(The Pretty Reckless – Make Me Wanna Die) it-is-the-diary-of-harry.tumblr.com/post/122510965733/the-pretty-reckless-make-me-wanna-die-7
Психиатр недавно сказал, что мне необходимо серьезное лечение и я не зря не перехожу от него к психологу. Он считает, что я действительно болен. Да пошел он к черту, честно. Это не так. Да, я говорил, что я ненормальный, что я псих, но это все было немного в другом смысле того слова. Понимаешь, люди иногда говорят, что они психически неуравновешенны, когда возникает стрессовая ситуация, но они не подписывают себе тем самым приговор. Я придурок, это да, но не душевнобольной. То, что я не говорю с людьми – это не есть причина полагать, что я сумасшедший. Я могу говорить, я просто не хочу этого делать. Зачем? Я могу начать разговаривать в любой чертов момент, я просто не вижу в этом смысла. И почему я вообще кому-то что-то должен доказывать? То, что в последнее время я стал что-то забывать – это тоже не показатель моей болезни, это все из-за этих чертовых таблеток, я уверен. Вот увидишь, я перестану их пить, и скоро моя память вернется, потому что эти таблетки – это еще один гребанный способ моего психиатра стереть тебя из моей памяти. Вот только я почему-то не помню того момента, когда подписывался на это. У меня нет нужды лечиться от чего-то, а к психиатру я хожу только потому, что считаю, что мне хоть изредка нужна компания хоть одного живого человека. Он – моя живая компания, не более того, черт возьми. Мне не нужна его врачебная помощь, пускай катится с ней к Иуде в ад, там таким, как он, самое, блять, место, клянусь Иисусом. Ой, кажется, я только что произнес имя Предателя и Всевышнего в одном предложении, как бы не сгореть в Преисподней вместе со своим старым психиатром и тобой. Все уже привыкли к моему молчанию. В хосписе все только улыбаются мне какими-то странными безнадежными улыбками и "понимающе" кивают головами. В магазине, где я обычно покупаю что-то поесть, кассирша никогда больше не задает мне рядовых вопросов и не пытается завести пустую болтовню от скуки. В больнице тоже все снисходительны и позволяют говорить только себе, оставляя за мной право на молчание. Я могу подписать нужные бумаги. Я могу расплачиваться в магазине. Я могу кивнуть в знак приветствия соседям по комнате. Так почему меня считают больным? Все смирились, что я люблю, так сказать, помолчать, это не устраивает видать только одного моего старого психиатра. Так может проблема в нем, а не во мне? Иногда так хочется на него накричать, но… нет, это лишнее. Пусть думает, что хочет. Я могу говорить, я не болен. Ты это знаешь, Луи, я это знаю и этого для меня вполне достаточно. Я проснулся утром и рядом со мной, на той самой нашей кровати в хосписе, лежал ты. Я молча сглотнул пару раз, моргая больными заспанными глазами (ночь выдалась так себе, снова мучили кошмары). Сначала была мысль, что я все еще сплю (но ты же не снишься мне, Луи). И только от этого становилось плохо. Я еще раз зажмурился и, когда вновь открыл глаза, тебя уже не было. Это было больно… Еще вчера мой мозг разрывался, я глухо ревел в подушку весь день, а утром появился ты, и я на секунду поверил в то, что это действительно был ты. Только все мы понимаем, что чудес на свете не бывает. Хотя можно ли назвать все это чудом? Я особенно дурно чувствовал себя в этот день. Меня можно понять, да? Наверное, это все было из-за тех таблеток, которые я прекратил пить ради своего же спасения. Естественно, мой психиатр не знал об этом, постоянно выписывая мне новые баночки с привычной отравой. Состояние было паршивое. Я вошел в твою палату, как всегда это делал перед тем, как пойти на прием к психиатру. И я вновь тогда увидел тебя. Только теперь вас было двое. Один лежал на кровати в привычной коме, и это был ты, Луи, а второй сидел на краю твоей кровати. Улыбающийся твоей ничтожной ухмылкой с холодными серо-голубыми глазами эгоиста, и это тоже был ты, Томлинсон. Я молча постоял в дверях палаты, а после с застилающими глаза слезами выбежал оттуда подальше. Я не знал, чему верить. Тому, что ты раздвоился, или тому, что это, черт возьми, галлюцинация? Я вошел в кабинет психиатра с