, что он бы точно раздавил ее, не будь она вольной женщиной. Теплый свет лучины скользит по ее проворным рукам, в его алых отблесках шкура единорога полыхает точно зарево погребального костра. Это действительно волшебная шкура, толстая и прочная, которая, может, не защитит от ранений, как доспех, но будет полезнее в близящейся зиме. На корабль наваливается такая сокрушительная волна, что Ошу отбрасывает в другой угол, а светец и лучина летят в разные стороны, тушимые робкими каплями воды из чаши. Скагосцу все нипочем – только сопение его перерастает в настоящий грозный рык. И пусть спит. Так даже лучше. Боги сегодня на ее стороне ─ думает Оша, крадясь сквозь тьму сырого трюма. Мрак ей друг, мрак – помощник воров, одичалых, крадущих женщин, и девиц, желающих остаться незаметными. Пусть она и не девица. Корабельный лорд не спит, когда она тормошит его, покачивающегося в такт морю на висячей койке. — Зря ты пришла, Оша, — с отеческой суровостью роняет он. — Это обернется худо для тебя, если кто-нибудь проснется. — Только ты думаешь, что эти мужи причиняют мне боль, — хрипло выносит она в темноту, посреди которой блестят глаза Сиворта. Оша сует руку за пазуху, вытаскивает из-за самодельного кушака маленький, сшитый ею кисет. — Вот возьми, Корабельный лорд, заместо твоей ладанки. Тьма пожирает краски дня, но Оша точно видит замешательство на обросшем лице – от лорда в нем ничего не осталось. — Зачем это ты? — тихо выдыхает он. — Твоя же порвалась, и твои пальцы могут потеряться, — просто отвечает она. — Глупый вопрос. — У меня ничего нет… — в его тоне неутолимый стыд, и хотя бы ради столь забавного момента это того стоило. — Ты же молишься своим богам? Вот и помолись им за меня. Боги закрывают уши, чтобы не слышать людской ругани и бесконечных самотных* просьб. Но молиться – все, что осталось. Она чувствует, как его рука находит в темноте ее ладонь и чутко сжимает. Первый ее позыв – одернуть кисть и зашипеть, как сумеречная кошка. Ласки – глупость, они ни к чему, они только бередят воспоминания о допущенных ошибках. — Обещаю, мальчик будет в порядке, я всё для этого сделаю. — Не обещай того, что не можешь выполнить, — хрипит Оша, чувствуя, как невысушенные бесполезные слезы дерут горло. — И твои и мои боги сделают все, чтобы сын нашел свою мать. Меня. — Но ты не его мать. — Повторяет Сиворт в тысячный раз, сегодня с нажимом и жалостью. — По вашим лордским законам – да, но не по божеским. По крови я не его мать, но по духу. А ты, корабельный лорд** Сиворт, просто сделай так, чтобы эта посудина доставила нас живыми. — Удивительное ты существо, — задумчиво произносит он в ответ. — Такое же удивительное, как и любой другой, как и ты, как и эти скагосцы. Теплой ночи тебе, лорд. — Она легко целует его в каменные губы напоследок. Как сестра целует брата. Отсыревшие доски жгут голые ступни холодом и трезвят отяжелевший ум. Уходя, Оша чувствует спиной кристально-честный взгляд Сиворта. Может, она и его когда-нибудь оседлает. В конце концов, на то они и сестры – чтобы дарить тепло братьям. Говорят, сны – послания богов. Неправда. Каждую ночь ей снятся нескончаемые сумерки и непобедимая зима. Эти сны насылают не боги, а собственные страхи. Боги прикрывают рты, чтобы не слишком порицать людей, чтобы не подсказать ненароком их путь, чтобы люди нашли его сами. Она шьет маленькому лорду толстый хук из шкуры единорога. Это послужит ему наилучшей защитой, когда Ходоки придут. Оша знает, что грядет Зима богов. Скоро боги откроют глаза, уши и рты, чтобы посмотреть – усвоили ли люди данные им уроки. Маленький лорд – ее сын, и если лорды не усвоят этот урок, то умрут, неважно от чьих рук.