намерением вновь забраться на мягкую кушетку и просто лежать на ней весь наш сеанс, ну, если его так можно назвать. Но когда оказался внутри этой комнаты именно там, где я всегда лежал, сидел ты, снова нагло ухмыляясь и следя за каждым моим движением с повернутой на бок головой. Я постарался проследить за своим психиатром и понять, не видит ли он тебя так же, как и я, чтобы хоть как-то оправдать это массовыми галлюцинациями. И, конечно же, он не видел тебя, а лишь внимательно рассматривал растерянного меня. Я аккуратно присел на кушетку возле тебя и весь сеанс пытался унять дрожь в коленках, стараясь вообще не смотреть в твою сторону и не замечать тебя. Мой психиатр заметил перемену во мне и мое состояние. Я почти готов был упасть к нему на руки и заплакать, рассказывая, что со мной творится что-то не ладное, но после я понял, что если расскажу об этом, то психиатрической лечебницы мне точно не избежать. И я молчал. Сходил с ума, но молчал. Ты просидел весь сеанс, а как только психиатр, обреченно выдохнув, сказал: "Ты свободен, Гарри", я как подорванный выбежал из злополучного кабинета, не оглядываясь, пытаясь не задохнуться от слез. Я понимал, что ты физически не можешь быть на самом деле. Я всячески пытался успокоиться и вновь вернулся в больницу. И снова фигура тебя сидела на твоей кровати, сжимая твою безжизненную руку. Я тихо, прикрывая рот ладонью от рвущихся криков, покачал головой, стараясь прогнать эту галлюцинацию, на что она, усмехнувшись, хриплым и твоим таким любимым голосом проговорила: – Я – твое подсознание, Гарри. Не думаешь же ты, что я реален? С тех самых пор ты со мной. Я не могу к тебе прикоснуться, я не могу заговорить с тобой (ну, только если совсем уж плохо), я не могу сделать так многого с тобой. С ним. Но он есть. И я каждый раз со слезами на глазах смотрю на эту живую частичку тебя и понимаю, что я так скучаю. Я стараюсь сделать все, лишь бы ты приходил чаще, но ты приходишь только тогда, когда я ночью разрываюсь от чувств. А еще когда я так нуждаюсь в тебе, эта чертова галлюцинация лежит рядом с такими родными глазами, с такими любимыми чертами лица, с такими пушистыми волосами. И даже, если я схожу с ума, и даже если я умираю, пусть это не кончается. Пусть он всегда будет рядом со мной, если ты не можешь. Теперь ведь я не один? Теперь же я смогу жить? Я рассказал об этом всём тебе. То есть, я просто, заикаясь, прошептал в твою худую ладонь, что у меня кажется, начались галлюцинации, сидя в твоей палате на коленях перед твоей кроватью. И почему я могу разговаривать только с тобой? Я могу зачитывать тебе записи из дневника, я могу рассказывать тебе о чертовых галлюцинациях, я даже могу кричать на тебя, но я не могу сделать того же, к примеру, со своим психиатром, да и вообще с кем-либо, чье имя не Луи, а фамилия - не Томлинсон. Наверное, это все из-за тебя. Это же ты всегда держал меня при себе. Я увидел и стал замечать кого-то кроме тебя только по переезду в хоспис. Я же до сих пор твоя собственность, Томлинсон. Даже сейчас, когда ты не имеешь на меня влияния и не закрываешь собой от мира, я все равно по-прежнему сохраняю за собой привычку быть только твоим и ничьим больше.(Three Days Grace – Human Race) it-is-the-diary-of-harry.tumblr.com/post/122511153848/three-days-grace-human-race
Я не помню, какой это был по счету день моего проживания у тебя, когда начались наши первые серьезные проблемы. Споры, твой гнев и агрессия, рукоприкладство – все это, как оказалось, было ничем в сравнение с тем, что однажды случилось с тобой. Ты пришел, или лучше сказать, приполз в нашу квартиру избитым. На твоем теле не было, в буквальном смысле того слова, живого места, а лицо было покрыто синяками и ссадинами. Ты просто упал в мои руки, в бессилии теряя сознание. В том, что ты – чертов наркоман, были сплошные минусы. К примеру, долги. Нам не хватало тех денег, что были ежемесячно у меня еще и на покупку тебе новых доз. Боже, как же ты жил до моего появления? С работ тебя увольняли буквально на третий день твоего прогула, а за твоими плечами висели кучи долгов перед дилерами. Но до того момента ты умело держал меня вне этого дерьма. Конечно же, это не могло длиться вечно. И вот я, наконец, столкнулся лицом к лицу с твоей зависимостью, которая несла за собой сплошные разрушения. Долгов тогда у тебя накопилось слишком много. И как ты мне рассказал тогда: теперь ты мог уже расплатиться только жизнью. Ты был такой побитый, такой разрушенный, такой сломанный. Мое сердце чуть не разорвалось, когда я увидел такого разбитого тебя. Я всегда думал, что, несмотря на любое дерьмо, ты держался, но не теперь. И тогда, глядя в твои стеклянные глаза, я совершил вторую глобальную ошибку в своей жизни, после той, когда познакомился с тобой, я… продал свою квартиру, чтобы оплатить все твои долги. Я остался ни с чем лишь бы сохранить твою поганенькую жизнь. Да, ты был премного благодарен мне: все эти слова, поцелуи, подаренные ночи… но ты так же благополучно забыл об этом. То, что я на несколько недель вытащил твою задницу из дерьма. Напоминание: ты – сукин сын, Луи Томлинсон. Ты – жалкое подобие человека. Ты – паразитирующее животное. Ты – чертов вирус в моей жизни. Ты – самое ужасное, что могло только случиться со мной. И, дай Бог, если ты все-таки отбросишь коньки, пройти тебе все девять кругов ада по Данте. Я решил побольше узнать о твоей коме. Ну, знаешь, интернет – великая вещь и с его помощью сейчас каждый второй сам себе врач. Но я же не суюсь в процесс твоего лечения, или что они там с тобой делают? Так вот, если судить по тому, что я нашел, кажется, ты не жилец и у тебя нет шансов. Да и вообще лично мне странно, как все еще держишься на плаву. Ты же вроде почти одной ногой на том свете? Абсолютно не представляю, как ты это делаешь, но, по-моему, мне стоит признать, что ты сильный. Несмотря на то, что хотел сдаться, теперь держишься. Хотя, возможно, тому причиной аппарат, к которому я подключил тебя? Чья же это все-таки заслуга? Твоя, моя или аппарата? Ну, уж, точно не твоего жирного лечащего врача с членом, вставленным в свою тупую подчиненную. У каждого здесь своя собственная кома. Допустим, та же самая медсестра, которая скачет верхом на члене твоего толстого лечащего врача. С чего бы ей, красивой, молодой, очаровательной, хоть и тупой девушке, делать то, что она делает? Я ведь больше, чем уверен, что эта русоволосая курица прекрасно знает, что у этого жирного ублюдка есть и жена, и дети, и тупо ей с ним ничего не светит. Тем не менее, она то и дело ложится под него, для чего? Но я, кажется, догадываюсь. Она тупая, как личинка плоского червя (прости милашка червячок), с её интеллектом морской звезды максимум, что она может – раздвигать ноги, чтобы удержаться на этой работе. Серьезно, я даже ни разу не видел её в процессе реальной работы. Однажды, я видел, как она, повиливая бедрами, везла старушку в инвалидном кресле на процедуры, но это разве то, чем занимаются настоящие медсестры? Я не вправе судить её, все-таки я – двадцатилетний начинающий алкоголик, но иногда меня сильно удивляет тот факт, как по закону природы, что оставляет в живых только сильнейших, такие как она, до сих пор ходят по земле на своих огромных каблуках? Неужели для того, чтобы хоть как-то жить, необходимо уметь подставляться? Тогда понятно, почему ты уже почти мертв, Томлинсон. И обидно, что всё ещё жив я. Погода сегодня чуть лучше, чем обычно. По крайней мере, сегодня я желаю тебе мучительной смерти, а не ненавистной тобой жизни. И все-таки у меня есть галлюцинация тебя. Как ты думаешь, что я пожелаю на будущее? Всего ничего – лекарство от рака. Я все еще очень скучаю по Саре. У вас глаза были одного безжизненного цвета, и сейчас я дописываю эти строчки, сидя на скамейке возле её маленького надгробия. Если тут слова расплываются, то прости, мне сложно не плакать, когда с этого холодного камня на меня смотрит улыбающаяся она, такая маленькая и любимая Сара Джейн Чейз. Я знаю, что ты не любил, когда я плачу, но… это невыносимо, ты знаешь? Я мысленно представляю тебя рядом. И вот ты тут. Тепло улыбаешься и насмешливо качаешь головой, как бы говоря, что твое время навестить принцессу лейкемии пока не настало, но ты тоже очень по ней скучаешь.Я так скучаю по вам живым, за что вы оставили меня одного, Луи? – Г.